*1*

Дом Пенелопы окружали,

Как части света, желоба

Из очень светлого металла

(Сказать дерзнул б, что алюминий

Металлом был тем белостенным,

Но это выше сил моих:

Металл как знак того, что с нами будет,

Но алюминий – это знак

Событий, Пене переживших).

Четыре желоба спускались,

Как части света, прямо с неба,

Их рукава в подол глядели

Хитона Лопы разлученной…

В часы затмения души,

Когда все думы затмевались

Воспоминанием о прошлом,

В котором центр и ось вращенья

Пересекались в Одиссее,

Супруге сложном, но любимом

(Сейчас муж был вне подозренья,

Что будет вновь когда-нибудь

Жить с Пенелопой в общем доме);

В часы душевного затменья,

Когда подкашивались ноги

И сердце жаждало соитья

С одним лишь, истинным мужчиной:

К услугам женщины – ножом;

В такие страшные мгновенья

Окрест был залит сочно солнцем

(Откуда столько взялось света,

Рабами спущенного сверху,

Смолчу, – то воля Лопы);

И вот, в часы затмения и света

Жена без мужа, Пенелопа

Металась между желобами,

В подол ловила струи света, –

Чтоб не сойти с ума, чудила,

Ища в безумстве просветленье…

Дом Пенелопы окружали

Четыре желоба, как свечи.

 

*2*

Дом Пенелопы окружали,

Как частокол, четыре арфы

И в день молчания звучали,

Но день на годы затянулся.

Уж сыновья слагали гимны,

А звуки арф еще звучали,

Сводя с ума жену без мужа,

Лишая разум инструмента,

Что сделал жизнь невыносимой:

Звуча неистово и нежно,

Те арфы память отзывали

Из Пенелоповой головки,

И та с беспамятством сжилась,

И жить, казалось, стало проще.

А память, отданная арфам,

Легла на музыку нежданно,

Сложившись в песни о разлуке,

О невозвратном Одиссее,

О звуках, связанных с любовью,

С прогулкой в море и покоем…

Отныне всяк, услышав имя

Раздавшей память Пенелопы,

Припоминал счастливый берег

И руки, губы, плечи на двоих…

А бескорыстная гречанка

Не только с памятью рассталась,

С любовью-ненавистью к мужу,

Она вдруг смолкла изнутри,

Лишилась собственного звука,

Как арфы, черпавшего силу,

Своеобразье и певучесть

Все в той же памяти о прошлом.

Оставшись в доме с настоящим

Наедине – спасибо арфам, –

В беззвучье личном пребывая,

Вдруг стала Пенелопа… эхом

Для всех, кто в ней еще нуждался.

И было эхо благотворным,

И оживляло даже падших,

Ослабших духом и надеждой.

К ней в дом входя, ей говорили:

«Я не желаю больше жить».

Она же эхом прорицала:

«Жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить, жить…»

Ломая руки, ей кричали:

«Я вряд ли снова полюблю!»

Она же тихо уверяла:

«Люблю, люблю, люблю, люблю…»

А между каждым новым эхом

Она вдруг стала повторять –

Внезапно для себя открыв

И сделав собственным звучаньем, –

Что имя участи сродни,

И если эхо – это участь,

То Пенелопа – это эхо,

И быть ей в жизни только им…

Дом Пенелопы окружали,

Как струны ливня, струны арф

И в сердце эхом отзывались.

 

*3*

Дом Пенелопы окружали

Четыре раза по четыре

И, может быть, еще по столько

(Конца могло бы и не быть

У Пенелоповой осады);

Продолжим, дом тот окружали,

Как сад оливковый, мужчины,

И, словно ветки, в окна бились

Их предложения о браке;

И сладострастие водило

Не плотью даже, а руками.

Их руки так разноречивы!

То рвутся в схватку для убийства,

То строят солнечные храмы,

То пишут гимн прикосновенью

К желанной женщине, считая,

Что ласка женщины – потребность

Для их пытливого ума

(Коснуться тела Пенелопы –

Мудрее стать или глупей?

Не в том вопрос – коснуться б…);

Но те же руки временами

То крошат гипс, то мечут бисер.

Их руки так разноречивы!

Красноречивей рук уста,

Что уверяли Пенелопу:

Супругу верность сохранять –

В угоду людям и богам,

Но не себе – себе же в муку

И в наказанье за измену,

За нелюбовь к себе и жизни.

Ведь если мужу изменяешь,

То изменяешь с новой жизнью,

А значит, предана ты снова –

Не мужу, даже не другому, –

Своей, любви достойной, жизни.

Так как?.. Оливковые люди,

Мужчины, в масло речь макая,

От Пенелопы ждут ответа,

А та, радушье источая,

Мужским вниманием согрета,

Сказать должна бы: «Будь что будет!»

