*1*

С мечтами иногда приходится расставаться. Пускай лишь на время, но разлуки не избежать. Даже если вы привязались к мечте, как к своей тени, и разучились ее замечать. И желать тоже разучились… В первых числах декабря Юти уехала к маме, потому что у нее было безопасно, а стреляли только в новостях. И я, помаявшись неделю в одиночестве, решил навестить бывшую жену. Купил виски, икру, цветы и отправился в гости. Елена встретила меня в подоткнутом выше колен халате и по щиколотку в воде. А ножки у нее еще ничего, с удовлетворением отметил я.

— Затопили, — только и обронила она.

Я отнес на кухню виски и икру, а букетом стал сгонять воду на полу в одно место. Потом мы вместе вычерпывали эту проклятую воду, потом так устали, что не смогли доползти до постели и занялись любовью посреди наводнения…

Как ни странно, проснулись мы в кровати. Прижавшись ко мне теплым боком, Елена то и дело вздрагивала. Не то от утреннего нервного озноба, не то от артиллерийской канонады, раздававшейся за окном.

— Не могу это слушать, — испуганно призналась она.

— Я тоже, — согласился я. И без прелюдий вошел в нее. Она так стонала, что на несколько мгновений заглушила грохот рвущихся снарядов.

— Надо делать ноги, — сказал я, когда мы почти одновременно кончили. Раньше у нас это выходило секунда в секунду, но ведь это было раньше.

— А Юти? – отдышавшись, спросила Елена.

— С каких это пор она тебя беспокоит?

— С тех самых, как город стали обстреливать.

— