Дух Гаражный

*1*


— Ну, теперь вы попьете моего инвайтика!

Руки Андрейченко заметно тряслись, когда он прикручивал шланг насоса к входному штуцеру опрыскивателя. Витек был с бодуна. Вчера часов в восемь вечера неожиданно нагрянули Барсуки. Лешка притащил десятка два вяленых окуньков. Его Алка с загадочным видом опустила в центре кухонного стола большой кулек из фольги. Развернула — а там печеная картошка! Аппетитная, духмяная! Барсуки, глядя на опешивших Андрейченко, улыбались: так, без повода пришли, давно не сидели вместе! Просто окунь, которого Барсук с последней рыбалки привез, подоспел, провялился как надо, да теща, нагрянув утром из села, подкинула мешок прошлогодней картошки.

Делать нечего, Витек вмиг собрался и слетал в ночник. Лешка составил компанию. В ночном магазине, где продавцом работала молоденькая Верка-соседка, пиво было нескольких сортов, но Витек не раздумывая взял обычного — восемь бутылок «Черниговского» светлого. Потом переглянулся с Лешкой и купил бутылку сумской «Пшеничной». Пшеница да ячмень — выпить не лень!..

К приходу мужчин женщины накрыли на стол тут же на кухне. Сжарили глазунью, салатик из капусты с огурчиком нарезали, откуда-то появилось копченое сало (видать, Лешкина теща пожаловала к любимому зятьку не с одним лишь мешком картошки — и сала припасла, и хулу за глаза…). И как сели, как потихонечку, вдумчиво и с толком поехали! Сначала по пятьдесят за оптимизм, потом пивом запить, потом кусочек соленой спинки окуньковой или дольку копченого сала, потом снова пива без надрыва…

Эх, сейчас бы пивка! Хоть бы полбутылки. Голова у Андрейченко тяжелая, будто ее кто-то за ночь в броню одел, а изо рта жар пышет — горючей, наверное, пороха будет. Неужели они с Барсуком еще за третьей водкой ходили? Или ему приснилось?

Андрейченко принес два ведра воды из «ямы прокурора». Так дачники-огородники прозвали небольшой котлован, вырытый экскаватором возле дачи прокурора (а может, вовсе и не прокурора). В яме, весной наполнявшейся талой водой, а летом, если Бог не скупился на дожди,- дождевой, заметно поубавилось воды — не зарастала к прокуроровой яме народная тропа… Вода в ведрах была мутной от растворенной в ней глины. Такую не попьешь. «Эх, пивка бы! — опять пожелал Андрейченко.- Или колы, или инвайта, на худой конец! Черт с ней, химией! Пить жутко хочется…» Не такого, конечно, «инвайта», какой он сейчас намесил проклятым жукам. У-у, колорадская нечисть!

Андрейченко сыпнул из серебристо-зеленого пакетика в бак опрыскивателя совсем малую часть «банкола» (по инструкции одного такого пакетика должно было хватить на весь Витькин огород), размешал как следует палкой, зачем-то понюхал, поморщился и плюнул в бак:

— Ну, теперь вы попьете моего инвайтика!

Витек закрыл бак крышкой, защелкнул сверху скобу, поправил манометр — стрелка нетерпеливо ожидала на нуле — и нехотя взялся за насос. У-у, как хреново! Ну за что такие страдания? Ведь не грешил, а пил с друзьями за доброе и светлое, за мир во всем мире!.. Сначала не знаешь, на яки гроши напыться, а утром — как бы не удавиться.

В рань, где-то в полшестого, вообще чудом встал. Позапихивал как попало деньги, яд, мотыля (его Витек на вечернем базаре еще перед выпивкой купил и оставил в холодильнике ночевать), донку и запасные крючки. Собирался с огорода на озеро махнуть, что километрах в двух от его картошки. Запихивал все это, запихивал — и запихнул. На пьяную свою голову. Куда вот, например, деньги засунул? В автобусе кондуктор, вроде бы и старая бабка, как пристала: плати давай! А чем? Рылся по карманам, сумку прямо в автобусе чуть не вытряхнул — не нашел. Ни кошелька, ни денег, ни правды! Нет, правда все-таки есть, точнее — правда, что есть хорошие люди. Мужик рядом стоял, наверное, учуял Витькин перегар, покачал сочувственно головой и сунул трояк кондуктору, чтоб отвалила. Хороший мужик, с таким бы не грех сегодня выпить… Но уже пора выходить. Если бы не тетка с голыми плечами и тоненькой дочкой, Андрейченко, наверное, прозевал бы свой поворот — поворот на Доценковку. Они вышли и Витька, будто магнитом, за собой потянули. Поди теперь разберись, что так подействовало — то ли теткины плечи, то ли дочкины ножки.

Эх, дороги — пыль да бурьян! От Роменской трассы под прямым углом уходила влево грунтовая дорога. После хорошего, затяжного ливня по ней разве что на танке можно было проехать. Смельчаки на «жигулях» или «запорожцах» вязли в грязи до тех пор, пока их не вытягивал случайный грузовик или солнце, сжалившись, вдруг в мгновение ока не высушивало вокруг непролазное месиво… Земля под ногами Андрейченко потрескалась от жары, трещины напоминали множество беззубых ртов земли, просящих, умоляющих небо пролиться дождем…

Какой же все-таки сушняк его мучает! Ну ничего, сейчас он напоит жуков своим «инвайтиком» — плевать, что они его об этом не просили! — и махнет на озеро. Там, говорят, где-то есть родник, он впадает прямо в озеро. Ох и напьется тогда Андрейченко! И рыбки наловит! Просолит с лаврушкой и перцем-горошком, даст высохнуть сколько надо, а потом нагрянет в гости к Барсукам. А Лешка купит пива бутылочек так семь-восемь, и они сядут и с рыбкой умнут. Хорошо-то с рыбкой пивко! В особенности холодное, ледяное…

Андрейченко, наступив кедом на железную лапу насоса, качал и качал, с силой вгоняя шток в цилиндр. Неподалеку раздался шум пронесшейся мимо машины. Подняв голову, Витек машинально глянул ей вдогонку. Какая-то шустрая иномарка — отсюда не разглядеть было из-за поднятых ею клубов пыли — промчалась мимо его огорода туда, в глубь кудрявого царства зелени, посаженного заботливыми руками огородников-тружеников.

Но странно: что-то не понравилась Андрейченко та машина. Черт его знает почему! Витек возился с опрыскивателем на другом краю своих десяти соток — просто отсюда было ближе к яме прокурора. На том же краю огорода, вдоль которого только что промчался автомобиль, Андрейченко кинул сумку с вещами. Кстати, Витек нашел-таки кошелек — он провалился в порванную прокладку сумки.

Стрелка встала на отметке четырех атмосфер. Довольно. Витек натянул на лицо маску из марли. Взявшись за брезентовый ремень, слегка подкинул стальной бак опрыскивателя и повесил на левом плече.

— Ну что, попьете моего инвайтика? — в третий раз за сегодняшнее утро повторил Андрейченко, держа наперевес, будто ружье, шланг опрыскивателя, заканчивающийся наконечником со множеством мелких дырочек. Эти мелкие дырочки ничего хорошего не сулили колорадским жукам. И те, словно почуяв опасность, живо попрятались под зелеными листьями картошки… В глазах Андрейченко помутилось, голова закружилась, Витек оступился, опрыскиватель едва не слетел с плеча. Стоять! Андрейченко удалось, сцепив зубы, вернуть взвод на боевые позиции. Взвод, состоящий из нескольких десятков килограммов его мышц, костей и крови. Тьфу! Что ж так хреново-то?

Витек неуверенно глянул впереди себя: перед ним прямоугольным зеленым тортом едва-едва колыхалась (не то от ветра, не то от его плавающего взгляда) его картошка. Целых десять соток торта из картошки! В конце августа он приедет сюда, ломоть за ломтем, кусок за куском разделается с этим тортом, вместо орехов выискивая в нем бесценные клубни, которые станут кормить его всю осень, зиму и весну. И на лето еще останется. Картошка! Ох и мудрые были те индейцы, подарившие Петру Первому мешок картошки на посадку!.. Или то не Петр был? А, один фиг теперь — лишь бы картошка была.

