Доноры любви

*1*


Женька и Вера Безсоновы упорно отказывались брать судьбу в свои руки. За это она принялась вставлять им палки в колеса, одну за другой свиней подкладывать, а временами — просто и тупо мстить. Поначалу у Безсоновых перестало ладиться с работой — в один прекрасный день они вдруг открыли для себя, что работа пережила их, переросла профессиональные навыки и дух их тоже переросла. Ведь ни для кого не секрет, что каждая работа требует не только обязательной сноровки и ума, но и духа особенного. А раз потеряли уверенность в себе, как в достойных работниках, так сразу и деньги пропали, а те крохи, что им продолжали платить, показались Безсоновым до безобразия жалкими и фальшивыми. Судьба тогда, может, в последний раз руку протянула Безсонову, плечо сухое, но крепкое подставила: мол, давай, Женька, займись своим бизнесом, открой, к примеру, свою газету и т.д. А Безсонов, как нарочно, словно ослеп и оглох (а может, и вправду бестолочь, каких мало) — вновь ни тпру ни ну на предложение судьбы. Не почувствовал, дурачок, спасительного намека, а вместо этого ударился в ропот и сквернословие, стал судьбу на чем свет поносить, при этом не раз повторил: «Чудес не бывает». Судьбе, конечно, такое не по нраву пришлось. И тогда она сделала следующий выпад и уже больней придавила Безсонова — смутила, а затем и вовсе развеяла по ветру его любовь. Разделавшись окончательно, как ей казалось, с любовью Безсонова, наметила последнее убийство — уничтожить Женькину надежду.

Но он чудом опередил судьбу. Остывая в тихие паузы между ссорами с женой, понапрасну огненными и жгучими, как горький красный перец, задумался он однажды. «Черт-те что происходит! — сокрушался про себя Безсонов.- Будто бес какой в доме завелся». И хотя Женька не верил ни в черта, ни в беса, и в чудеса тоже не верил, пригласил вскоре Сашку Спинова. У того репутация была удачливого компьютерщика, а еще более известен он был благодаря своей изобретательской думке. Чего только не изобрел в своей жизни Спинов!.. Однако главным изобретением он считал сына Вовку.

Спинов пришел домой к Безсонову с молодежным рюкзачком на плече. Вынул на глазах у Женьки и Веры, еще не остывших после очередной семейной баталии, невзрачный серый коробок с блестящей длинной спицей. К концу спицы или антенны — Спинов отказался объяснять, чем она являлась на самом деле — была прикреплена небольшая, со спичечный коробок, тонкая пластинка. Едва заметно согнутая, она имела с полсотни мельчайших отверстий и синюю бусинку посредине. Видя, как Спинов настраивает прибор, Вера скептически усмехнулась, а Женька, дабы скрыть волнение, предложил выпить водки. Спинов пить отказался, быстро обошел нехитрую квартиру Безсоновых, тыча в углы, уже кое-где затянутые паутиной, блестящей спицей. Иногда бусина на ней вспыхивала ярким, пронзительно-голубым светом. В другое время гнутая пластина начинала вдруг вращаться вокруг своей оси.

Крякнув, словно после доброй стопки водки, Спинов наконец сказал:

— Вот что я вам сообщу, Безсоновы… Бессовестные, бросьте чудить, ясно! — и вскинул на них почти гневом блеснувшие глаза.- Эх, дурачки вы мои! Любви между вами еще столько… У меня прибор зашкаливает. Вам и поделиться любовью своей не грех. С кем делиться — не знаю, вам уж решать. Но любовь у вас редкая, с такой я еще не имел дела. Свет у нее необычно долгий  и чистый. Такой свет я наблюдал лет пять назад, когда рассматривал в телескоп одну звезду…

— Довольно, Саш,- вдруг оборвала Спинова Вера. Глаза ее были полны слез.- Красиво врешь. Но все равно спасибо. Только больше не мешайся в нашу жизнь. И любовь тоже не трогай. Гори она синим пламенем!

— Да что ты так расстраиваешься,- искренне посочувствовал Спинов и как ни в чем не бывало продолжил: — Но вот что меня смутило: угрожает кто-то вашей любви. Хотя и без границ она и без горизонта, но, вижу, появилась ей угроза. Заметил, Жень, как зонд вращался? Это он на угрозу реагировал.

— Что ты за чушь несешь, Спинов?! — пришла очередь выйти из себя Безсонову.- Я тебя для чего позвал? Чтобы нас с Веркой помирить. А ты… Какая еще неземная любовь?! Какая, к черту, угроза?!

Спинов обиделся и, быстро собрав прибор, ушел. Однако, как ни странно, на душе у Безсоновых легче стало.

— Ну и Сашка, ну и выдумщик! — весело расхохоталась Вера. Потом закусила кончик длинной и несовременной, как ее имя, косы, пристально, будто подозревая мужа в чем-то, глянула на него.- А может, он не врет, а, Безсонов? Может, ты меня и правда любишь?.. Только зачем так глубоко прячешь… любовь-то? Не муж, а артезианская скважина.

«Нефтяная вышка»,- хотел в ответ сострить Женька, но передумал.


*2*


А ночью вместо сна к ним явились видения. Случилось это, когда луна прочертила невидимую дугу по черной копирке неба и залила их комнату фальшивым, призрачным светом. Незадолго до прихода видений — может, за четверть часа — Безсонов обнял плечи лежавшей рядом жены. Эти плечи, не в пример луне, сохранившие живой свет и тепло, он знал ни много ни мало шестнадцать лет. Когда рука мужа коснулась ее тела, Вера, не сдержавшись, спросила: — Что это? Ты наконец решил рассказать, что любишь меня?

На что Безсонов совершенно серьезно ответил: — После стольких лет, Вер, что мы прожили вместе, я признаюсь тебе: чудес не бывает.

И в этот момент в комнату проникли видения — в длинных светлых плащах, хорошо различимых даже в домашнем полумраке, с одним-единственным крылом за спиной. Крылья, будто парусы, восстали из ночи и, казалось, в любую минуту готовы были сорваться в путь. Появление белых ангелов совершенно не напугало Безсоновых — кровь, от неожиданности прихлынувшая к их сердцам, принесла не безграничный ужас, а волшебный покой и долгожданное ощущение счастья. Внезапная стычка с чудом, точно клин, вышибла из сознания обоих супругов мысли о несправедливой судьбе и застарелые комплексы.

Небывалое счастье вмиг, будто газ под давлением, наполнило Женькину душу. Охмелев, как мальчишка, он поспешил поделиться счастьем с женой — протянул руку, шагнул навстречу… и вдруг едва устоял на ногах, накрытый с головы до ног большой соленой водой.

Откуда в их доме… Боже, неужели это происходит на самом деле? Но откуда взялось здесь море?! Как они оказались на пустынном пляже, когда еще минуту назад им в глаза светила пыльная городская луна, в изголовье кровати привычно пережевывал время электронный будильник, а они лежали вдвоем, как мумии, не помышляя больше о душевной близости и плотской любви. Каких-то пять минут назад, блестя в темноте белками глаз, Безсонов обреченно уверял, что чудес не бывает,- каких-то пять минут назад!.. Все изменилось за считанные мгновенья!

Сначала явились однокрылые белые ангелы, и рта не открывшие, не промолвившие ни звука, но принесшие позабытое ощущение счастья. Супруги так долго обходились без него, что в первый момент счастье вызвало острую боль в сердце — похожую боль в желудке испытывает человек, когда после долгого голодания вдруг дорывается до пищи.

Теперь, куда хватало глаз,- море, обыкновенное, казалось, море, о котором разучились с Верой мечтать, а еще раньше — копить деньги, откладывать часть зарплаты на летнюю поездку в Евпаторию или Севастополь.

Все, что происходило с ними последние четверть часа, казалось невероятным, абсурдным, хотя имело вполне реальную форму, цвет и вкус — вкус соли и морских водорослей, вкус земного счастья. Безсонов даже не пытался искать объяснения удивительным переменам. Заставив молчать рассудок, он ушел в одни ощущения, воспринимая мир таким, каким он явился ему в настоящую минуту, при этом не пытаясь осмыслить его. А мир был прекрасен! С ровным песчаным пляжем без единого следа жизни — кажется, это он золотисто-белой дорожкой отразился в чистом морском небе,- с зелеными и бирюзовыми волнами, рожденными где-то на краю земли, согретыми любовью белых чаек и однокрылых ангелов. Птицы и ангелы кувыркались в воздухе в метре от воды, резвились как дети.

Пять ангелов, скинув на берегу длинные плащи, вели по волнам Веру. Волосы ее, рассыпавшись вольно по плечам, чудесно отливали цветом темной вишни, они блестели, как блестит в саду только что вымытая дождем ягода. Быстро обретя уверенность и сноровку, Вера легко и даже грациозно шагала с гребня на гребень и, несмотря на то что волны, стремительно несясь ей навстречу, спешили накатиться на берег, Вере удалось довольно далеко уйти в море — может, потому, что ангелы время от времени подхватывали ее под руки и несколько метров проносили по воздуху. Возможно, Вера ушла бы еще дальше в море, но неожиданно она рассмеялась и, оступившись с гребня волны, погрузилась с головой в море.

Потом она беззаботно купалась. Но прежде она заплела волосы в роскошную косу и двумя-тремя легкими и точными движениями уложила ее высоко на голове, открыв взглядам и поцелуям красивую длинную шею. Безсонов, с берега наблюдая за женой, не узнавал ее. Вот она, повернувшись спиной к морю, стоя чуть выше колен в воде, присела — напрягшись упругими частями своего тела, уже золотисто-кофейного в щедрых лучах морского солнца, томно закатив глаза, она медленно садилась в зеленые волны, будто угадав скрытое в них тело любовника… Затем Вера самозабвенно ныряла с берега, словно спешила потушить вспыхнувшую в ней страсть, пускалась вплавь на перегонки с ангелами, летевшими над ней на расстоянии вытянутой руки. Какого пола были ангелы, Вера не задумывалась, без того переполненная ощущением счастья. Наконец устав, запыхавшись, улыбаясь губами, сладкими от счастья, она минуту-другую стояла перед Безсоновым, обдавая его, словно теплым паром, любовью и вдруг снова бросалась в море, призывно окунаясь в него помолодевшим телом.


