Утро на Масленицу началось со ссоры между братьями. Накануне у Тимы порвалась цепочка, на которой висел крестик, и Мари временно, пока не купит новую, повязала на шею младшему сыну красный шнурок. Увидев его, Сема стал дразнить брата: «На-на-на!» Тима обиделся и хотел было сорвать с себя шнурок, но мать не дала этого сделать. Она успела остановить одного сына и приструнить другого.
— Семен, Тимофей, что вы делаете! – прикрикнула она, выглянув из кухни, где готовила обед. – Сегодня Прощеное воскресенье. Попросите друг у друга прощения. Ну?
Зыркнув на брата, Семен выбежал из комнаты. Вздохнув, Мари вернулась к плите, на которой вовсю скворчала сковорода. Мари пекла блины, заворачивая в них свои улыбки, такие же сладкие и иллюзорные, как мечты о весне. Но вот сыновья поссорились, и улыбки кончились, а с ними и начинка для блинов.
Мари подозвала к себе младшего сына и сказала:
— Вот что, Тима, пойди догони брата и сходите вдвоем в городской парк. Сегодня праздник, там будет много чего интересного. Погуляйте и заодно помиритесь. Ну, иди же!
Она ласково взъерошила волосы на макушке сына, отчего он на миг стал похож на озорного воробья. Мари легонько подтолкнула Тиму к двери.
— Я скоро закончу, и мы с папой догоним вас. Да, Миша?
Михаил не ответил. Он сидел в соседней комнате и с увлечением смотрел по телевизору фэнтези. Это была история о мужчине и женщине, которые превратились в птиц, чтобы спасти своих детей, утративших чувство реальности.
Парк зимой был похож на заморское сказочное царство. Перламутровый снег сверкал на солнце, спящие деревья, на мгновенье очнувшись от дремы, ловили черными ветками проплывавшее мимо светило, каменная голова дядьки Черномора игриво подмигивала горожанам, спешившим на Масленицу, некрепкий морозец впитал в себя крепкий дух шашлыков, чебуреков и блинов. Забыв про ссору, братья шагали по плохо расчищенной дорожке туда, куда стекался весь люд. Посреди большой поляны, неподалеку от смотрового колеса, стояли чучело Масленицы, деревянный столб и сцена, а по краям располагались палатки, в которых торговали разной снедью и выпивкой. Народ гулял напропалую – разложив свертки, тарелки, бутербродницы на пеньках или прямо на снегу, провожал в путь-дорогу зиму. Чуть в сторонке примостились ангелы, подстелив под себя всклоченные, истрепанные крылья, они терпеливо ждали от людей сладких подачек.
Не доходя до масленичного беспредела, мальчишки встретили одноглазого старика. Согнувшись, словно от внезапно прихватившей его спинной боли, он стоял посреди снежной дорожки. Людской поток обтекал его с двух сторон. Мальчики подошли ближе. Старик был одет в лохмотья, от которых дурно пахло.
— Подними ее, внучек, – шамкая беззубым ртом, сказал старый бродяга.
— Кого надо поднять, дедушка? – спросил Тима.
— Да ее же, проклятую! – взмолился старик. – Не видишь, что ль!
Сема опустил глаза и увидел в снегу, в ногах старика, смятую двадцатку. Поглядел на нее – и прошел мимо. А Тима поднял. Словно почуяв неладное, Сема обернулся и хотел было что-то крикнуть брату, но было уже поздно. В тот момент, когда Тима протягивал деньги старику, тот вдруг выпрямился как ни в чем не бывало, небрежно ударил по денежке – и превратил мальчика в растрепанного воробья, а сам обратился молодым мужиком, важным и осанистым. От него повеяло сладким, густым, волнующим ароматом запрещенной свободы.
— Дядя, верните моего брата! – вмиг осознав происшедшее, Сема кинулся на странного незнакомца. Тот грубо толкнул мальчика в снег.
— С каких это пор ты стал беспокоиться о своем брате? Плюнь на него! – мужик сплюнул на снег и ушел.
Сема заплакал, лежа в ногах прохожих. Потом, протерев кулаками глаза, стал искать своего воробья. Кругом было полно воробьев. Они прыгали под деревьями, возле скамеек и на дорожках. Воробьи были похожи один на другого, как две капли воды. Что же делать, запаниковал мальчик. Он крикнул: «Тима, ты где?!» Сема взмахнул руками, и воробьи, дружно сорвавшись с места, разлетелись в стороны.
Перед Семой остановилась молодая пара.
— Мальчик, ты кого-то ищешь? – спросила девушка.
— Я… я ищу брата. Он стал воробьем и пропал.
— Разве такое бывает? – удивилась девушка. А парень сказал: – Даже если ты говоришь правду, пацан, то это еще не беда, что твой брат превратился в воробья. Сегодня необыкновенный день, Масленица, когда любое волшебство можно повернуть вспять. Поэтому поспеши на поиски брата и не отчаивайся.
Сема так и поступил. Возле одной из обледеневших лавок, стоявших за замерзшим прудиком, в котором летом и осенью плавают утки, он увидел своего воробья. На лавке сидели двое мужчин и женщина, они что-то ели и пили водку. Одинокий взъерошенный воробей прыгал подле их ног, не обращая внимания на крошки, которые ему бросали. К лавке слетелась стайка воробьев, громко чирикая, они накинулись на чужака. А ведь тот хотел лишь одного – чтоб люди взяли его в руки.