Жуки по-прежнему ничего не подозревали. И Андрейченко, громко икнув через марлевую маску, нажал на рычажок, выпуская из опрыскивателя обещанный «инвайт». Ядовитый раствор с шипением широким веером ударил из наконечника.

— Ну что, попьете моего инвайтика!

Андрейченко с воодушевлением опрыскивал картошку. Похмелье, кажется, даже отпустило его. Глядя, как неуютно становится жукам в каплях разбрызганного «банкола»-«инвайта», Витек испытал долгожданное облегчение. Уже не так хотелось пива, зато к водке он снова относился так же положительно, как перед вчерашним застольем.

В баке оставалось еще немного «банкола». Витек, дойдя до края огорода, выходившего на дорогу, по которой четверть часа назад пронеслась иномарка, повернул обратно. Он сделал от силы шагов пятнадцать-двадцать, когда за его спиной вновь родился звук работающего автомобильного двигателя. Андрейченко, не прекращая поить жуков, обернулся. Заметил, как в уже знакомой серебристо-зеленой, точно пакетик «банкола», иномарке (на этот раз мчавшейся в обратную сторону — по направлению к Роменской трассе) резко захлопнулась дверца. Витек пожал правым, свободным, плечом и упрямо допоил жуков. Потом минуту постоял, глядя удовлетворенно, как начинают кочуриться жучки, и вернулся к дороге. Хотел собрать вещи, а собирать-то и нечего!

— Ох ты! А где же сумка?

Бог с ним, с бутербродом с вчерашним копченым салом, который Андрейченко на всякий случай кинул в сумку. Главное, в ней был кошелек и рыболовные снасти! Вот козлы! Как он теперь рыбу будет ловить?! А на какие шиши вернется в город?! Что, опять на того сердобольного мужика рассчитывать? Вот сволочи!.. Андрейченко встал как вкопанный, по опущенной бессильно руке на землю с шумом упал опрыскиватель. Продолжая обалдевшим взглядом смотреть на дорогу, туда, где минут пять как растаял багажник иномарки и уже улеглась серая, цвета сухого «банкола» пыль, Витек присел на траву. Сил не было, злости не было, мозг словно спал-дремал. Спал?! «Ну нет, суки, не дождетесь!» Андрейченко внезапно пришел в ярость. Ленка, его жена, если бы сейчас увидела его таким, наверное, испугалась бы. В глазах у Витька опять помутилось, сильно помутилось, как-то сразу он перестал отдавать себе отчет в своих действиях, будто хмель, только что, казалось, покинувший его, вновь вернулся и с дуру ударил по мозгам.

В течение нескольких секунд Андрейченко горящими, пустыми, будто лампочки, глазами пялился на опрокинутый бак опрыскивателя. Потом мигом поставил его, точно единственного солдата, по стойке смирно, налил ведро воды, высыпал остатки «банкола», рванув зубами, разорвал второй пакетик и тоже вытряхнул его в бак. Качая насос, как заведенный, повторял сквозь зубы: «Попьете моего инвайтика!..»


*2*


…Очнулся на Роменской трассе с поднятой правой рукой. Возле ног верным солдатом стоял опрыскиватель. Андрейченко понятия не имел, сколько времени он уже голосовал. Когда пришел в себя, вскипел еще больше: «Ну, попьете вы своего инвайтика!»

Машины проносились мимо не тормозя. Будто ожидали от Витька неадекватных поступков. Вот на горизонте показался автобус. С каждой секундой, увеличиваясь в размерах, приобретая все более отчетливую желто-оранжевую окраску, автобус укреплял в душе Андрейченко уверенность, что именно он станет жертвой Витька. Так оно и случилось.

Автобус затормозил, Андрейченко чуть ли не влетел в него с опрыскивателем на левом плече. Марлевая маска болталась у него под подбородком. Вдруг, одним движением надвинув маску на рот, он крикнул глухо голосом, будто поднявшимся из его желудка: «Ну что, попьете моего инвайтика?!» И резко навел наконечник шланга сначала на худую женщину с седыми висками, потом, быстро повернувшись вправо, на водителя — молоденького паренька, можно сказать, совсем мальчика. «Поворачивай! На Киев!! — заорал что есть мочи Андрейченко.- Иначе потравлю всех, как поганых жуков!»

— Ты шо, дядя, псих? — попытался огрызнуться водитель, но Андрейченко жестоко его остановил: вновь повернувшись к пассажирам, дал тугую струю — вслепую, на кого Бог пошлет. Тут же кто-то истошно заорал, завизжал. Но Андрейченко опять перекричал всех, перекричал проклятия, будто безумство добавило силы его голосу: «Молчать! На Киев я сказал! До Кучмы поедем! Разбираться в справедливости!» Водитель, вжав плечи, низко нагнувшись над рулем, послушно развернул автобус и тронул в обратную сторону.

— Сначала бревно вынь из глаза, бандит такой! — смело плюнула в сторону Витька совсем старенькая, казалось, немощная пассажирка.- А то, понимаешь, к Кучме собрался! Гляди-ка — за справедливостью! А сам автобус оккупировал, как немец Нижнюю Сыроватку!

— Ну ты, бабка! Кончай харкаться! — вдруг обернулся к боевой старушке мужчина лет пятидесяти с длинными засаленными волосами, торчащими из-под красно-синей бейсбольной шапочки.- А то ща как двину промеж ноздрей! Хуже любого террориста покажется!

Кроме водителя и Андрейченко, мужик в бейсболке был единственным представителем мужского пола в автобусе. Зато женщин сидело с дюжины полторы. И, наверное, всех возрастов. Самой старшей, по-видимому, была бабка, а самой юной — двух-трехлетняя девчушка, к жидким светлым волосикам которой вместо банта был привязан яркий пакетик из-под скороспелой вермишели «мивина». Но, что самое поразительное, у Андрейченко создалось странное впечатление, что в салоне случайного автобуса собрались представители всех основных рас. В самом деле, миловидная женщина, на чьих иссиня-черных волосах, постриженных каре, голубым нимбом застыл венок из колокольчиков, своим разрезом глаз напомнила Витьку давнишних студенток-казашек. Лет пятнадцать тому назад экзотические девушки приехали учиться в сумской пединститут. В то время эти дикие и одновременно легко сговорчивые азиатки произвели в городе настоящий фурор, принимая в своих крошечных общежитских комнатках, словно стеклотару, сердца местных бабников…

У Андрейченко словно выключился слух. Он равнодушно рассматривал пассажиров. Абсолютно глухо к воплям, поднявшимся в автобусе. На мужика, едва успевшего вытереть с плеча плевок, ополчились вдруг все женщины. В особенности грузная тетка. Она сидела по левую руку, одетая в неожиданно изящную кожаную жилетку, распахнутую на необъемном пузе, ужасно обтянутом белым сарафаном. Это ей досталась слепая струя Витькиного «банкола». И она, будто опасаясь сумасшедшего человека с баллоном, решила выместить злобу на оплеванном мужике, примерно одного с ней возраста. Она уже хотела была обрушить на голову мужика грабли с толстой короткой ручкой, но в этот момент автобус неловко подпрыгнул на ухабине, тетка подскочила над своим сиденьем, как надувная свинья в одной из серий «Ну, погоди!», и, неуклюже откинувшись спиной назад, со всего размаху влупила граблями по стеклу. По нему тут же пошла трещина.

Андрейченко не успел домыслить интересную картину, которая сейчас наблюдалась в салоне обычного районного автобуса. Витька вдруг взволновало предчувствие какого-то открытия, будто в нем прозрел третий глаз, и он увидел такое, чего еще не может осмыслить мозг! Но, казалось, еще чуть-чуть, ну секундочку, ну еще одну, и — вот дурная тетка с граблями! — Андрейченко назовет свое открытие!.. Как же, держи карман шире, шевели мозгами шибче! Автобус вновь так тряхануло, что Андрейченко, потеряв равновесие, медленно, как в замедленной съемке, повалился на чью-то большую и прохладную грудь.