*3*


Наблюдая, с какой радостью сходит с ума жена, Безсонов слушал однокрылого ангела. Тот вдруг подсел к нему и, как со старым знакомым, завел разговор. Женька пересыпал песок из одной руки в другую, стараясь сосредоточиться на рассказе словоохотливого ангела, но мыслями он был рядом с женой: «Надо же, резвится, точно ребенок. Господи, сколько человеку надо — всего лишь освободить себя от насущного….»

Однако, как бы ни был рассеян Безсонов, его очень удивило, что племя однокрылых существ зовется почти человеческим именем — санечки. «Санечки? — Женька даже переспросил, улыбнувшись.- В детстве я называл Санечкой моего маленького брата».

Рассказчик был невелик ростом — наверное, с десятилетнего ребенка, голубоглаз, с маленьким, чуть курносым носиком и замечательным длинным белым чубом. Чуб, узкий и тонкий, как кассовая лента, делал санечку похожим на запорожского козака. Сходство усиливали пузырящиеся на ветру штаны, скроенные наподобие шароваров, правда, белого цвета — шароварчики выглядывали из-под расстегнутого белого плаща, — да крохотная курительная трубка, вместе с короткой саблей пристегнутая на боку… Ну вылитый козачок! Отчего-то такое сравнение пришло Безсонову в голову. Сколько ангелу было лет? Женька даже не пытался ломать над этим голову. Когда санечка завел с ним странный, без начала и конца разговор, он решил, что однокрылый ангел невероятно молод… По прошествии времени, не отмеренного ни одними часами, Безсонову уже казалось, глядя на санечку, что перед ним безнадежный старик. А тот начал со следующего:

— Где ты еще встретишь мастера Офи Енечку? Можешь звать меня просто Офи! Я ремесленник от кончика моего языка до первой вселенской азбуки. Я мастерю речи и вкладываю в твой слух. Люди слабы — вот с чего я начну. Слабость ваша проявляется в неутолимой жажде приключений. Слабость — вы, люди, странным образом дорожите ею. Понятное дело, я имею в виду слабость духа и капризы души, а не слабость плоти. А приключение — одна из бесчисленных форм побега от постоянства. Признайся, ведь ты боишься постоянства? Да у вас ноги подкашиваются от одной только мысли, что внутренний мир ваш застыл, как холодный жир! Итак, постоянство, как я заметил,- невыносимая мука для людей, маленький ад, который вы носите в душах. Он тотчас возгорается серным огнем, как только жизнь начинает казаться вам унылой и однообразной, счастье — ущербным, любовь — обманутой, а судьба — сущей мачехой. И тогда вы ищете способа и всякого удобного случая бежать, во что бы то ни стало бежать из этого ужасного состояния — постоянства. Наступает момент, когда вы пускаетесь в приключение. При-клю-че-ни-е! Ха-ха-ха, я вижу, как заблестели у тебя глаза, стоило мне произнести это слово! Да ты благоговеешь перед этой дьявольской штукой — приключением! А оно имеет столько непередаваемых форм и оттенков, что даже хамелеон в сравнении с ним покажется детским лепетом природы. Я начну, а ты продолжи: путешествие, поиски чуда, научное открытие, рождение шедевра, дружеская пирушка, ночной разбой, войны, азартные игры, пороки, безответные любовии, скандальные похождения, заказные убийства…. О, разве назовешь все приключения, что приходят вам в голову! Инакомыслие, диссидентство, борьба за правду, несбыточные мечты, изобретения в военной технике, занятия бессмысленными ремеслами и опасным бизнесом, полеты в космос, открытия новых миров, роды ребенка, бегство от Бога и судьбы… Ну-ка,что я еще не назвал? Я не поленюсь повторить: приключение – вы любите его сильнее жизни, сильней любви своей и судьбы неприкаянной.

Возьмем для примера убийство. Чем не приключение для вас, для людей? Ну не морщись, не морщись так! Я же не спрашиваю, скольких не стало, чтобы ты оказался здесь… Убивая, кое-кто из вас отправляет душу жертвы в приключение — рай или ад, или в то состояние, о возможности которого вы, скорее всего, не догадываетесь. Убивая, кое-кто из вас, сам того не ведая, завидует жертве. Ведь она уже в пути, во всю вкушает прелести и страхи неземного приключения, а у убийцы осталось все по-прежнему. Нет ни шанса, ни надежды что-либо изменить. Когда это еще Господь отметит карой осмелившегося лишить жизни чужую душу, когда это еще судьба приберет убийцу к своим рукам… Самоубийство — это иное. Бег по кругу, осью которого есть бесконечный стыд,- вот что это такое.

А бегство от Бога? Вы и такое изобрели приключение. На какие только ухищрения вы не идете, в какие только убежища не пытаетесь скрыться, лишь бы избежать Его слова… Язычество, эзотерика, оккультизм, сатанизм, атеизм и даже мещанские жареные семечки и братковские можжевеловые четки, которые вы беспрерывно, бессмысленно душите жалкими своими пальцами… Расслабься. Когда говорит Офи Енечка, совершенно не нужно хмурить брови и делать вид, что ты никогда не простишь мне… Посмотри на жену — какая она у тебя красавица! Ни один ангел не устоит…

Не могу обойти вниманием вашу любовь. Что это — приключение или его цель? Мне не дано понять, что есть любовь. Санечки не способны любить, санечки и есть сама любовь, но вы люди… Мне кажется, всю жизнь свою вы бежите от любви, как бежите от Бога и судьбы. Не познав любви, вы скорее гоните ее прочь. Свободные, прыгаете из постели в постель или с невиданным мазохизмом кидаетесь под пресс семейных уз… Ты не обиделся, что я сую свой курносый нос в вашу людскую жизнь? Вот и умница. Я больше скажу тебе: я знаю, что меня скоро убьют, поэтому спешу предопределить то, что и сам не в силах растолковать. Какова твоя судьба? Почему я вижу тебя деревом, выпустившим молодую листву неблизкой отсюда весной? По тебе бегут животворные соки, твой древесный стан охвачен сладкой дрожью вновь возрождающейся жизни… Почему это так? Но… но меня скоро убьют. Когда это произойдет, отрежь мой нос и положи в карман. Он будет лезть во все твои дела, мой любопытный нос не даст тебе покоя — короче, с ним приключение тебе гарантировано. Так стань героем своего приключения!.. А сейчас тебя ждет жена. Она нуждается в твоей любви больше, чем море в волнах, а песок в наших теплых следах. Не отпускай от себя жену даже на расстояние нежного вздоха…


*4*


То ли от этих необыкновенных, искренних слов Офи Енечки, то ли от налетевшего сзади ветра Безсонов почувствовал сильный озноб. Море немедленно покрылось колючими барашками, будто и по нему, как по телу Безсонова, побежали мурашки. Мириады песчинок, точно тучи едкой мошкары, заполонили, засорили собой все видимое пространство. Ветер гудел в ушах голодным одичавшим псом. Стена желто-красного песка, заслонив море, медленно приближалась к тому месту, где сидели Безсонов и Офи. Вокруг слышались крики чаек и испуганных санечек, кричащих по-детски щемяще, застигнутых врасплох ужасной бурей. Ветер ломал одинокие крылья одних, догонял в отчаянном полете других, безжалостно трепал и, насладившись их беспомощностью, сбивал в кипящее море или на взорванный бурей берег.

Нигде не видать было Веры. Не на шутку испугавшись, Безсонов закричал — тотчас ветер бросил его голос под ноги песчаному молоху, тот засек отчаянный призыв человека песчаным хлыстом. Сквозь желтую свистящую стену пробились трое санечек, закрыв своими телами женщину. Та была в беспамятстве. Ангелы бережно опустили ее перед Безсоновым и в следующий миг упали рядом без чувств. Безсонов склонился к жене, одновременно спеша и боясь узнать, жива ли она, как вдруг шагах в десяти от него какая-то чудовищная сила взметнула громадный пласт песка, выбросив в грязно-красное небо черный продолговатый предмет размером с газовый баллон. Внезапно предмет ожил тут же, в тяжелом и густом от песка воздухе, выпустил над собой черные крылья и, быстро-быстро замахав ими, устремился к берегу. Безсонов невольно схватился за голову — ему показалось, что незнакомец целится в него одного.

Что тут началось! С криками «Чангелы!! Чангелы!!» санечки сначала бросились в панике врассыпную, потом, пристыженные чьим-то властным окриком, вновь собрались вместе. Беспомощно толкаясь, они построились в порядок, напоминавший боевое каре. В руках санечек появились крылевидные щиты и длинные серебряные трубки, изрыгающие огонь. Ими санечки пытались ранить летящих на них черных ангелов. Но те были неуязвимы, фантастически везучи или просто неподвластны смерти. Число чангелов росло с неимоверной скоростью — то тут то там взрывался пляж, являя на свет все нового и нового воина. Черные ангелы с воздуха открыли огонь из трубок, подобных тем, что были у санечек. И тут же мрачным салютом разукрасили небо огненные вспышки. Несмотря на то что полет чангелов был стремителен и неровен, доходя до сумасшедшего пика, военное счастье сопутствовало явно им. Но санечки, уступая в численности противнику, теряя одного воина за другим, продолжали отважно биться, и злость их с каждой минутой росла. Повсюду сотрясали воздух душераздирающие крики и стоны раненых, над головой Безсонова пару раз пролетело чье-то обгорелое крыло и конечности, вот кто-то щедро забрызгал его горячей кровью, а кто-то, испустив усталый дух, рухнул ему на шею, обвив на прощание мягким безжизненным крылом. Еще минуту назад крыло было безукоризненно белым, как совесть. Теперь, казалось, кто-то наполовину обмакнул его в алую, чернеющую на глазах краску.

