Я понюхал белый цветок. Он до того мне понравился, что я решил не расставаться с ним некоторое время. Для этого я вынул из лица, как пробку из бутылки, свой нос и двумя пальцами вложил его в ароматное соцветие. Пусть наслаждается!

 

Я пошел по дороге, погружая босые ноги в теплую воздушную пыль. Она до того мне понравилась, что я решил не расставаться с ней некоторое время. Я достаточно легко открутил, как ножку от табуретки, свою левую ногу и, заранее млея, утопил ее в белую ватную пыль. Пусть наслаждается!

 

Я попрыгал по дороге дальше, как вдруг о мою правую ногу стукнулся белый резиновый мяч. Я глянул по сторонам и увидел недалеко от дороги мальчишек, молчаливо ожидавших, что я предприму. До того мне понравились румяные лица мальчишек, оживленные игрой, что я, не мешкая, открутил свою правую ногу. Пиная белый резиновый мяч, нога помчалась к мальчишкам. Пусть наслаждается!

 

Тут ветер услужливо подхватил меня и понес над дорогой. Вдруг я заметил на обочине белую кошку, пушистую-препушистую. Мне так захотелось ее погладить, что я опустился и с удовольствием погладил. Кошка от ласки замурлыкала, а я избавился от отрицательной энергии. До того мне понравилось гладить кошку, что я решил не расставаться с ней некоторое время. Поэтому я очень просто открутил, как ручку от мясорубки, свою правую руку и запустил ее пальцы в мягкую длинную шерстку кошки. Пусть наслаждается!

 

Только я приготовился быть подхваченным ветром, как услышал в кустах томное мурлыканье. Оно показалось мне слаще кошкиного, и я немедля полез в кусты. Едва забравшись в заросли, я сразу же упал на белое тело женщины и немедленно воспылал любовью к ее маленькой, аккуратной киске. До того мне понравилось с киской любиться, что я решил не расставаться с ней некоторое время. Но мне пришлось сделать над собою значительное усилие, прежде чем я смог оторвать от себя мое мужское сокровище. Затем, спеша утолить страсть, я отпустил сокровище к киске – пусть наслаждается! – и решил на прощание потрепать женщину по щеке. Вдруг женщина как цапнет зубами мою левую руку! До того это мне не понравилось, что я решил избавиться от левой руки навсегда. Я брезгливо стряхнул с плеча, как сор, левую руку. Пусть страдает!

 

И тут я увидел человека с ведром и кистью, идущего прямо к кустам. Мне сразу стало неловко от мысли, что маляр может увидеть белое тело женщины, и я решил закрыть его собой и уже собрался широко расставить руки и ноги, как вспомнил, что их у меня больше нет. И тогда я превратился в забор, на котором щелью зиял мой рот и сучками темнели глаза.

 

Маляр белой краской стал красить забор, но когда закрасил мой рот и левый глаз, обернулся. По дороге шла с кошелкой моя Катерина. Правым глазом я увидел, как она собирает мои члены и конечности. Вот Катерина вынула из белого цветка мой нос, а из белой пыли – мою левую ногу, отобрала у мальчишек мою правую ногу. Потом Катерина поймала за хвост белую кошку и отцепила от ее длинной шерсти мою правую руку. Все члены Катерина заботливо складывала в кошелку. Но вот Катерина, обойдя забор, увидела кусты, сразу же побагровела, надулась от злости и отчаянно ринулась в кусты. Поскольку я стоял спиной к кустам, то не увидел, что творилось там. Маляр, опрокинув ведро, с разинутым ртом наблюдал за происходящим.

 

Из кустов Катерина шагнула с победно вздернутым носиком и с моими мужским сокровищем и левой рукой в кошелке. Забрав у маляра пустое ведро и кисть, Катерина начала мастерить себе нового мужа. Из ведра она сделала тело, из кисти – патлатую голову, из моих членов и конечностей – все остальное.

 

Обняв мужа, Катерина пошла по дороге прочь. Правым, единственным, глазом я видел, как она удаляется, и, если бы маляр не закрасил мой рот, я обязательно крикнул бы ей: «Эй, Катерина, стукни мужа – он же совершенно пустой!»

 

Ведь душа-то, душа моя – она вся осталась в заборе.

 

1993 г.