Над ним тут же опрокинулось девичье лицо, абсолютно черное, за исключением снежно-белых белков глаз и ровных зубов, обнажившихся в предупредительной улыбке. «Негр!» — едва ли не взвизгнул Витек и, как ужаленный, вскочил на ноги. В тот же миг предчувствие удивительного открытия покинуло его. А может, это и было Витькино открытие? Куча славянских баб, проще говоря хохлушек и кацапок, и две жемчужины среди них — азиатка и негритянка. Это что же: ридна Украина, дабы удержать хваленую численность в 52 миллиона, навезла черт-те знает откуда наемниц, волонтерш, легионерш (или как там они зовутся)?.. Но справедливости ради надо сказать, Андрейченко отметил красоту негритянки: «Черная царица. Откуда она здесь? Из политеха, видать. Кто же это ее приручил? Негры в огороде — ну и дела!..»

— Какой ты, бл…, неловкий! — вдруг сказала она и оттолкнула Андрейченко. И сразу же все подозрения о ее царском происхождении пропали у бедного Витька.- Мне, бл…, твой бак ногу отбил!

— Да заткнись ты, черномазая! — рявкнул на нее вмиг разочаровавшийся Андрейченко (и в самом деле, на хрена Украине такие легионерши?), подхватил на плечо бак и больно уперся наконечником шланга в лоб чернокожей пассажирки.- Заткнись, поняла! А то щас захлебнешься моим инвайтиком!

Эх, не умеет жить и ездить в автобусах наш человек. Так и норовит то в душу плюнуть, то «банколом» облить. Что бы мы делали, как бы гасили социальные и бытовые пожарчики и пожары, если бы не наши энергетические проблемы?..

Двигатель автобуса виновато зачихал, зафыркал болезненно, потом, выпустив последний вздох, замолк. Автобус тихо-тихо еще катился, пассажирки кто с недоумением, кто с опаской смотрели на молоденького шофера, когда тот вдруг выпрыгнул на ходу. Вот так! Резко распахнул дверцу и, не оглядываясь, сиганул из автобуса, но перед этим, паразит сопливый, успел нажать красную кнопку. Двери тут же распахнулись, и в них, дико визжа и даже рыдая, будто и вправду спасаясь от маньяка-террориста, повалили бабы. Длинноволосый мужик на свое несчастье оказался в центре бабьей круговерти. Его вначале оттолкнули, затем сбили с головы дурацкую бейсболку, затем… Ох и сучка, черная сучка эта негритянка! Андрейченко увидел, как эта коварная черная тварь исподтишка двинула коленкой мужику между ног, тот тут же сложился на пополам, как старый перочинный нож, поток визжащих женщин повалил бедолагу и увлек за собой из автобуса.

Андрейченко, глядя на такое безобразие, прямо-таки бабский расизм какой-то, схватился было за опрыскиватель, но куда там! Женщин как ветром сдуло! Они, будто колорадские жуки от «банкола», разбегались кто куда! Одни, смешно передвигая туда-сюда тяжелыми ягодицами, словно жерновами перетирая неведомую бабскую муку, неслись в сторону города. Другие, высоко задирая молодые длинные ноги, мерили поле бело-голубой полыни. А поле, лениво накатывая сухими волнами на цвета мокрого цемента асфальтовую дорогу, охотно проглатывало быстрые женские тела.

Бело-голубые, будто вылинявшие на солнце, волны полыни пахли горечью — ею тянуло в открытые двери автобуса. Кружили Витькину голову своей бескрайностью. Звали в сине-золотую даль, обещая там, где тонко, словно кисточкой для ресниц, был прочерчен горизонт, окончательно свести с ума. На Андрейченко накатила волна горькой печали. Он резко всхлипнул, смахнул слезу, мухой шевельнувшуюся под глазом, и едва проглотил плотный комок, вставший в горле. Как тогда, три года назад, когда хоронил мать… То не женщины сбежали из автобуса — то душа Андрейченко, самовольно поделившись на бездушных подруг, невостребованная счастьем и ошалевшая от открывшейся свободы, покинула Витька и теперь разбегалась по свету. «Злодейка! Надо было тебя водкой сжечь, раз не заставил бояться ни себя, ни Бога…»

Андрейченко, казалось, в совершенно беспричинном отчаянии махнул рукой и задел шланг опрыскивателя. «Ну шо, Витек, настал и твой черед попить инвайтика. Эхма, што ж  мне так хреново?» Андрейченко засунул в рот наконечник, положил руку на рычажок — пальцы заметно дрожали, будто выстукивали «SOS»,- но мозг все никак не мог дать команду. Не решался глупый серый слизняк.

— Слышь, мужичок, да плюнь ты. Плюнь, дело говорю. На фиг дрянь во рту держать!

Кто-то насмешливо и тихо вдруг заговорил с Андрейченко. Рука Витька от неожиданности дрогнула и нечаянно запихнула шланг поглубже в рот, немедленно вызвав рвотный спазм. Андрейченко выхватил изо рта шланг, словно индийский маг змею, и, содрогаясь всем телом, вырвал. Он облевал сиденье, на котором еще остались следы тугих ляжек ругачей негритянки, зато почувствовал облегчение. Правда, когда поднял от тошноты своей взгляд и увидел на приборной доске карликовое, с чайник, не больше, существо с черно-бурыми волосами, едва не вырвал во второй раз. Странный незнакомец метко кинул Андрейченко тряпку.

— Держи, мужичок. Оботрись, а то вся морда в блевотине.

Витек послушно вытерся — тряпка жутко воняла смесью бензина и машинного масла. Но это, как ни странно, успокоило Витька. Так зачастую одна дрянь выбивает из головы, точно клин, казалось, напрочь засевшие в ней мысли о другой дряни. Эх, нет чтобы думать о хорошем!

— Ты шо еще за чучело?

— Чучело, мужичок, это твоя душонка, которой ты управу не найдешь никак. Работать надо над душой, а не на одной картошке!

— Да кто ты такой, чтобы учить меня?! — разозлился Андрейченко. Он не прочь был прямо сию минуту разделаться с болтливым карликом, если бы… Если бы не ужас, вдруг охвативший Андрейченко: «Вот, значит, какая она, нечистая сила… Тьфу! Откуда он только взялся?!»

— Спору нет, мужичок, силы у тебя побольше, нежели у меня. Но это только со стороны так может показаться. Вот ты думаешь, мужичок, что одним ударом можешь размазать меня по стеклу? Фигня, мужичок! Душонка у тебя слаба против моей. А духа и вовсе нет! На фига ты несчастную тетку ядом облил?

— Откуда ты все знаешь? — опешил Андрейченко, медленно отступая в зад автобуса.

— Ты куда, мужичок? Ты че, сдрейфил что ли? Напрасно, мужичок! Поди сюда, я тебе ништяк покажу. Ну!

И Андрейченко, повинуясь воле прямо-таки нереального существа, жутко боясь его и одновременно ненавидя и снова панически боясь оттого, что существо может дознаться про Витькину ненависть, несмело шагнул в сторону водительской кабины.

— Мужичок, я же сказал: не дрейфь! Хотел бы, я б тебя вмиг в паука обратил. Гляди лучше! — с этими словами человечек вынул из кармана странной, лоснящейся на солнце одежонки крошечную желтую шапочку и натянул ее на свои черно-бурые волосенки. Шапочка, к Витькиному изумлению, оказалась миниатюрным кожаным шлемом с длинными ушками на завязках — похожие шлемы носили франтоватые автомобилисты и мотоциклисты еще на заре автомобильной эры. Сверху на шлеме блестящими черными кнопками сверкали ветрозащитные очки.

— Держи лапу, мужичок! — человечек, опустив очки на глаза, протянул Андрейчекно малюсенькую ручку.- Ну, мужичок! — уже нетерпеливо повторил человечек. Витек со страхом-брезгливостью коснулся нечеловеческой руки. На удивление, она оказалась теплой и сухой — ничего противного в ней и в помине не было.

— Ну вот, а ты боялся, мужичок! Тебя как кличут?

— Виктором Андрейченко.

— Нормальное имя. А меня братики Гаражным прозвали. Не слыхал про такого?

— Нет, в первый раз чую…

— Ладно, наслушаешься еще. Я, как ты уже заметил, Вить, охоч до болтовни. А все почему? Да ведь жизнь у меня и братиков моих — жизнь сплошь гаражная!