Безсонов, осторожно отстранив в сторону мертвого санечку — юного белого ангела, обратил на Офи полный ужаса взгляд. Все это время, пока разворачивалась кровавая битва между чангелами и санечками, Офи не проронил ни слова.

— Неужели это конец?! Неужели нельзя ничего сделать?! — неожиданно Безсонов схватил Енечку за лацканы белого плаща и стал нещадно трясти, потом, испугавшись собственного страха, осторожно отпихнул от себя маленького ангела. Офи совсем не обиделся. Он все так же весело вскинул голову, и его длинный светлый чуб взвился, как гордый козацкий оселедец.

— Ну что ты! Не все так безнадежно. У вас, у людей, есть прекрасная возможность проявить себя.

— Я не о том, Офи, я об этой ужасной бойне! Столько ваших уже перебито!

— Нет, все правильно — я понял тебя так, как ты об этом подумал. Прости, я тогда погорячился, когда впервые увидел тебя и ее.

— О чем ты? — не сразу понял Безсонов, постоянно озираясь по сторонам.

— Да, я погорячился, когда обличил вас, людей, в болезненной, родовой склонности к приключениям, этим постыдным побегам от простого и естественного, что вы называете жизнью. Да, вы бежите от Бога, любви и судьбы, но сколько еще есть среди вас — несметные полки! — кто верует, любит и управляет своей судьбой!.. Наклонись ко мне ниже — я все же не такой дылда, как ты,- я открою тебе одну тайну, старую как мир: вам, людям, цены нет. Вы доноры любви! Вы обладаете неисчислимыми запасами бови. А те, кто имеет бови,- неограниченные властители судеб, доблестные победители войн, пылкие, неотразимые любовники. Запомни: ты исключительный носитель бови, ты и твоя жена — желанные для всех мыслящих и жаждущих любви доноры. Береги ее, человек! Глядя на нее, я завидую те…

— Офи, что с тобой? Офи!!

Внезапно Енечка схватился за сердце, но второй выстрел сзади, прогремевший отчетливей первого, кровавым фонтаном отбросил его руку, а уже в следующую секунду кинул маленькое легкое тело санечки на затоптанный песок. Изо рта белого ангела, еще пытавшегося благословить человека, пузырилась кровь. Позади, еще возбужденно трепеща крыльями, опершись на длинное ружье — или как там называлась его огненосная трубка? — стоял могучий чангел. Ружье угрожающе дымилось, взгляд черного ангела был враждебен — он выжидающе следил за Безсоновым. Женька стоял ни жив ни мертв. Вдруг чангел заметил Веру — она по-прежнему лежала без движений и признаков жизни. Увидев человеческую женщину, крылатый воин тотчас оживился, глаза его загорелись волчьим огнем.

— Ах ты чертова ворона! Чего захотел! — выругался Безсонов, мгновенно угадав намерения чангела, и, мигом нагнувшись к убитому Офи Енечки, схватил его саблю.- Дерьмо крылатое, получай!

Чангел, видимо не ожидавший такой прыти от бескрылого, а значит, убогого существа, не успел среагировать на удар человека. Женька, отродясь не державший в руках холодного оружия, кроме веркиного кухонного ножа, первым же ударом сабли снес чангелу голову — тот так и рухнул, опираясь на ружье, а голова его откатилась на несколько шагов прочь. Безсонов немедля бросился подбирать трофейное ружье, не целясь, выстрелил в бежавшего к нему чангела, но ружье осталось безмолвным, не подчинившись человеку. Возможно, оно было разряженным. Чангел был уже совсем близко, длинные черные волосы развевались за ним, как конская грива. Не долго думая, Безсонов кинулся под ноги нападавшему и в падении снизу вверх нанес удар саблей — та, войдя в пах, вышла на несколько пальцев выше ягодиц черного ангела. Залитый кровью врага и какой-то вонючей черной слизью, Безсонов впопыхах вывернул карманы плаща второго убитого им чангела, нашел коробок с какой-то бурой дрянью, очень напоминавшей халву — только вместо орехов в нее были напичканы золотистые пули. Сообразив, что это и есть заряд, Безсонов, отламывая кусками, принялся запихивать его в небольшое узкое отверстие посредине ружья… Он чудом опередил летевшего на него черного ангела — дав залп, отстрелил ему правое крыло. Раненый чангел, истошно стеная, закрутился волчком в воздухе, точно вертолет, потерявший управление.

Видя, какая удача сопутствует человеку, оставшиеся в живых санечки вдохновились и даже попытались отбросить на пару десятков метров врагов. Безсонов в той отчаянной атаке не поддержал белых ангелов. Он вдруг вернулся к тому месту, где должны были лежать его жена и мертвый Офи Енечка. Безсонов не мог видеть, как за его спиной наконец пала песчаная завеса, около часа закрывавшая море, как взору вновь предстало море, на этот раз окрасившееся в темно-бурый цвет. Безсонов не услышал, как сквозь лязг и скрежет боя волны донесли тихое урчание моторов — то на широких плоских лодках спешило подкрепление черных ангелов.

Тем временем, совладав с жалостью к голубоглазому чубатому санечки, Безсонов отрезал ему нос. Положив нос в карман, Безсонов вздохнул, подумав о том, что с носом однокрылого белого ангела он ни за что не остановится на месте, что теперь он лишен покоя, привычного земного покоя и, даст Бог, это удивительное и страшное, не лезущее ни в какие рамки приключение подарит ему любовь. Подумав так, он успел улыбнуться на прощание Вере. В этот момент чангелы засовывали ее в мешок, а его с заломленными за спину руками бросили на сырой от крови песок.


*5*


Очнулся Безсонов в тюрьме. Никогда в ней не сидел, срок не мотал, да что там – представление о тюрьме имел крайне смутное. А тут вроде как кто-то нашептал ему судьбу, а она возьми да сбудься – судьба-тюрьма! А в ней — духота… Духота такая, что хоть на стенку лезь. Нельзя – камень, из которого сложены тюремные стены, столь шершав и горюч, подобно серной стенке спичечного коробка, что, не дай Бог, случайно коснуться его плечом или головой потереться — тут же обожжешь плечо или опалишь волосы… Господи, о чем это он? Поискал взглядом Веру – вокруг ни души родной и знакомой, везде чужие, чужие лица и желто-черно-белые крылья. Нигде не видать ни тюремных нар, ни простейшего подобия лежака. Ангелы, как куры, дневали, спали, чистили засаленные перья, устроившись на железных шестах, повсюду торчавших из стен. Безсонов один-одинешенек лежал на каменном полу. От пола, то тут то там испачканного фекалиями ангелов и гниющими объедками пищи, ужасно смердело. Безсонов еще раз попытался подняться – свет в глазах тотчас помутился, острая боль пронзила правую часть живота. Безсонов жалобно заскулил. Нет, сил нет стать на ноги – били, видать, его от души. Сволочи!.. Стиснув зубы, превозмогая боль, он повернулся на бок, но, снова тихонько вскрикнув, опять лег на спину. До чего же душно и больно! Под потолком, едва различимым сквозь слезы и едкую дымку, витавшую в спертом воздухе, во всю трудился крыльями, видимо заменяя собой вентилятор, ангел-шестерка – не черной и не белой, а какой-то грязно-желтой масти. Такое же грязно-желтое солнце пыталось протиснуться сквозь частую решетку тюремного оконца да застревало жирными, неприятно лоснящимися боками. Оттого свет в камере был жалким, словно из него выжали все соки.

— На, выпей. Это должно тебе помочь,- слетев с шеста, перед Безсоновым опустился на корточки крепкий, широкий в плечах чангел. Черные его крылья лоснились от грязи и жира, между лбом и макушкой была выстрижена бледно-красная звезда.

— На, возьми,- повторил незнакомец и протянул черный пузырек.- Ты должен доверять мне. Да у тебя все равно нет выбора. Эта штука придаст тебе сил. Вот увидишь… Ну как?

Выпив, Безсонов вместо облегчения почувствовал резкое жжение в животе.

— Дерьмо,- искренне выругался он и сблевал себе на грудь.

— Ну что ж, тогда я поступлю по-другому. Скажу тебе всю правду… Твою жену отдадут на съедение Чрангу.

— Мою жену — отдадут?!.. – Безсонов подхватился было, но, пронзенный новой болью, вновь рухнул как подкошенный.- Так, значит, она жива?

— Жива,- тихо подтвердил звездоголовый.- Я знаю, какая боль мучит тебя. И все же тебе придется собрать волю в кулак и встать на ноги. Медлить больше нельзя — скоро здесь будет охрана, она поведет нас в суд.

— Кто ты? Откуда знаешь мою жену?

— Меня зовут Прангом. Я видел вас вместе. Тогда ты лежал без сознания – почти мертвец, а солдаты, пригнавшие сюда пленных санечек, мочились на тебя. Твоя жена бросилась на них с кулаками, но чангелы грубо оттолкнули ее и вместе с другими женщинами погнали в замок Ханг. Оттуда прямая дорога в пасть Чрангу.

— Расскажи мне еще о моей жене? И кто этот Чранг?