Но отвечала по-другому,

Что в жизни женщины замужней

Хватает места для измен

Супругу, избранному богом.

Ведь изо дня в день изменяет,

Но не с мужчинами – с делами,

Которых счесть не перечесть:

На ней все хлопоты по дому,

Его убранство и порядок.

Рабы?.. Увы, их воспитанье

Мороки больше доставляет,

Чем радости их труд небрежный.

И вот, не умолкала Пенелопа,

Представьте только, господа,

Вчера я отдавалась стрижке

Баранов наших меднорунных,

Сейчас пряду нить с наслажденьем,

Свой пыл даря веретену,

А через час уединюсь

С каким-нибудь другим занятьем,

К примеру, сяду ночью ткать.

Так разве это не измены?!

Где больше преданности жизни?!..

Мужчины, уловив насмешку

В рассказе страстном Пенелопы,

Убрались вскоре восвояси,

А Пенелопе показалось:

Вокруг ее большого дома

Вдруг кто-то вырубил весь сад…

Тут в окна громко постучали:

То были снова ухажеры –

Огонь, вода, земля и воздух.

Людей обманывать несложно,

Сложней природу обмануть.

Но и на этот раз сумела

Перед стихиями шальными

Честь Пенелопа отстоять:

Она нашла им место в доме,

То есть приставила к заботам –

Ее любовникам бессчетным, –

Но не соперничать, а знаться.

Так, отвела огню под ложе

Любви домашний свой очаг,

Огонь хозяйкою оттуда,

Светясь в ночи, овладевал.

Вода раскинула объятья

В изящных амфорах и чашах,

А в ванне, теплой и душистой,

Внимала телу Пенелопы.

Земля была красноречивей

И объяснялась с ней цветами

В любви, затем плодами, чья

Многозначительная спелость

Перед хозяйскою сочилась.

Как было сладостно, когда

Водой омывшись из сосуда,

Украсив волосы цветами,

К огню протягивала руки…

И уж потом пекла, варила,

Рыхлила землю в огороде,

Заняв любовников работой.

И только воздух был несносен,

Став ветром с самой первой встречи.

Но досаждал ей не напором,

Не задирал подол хитона,

Не засыпал ей окна пеплом

И цветом, падавшим с оливок, –

Напротив, ветер был любезен

И свистом, вкрадчивым и нежным,

Он тешил уши Пенелопы…

Врываясь в сердце, как сквозняк,

Он ведал ей об Одиссее

И поначалу восхвалял:

Муж Пенелопы был на пике,

В рассказах ветра-очевидца,

На пике славы и деяний,

Достойных истинного мужа;

Он жил в скитаньях полной жизнью

И был героем несомненным…

Что настораживало ветер,

Предположивший вслух однажды,

Что муж был в сговоре со смертью.

Иначе чем же объяснить

Его несметные удачи,

Удел сомнительный для многих?

Ведь не был он в родстве с богами,

Как не сказать, что был бессмертным.

Так, значит, он давно был мертвым,

И смерть, его телохранитель,

Вела счастливчика по жизни.

Так стоило ли Пенелопе

Блюсти супружескую честь,

Разбрасываться женихами

И отдаваться лишь заботам?

«Так стоило ли…» повторялось

В ушах несчастной Пенелопы

Десятки раз с утра до ночи.

Бежала ветра Пенелопа,

Скрывалась в доме, но напрасно.

Тогда распихивала думы,

Как безобразные предметы

В кладовки, – в вечные заботы,

И от трудов и треволнений

Все чаще плечи распрямляла.

Трудилась, не переставая

Ждать возвращенья Одиссея.

И вот однажды дождалась.

Он был действительно героем,

Живым, хлебнувшим много горя,

Но в сговоре не состоявшим

Ни с темной силой, ни со смертью.

Увидев мужа пред собою,

Покой супруга обрела

И тут же медленно угасла…

Дом Одиссея окружали

Все те, кто знал его супругу.

 

*4*

Дом Пенелопы населяли

(Все то, что мы с собой приносим

И оставляем за собой,

Что нас на срок определенный

Способно в доме пережить,

Что нас ведет всегда по жизни:

В рожденьи – к грудям материнским

Указывает путь несложный,

А в юности подскажет выбор

Кому жены, кому любовника и мужа;

Но в старости уступит место

И сдаст позиции другому,

Тому, что чувствуется слабо

Еще зимой и нестерпимо

Отныне будет ожидаться

И одурманит нас, однажды

Ворвавшись в окна – ароматом…),

Дом Одиссея населяли

Лишь запахи цветов весенних.

 

27.02-4.03.1996 г.