Гаражный ловко спрыгнул с приборной доски и, пройдя между ног вконец ошарашенного Андрейченко, пошел по проходу, смешно пританцовывая под одному ему слышную музыку (возможно, звучавшую в наушниках шлема).

— Ол райт! Ол райт!.. Знаешь, мужичок… прости, Витя,- Гаражный обернулся,- я ведь типа домового буду. Да, а ты что думал? Только живу в гараже одного мудака на Роменской. Тебе не нравится, что я ругаюсь? Но тот дядя в самом деле мудак: за машиной своей совсем не следит! У него «фольксваген»-«жучок». Я бы мог ему конфетку из тачки сделать, но он, дурак, из «жучка» трахмашину сделал. Почти каждую ночь в гараж молоденьких дурочек водит — интересно, куда только его жена смотрит? Приведет очередную глупышку, у которой в голове ни руля, ни педали тормоза, один сплошной газ,- и давай байками грузить. Мол, запросто подарю тебе «фольксваген» в обмен на твою молодую любовь! Ну, дурочка ноги и раздвигает на заднем сиденье «жучка»… Нет, Витя, ты не подумай — я вовсе не ханжа какой-то. Просто машину жалко, застоялась она в гараже, как твоя душа, Витя. Ты что с душой сделал? До ручки ведь довел! Поди теперь верни ее… Так и машина. Мой хозяин превратил ее в траходром, а его приятель поступил еще хуже. Знаешь, на что он пошел?

Гаражный, встав у носка левой туфли Витька, вдруг начал споро, будто обезьяна, карабкаться по его штанине. Андрейченко от страха чуть в штаны не наложил. «А-а-а… М-м-м…» — только и смог промямлить Витек. Гаражный, увидев страх в глазах и мимике Андрейченко, весело и звонко, как гном из мультика, прыснул со смеху. Хохоча, он повис, держась за пуговицу на витькиной рубашке.

— Ты че, Вить? Не боись! Гаражный не черт — в ад не потащит и от счастья не уведет! Ладно, если боишься, не буду докучать.

Гаражный легко, словно жук, приземлился на резиновый коврик, постеленный в проходе автобуса.

— Фу, ну и воняет же твоя блевотина! Пойдем на воздух, я тебе там дорасскажу.

Гаражный уверенно шел по полю бело-голубой полыни. Трава, предваряя каждый его шаг, ложилась впереди в полуметре от странного человечека. Андрейченко, взвалив на спину бак опрыскивателя, плелся за Гаражным. Не в силах ничего понять, Витек тоскливо раздумывал о сегодняшних сюрпризах судьбы: «Понятно, когда пришла беда, тогда отворяй ворота. А это что? Сначала негритоска из огорода, потом нечистая сила из гаража. Тьфу, ну и денек!»

— Дышится-то как, а, Вить? Волшебная, сказочная горечь! Горечь несбывшихся надежд! У, как я завернул, да, Вить? Ну, че ты молчишь? Пойдем, на тот холм заберемся. Он словно островок в море… Ты согласен, что это непростая трава? Здесь, Вить, растут души…

Андрейченко невольно вздрогнул, услышав эти слова Гаражного. А вдруг он, Витек, наступит, подмяв очередную травинку, наступит и раздавит душу… свою душу? А-а, черт! Пропади оно все пропадом! Андрейченко конем понесся по полыни, ликуя от открывшейся свободы, хохоча безудержно, радуясь, радуясь, что он, черт, жив! Эх, хороша полынь! Горчи, как водка! Пьяни! Закусить только нечем…

Андрейченко и Гаражный сидели на вершине холма. Человечек, свесив ножки с крутого склона, весело болтал ими.

— Вить, ты не находишь удивительным этот холм?

— Нет, а что?

— Ну погляди вокруг! Ровное, ровное поле, и вдруг — холм посреди! Точно поднялась волна, побежала к берегу да вдруг и застыла!..

— Удивительный не холм, а ты… Гаражный. Как ты, кстати, оказался в автобусе? Твой хозяин пересел из «жучка» на этот районный траходром? Это случайно не он от меня сбежал?

Гаражный не сразу ответил. Он начал мяться, его крошечное личико покрылось красными пятнами…

— Ладно, чего уж там, скажу. Пригласил меня братик из десятого гаража. День рожденья у него вчера был. Налил домашнего коньяка. Я долго отнекивался — не пью я, Вить. Но он, разбойник, настоял на своем. Я рюмку выпил и тут же отключился.

— Ну ты даешь! После первой рюмки?!

— Да, Вить, самому стыдно. Но погуляли все равно на славу. Пока я не пил. Я такой музон зацепил в астрале! В первый раз. Сике очень понравился. Он сказал, что это лучший подарок, какой ему когда-либо дарили на день рождения!..

— Подожди, я не понял. Где ты музыку… зацепил?

— В астрале. Классный музон. Я его даже записал на башку. Хочешь послушать?

— Ну давай,- неуверенно предложил Витек.

Гаражный мигом скинул с головы шлем, из черно-бурых волос показались розовые уши. Они росли! На глазах Андрейченко уши Гаражного выросли до размеров с томик Александра Сергеевича из библиотеки Андрейченко. Гаражный надул щеки, закатил глаза, какой-то шум, треск раздался из его ушей… Вдруг как забабахает музыка! Не музыка, а настоящий музон! Такой Андрейченко никогда не слыхал. Эхма, ну и денек!

Уши Гаражного ходили ходуном, выдавая классные низкие. «Ну, даже фаз-ин-вертер есть! Не уши, а крутые колонки!» — восхищался Витек. А Гаражный вдруг закричал:

— А-а, побежали, полевики трусливые!!

— Кто побежали? — попытался перекричать грохот музыки Андрейченко.

— Полевики! Это плебеи, Витя! Они живут в поле и фигней маются. У хомяков и мышей норы отбирают. А потом копают из них дорогу в ад!

— Што ты такое говоришь! — ужаснулся доверчивый Андрейченко.

— Да ты ж ничего не видишь! Вы, люди, вообще ни фига не видите. Мир у вас один на всех. А миров-то на самом деле столько, сколько нас!

— Кого «нас»? — переспросил Витек, но Гаражный не успел ответить. Своей музыкой он поднял такую волну бело-голубой полыни! Такой ветер гулял у подножия холма (прямо шторм!), что положил ниц траву. Впереди, теперь не заслоненная макушками полыни, внезапно открылась Витькиному взгляду дорога, а на ней — легковушка.

— Ух ты! Гляди-ка, это ж те, кто украл у меня…

— Ошибаешься, Вить. Хотя машина очень похожа.

Музыка резко смолкла, уши убрались, как антенны, исчезли в черно-бурых волосах Гаражного. Ветер тут же стих, полынь поднялась в полный рост, спрятав за собой манящую сердце дорогу.

— Откуда ты все знаешь?! — разозлился Андрейченко.- Ты что там был, когда те придурки украли мою сумку?

— Ну-ну, потише! — обиженно насупил крошечные брови Гаражный.- Мне на ваше материальное начхать!.. Я если б и взял чего-нибудь у тебя… без спроса… — Гаражный скосил хитрющие глазенки на Витька, лукаво-весело улыбнулся ему.- Наверняка я взял бы у тебя линию любви. Покажи руку!

Андрейченко обалдел от такого заявления странного человечека, но руку все же протянул ему.

— Да не левую, правую! Балда ты, Витя! Неужто никогда по руке не гадали?

Гаражный жадно ухватился за Витькину руку своими крепкими, узловатыми, как лапка курицы, пальчиками: — Какая у тебя забавная линия любви. Простая и чистая, как автограф ангела. Ты только представь себе, Вить, просыпаешься завтра утром без линии любви, твоя Лена Прекрасная тащит кофе в постель, а ты в упор не можешь ее признать. А когда она объяснит тебе, бестолочи, что она твоя законная супруга, тебе так холодно станет на сердце, оттого что ты ее больше не лю…

Гаражный едва успел увернуться от тяжелого, вымазанного в черноземе витькиного ботинка — тот пролетел, наверное, сантиметрах в пяти от правого уха Гаражного. Точнее, от того места в черно-бурых его волосах, где три-четыре минуты назад ухо торчало. Гаражный, обиженно сопя, натянул на голову мотоциклетный шлем: — Дурак ты, Витя, и не лечишься! Вот свистну сейчас полевикам, они тебя вмиг на шмотки разорвут, а потом по норам в ад затащат!