Звездоголовый хотел еще что-то добавить, но в этот момент в камеру, коротко щелкнув замком, ворвались охранники – пять дюжих черных ангелов и принялись дубинками и ногами раздавать налево-направо удары. Разношерстный народ – ангелы всех мастей – как по команде замер на шестах и даже не думал защищаться. К продолжавшему лежать неподвижно Безсонову подскочил рослый охранник и слету огрел дубинкой. От боли у Безсонова перехватило дыхание, а охранник вновь занес над головой дубинку, чтобы опустить ее на беззащитного человека… Как вдруг звездоголовый прыгнул на верзилу и сбил его с ног. Оба чангела – охранник и узник — покатились по грязному полу, утонувшему под испражнениями и скорбями тысяч заключенных, когда-либо прошедших через эту тесную камеру. Те двое будто обезумели от ненависти и звериной, не ангельской ярости – они выли, ревели, рвали друг другу крылья, что есть силы мутузили врага. Два охранника, избивавших заключенных, кинулись на подмогу товарищу, а еще двое, грубо подхватив Безсонова под руки, поволокли к выходу из камеры. Им оставалось два-три шага, когда сверху, оттуда, где, казалось, должен быть потолок, посыпались, шумно хлопая крыльями, ангелы. Драка вспыхнула с новой силой. В стороны летели перья, пух, куски кожи и плоти, выдранные в слепой ярости, брызгала спелая, наконец вырвавшаяся на волю кровь. Охранники, швырнув на пороге измученного Безсонова, мгновенно растворились в ревущем, рычащем клубке.

Вдруг все смолкло, рассыпалось на десятки истерзанных тел, и вслед за тишиной в камеру сверху хлынул столб мощного света. То полуденное солнце, восстав над миром, отважно заглянуло в распахнутый зев тюрьмы. А следом за нитями света сквозь разрушенную крышу, сквозь несуществующий потолок посыпались упругие стрелы воды. Они без разбора разили и узников, и охранников, смывая кровь и обиды, смывая невыносимую духоту и враждебность… Солнечный дождь налетел нежданно.


*6*


Дождь становился все крепче и уверенней. И вот уже сильный ливень хлестал. Сквозь мощные шеренги воды, непрерывно рушащиеся с небес, город казался призраком, замершим в вечерних сумерках, улицы – невнятными, блеклыми акварелями, отдельные дома – башенки различной высоты и калибра – тенями от этих домов. Словно то, что сейчас проходило перед глазами Безсонова, было еще не городом ангелов, а опередившим его появление впечатлением, еще не оформившимся, расплывчатым, смутным предвкушением встречи с будущим городом или, напротив, угасающей о нем памяти – памяти о том, что некогда было и с самим Безсоновым.

Из всего, что более-менее ясно сумел разглядеть Безсонов, был базар ангелов. Человек его даже не увидел, а, скорее, почувствовал – уловил пряное смешение его запахов, которое не смог затмить сладковатый дух мокрой пыли, уловил густую разноголосицу торговцев, шумы, шорохи, крики и бодрящий, не подвластный никакому ливню смех. Во что бы то ни стало Безсонов решил вернуться сюда.

В разноплеменной группе, где были и ангелы, и пленные люди, и даже удивительные люди-кошки с печальными зелеными глазами и изящными хвостами, на кончиках которых мерцали золотые звездочки, Безсонова вели в суд. Женьку плохо слушались ноги, и если бы не крепкое плечо Пранга, он давно бы рухнул посреди каменной мостовой, разбив лицом зеркало какой-нибудь из луж.

Одиннадцать чангелов-охранников летели над нестройной колонной заключенных и беспрерывно опускали на их головы, плечи, спины тяжелые, злые хлысты. То и дело окно какого-нибудь дома-башни отворялось, и домохозяйка ангел, едва проснувшись, с нерасчесанными, всклоченными после сна крыльями, выливала на голову несчастных ведро помоев. Город ангелов повторял мир людей или, наоборот, свидетельствовал о том, что люди до сих пор не предприняли ничего, чтобы сделать свой мир иным, не повторяющим ошибки и беды ангелов.

Здание суда оказалось громадной, высотой с какую-нибудь заводскую трубу, но раз в десять шире в диаметре башней. Вид ее одновременно завораживал и пугал. Башня была сложена  из неизвестного Безсонову темно-синего камня, очень гладкого, видимо полированного,- камень отражал небо, свет несуществующих звезд и лики нездешних богов. В одном из них Безсонов признал Христа.

Внутреннее убранство башни напоминало больше театр, нежели суд. Правда, здесь совсем не было сцены. Узников втолкнули в большущую корзину-клетку, подвешенную на стальном канате, спускавшемся от самого купола, а затем медленно подняли – клетка повисла метрах в 20-30 от дна башни. Рядом вниз-вверх сновали на веревках корзинки со стеклянными и медными сосудами, разноцветной пищей и невиданными фруктами, меняющими на глазах форму и плоть. Круглая стена башни ощетинилась тысячами шестов — на них беспокойно сидели ангелы всех мастей и вероисповеданий. Выхватив из корзинки угощение, едва надкусив его, какой-нибудь ангел швырял объедки в узников. Иногда на клетку с ними шлепались свежие, еще дымящиеся испражнения.

Обтерев крылом лицо, Пранг пояснил: — Для многих ангелов суд – зрелище, единственное развлечение. Судить человека – значит, ощутить свое превосходство. В самом низу и на галерке, под куполом, теснится беднота. Это она швыряет в нас всяким дерьмом. Средние ярусы заняла знать.

— За что судят тебя, Пранг? – вдруг спросил Безсонов.

— Есть ангелы, что стремятся быть похожими на людей. Я, к примеру, подобно тебе, бегу от тех даров, которые мне навязало мое общество.

— Ты ошибаешься, Пранг, я не бегу… Я пытаюсь спасти самый большой дар, доставшийся мне от судьбы… Мою любовь!

— Ее не просто будет отнять у черных ангелов. Гляди-ка!

На стене, на высоте клетки с узниками, как раз на уровне их утомленных, испуганных глаз, висел черный четырехугольный щит или экран. Внезапно перед ним возникла, заструилась, будто слой теплого воздуха, легкая, едва заметная дымка —  мгновенно растаяв, она явила взглядам всех находившихся в башне громадные белые глаза, белый нос и рот. Башня снизу доверху дружно загудела, как улей. Лицо незнакомца показалось фантастической гипсовой маской на черной мраморной плите… В следующий миг экран вспыхнул, гипсовое лицо приобрело почти естественный, с бледным голубоватым оттенком цвет  – на Безсонова в упор смотрел лик бородатого чангела. Это был судья, он обращался к Безсонову.

— Ты виновен, потому что слаб. Слабее нас. За тебя не замолвит слово ни твой бог, ни судьба- ящерица.

— Ящерица!! – башня взорвалась от грубого хохота. Справа от себя Безсонов увидел в объятиях пятерых-шестерых знатных чангелов человеческих женщин. Те, крича, пытались вырваться, но чангелы смеялись в ответ, с нарочитой бесцеремонностью спешили овладеть земными женами… Затем, вдруг резко потеряв к ним интерес, сбросили на дно башни – на камни и головы нищей толпы. Кровь застыла в жилах Безсонова при виде такого зрелища. «А нет ли среди несчастных моей Веры?!» — обожгла мозг сумасшедшая мысль.

На экране, сменив бородатый лик судьи, появилось скуластое, как у Чингисхана, лицо чангела-воина. Безсонов тут же признал его – воин командовал отрядом, уничтожившим санечек на пустынном морском берегу.

— Видел, видел я ту судьбу-ящерицу. Не ловил – сама в руки далась! Ха-ха-ха! А когда отпускал, не удержался. Вот… хвост судьбы твоей, человек. А-ха-ха-ха!

При этих словах мерзкое обличье чангела исчезло, а его место на экране заняла… женская коса цвета темной вишни.

Ее! Верина коса!! В беспомощной ярости Безсонов сжал руку в кулак – все это время он не вынимал ее из кармана брюк – и вдруг коснулся острого и холодного. Тотчас выдернул руку, поднес к глазам то, обо что ненароком порезался. Это был нос Офи Енечки, медленно, но неотвратимо превращавшийся в короткий острый клинок.


*7*


На обратном пути в тюрьму Безсонов этим клинком заколол охранника-чангела и бежал. Случилось это так. Заключенных вновь повели нестройной колонной, еще более унылой и убитой беспощадными приговорами судей. Дождь давно прошел. Оборванные, чумазые, но улыбчивые дети макали в лужи нежные крылышки и мыли ими зеленые и синие стекла в позолоченных паланкинах богатых чангелов — в роскошных носилках были предусмотрены даже шелковые чехлы для крыльев их великовельможных пассажиров. Солнце вернулось. В убогих башенках ремесленников и торговцах дешевым товаром — башенки стояли на тонких сваях, напоминая собой крупные голубятни,- с возвращением солнца были отперты ставни. Высунувшись по пояс в окно, крылатые купцы и мастеровые бойко предлагали незатейливую утварь и дешевую снедь. Но стоило какому-либо любопытному, простодушному прохожему нечаянно повести бровью, как тут же из десятка ближайших окон слетали ангелы-нувориши и наперебой, горланя и бранясь, ничем не отличаясь от человеческих торгашей, впаривали бедняге ненужный товар. Но самая разнузданная, крикливая, азартная торговля шла на ангельском базаре.

— Ты знаешь, несмотря ни на что я люблю Банеле! – воскликнул Пранг, когда колонну узников вели между торговыми прилавками. Заметив непонимающий взгляд человека, звездоголовый чангел пояснил:

— Банеле – этим волшебным словом зовется базар, куда слетаются ангелы со всего мира. Погляди, сколько здесь неподдельной, искренней жизни!

Ангелы – не люди. Непоседливые, они и пяти минут не могли устоять за прилавком. Издав лихой птичий свист, они бросали без присмотра свой товар, взмывали в густой от их же хвастливых голосов воздух, метались, носились в нем, очумевшие от свободы, а, приметив нового покупателя, камнем падали на него, расталкивая друг друга крыльями, наперебой предлагали… Что только не предлагали крылатые торгаши на знаменитом базаре ангелов! «На Банеле можно купить абсолютно все,- уверял Пранг,- и даже то, о чем еще минуту назад продавец не имел ни малейшего представления». Вещи рождались из слов, грезы обретали плоть, стоило лишь как следует пожелать… Услышав незнакомый ему товар, банельский коробейник выкручивался как только мог, из кожи лез, лишь бы не отпустить с пустыми руками всегда желанного покупателя. Порой изворотливый купец, не моргнув глазом, выдавал за нужный товар какую-нибудь экзотическую безделицу, о которой незадачливый покупатель и слыхом не слыхивал. Капли для карликов и великанов, эликсир бессмертия и духи смерти, зубы дьявола и капкан для бога, благовонные заклинания, смердящие проклятия и редкой красоты аленькой цветок… На Банеле не просто шла невиданная, непостижимая уму человеческому торговля – там рождались имена совершенно новых, фантастических вещей.