Несмотря на стоявший там птичий гам, Сема, скорее всего, прошел бы мимо той воробьиной разборки. Его внимание совершенно случайно привлекла красная ниточка. Она была привязана к лапке бедолаги воробья, из последних сил отбивавшегося от настырных собратьев.
— Кыш! – закричал на них Сема. Он прогнал птиц и, подойдя к дрожавшему всем тельцем воробью, стал перед ним на колени.
— Тима, это ты? Я знаю, это ты, – сбивчиво заговорил мальчик. Он потянул на себя конец красной нити, она развязалась, за спиной мальчика вдруг кто-то громко и бессовестно захохотал, и воробей, испугавшись, улетел.
— Тима, куда же ты! – Сема, ошарашенный и несчастный, застыл, глядя в небо, с красной ниткой в руке. Тут кто-то похлопал его по плечу. Мальчик отвел взгляд от пустого, бесцветного неба и обернулся. Позади стоял знакомый мужик. Теперь от него слышался запах морских водорослей и южной ночи.
— А ты думал, так просто загладить свою вину? Ха-ха-ха! – глумливо посмеиваясь, он двинулся дальше. Сверкнув ему вслед очами, Сема побрел в ту сторону, где даже солнце норовило угоститься блином.
Масленица! Она была похожа на море, только ароматы у нее были своими – она пахла маслом, жареным мясом и тестом, водкой и скорой весной. Чучело, изображавшее Масленицу, обнесли сухой соломой и хворостом и вот-вот должны были поджечь. На сцене артисты в вышиванках и шароварах распевали бесшабашные песни. Над парком поднимался смрад оголтелого веселья. Никому не было дела ни до Семы, ни до его отчаяния, с которым он искал своего воробья.
Вокруг деревянного столба собралась толпа зевак. Они гикали и свистели, подначивая разудалых смельчаков, карабкавшихся ради бесполезных даров на вершину столба. «Призы кончились!» – объявил чей-то голос, и толпа отхлынула прочь. Все переметнулись к чучелу Масленицы, у подножия которой уже занялся огонь. Опустив плечи, Сема один стоял у столба. Вдруг сверху донеслось чириканье, негромкое, слабое, но вполне различимое в людском гомоне. Мальчик вскинул голову и увидел его. Воробей сидел на верхушке столба и, умоляя, звал Сему к себе.
— Ну что, рискнешь? – послышался рядом знакомый голос.
— У вас не буду спрашивать, – покосившись на гадкого мужика, буркнул мальчик.
— Хм, а ты все-таки спроси, – ухмыльнулся незнакомец. Он показал на огонь, охвативший уже треть соломенной Масленицы. Если ты не успеешь достать свою птицу раньше, чем огонь проглотит чучело, не видать тебе твоего братца. Ха-ха-ха!
Не слушая больше ненавистного незнакомца, Сема разделся до трусов и полез на столб. Карабкаться вверх было сложно: столб был очень холодный, а главное, скользкий, видно, намазанный маслом или мылом. Взобравшись лишь на половину, мальчик со стоном сполз вниз. Наверху в безутешной печали обмер маленький воробей.
— Водички хочешь? Запыхался весь, – с искренним сочувствием мужик протянул мальчику бутылку минералки. Сему бил озноб, он весь дрожал, слезы, едва выкатившись из его глаз, тут же замерзали на холодном ветру. Он хотел было оттолкнуть руку чужака, но затем вдруг выхватил у него бутылку и стал неистово поливать из нее себе на руки, грудь и ноги.
— Что ты делаешь, псих?! – заорал на него мужик, но было поздно. Сема, чувствующий, как деревенеет его кожа и темнеет свет в глазах, ринулся на столб. Он взбирался, примерзая телом к ледяному дереву и отдирая себя от него по клочкам. Когда до верхушки столба оставалось меньше полуметра, чучело Масленицы сгорело. Праздник кончился, а заодно исчезла последняя надежда повернуть магию вспять. Вытянув вверх леденеющую от холода руку, Сема безутешно плакал. Мужик куда-то пропал. А воробей терпеливо ждал.
Внезапно из загустевшего сумеречного воздуха явились две птицы. Они несли в клювах по горящей соломинке. Видно было, какой ужас вселял птицам огонь. Они опустили соломинки в нескольких сантиметрах от воробья и улетели, сев на дерево поблизости. Свет от соломинок показался Семе таким ярким, таким жарким, таким спасительным, что мальчик нашел в себе силы для последнего рывка. Догорела одна соломинка, погасла вторая, но это было уже неважно: Сема снял со столба воробья и спустился с ним вниз.
— Слышь, брат, прости меня, – задыхаясь одновременно от счастья и морозного воздуха, попросил мальчик.
— Бог простит, – ответил Тима и поцеловал старшего брата. Тима снова был человеком: едва почувствовав тепло Семиных рук, он заново возродился. И теперь братья восторженно махали двум птицам, изо всех сил летевшим к ним с соседнего дерева.
Август, декабрь 2015 г.