— Будешь меня нечистью пугать — пришибу! — грозно предупредил Витек, делая вид, что снимает второй ботинок.

— А ты, Вить, не из пугливых,- вдруг похвалил Гаражный и заискивающе заглянул Витьку в глаза.- Ну, хочешь пойдем глянем, что за тачка? Может, и вправду тех придурков.

— Вот, это другое дело! — самодовольно улыбнулся Андрейченко и обул грязный ботинок.

Шаги по полю бело-голубой полыни, будто по громадному фантастическому руну, были мягкими-мягкими. Трава словно навязывала Витьку свой покой, уговаривала его ноги немедленно прорасти средь черных длинных корней. Над полем летали красные, как вареные раки, стрекозы. Одна из них смело спланировала Андрейченко на плечо, но, видимо, убедившись, что Витек не из стрекозьего племени, вспорхнула и была такова. Вдобавок вдогонку Андрейченко хохотнуло беззвучно солнце, выскочив из-за пышнотелого облака. Как Витек почувствовал, что над ним смеется солнышко? Макушкой! Неприкрытой Витькиной макушке тотчас стало жарко от солнечного смешка. Ах, хорошо хоть летом наша жизнь согрета!..

— Стой, Вить! — вдруг встал как вкопанный Гаражный. Над его желтым шлемом, словно перья на голове индейского вождя, тихо колыхались голубые верхушки полыни.- Давай вмоторим че-нибудь?

— Шо? — не понял Андрейченко.

— Ну, прикольнемся над теми, кто в машине.

— А как? — Витек не прочь был покуражиться.

— Закрой глаза и открой рот!

— Ага, а ты гадости какой-нибудь напихаешь.

— Ты что Гаражному не доверяешь?.. Открывай рот смелее! Щас такой фокус вмоторим!

Андрейченко левый глаз закрыл, а правым подглядывал.

То, что он узрел единственным открытым, нет, точнее сказать, прищуренным глазом, ошеломило бы, наверное, кого угодно, но только не самого Витька. Просто день у него сегодня был настолько напичкан разными удивительными штучками — от досадной кражи рыбацкой снасти и денег до фантастического музона из астрала,- что Витька с сегодняшним его днем впору было занести в Книгу рекордов Гиннесса. Просто к тому моменту, когда Гаражный решил выкинуть очередной финт, Андрейченко начало казаться, что он навсегда утратил способность удивляться.

А что, собственно, отчебучил Гаражный? Он сделал такое!.. Да, Гаражный взял и быстро уменьшился в размерах. Ростом не больше крупного персика стал. В первый момент Андрейченко даже потерял человечка из виду. Витек нагнулся, раздвинул прохладные стебли полыни и только тогда разглядел в голубой чаще маленькое-маленькое округлившееся тельце Гаражного с желтым пятном шлема на голове. Но Андрейченко и этому не удивился. Зато его просто потряс и даже умилил следующий номер Гаражного. Тот вдруг громко и внятно, несмотря на сверхкарликовый рост, предложил:

— На вот, опохмелись! У тебя, кажись, вчера знатная пьянка была.

На солнце блеснула тонюсенькая, тоньше веточки полыни, ручонка Гаражного. На конце ее звездочкой утренней замерцал странный пупырышек величиной с каплю воды.

— Шо ты с собой зробыв, Гаражный? — ухмыльнулся Витек.- И так с гулькин нос был, а щас вообще… дюймовцем стал.

— Хватит оскорблять! Выпей лучше! — нетерпеливо повторил странный человечек. Андрейченко осторожненько взял большим и средним пальцами каплю-звездочку, боясь в ту же секунду ее раздавить. Но, как ни странно, наоборот, ощутил в ней приятную твердость. Затем, не успев поднести каплю близко к глазам, внезапно стал свидетелем того, как капля быстро-быстро увеличилась в размерах. Буквально спустя две-три секунды после начала метаморфозы Андрейченко вдруг обнаружил в правой руке обычный двухсотграммовый граненый стакан, наполовину наполненный жидкостью. Вот те на! Сначала была капля, а сейчас вселенная!

Витек принюхался с расстояния вытянутой руки: от «вселенной» несло водкой. Крякнув одобрительно «йес!», Андрейченко опрокинул внутрь содержимое стакана. Занюхал шумно рукавом рубашки, огляделся, будто ища, чем бы закусить. Сорвал бело-голубой стебелек полыни, пожевал и тут же выплюнул.

— Закуси! — снова предложил Гаражный и, когда Витек уже смелей протянул ему руку, вдруг прыгнул на нее.- Мной закуси, Витя, мной!

Андрейченко машинально отдернул руку, но Гаражный, как рак клешнями, цепко ухватился за его ладонь.

— Ладно, парень, не дрейфь! Пошутил я!.. Но в рот возьми, только зубами не клацай.

— Шо за бред?!

— Я научу тебя, Витя, как нужно вмоторивать доверчивым автолюбителям!

— Ты ж волосатый, как черт! — попытался отнекаться Витек.

— Перестань, я в шлеме!

Витек с брезгливой гримасой широко открыл рот и запихнул Гаражного. От него пахло печеной картошкой. Но на вкус странный человечек немного горчил, точно пережаренные семечки.

Вот с такой вот нелепой рожей — с закрытым почти наглухо ртом (лишь щелочка между зубами), важно надутыми щеками, с позывом одновременно на рвоту и глупый смешок,- Андрейченко шагнул из полыни к машине, одиноко замершей на обочине накатанной грунтовой дороги. За плечами Витька по-прежнему колыхался «банкол» в раскаленном на солнце баке. Впереди, в трех шагах от машины, обдуваемые ветерком, нежились на расстеленном прямо на обочине полотенце мужчина и женщина. Та чертова негритянка, час назад сбежавшая из автобуса, лежа на боку и перекинув черное, как каучук, крутое, круче автомобильного колеса, бедро за спину какого-то голого мужика, исступленно двигала телом. В вечном ритме жизни.

Оба аппетитно стонали. Рядом позвякивали, вдруг прижавшись друг к дружке стеклянными тельцами, два пустых стакана. Вяли без присмотра веточки петрушки и нарезанные помидоры. Между ломтиками колбасы по-хозяйски ползал черно-оранжевый жук. Вот он подполз к горлышку опрокинутой пустой бутылки из-под розового портвейна «Алушта», и в этот момент Андрейченко не выдержал. Нацелил наконечник шланга на черные и тугие, как маслины, ягодицы негритянки.

— А ну-ка, попейте моего инвайтика! — рявкнул натужным баском из открытого Витькиного рта Гаражный. Вместо того, чтобы дико испугаться, наоборот, по-видимому в знак протеста, африканская девушка лихо оседлала своего парня и куда-то понеслась на нем во весь опор.

— Р-р-р! — зарычал вдогонку похотливой наезднице автомобильный движок, спрятанный в голове Андрейченко. То Гаражный острастки ради включил несильно уши-динамики.

— По-слу-шай, му-жи-ик! — по слогам обратилась на скаку к Витьку негритянка.- Бе-ри, че-го те-бе на-до, и-и ва-ли на-а х…

Витек с досады хотел плюнуть, но в последнюю секунду вспомнил, что во рту у него Гаражный — парень-то не причем.

На заднем сиденье машины лежала раскуроченная кожаная барсетка. Из нее торчало несколько сложенных пополам денежных знаков в национальной валюте. Рядом бессовестно растянулись красные женские трусики с надписью «minuet» на крошечном лейбле. Андрейченко покрутил, покрутил трусики перед глазами, но забрал только канистру, на треть заполненную бензином. По идее, до города должно было хватить.