Безсонов огляделся вокруг и счастливо вздохнул. В самом деле базар, во время дождя казавшийся призраком, бесплотной тенью, сейчас буквально расцвел всеми возможными цветами и оттенками, побеждая серое и унылое золотым, пурпурным, малиновым, лиловым, голубым и цветом умытой зелени. Базар, словно сад, заблагоухал – пряностями, ванилью, корицей, медом, экзотическими фруктами, разделанными тушками невиданных тварей, не то морских, не то небесных.

Безсонов так увлекся созерцанием новой жизни, что позабыл про свою ненависть к черным ангелам, не заметил, как сильно изменилось выражение лица Пранга – он больше не улыбался. Вдруг Пранг незаметно сделал подножку Безсонову, тот, споткнувшись, упал через подставленную ногу, в ту же секунду на него спикировал круживший поблизости охранник, готовясь огреть Безсонова тяжелым хлыстом. Пранг опередил охранника – подпрыгнув-взлетев, он поймал на лету хлыст и резко дернул на себя. Застигнутый врасплох чангел растерялся и на всей скорости, на какой он несся к упавшему Безсонову, ударился оземь, с громким хрустом сломав себе шею. Немедленно на Пранга ринулся второй охранник – упал камнем с неба и впился когтями в шею звездоголовому, затем выхватил из ножен короткий черный меч.  Заключенные всполошились, кто-то, несмотря на предупредительные окрики остальных чангелов-охранников, кинулся на подмогу Прангу. Безсонов, нащупав в кармане острый клинок – бывший нос Офи Енечки, не задумываясь, брызжа от ненависти слюной, дважды ударил в правый бок охранника, яростно терзавшего Пранга. Охранник, повернув к Безсонову оскаленное, искаженное злобой лицо, вздрогнул один раз, другой – и с застывшими, мертвыми глазами повалился на спину, неуклюже подминая под себя большие черные крылья. Но уже в следующую секунду над головой Безсонова, громко скворча, точно жареное сало, пронеслась огненная стрела, вдогонку ей басом ухнул выстрел.

— Беги!! – что есть мочи вдруг заорал Пранг, раскидывая в разные стороны еще двух налетевших охранников, размахивая налево-направо отнятым черным мечом.- Беги, человек! Спаси свою любовь!

Ломая, круша все на своем пути – опрокидывая корзины и прилавки, топча экзотические фрукты и морских тварей, расталкивая, сбивая с ног недоуменных, испуганных торговцев – Безсонов устремился к свободе. В спину стреляли – не видя в упор, словно не желая признавать в нем мишень, слепые пули находили себе других жертв. Лавкам, витринам, столам, одиноким башенкам-голубятням с образцами жизни и смерти, казалось, не будет конца. Но вот базар, будто сдавшись, устав, в одно мгновение кончился – за ним начинался город из кривых, запутанных улочек, плотно застроенных домами-башенками, где на изгаженных шестах дремали, точно куры, сытые, неумные ангелы… Что-то сильное и ужасно болючее впилось под левую лопатку и пробило Безсонова насквозь. Не удержав равновесия, подчиняясь могучей силе пули, он упал навзничь на шершавые, вымытые дождем камни. У него еще оставалось сил приложить руку к невыносимо пекущей ране и поднести к глазам – вместо крови Безсонов увидел темно-янтарную тягучую, как мед, жидкость. Но не изумился этому, а потерял сознание.

«Бови!!» — с диким ревом на бездыханное, неподвижное тело Безсонова набросилась толпа ангелов. Первые две-три минуты, выпучив очи, они алчными взглядами пожирали сладкое тело человека. Наконец кто-то из этого пестрого крылатого сброда не выдержал, протянул руку с костяным скребком, коснулся, дрожа, жидкого янтаря… и вся толпа, как по сигналу, накинулась на несчастного. Толкаясь и бранясь, раздавая друг другу крыльями оплеухи, обезумевшие ангелы соскребали с Безсонова медовую кровь. «Бови! О, бови!» — ангелы бесновались, суетливо запихивая сгустки волшебной янтарной массы в карманы, за пазуху, в кошелки и кошельки, горшки, ящики, шапки – во что придется. И тут же лакомились, давились, рыгали чудесной медовой кровью. «Бови!» — бесноватые, с пеной на губах, хрустя крыльями, ангелы катались по земле, терзаемые сладкими судорогами, не ангельскими – человеческими грезами о любви.

Внезапно сумасшествие прекратилось. С полдюжины ангелов так и не встали с земли, пронзенные последней, смертельной судорогой – в кучу пьяных, отравленных человеческой любовью и кровью ангелов вдруг ворвался Пранг. Сметая все на своем пути, давя, топча, разбрасывая в стороны алчных торгашей, точно курам, рубя их дурные головы черным мечом, Пранг наконец прорвался к телу Безсонова. Подхватил его на руки не то как ребенка своего, не то как желанную жертву, и легко взмыл в бледно-голубое, будто обескровленное небо…


*8*


Безсонов очнулся. В чувство его привели нежные прикосновения воздушных поцелуев – то бестелесные крылья, будто опахала, попеременно взлетали и опускались над его головой. Где он? Нащупал взглядом темно-серые, освещенные слабым внутренним огнем стены, крышу… Крыша в зыбком полумраке чужого дома выглядела необыкновенной – с вогнутой, как у таза, поверхностью, со светящимся в самом центре отверстием, расположенным, казалось, так далеко – в глубине высокого, недостижимого отсюда ночного неба.

Неожиданно в отверстие провалилось нечто черное и вертлявое, как волчок. Быстро вращаясь вокруг своей оси, оно приближалось, стремительно увеличиваясь в размерах. До столкновения с Безсоновым оставалось чуть больше двух метров – Женька в испуге закрыл глаза… Как вдруг над его головой шумно, мощно захлопали крылья, но уже не те, что минуту назад дарили ему нежные поцелуи. Безсонов распахнул глаза – над ним замер Пранг. Безумным взглядом он блуждал по телу человека. Воскликнув «Бови!», Пранг, как одержимый, принялся скрести по безсоновскому телу, собирая грубой лопаткой бесценные капли медовой крови.

— Не смей, Пранг! Ты за это будешь в вечном долгу! – властный окрик, внезапным выстрелом хлестнувший по чужим стенам, словно и не принадлежал Безсонову.

— О чем ты? — от неожиданности уронив скребок, чангел невольно отпрянул.- Здесь нет никого, кроме нас двоих. Я никому не должен за твое бови. Даже тебе. Ведь я охотник…

— Ты ответишь перед моим Богом. Он меня породил, Он наделил меня любовью. То, что вы, ангелы, называете «бови», принадлежит моему Богу!

Пранг опешил, продолжая пятиться, потерялся в полумраке. Воспользовавшись его замешательством, Безсонов мигом слетел со стола, где его распяли, как баранью тушку, и, сделав два громадных прыжка, накинулся на звездоголового чангела. Пранг, не устояв на ногах, тяжело упал на спину – громко хрустнуло его крыло. Безсонов сначала душил чангела, затем стал двумя руками бить его по лицу. Откуда только у человека взялось столько сил!

— Запомни, гад, за мою любовь я тебе душу вытрясу! Мне плевать, что ты божий посланник! – Безсонов неистовствовал, под его ударами Пранг истекал черной кровью.

— Быстро – где моя жена?! Или скручу голову, как поганому петуху! Ну?!

Разбитые губы Пранга вначале кроваво запеклись, затем из них послышались слабые, почти неживые слова.

— Она в синем ущелье Рангелах, в гнезде дракона Чранга.

— Где это, крылатый засранец?!

— На вершине Двурогой скалы… Только пустыми руками Чранга не взять.

Безсонов быстро огляделся по сторонам – увидел черный меч, отнятый Прангом у охранника. Меч висел в ножнах на шесте, торчавшем из стены.

— Нет,- проследив за взглядом человека, отрицательно помотал головой чангел,- этот меч бессилен. Только оружием благородного князя Абранга можно победить черного дракона. На Банеле есть лавка оружейника. Разыщи ее. В ней был второй, серебряный, меч Абранга. А всего их у князя три…


*9*


Он хотел форсировать жизнь. Это значит – заставить действие наступать сразу же за желанием. Или нет – пусть действие, еще не додуманное до конца, сырое, как мокрый снег, безоговорочно опережает любое желание, как у женщины поступок опережает момент его осмысления… Нет, нет, тысячу раз нет! Пусть желание и есть само действо – желание-первовоплощение, порыв души и ума, опередивший слово Божье, предвосхитивший Им сказанное… Сначало было хотение… И для чего все это? А? Для чего? Чтобы… чтобы доказать, что чудес не бывает, что все в его воле – и любовь, и смерть, и судьба. Вот сейчас он ворвется на спящий базар ангелов и сходу – в лавку оружейника, разнесет все к чертовой матери, поставит вверх дном, положит всех ниц, но отыщет серебряный меч Абранга, а с мечом он воин, каких еще надо поискать, а вон и доблесть воинская манит его путеводной звездой, с черного плаща ночи манит, и чувствует он, как настойчиво крепнет в нем дух, как крепнут за его плечами крылья – крылья его драгоценной веры. Ведь с мечом Абранга он обязательно должен совладать, осилить, взять верх – о Господи, помоги ему в этом! – не над драконом даже, а над его неверием в чудеса…

Звезды дымились над головой дешевыми папиросками. Небо похоже было на мусорный бак, в котором скопилась вся чернота прошедшего дня. Ночь юродствовала, изгалялась как могла – в поисках покоя, в поисках прощения. Проникнув на базар ангелов, ночь исподтишка выпустила стаю гончих ветров – те с упоением и азартом гоняли по Банеле шарики мусора. Волнующе пахло подернутыми гнилью фруктами, вянущими цветами и разлитым под ногами полукислым вином. Хотелось домашнего очага, ее милых обнаженных плеч, на которых нежными отблесками играет огонь, хотелось чьей-то негромкой песни, безвредной домашней возни, жареного мяса и рюмки крепкой водки… А вот и лавка оружейника!

Она была похожа на громадные древние качели, подвешенные на цепях к ветвям могучего дуба. В его разлапистой куще было разбросано немало гнезд ангелов – в них спали полуптицы, полулюди… Безсонов быстро взобрался по веревочной лестнице, назначение которой было неясно – ведь ангелы летают,  и, едва перешагнув ветхий порог, получил крепкую затрещину, отчего кубарем покатился на пол. В лавке смиренно теплился огонек, не спали седой кряжистый, подстать дубу, оружейник, его рослый помощник и мальчик лет двенадцати. Все трое были ангелами, но не санечками и не чангелами.

— По ночам лазают только глупые люди. Ангелы берегут крылья, как воины последний заряд,- потирая кулак на правой руке, проворчал старый оружейник.- С чем пожаловал человек?

— Мне нужен второй меч Абранга. Я знаю, он у вас,- честно признался Безсонов.

— Мастер, позволь, я разломаю чужаку голову, как ты учил нас разламывать хлеб? – надвинувшись на Безсонова, точно скала, грозно пробухтел здоровяк помощник.

— Погоди, Канг, успеешь еще. Зачем тебе меч, человек? Ты самолюбив, а черви твоего тщеславия грызут твою душу?

— Моя душа не здесь. В ущелье Рангелах,- Безсонов вздохнул.

— О, так она пленница Чранга! Может, ты уже опоздал, человек?.. Ну-ну, я пошутил. Не стоит оставлять надежду, пока она сама не назовется другим именем. Как зовут твою душу?

— Вера.

В лавке оружейника, и без того тихой, как колыбельная, наступила тишина. Такое случается в пустом лесу, в котором ни ветерка, ни души, и одинокому путнику не ясно, что делать, куда держать путь и какому богу молиться…

— Вы поможете победить мне дракона? – первым нарушив молчание, спросил Безсонов.

— Дракона? Ха-ха-ха! Как вы люди, такие наивные, мечтаете о бессмертии? – зычным басом расхохотался оружейник. Вдруг смолк, наморщил строго брови.- Запомни: в стране ангелов не может быть никого, кроме ангелов.

— Вы хотите сказать, что Чранг – это… это тоже ангел?

— Вот именно. Всего лишь громадный черный ангел,- кивнул оружейник, закуривая крошечную трубку. Ангел, курящий трубку…

— Значит,- продолжал свою мысль Безсонов,- наши драконы, разные там змеи горынычи… Но кто же они? Неужели  ангелы?!

— Оставь это. Думать – это удел мудрецов, калек и тех, кто уже лишен мужской силы. Ты воин, а значит… Канг, принеси человеку меч князя Абранга. Нашему воину пора отправляться в путь,- оружейник дружески похлопал Безсонова по плечу.- Пусть человек освободит свою душу из хищных объятий Чранга и, может,- оружейник обвел всех присутствующих вмиг посветлевшим взглядом,- может, ему удастся отомстить за бесчестие князя. Я чувствую, у человека есть для этого бови, он переполнен им…

— А что стало с князем? – невольно подался вперед Безсонов, но старый оружейник как будто его не слышал. Теперь он говорил, обращаясь к мальчику:

— Ты, мой внук, отведешь человека в синее ущелье Рангелах, в замок Ханг, и пусть твои крылья сгорят в последних лучах заходящего солнца, если до конца нового дня человек не одолеет Чранга.


*10*


Ущелье оказалось необыкновенно красивым. Блестящие черные камни мягко отражали свет восходящего солнца, вдаль опасно манила синяя лава незнакомых цветов. Цветы густо росли-текли по дну ущелья, по отведенному им руслу, и, не приведи Господь, коснуться небесных соцветий, ненароком ступить в их чудесную гущу. Мальчик говорил, что тогда случится что-то очень ужасное, но что, он не знал. Ведь ему было так мало лет.

Чранг жил у истока цветочной реки. Чтобы подойти к его чертогам, нужно было перебраться на другой берег – перейти вброд бурно цветущую реку или пройти еще с милю вверх – где-то там должен был быть каменный мост. Так сказал мальчик-проводник. Безсонов захватил с собой два меча – черный Пранга и серебряный князя Абранга. Помня о предостережении мальчика-ангела, Безсонов решил пожертвовать черным мечом – окунул его в синюю цветочную реку. Тотчас та часть меча, что коснулась роковых цветов, раскалилась докрасна, окуталась дымом, зловеще зашипела и вдруг с шумом разлетелась на куски. Вскрикнув от боли, Безсонов отбросил в сторону обугленные остатки меча. На руке вздулся пузырь от ожога. Выругавшись сквозь зубы, Безсонов велел мальчику вести его дальше.

Они шли вдоль странной безводной реки. От нее пахло свежим, неистраченным жаром, не воспетым в песнях огнем. Иногда мальчик бросал в синие цветы камни, и тогда река радостно оживала. Камень поднимал неописуемой красоты фонтан огненных искр – вспышка огня на фоне невинных синих цветов. Вместо всплеска звучал вздох, будто река близко к сердцу принимала каменное послание маленького ангела. И еще долго стоял в воздухе запах раскаленной жести.

По обе стороны реки громоздились, беспорядочно налезая друг на друга, низкорослые, коренастые горы. Будто деревня стариков, кряжистых и еще вполне здоровых, высыпала к реке, да там и замерла, очарованная синим цветочным огнем.

Сразу же за каменным мостом, похожим на панцирь исполинской черепахи, начиналось подножие Двурогой горы, на вершине которой правил ангел-людоед Чранг. Мальчик вел Безсонова вверх узкой крутой тропкой, прихотливо вившейся среди темно-зеленых и бронзовых камней. Сверху все отчетливей доносился жуткий звериный рык, приглушенные крики и близкий шум падающих камней. Однажды Безсонову пришлось резко пригнуться, иначе увесистый осколок размозжил бы ему голову. Крики, как птицы, в отчаянии, моля о пощаде, продолжали метаться где-то совсем рядом. Мальчик устал, еле передвигал ноги, из его глаз катились крупные слезы, вот он вдобавок оступился, упал на колени… и в ту же секунду чья-то громадная тень накрыла их обоих, из расщелины возникла ужасная когтистая лапа и, схватив Безсонова, точно беспомощного червя или мышь, пропала в небытие.

Мальчик, дрожа и тихонько постанывая, из-за камней наблюдал за поединком. У Безсонова не было времени как следует оглядеться, рассмотреть жилище Чранга. Человек стоял на небольшой каменной площадке, явно искусственного происхождения, оборудованной на дне неглубокой расщелины. (Как впоследствии выяснилось, это и был зловещий замок Ханг.) Отовсюду несло тошнотворным духом крови, с трех сторон поднимались грубо обработанные каменные стены, к одной из них, находившейся справа от Безсонова, жалась горстка  каких-то людей. Слышались плач, стоны и тихие молитвы за победу долгожданного спасителя. Слева зияла пропасть. Впереди, шагах в двадцати от Безсонова, его поджидал громадный черный ангел. «Ну вылитый дракон! – думал человек, крепко сжимая рукоять меча Абранга.- Что наш Змей Горыныч, только с одной головой. И слава Богу, легче будет справиться». Безсонову было страшно – он все никак не решался напасть на чудовище.

Вдруг Чранг выхватил из толпы пленников фигурку женщины и начал жадно запихивать в огромную пасть – раздался душераздирающий крик, хлынула в стороны кровь. «Может, то Вера!!» — пронеслось в голове Безсонова, и он кинулся на Чранга. Чудовище издало довольный рык и наотмашь ударило человека – тот, легче щепки, отлетел на несколько метров прочь. Безсонов больно ударился спиной о каменный пол, кувыркнулся через голову – сиротливо звякнул выпущенный меч. Чранг в считанные доли секунды настиг человека и, не давая ему опомниться, занес над его головой увесистую палицу. Безсонов чудом увернулся – от мощного удара палицы содрогнулся пол, гулкое эхо резануло слух – и, ловко подхватив с камней меч, вспомнив испытанный прием, нанес ответный удар – вонзил меч в чешуйчатый пах черного ангела. Чранг взвыл от дикой боли, из его распахнутой пасти вырвался густой сноп искр, полыхнуло лилово-красное пламя, глаза под толстыми роговыми веками налились малиновой кровью… Чранг рыкнул другой раз и, не целясь, безошибочно вонзил когти в грудь Безсонова – в сантиметрах десяти от его сердца. Пришла очередь вскрикнуть человеку, да еще как вскрикнуть – он вопил не своим голосом, извиваясь, точно червь на острие лопаты, на вытянутой вперед лапе чангела-людоеда. Безсонов собрал все свои силы, собрался с духом и, подавив в себе крик, взмахнул мечом – и полетел в холодную пропасть с обрубком когтистой лапы, продолжавшей сжимать его грудь. Вдогонку неслись проклятия и бешеные вопли раненого чудовища.