*3*


…Позади, словно туман над водой, растаяло бело-голубое поле полыни. Слева сначала выстроилась, а теперь сплоченными рядами проносилась мимо рать кукурузная. Над зелеными мундирами початков навис золотой прожектор солнца. Жарил и слепил нещадно. Витек, вздохнув, вытер рукавом пот со лба и посмотрел с надеждой направо. Тень от автобуса утюжила войско с бойцами помельче, зато с полками несметными, что простирались до самого горизонта. Те воины кланялись ветру, единственному своему господину, нетерпеливо переминались с ноги на ногу, султаны на их бронзовых шлемах скрещивались и хлестали друг друга — казалось, еще миг — и дружина ржи (или, может, каких-нибудь иных злаковых — Андрейченко не разобрать было из окна автобуса) бросится в атаку на соседнее кукурузное войско.

Андрейченко зевнул, потянулся всем телом — Витька клонило ко сну. Он глянул смыкающимися от дремы глазами на Гаражного. Тот деловито, иногда посвистывая себе под нос, крутил баранку. Гаражный подложил под свою крошечную задницу пустую канистру, но ее высоты хватило все равно не намного: нос странного человечека лишь на четыре-пять сантиметров выглядывал над рулем. Гаражный сопел, пристально глядя на набегавшую дорогу, но управлял автобусом на удивление уверенно и четко, будто заправский водила. Раза три даже обогнал грузовые машины и дымящийся, точно подбитый танк, старый «икарус». «Вот гад, не доверил мне руль,- беззлобно поругал про себя удивительного человечека Витек.- Сам же налил мне стопарь, а теперь возникает, что я малость выпивший».

Перед постом «ГАИ» при въезде в город Гаражный, как положено, сбавил скорость, но это все равно не спасло. В тот момент, когда «ПАЗик», стараясь быть незамеченным, проезжал под открытым шлагбаумом, толстомордый усатый гаишник, подперев плечом дверной косяк, лениво грыз желтый, как патрон, огурец. Поймав сонным взглядом не менее сонный взгляд Андрейченко — тот уж почти дремал, развалившись рядом с пустым местом водителя (снаружи макушку Гаражного не видать было) — гаишник вдруг очнулся: «Шо за дурныця?!» Вытаращил заплывшие глазки, резво побежал было вдогонку за автобусом, вместо жезла размахивая покусанным огурцом. Потом, плюнув, повернул обратно к зданию поста. Там, у входа, стояла желто-голубая «дэу». Сборы были недолги, и уже через полминуты, выкрикнув распоряжение напарнику, оставшемуся дежурить на посту, усатый гаишник пустился в погоню за «ПАЗиком».

Город встретил Витька и Гаражного, как героев. Или как дорогих почетных гостей. Попробуй разглядеть на такой скорости, которую развил отчаянный человечек. Отключив светофоры, расставив на перкрестках подтянутых регулировщиков, город, видимо, давно поджидал своих героев. Непонятно было одно: какого хрена регулировщики грозно надували щеки и салютовали приятелям не звонкоголосыми фанфарами, а ментовскими свистками. За автобусом увязалась настырная «дэу», пугала сиреной, но куда ей до двух победителей несанкционированного автопробега!

А автобус все наворачивал и наворачивал, будто и вправду спешил за неизвестным призом.

— Ну куда ты гонишь? — не выдержал Андрейченко.- Гаишников на уши поставил! А вон та «дэу» за нами вообще от самого поста прет!

— Пускай прет, Витя! Нам-то какое дело? Ведь мы поймали скорость! Ты знаешь, что такое поймать скорость? Это все одно что поймать синюю птицу! Синяя — значит скорая!..

Вдруг Гаражный бросил руль и, повернувшись к ошалевшему окончательно Андрейченко, принялся быстро жестикулировать, словно пытался подкрепить правоту свою убедительными жестами. Но Витек в ужасе уставился на руль — тот, как ни в чем не бывало, поворачиваясь из стороны в сторону, точно штурвал самолета в режиме автопилота, самостоятельно управлял автобусом.

— Скорина, Витенька, значит скорость. Я говорю: «Со мной скорина!» — что означает по-твоему: «Со мною Бог!» Кто проворен, бойк и скор, того минует счастья вор! Скорость — счастья волость! Да будет всяк человек услышати, и косен глаголати! Скорина — разгоняйся без ума, наслаждайся допьяна!.. Но, Витенька, в счастье, как на дороге: гляди в оба да успевай уносить ноги! Пойдешь скоро — нагонишь горе, пойдешь тихо — тебя нагонит лихо… Ерунда, когда есть скорина! У скорости запах роз! Скорость, Витя,- быстрота движения, бойкость ума, горячность нрава. Горячиться — горячись, о себя не обожгись! Скорость, Витенька, мера твоего движения — от ходьбы до вдохновения! Это расстояние, пройденное тобой в известное время. Жизнь, Витенька, та же скорость, только об истинном расстоянии и времени ее тебе не дано узнать. Жизнь — это скорина, которую считают другие…

Скорость пешехода от трех до 5 верст в час, скорость паровоза — от 30 до 50… Вэ равно эс разделить на тэ при условии равномерного движения. Да разве ж оно возможно, равномерное движение?! Жизнь — это всегда вектор скорости, направленный по касательной к судьбе. У жизни три декартовых координаты — вэ икс, вэ игрек и вэ зэт. Искать их молодому и красивому все равно что искать ветра в поле!.. У жизни, как у скорости поездов, шесть мер измерения. Нет, скорее шесть видов скорости. Максимально возможная жизнь — конструкционная. Ее ты достигаешь в наиболее благоприятных условиях. Понятно, такой не бывает. Ведь мы не в раю, Витенька! Нельзя всерьез говорить и о технической жизни — средней скорости проживания с учетом времени на разгон, то есть детства, и времени на торможение, проще говоря — старости. Если все это учитывать, не жизнь, а чих выходит!..

Есть еще ходовая, участковая, маршрутная жизнь. О маршрутной ты обычно в автобиографии пишешь. Близкая к правде — жизнь итоговая. Это средняя скорость продвижения души и тела по дорогам жизни от момента зачатия до последних сорока дней, включая простой и заблуждения. Правда, те даты, которые мы читаем на могильных памятниках,- очень однобокая информация об итоговой жизни. Лучше обратиться к памяти тех, кто хорошо знал прожившего, к его детям и его делам. Ведь итоговая жизнь бывает либо короче, либо длинней того расписания, что выбито на надгробном камне…

Почему ты не спрашиваешь о бессмертии? Его можно сравнить со скоростью света. «Никакие сигналы не могут быть переданы со скоростью света, а со скоростью света их можно передать лишь в раю». Бессмертие — одна из фундаментальных философских и эволюционных постоянных — представляет собой предельную скорость проживания человека как в реальной, физической, жизни, так и… Почитай лучше сонеты Шекспира о бессмертии. Кстати, бессмертие, Витенька, имеет конечную величину, равную 299 тысячам 792 плюс-минус 0,4 эпоха на секунду. Все чин чином, но… Скоровечность — удел земного, скорогиблая жизнь у любого. Жизнь — это та же скороговорка. Проживаешь ее и толком ни разу не выговариваешь!.. У судьбы голова-скородум, взгляд-скорокрад, клюв-скороклев, кулаки-скороплуты, пуля-скоролетка, а путь-скоропуть. Эх, судьбу не надуть!

А психейная скорость, Витенька? Психейной скорости не можно достичь. Аль развить. Она, точно ветер, вдруг поднимется и понесет тебя! Это если тебе в удовольствие жить. Когда дух захватывает. Душа звенит то ли от восторга, то ли от страха. Когда любовь пылка. Когда душа увлеклась, а дух воображением горд! Или когда погоня позади. Как сейчас, Витенька! Слышишь, скорость-то? Она кричит тебе имя свое: «Аааээюююоу! Яяиэ, яяиэ!» Что означает «скорость», Витенька. Ведь в имени ее нету вовсе согласных. Не с кем и не с чем скорости соглашаться. А гласные голосят — ликуют, родимые! Чем громче, безудержней, тем шибче ты летишь. Тем удовольствие краше от жизни!..

Но бойся, Витенька, уподобить жизнь скорости химической реакции! Ты помнишь еще свою школьную химию? Не забывай! В противном случае твоя жизнь будет эквивалентна количеству некоего продукта, возникающего в процессе проживания за единицу времени в единице объема или на единице площади. Ты догадываешься, о каком продукте жизнедеятельности я говорю?