*11*


Очнулся Безсонов от того, что на него тлением и гнилью дышала вечность. Он лежал среди чьих-то черных костей и медно-зеленых черепов. Мигом вскочил на ноги, стряхнул с себя мерзкий прах, передернул плечами от мимолетного страха и омерзения. Огляделся. Неведомо, как он очутился в заброшенном склепе или… Нет, по всей видимости, перед ним были стены древнего храма. Покрытые сотнями замысловатых фресок, испещренные неясными письменами стены манили, шептали, торопили прочесть запечатленную на них историю… Везде были черные и белые ангелы. Громадные чангелы и однокрылые санечки – везде, на всех стенах и даже на полуразрушенном, проросшем седой человеческой бородой своде храма.

Вначале ангелы дружно жили, расчесывали друг другу крылья и мягкие, как у детей, волосы. Читали друг другу стихи, где каждое четверостишие заканчивалось строкой: «Не ангел я, но ангелом вскормлен и вдохновлен, а потому, по милости твоей, живу я ангельски…»

Однажды ангелы полюбили одну-единственную женщину. Чужестранка, без крыльев и знания секретов бессмертия, она выглядела, по меньшей мере, нелепо. Но дикарка завораживала чудесным светом, струившимся по ее жилам. Этот свет… он был прекрасен! Ангелы назвали его бови. Они влюбились в незнакомку по-разному. Чангелы воспылали к ней всепоглощающей, болезненной страстью, требующей жертв и самоотречения. Санечки, охваченные невероятной робостью, пребывая в благоговейном смирении, предложили прекрасной женщине стать их царицей. С этого дня мир между чангелами и санечками рухнул, как по весне подтаявший снежный сугроб, и началась бесконечная, безжалостная война. Чангелы оказались сильней санечек, они были умней и расчетливей, а страсть к светлой женщине внезапно повернули в иное русло – теперь чангелам хотелось власти, безраздельной власти, а бови человеческой женщины было эквивалентом той абсолютной власти. Чангелы догадались, они уверовали в то, что, получив бови, они покорят санечек, завладеют всем миром ангелов. Силы санечек таяли в неравной борьбе, однокрылые белые ангелы потеряли веру в победу, недостижимым казался и жалкий мир с могучим врагом… Как вдруг пришел человек. В нем бови было меньше, чем в женщине, но любил он женщину так, как не способны любить ангелы. Поначалу человек был слаб и питались его золотистым бови все алчущие и просящие – от сброда базарного до важных сановников, служащих при дворе царя чангелов. Царя звали Харангос. Он был зрелых лет, еще крепок и хорош собой. Его роскошные крылья отливали молодым золотом. Имя царя чангелов было начертано на предпоследней фреске. Это же имя произнес Офи Енечка.

Голубоглазый чубатый санечка стоял напротив предпоследней фрески и смотрел снизу вверх на Безсонова. Женькиному изумлению не было границ – Офи жив! Лицо его в том месте, где должен быть нос, прикрывала повязка.

— Не спеши делать выводы,- ухмыльнулся Офи, оставаясь верным своей манере вести разговор.- Сначала задумайся, где ты.

— К черту! – звонко чертыхнулся Безсонов. Душа его ликовала – к ней на миг вернулось запропастившееся счастье.- Моя голова превратилась в активированный уголь, которым я впитываю всякую дрянь. Я хочу думать о хорошем! Я очень, очень рад встречи с тобой, Офи! Пускай даже в таком мрачном местечке, как это!

— Я тоже рад,- наконец улыбнулся Офи,- рад, что подоспел вовремя. Скажи, мой нос еще с тобой?

— Ну да. Только он вдруг стал кинжалом. Боже… я совсем забыл про него. Он бы мне так пригодился в поединке с Чрангом!

— Вот именно! – назидательно покачал головой мудрый санечка.- Утратилась внезапно связь со мной, как только ты забыл о моем путеводном носе. И это стоило тебе жизни.

— Жизни? – еще не понимая, о чем идет речь, переспросил Безсонов. Потом как закричит: — Так что же это я?!..

— Ты в царстве теней, храме предков ангелов. И для твоей души нашлась свободная фреска,- спокойным, немного печальным голосом произнес Офи Енечка… И вдруг выдал: — Сейчас я воскрешу тебя. У меня нет другого выбора – я не могу смириться с тем, что миром по-прежнему будут править черные ангелы. Я воскрешу тебя и верну в мир солнца, мир цветов и живых красок. Но прежде поклянись мне, что ты не забудешь меня опять, когда жизнь забьет в тебе животворным ключом, когда сердце вновь распахнется, чтобы принять пламя любви. Поклянись!

— Клянусь, Офи! – воскликнул Безсонов. Голос его звенел под мертвыми сводами храма, глаза блестели, наполнившись живым жемчугом слез. Отвернувшись от санечки, дабы тот не углядел его слабости, охваченный благородным гневом против ненавистных чангелов, человек сжал кулаки и вдруг коснулся холодного клинка, спрятанного в кармане брюк.

— С твоим носо… с твоим кинжалом, Офи, мне не страшен ни один чангел! Даже чудовище Чранг! Когда я разделаюсь с ним, клянусь тебе, обязательно верну твой нос.

Безсонов порывисто обернулся, собираясь обнять голубоглазого санечку… и едва устоял на ногах, увидев позади себя бездну.


*12*


— Боже! – Безсонов инстинктивно попятился прочь от пропасти, но в тот же миг уперся спиной во что-то холодное и склизкое – то был громадный коготь на лапе Чранга. Больше Безсонов не сделал ни шагу —  чангел-людоед нанес ему молниеносный удар: щелкнув когтем, выбил из руки серебряный меч и, схватив человека с каменного пола, жадно поднес к клыкастой пасти… Безсонов остановил чудовище горячим шепотом:

— Хочешь полакомиться моим бови? Тогда начни с этой маленькой жилки,- он показал рукой на шею – там билась тонкая ниточка крови.- В ней самый нектар. Для тебя, придурок, приберег!

— Где, бескрылое чучело? – прогудел басом Чранг.- Где?! Я ничего не вижу!

— Идиот! Раскрой глаза! Разве ты не видишь, как просится тебе в рот мое бови! Я переполнен им, как дерьмом.

— У-у-у! – чудовище замычало и, сгорая от нетерпения, поднесло близко-близко к левому глазу тонкое и беспомощное, как у червя, тело человека.- Так где же? Где твое чертово бови?!

Немедля Безсонов отважно выхватил кинжал – стальную память о голубоглазом санечке и дважды быстро ударил в глаз чангела. Чудовище дико взвыло и в ярости отшвырнуло человека. Безсонову повезло и на этот раз – пролетев несколько метров, точно камень, выпущенный из пращи, он угодил в толпу плачущих женщин, безропотно ожидавших своей участи. И снова ему показалось, что он заметил среди них, прыснувших в разные стороны, знакомый силуэт… Нельзя было терять ни минуты. Вскочив на ноги, Безсонов бросился к мечу Абранга – меч лежал в двух шагах от края пропасти,- Чранг попытался опередить человека, ринувшись ему наперерез, но удача окончательно изменила чудовищу. Схватив меч, Безсонов со всей силы ударил им по лапе чангела-людоеда – тот взвыл от боли и злобы и, качнувшись, тяжело рухнул на колени. Одной лапой Чранг закрывал глаз, из которого сильно хлестала кровь, другой – рану на голени. Чудовище уже было не в силах уследить за дальнейшими действиями человека. Безсонов обежал раненого Чранга и, остановившись сзади, одним ударом меча снес его черную голову. Стукнувшись шумно о камни, голова Чранга покатилась, оставляя за собой красно-бурый след, и упала в пропасть – сгинула в царстве теней. Безголовый труп громадного чангела грузно повалился к ногам человека.

Но Безсонов не успел отпраздновать победу даже в душе – тотчас в чертоги Чранга, как по сигналу, гулко хлопая крыльями, слетелась орава черных ангелов. Целая армия! Они были до зубов вооружены. Встреча с ними не предвещала ничего хорошего. Смертельно уставший, Безсонов не сопротивлялся.


*13*


На крыльях его принесли в царский дворец, волоком протащили по полу из белой и розовой кости через две дюжины богато убранных залов, под прицелом презрительных взглядов лакеев и царских сановников – протащили, глумясь над его ранами, и, учтиво поклонившись, бросили в ноги царю чангелов. Харангос стоял ни зол, ни светел. Он был в алой мантии, не тронутой ни одним узором, в золотой короне, свободной от драгоценных камней и искусной чеканки. Зато кончики блестящих, будто полированных, его крыльев источали чудесные, неземные ароматы… О таких божественных благовониях человек мог мечтать всю жизнь. Словно продолжая давно начатый разговор, царь чангелов сказал:

— Я пробовал. Твое бови высшей пробы.

Вдруг кто-то толкнул Безсонова в плечо. Он тут же обернулся – перед ним замер Пранг. Безсонов глазам своим не поверил – Пранг, которого он душил собственными руками… На звездоголовом чангеле редкой красоты одеяние – пурпурное, с вышитыми золотом обшлагами и темно-лиловыми полами. «Боже, как черные ангелы любят красный цвет,- удивился Безсонов.- Может, они и в самом деле нищие кровью?»

Тем временем Пранг, макнув крыло в большую черную чашу, стоявшую перед ним, неожиданно окатил Безсонова светло-золотой, цвета молодого меда жидкостью, вязкой и липкой на ощупь. Коснувшись щек и лба человека, удивительная жидкость странным образом подействовала на Безсонова: он вдруг подумал о чем-то очень важном и родном, но так и не вспомнил имя того, что так взволновало его.