— Вот дерьмо! Держись лучше за руль! Тоже мне умник нашелся! Наезднику стремя, Гаражному — домкрат! Дави на газ, Сократ! А то щас менты из нас этот продукт жизнедеятельности сделают! — Андрейченко пылко возмущался, тыча указательным пальцем в зеркало заднего вида. Три минуты назад в нем возникла живая картинка желто-голубой «дэу». Картинка выросла до предельно возможных размеров, ограниченных рискованным, около метра, расстоянием между «ПАЗиком» и машиной гаишников. (Уменьшить эту дистанцию — значит, как пишут в официальных документах, подвергнуть пассажиров обоих транспортных средств опасности ДТП.) Короче, теперь из зеркала заднего вида на Витька и Гаражного пялилась толстощекая, одутловатая, ужасно раскрасневшаяся, даже побагровевшая харя усатого гаишника. Она сильно смахивала на спелый гарбуз. Или нет, скорей на тыквяную маску тех смелых нездешних придурков, в один и тот же день осени стремящихся пощекотать себе нервы поцелуем с нечистой силой. Тот день зовется, Андрейченко никак не мог вспомнить, не то Хулуином, не то Хошемином…

— Хеллоуином,- подсказал вездесущий Гаражный. Лихо наворачивая руль «ПАЗика», он жал и жал на газ, пытаясь оторваться от гаишника. Жал деревяшкой, ловко привязанной к крошечной своей ножке.

«Может, и Хеллоуином. Один хрен, как зовется тот чертов праздик!» Андрейченко занимало другое: он, не отрываясь, глядел на тыквяную харю гаишника. Та непрестанно двигала нижней челюстью, шевелила толстыми губами, видимо, сыпя проклятиями, и выглядела так ясно, так мерзко, что Андрейченко засомневался, что перед ним обыкновенное зеркало. Витек не успел подумать, что бы это могло быть, сравнить с какой-нибудь известной вещью, как вдруг…

Внезапно автобус подпрыгнул не невидимой ухабине. Андрейченко на пару сантиметров подлетел над сиденьем, неудобно приземлился обратно, при этом что-то болезненно щелкнуло в голове… А когда снова глянул в зеркало заднего вида, толстомордого гаишника там и в помине не было. Зато потом, буквально через пару секунд, когда перевел взгляд в окно, то без преувеличения обалдел от увиденного.

Левая часть улицы вдруг наполнилась… нет, она просто кишела… Витек не сразу подобрал подходящее слово. То, что в данный момент Андрейченко наблюдал в окно, он в жизни не видел! Все было Витьку в диковинку! Там были существа… да, существа (другого определения Витек не мог пока подобрать) — они заполнили собой проезжую часть улицы и тротуар тоже. Чудеса! Эти существа, разновидные, многоформенные, зооморфные и человекоподобные, одним словом, сразу не поддающиеся точному описанию, висели на багажниках и капотах легковых автомобилей. Размахивали ножками, лапками, копытцами и еще черт знает чем, свесив их с кузовов и крыш фургонов. Цеплялись за подножки и даже «рога» троллейбусов. Они проносились мимо, распрямив над дорогой пушистые и лысые хвосты. Спокойно, как ни в чем не бывало, дефилировали между летящими машинами и снующими туда-сюда пешеходами. Кое-кто из них время от времени, видимо, дурачась, кидался под колеса несущейся навстречу машины, и когда та проезжала, вдруг вырастал цел-невредим в аккурат на том самом месте, где несколько секунд назад он, казалось, был сбит машиной. Вокруг творилось что-то несусветное!

— Что за нашествие? — ожил наконец Андрейченко и вытер губы тыльной стороной ладони.- Марсиане, что ли?

— Какие марсиане?! — обиделся Гаражный. Искренне обиделся, даже покраснел под своим желтым мотоциклетным шлемом.- Свои все! Сельских не увидишь! Сумские все, чисто городские! Не то что у вас, у людей: что ни дом — а в нем гопник деревенский сидит! На суржике балакает — тошно слушать!

Но Андрейченко далеко было до обид странного человечека. Не слышал он его, занятый осмыслением творившегося вокруг. Волшебного и одновременно жутковатого, нечистого.

— Это что у меня — третий глаз открылся? — с дрожью в голосе спросил Витек.

— Какой там еще третий глаз! Скажешь тоже. Ну, посчастливилось тебе сегодня. Попал ты, Витек, в турбозор.

— Что еще за турбо? С турбиной как-то связано?

— Турбозором мы зовем каналы сообщения. У вас, у людей, они тоже есть. Вы их, правда, по-разному называете. Больше всего вы почему-то склонны обсуждать клиническую смерть, трубу, по которой туда-сюда путешествует душа. На самом деле, Витенька, путь туда гораздо проще. Но, опять же правда, нет никакой гарантии, что каждая душа попадает туда. Нет, Витя, ни рая, ни ада. Есть единственный простор. В него попадает одна из шести душ. Знаешь, в этом смысле мне нравится сравнение с «русской рулеткой». Слыхал я о такой. Здесь очень похоже. Смерть нажимает курок, барабан револьвера — назовем так судьбу, Витенька,- в этот момент проворачивается, бьет боек — и!.. Душа улетает!.. Одна из шести. Пять остальных тоже улетают, но, бедолаги, совсем не туда… Хочешь, я покажу тебе Стену, где кучами мусора навалены искореженные, изуродованные от удара об эту Стену смерти мертвые души?.. Что, испугался!

Андрейченко, белый как снег, сидел сам не свой. Сейчас он стал свидетелем того, как кто-то из сумских городских, на ходу запрыгнув через открытое окно в белую «ладу», за доли секунды обмотал лысый свой хвост вокруг головы водителя и, опять же за доли секунды, резко крутанул его голову на 180 градусов. В следующий миг белая «лада» на всей скорости врезалась в повернувшую в ее сторону «маршрутку».

— Что он наделал, сволочь! — тихо возмутился Андрейченко.- Кто та нечисть с лысым хвостом?

— Этот из люков. Так мы зовем подземных. Они живут в канализационных и телефонных коллекторах. Люки — самые темные и беспощадные. Но давай не будем отвлекаться. На чем я остановился?.. Ах да, на турбозоре. Ну, шут с ней, с клинической смертью! Есть у людей еще одна вещь, которую вы зовете божьим откровением. Это то же один из турбозоров. Однажды счастливчику открывается канал в одну из сфер пространства — пространства Духа… Ты опять меня не слышишь, Витенька? Ну, что еще там ты углядел?

— Вот безобразие! — Андрейченко в сердцах стукнул кулаком по стеклу.- Как я теперь жить буду? Лучше бы я этого не видел!

— Подумаешь, какой впечатлительный! Твой мир что ли лучше? — хмыкнул Гаражный.- Погляди, что творится!

При этих его словах картинка улицы в окне автобуса покрылась мелкой сеткой, как это порой случается с изображением на экране телевизора, когда возникают помехи или нарушается настройка антенны. Вдобавок по картинке улицы сверху вниз побежали черные узкие полосы, их бег все учащался, наконец в окне потемнело. Как ночью. С той лишь разницей, что мрак, который сейчас наблюдал Андрейченко, был очень подвижным, неоднородным, состоящим словно из мириад черных кристалликов. Этот удивительный мрак едва заметно дрожал, точно стакан крепкого чаю на столике в купе летящего поезда. Видение это продолжалось секунд пять, потом пропало, за окном снова сиял день, позолоченный солнцем.

По встречной полосе проносились автомобили, «маршрутки», троллейбусы, по тротуару пестрой толпой шли люди. Ничего особенного… Наконец до Андрейченко дошло: нечистая сила сгинула. Нигде не видать было ни хвостатых, ни рогатых, ни мохнатых с паскудными харями. Пропали гады, точнее, вновь превратились в невидимок, недоступных для глаз людских.

— Ну и слава Богу! — вздохнул Андрейченко, да тут же осекся, вдруг увидев слева в окне знакомую иномарку — серебристо-зеленый «фиат». Легковушка обогнала их автобус и втиснулась между ними и помятой сзади «маршруткой». Сомнений не было: это именно та самая иномарка, которая обокрала Витька на огороде.

— Вот безобразие! — возмутился Андрейченко.