— Я всегда удивлялся, как вы, люди, не вымерли до сих пор,- почти бесцветным, безучастным голосом продолжал царь Харангос. Встав за Безсоновым, он больно сжал ему плечо.- По-прежнему верите в бога, любите деньги и умираете от любви к женщине. О ваши женщины! – глаза царя загорелись.- Они-то и не дают вам умереть. Ваши женщины… Я вижу мироздание как на ладони. Нигде не расцветают, не благоухают такие чудесные, волшебные цветы, как ваши женщины. Вы, люди, не достойны их! Но… если бы не ваше бови,- Харангос метнул на Безсонова наполовину восхищенный, наполовину осуждающий взгляд,- я бы давно отдал приказ уничтожить ваш род. Ваше бови!.. Отдаю вам должное – в минуту чрезвычайной опасности, в минуту немыслимой страсти и пламенной любви вам нет равных. Вы сворачиваете горы, разбиваете несметные полки, берете штурмом неприступные города и столь же неприступные женские сердца. Когда вам очень плохо или хорошо, когда вы испытываете смертельный ужас, ненависть или безумный восторг, весь ваш дух, ваше сердце сжимается в кулак и, возбудившись до высшей точки, источает бови. За этот удивительный, случайный дар я вас и терплю, жалких людишек. Отведав вашего бови, воспылает любовью даже горный камень.

Помолчав, словно что-то обдумывая, царь чангелов продолжил:

— Я открою тебе секрет: если бови одного и того же донора попробуют одновременно двое – ангел и земная женщина – нет любовников, равных им. В этой чаше,- Харангос показал взглядом на чашу, из которой Пранг окатил Безсонова. Чаша стояла на столе, высеченном из голубого хрусталя и имевшем форму свернутого по спирали крыла.- В этой чаше бесценный, божественный дар. Твое бови. Мы собирали его по каплям, по скупым сладким каплям. Весь тот путь, который ты прошел по стране ангелов, мы неотступно следовали за тобой. Мы изводили тебя, заставляли страдать, испытывать смертельный страх, но при этом ни на минуту не забывать свою любовь. Ни на минуту! И ты страдал, боялся, выходил из себя, стал героем, отважно, страстно бился, побеждал и… источал волшебное бови. Мы собирали его по крупицам. Вот они – все те, кто помогал мне в этом!

И царь показал жестом на разношерстную группу чангелов, точно овцы сбившихся вокруг своего поводыря. Помимо Пранга, там были базарные торговцы, с собачьей жадностью соскребавшие с тела Безсонова его бови, были и тюремные охранники, терзавшие человеку бескрылое тело, и бородатый судья, обвинивший Безсонова в его человеческой слабости, и седой кряжистый оружейник с верзилой-помощником, и даже мальчик-проводник… Но Безсонов уже ничему не удивлялся — с чистым сердцем простив ангелам их коварство и измену, человек будто чего-то ждал.

Наконец этот миг настал. В царскую приемную два рослых чангела внесли роскошный паланкин с блестящей накидкой из прозрачной розовой ткани, усыпанной драгоценными камнями, украшенной золотыми солнцами и платиновой луной,- казалось, то не камни блестят, не красное золото рдеет, а очи былых царей, когда-либо правивших страной чангелов.

Встав в шаге от Харангоса, носильщики замерли, не опуская носилок. Пранг откинул сверкающий полог, протянув руку, помог сойти прекрасной незнакомке. На ней была алая маска с черным цветком вместо губ и платье Евы, в один миг покорившее своей первозданностью и совершенством,- чангелы, наблюдавшие выход красавицы, дружно ахнули и захлопали в волнении крыльями. Три ангельских пера – черное, белое и пурпурное – трепетали на прелестном лобке незнакомки. У Безсонова дух перехватило – он узнал в ней… Харангос, будто не замечая смятения, охватившего человека, отпил из черной чаши и, крепко схватив девушку за талию, резко приподнял алую маску, приоткрыв лишь чувственные губы, скривившиеся от испуга, и принялся насильно поить – изо рта в рот поить человеческим бови, его, Женькиной, любовью поить. Пленница отчаянно сопротивлялась, уперлась руками в грудь царя, всеми силами пытаясь вырваться из его объятий. Вот она тряхнула головой, и вместе с чудесными локонами цвета темной вишни на ее лицо упала алая маска, поэтому очередная порция бови пришлась на нее. Даже черные бутафорские губы, казалось, воспротивились принять этот непрошеный дар – черные губы на маске вдруг заалели, а вся маска вспыхнула жгучим, как стыд, огнем. Она! Сомнения прочь! Безсонов вырвался из цепких объятий двух охранников, прыгнул, как кошка, кувыркнулся через голову, кубарем покатился, сбил с ног громадного помощника оружейника, вздумавшего броситься человеку наперерез…

До нее оставался шаг или два, когда Пранг, настигнув Безсонова, вонзил ему в грудь меч и в тот же миг выдернул из раны. Безсонов замер, будто налетел на невидимую стену, неловко покачнулся… в следующую секунду из его рта фонтаном ударила кровь. Волна разноголосого ропота и неведомого страха прокатилась по дворцовому залу. Никогда еще чангелы не видели алого бови — оно казалось им ненастоящим, отравленным… Настоящая алая кровь хлыстала из раненого Безсонова. Брызги ее летели во все стороны, словно спешили сообщить миру черных ангелов об истиной природе человека. Кровь попала и на Харангоса и Пранга – на их платья, руки, крылья, лицо. В первый момент великовельможные чангелы оцепенели, боясь пошевелить рукой, дрогнуть телом, боясь вспугнуть внезапное чудо, свидетелями которого они стали, не зная наконец, как правильно воспринять алое бови – как награду судьбы или… Первым закричал царь – заорал дико, завыл, точно раненый зверь, затем сорвался до визга. Возопил и Пранг, раздирая руками лицо, залитое человеческой кровью. Оба суматошно забили крыльями, руками, будто совсем обезумели, хлопали себя по одежде и телу, точно отгоняя невидимый гнус, выли, стенали, в бешеной лихорадке вытирая те места на лице и руках, куда угодила кровь,- кожа на них немедленно почернела, будто обгорев или будучи пораженной кислотой, вздувалась, лопалась, разлазилась прямо на глазах… Сквозь ужасные раны проступали беспомощные кости.

Харангос и Пранг умирали страшной смертью. Все бросились к ним – кто пытался помочь, а кто спешил убедиться, что с царем все кончено. О раненом, истекающем кровью человеке уже никто не помнил. Пошатываясь, Безсонов удерживался на ногах из последних сил. Взмахнув рукой, точно умирающий ангел крылом, прошептал едва слышно: «Вера…» Женщина отчаянно рвалась к нему — укусив за руку охранника, удерживавшего ее, оттолкнула его с такой ненавистью, что чангел, опрокинув стол с черной чашей, упал. На бегу срывая маску, незнакомка летела к Безсонову. Но он не успел увидеть ее глаз – с застывшим на губах алым пузырем рухнул наземь.


*14*


…Очнулся. Рядом с ним в постели лежит женщина в алой маске с черным цветком вместо губ. Приподняв голову над подушкой, он протягивает руку, осторожно касается спящей маски, порывается снять ее, но в последний момент передумывает – что-то явно гнетет его, предупреждая миг разочарования или расплаты. Все же находит в себе смелости, приподнимает осторожно маску… Красивая, очень красивая женщина перед ним. Нос, глаза, губы… Он не находит слов, чтобы выразить свой восторг. Трогает волосы, с царской щедростью рассыпанные на подушках,- волосы цвета темной вишни. Он упивается ее красотой. Невероятно красивая женщина… но не жена его. Чужая женщина. Он вздыхает: «Чудес не бывает». На прощание осенив ее крылом, выходит на балкон. На перилах сидит жена. Крылья выжидающе сложены на ее плечах. «Летим?» – она спрашивает его взглядом. «Летим»,- так же без слов отвечает он. Лад-в-лад они срываются с перил, взмахивают крылами и взмывают в жемчужные небеса, спеша догнать темно-золотое, будто медовое, заходящее солнце…


Сашка Спинов вернулся домой от Безсоновых ужасно недовольный собой. В вечерних сумерках его комната, казалось, была населена тенями и призраками, явившимися из потустороннего мира. Даже любимое Сашкино кресло, укрытое верблюжьим пледом, привиделось мохнатым чертом. Но стоило Спинову зажечь свет, как в ту же секунду дом обрел привычные, реальные очертания. Страхов как не бывало!.. По правде говоря, Спинов так же, как и его приятель Безсонов, не верил ни в чертовщину, ни в чудеса, но уж очень хотелось помочь другу и его чудесной жене. Хотелось, но… Они не доверились ему, не приняли всерьез его новейшую разработку – демоскоп, врага всех бесов и демонов. Спинов с досады двинул кулаком по столу, потом, не найдя успокоения в агрессии, хлопнул залпом полстакана водки – чего за ним никогда не водилось — и завалился спать.

Сон приснился Спинову совершенно жуткий: будто дом Безсоновых, уже погруженный в сон, подвергся нападению каких-то мистических существ. По стенам метались белые и черные тени, с Верой случился обморок, Женька, непрерывно накручивая диск телефона, пытался дозвониться до Спинова, а он как назло спал как убитый… Очнувшись в холодном поту, Спинов кинулся переделывать демоскоп. Интуиция подсказывала, что еще не все потеряно, что всегда есть шанс на спасение человеческого счастья.

Окутанный канифольным дымом, Спинов провозился с прибором почти до самого вечера. Наконец, припаяв к демоскопу провод с телефонной трубкой, дрожащей рукой набрал номер Безсоновых – на другом конце с безнадежным постоянством раздались длинные гудки. Коротко выругавшись, Спинов швырнул трубку об пол. Он был в ярости – от своей беспомощности, от того, что не верил в чудеса… Выхватив из ящика с инструментами молоток, тремя-четырьмя ударами разнес вдребезги чудо-прибор. Распахнув окно, глотнув свежего воздуха, Сашка собрался было швырнуть обломки вниз… как увидел Женьку и Веру Безсоновых. Плавно взмахивая крыльями, они плыли в пустом небе, тонко рассвеченном лучами заходящего солнца. Спинов стоял, глядя в окно. Казалось, увиденное никак не тронуло его, лишь мимолетная улыбка коснулась уголков его губ… Но вдруг Спинов захохотал, как сумасшедший, бурно радуясь счастью друзей.


Октябрь – ноябрь 2002 г.