— А я тебе о чем говорил! — ухмыльнулся Гаражный.- В вашем мире не меньше дерьма. С одной лишь существенной разницей: с вашим дерьмом легче бороться.

Гаражный вдруг решил идти на обгон «фиата» и, когда поравнялся с ним, резко крутанул руль вправо. В ту же секунду «ПАЗик» вздрогнул от удара, Витек едва не слетел сиденья, зато Гаражный даже не покачнулся — сидел, как приклеенный. Краем глаза Андрейченко заметил, как бросило в сторону иномарку, на тротуаре взвизгнули женщины, посыпались ругань и проклятия, опрокинулось что-то громоздкое, с шумом ухнуло, и в стороны брызнули-покатились алые мячи помидоров… Но водитель «фиата» — коротко стриженный парень с широко посаженными черными глазками — таки справился с управлением, и машина вновь заняла свое место в ряду. «ПАЗик» продолжал идти с «фиатом» борт к борту, почти впритирку. Позади кто-то истерично сигналил.

— Ты шо больной?! — выглянув в окно, рявкнул парень и показал Витьку монтировку.- Щас мозги повышибаю и намажу на хлеб заместо паштета!

— Не горячись. Хошь, инвайтиком угощу? — миролюбиво предложил Витек, но воплотить сказанное не успел. Гаражный вновь бортонул «фиат», наградив его большущей вмятиной посреди водительской двери. «Фиат» вздрогнул, но устоял, стриженная голова на секунду пропала, опять появилась, обложив Андрейченко трехэтажным матом.

Неожиданно иномарка резко прибавила скорости и выскочила на вторую полосу, оказавшись впереди автобуса. Затем вылетела на встречную полосу, едва не столкнувшись с черной «волгой», и начала сбавлять скорость, быстро приближаясь к автобусу.

— Быстро садись на мое место! — вдруг приказал Гаражный.- И раскрой рот! Щас мы покажем им кузькину мать!..

Когда «фиат» сравнялся с автобусом, дверца машины распахнулась, из нее показался стриженый парень с обнаженным по пояс торсом. Мышцы на руках и груди его сочно блестели, словно натертые маслом, но еще ярче играл огонь на лезвии длинного ножа. Его парень зажал в зубах. Может, он надумал взять автобус на абордаж? Кто его знает. Да, этого никто так и не узнал. Потому что уже в следующую секунду, будто повторяя действия воинственного паренька, распахнулась дверца в кабине автобуса, и из нее показалась глуповатая физиономия Андрейченко. Витек широко открыл рот… А там человечек с ушами. Просто непомерными для его размеров ушами! Во рту какой-то мерзкий карлик с громадными ушами!

Уши вывалились изо рта Андрейченко, напряглись, приняв странную форму, став похожими на две граммофонные трубы. Вдруг эти трубы как рявкнут:

— Ну шо, хмыри, попьете нашего инвайтика?!

И вслед за угрожающим предложением из кабины «ПАЗика» лупанула тугая струя «банкола». Ударила в грудь полуголому парню. Попала в капот, салон автомобиля.

— Колян, черт в натуре!! — завопил стриженый. Нож выпал из его рта и, коротко звякнув об асфальт, блеснул на прощание.- А ну его! — паренек нырнул в машину, ударившись головой о крышу.- Рвем когти!

Иномарка взвизгнула тормозами, резко крутанулась на месте и, развернувшись, молниеносно пропала из виду. Но свято место пусто не бывает. Тут же рядом взвыл сиреной милицейский «УАЗик». Откуда он только взялся? Ведь всю дорогу за ними гналась «дэу» гаишников! Андрейченко равнодушно пожал плечами: в конце концов можно и ментов «инвайтиком» угостить.

Но Гаражный, на удивление, решил с ментами не шутить. Катапультировавшись из Витькиного рта, человечек опять лихо крутил баранку. Произнеся нечленораздельно какое-то странное заклинание, в котором Витек уловил лишь одно слово «турбозор», Гаражный попросил Андрейченко нажать на педаль газа.

Когда автобус машин на пять все же оторвался от «УАЗика», человечек повернул к Андрейченко раскрасневшееся личико и сообщил новость:

— Все, Витя, мы выжали последнее! На большее наш драндулет не способен.

— И шо ж теперь делать? — забеспокоился Витек.

— Прыгать!

— Не понял?

— Прыгать, Витя!! — вдруг заорал Гаражный. Уши его, словно на пружинах, выскочили из-под кожаного шлема и, вопя, закачались в полуметре от Витькиного носа.- Вон в ту кучу песка! Пока менты нас не догнали!..

Андрейченко взглянул на дорогу. Впереди, метрах в тридцати внезапно вырос гребешок небольшого дощатого забора, на его фоне замер треугольной звездой предупреждающий знак «Идут дорожные работы».


*4*


Витек, растерявшись, все перепутал: сначала зажмурил глаза, а потом уж распахнул дверь и прыгнул.

Есть все-таки Бог на свете! Андрейченко угодил прямо в центр кучи сухого, мягкого, как пыль, речного песка. В нос шибануло тиной и каким-то еще мирным запахом… Последнее, что Витек услышал за короткое знакомство с Гаражным, были его слова: «Что ты скажешь ментам, когда они застукают тебя с нечистой силой?..» С тех пор Андрейченко никогда о Гаражном больше не слышал.

Витек поднялся, отряхиваясь, проводил взглядом уносящиеся вдаль, летящие, как на параде, бок о бок автобус и «УАЗик». Ничего не болело, лишь сердце у Витька отчего-то заныло. Он даже полез за пазуху, чтобы проверить, не выскочило ли сердце из груди от избытка накативших вдруг чувств. Но кроме смятых бумажек ничего не обнаружил. Достал бумажки на свет: «Ух ты! Деньги!»

«Вот те на! — изумился находке Андрейченко.- Шо ж тогда те парни стянули?» Веселясь, Витек вспоминал. Вспомнить он не вспомнил, но сообразил, видимо, правильно. Андрейченко весело шагал по Харьковской в сторону центра. Трехчасовое солнце жарило ему макушку, добавляя огня в беззаботные Витькины мысли. Сегодня утром, еще будучи как следует под хмельком, он засунул деньги за пазуху, а в кошелек… А что же он положил в кошелек?.. Неужто крючки? Точно! Другого варианта быть не могло. Это значит, те придурки украли у него кошелек с рыболовными крючками! Как он их круто поймал!

Торжествуя свою маленькую случайную победу, Андрейченко не на шутку разгорячился. Он остановился у палатки, торговавшей мороженым и фруктовой водой, и выбрал холодное лакомство. Как вдруг за его спиной прозвучало:

— Кто-то обещал инвайтиком угостить?

Позади стояла сексапильная африканка-огородница и улыбалась Витьку шоколадной улыбкой. Андрейченко машинально похлопал себя по плечу — опрыскивателя не было.

— Да нет, я о настоящем инвайте. Или тебе жалко для хорошей девушки? — негритянка прыснула от смеха, а потом игриво подмигнула.

— Отчего же. Инвайта просто нет. Вот колу могу предложить.

— Давай.

Они медленно шли по Харьковской. От девушки, ее загоревшего еще в утробе матери тела пахло экзотическим фруктовым салатом, в котором в белоснежных сливках смешаны киви, бананы, изюм и прочая неземная радость. Однажды Витек пробовал такой салат, а сейчас облизнулся тем сладким воспоминаниям.

— Тебя как звать?

— Аша.

— Маша?

— Аша, Аша! Машей я становлюсь, когда у меня появляется новый мужчина. Кстати, я здесь недалеко живу. Хочешь зайдем? У меня есть покрепче колы.

— В такую-то жару?..- начал было Витек, да вспомнил два аппетитных девичьих оливка среди бело-голубой полыни. И отказываться не стал. Правда, он так загорелся от предстоящего свидания, что с ушами ушел в фантазии о нем и перестал замечать все вокруг. Это ему чуть не стоило жизни. Андрейченко едва не сбил летящий, как сумасшедший, желто-оранжевый «ПАЗик», когда они переходили улицу. Но, слава Богу, обошлось. Аша вовремя дернула Витька за руку. А рука у нее была нежной и сильной.


июль 2000, январь 2001 г.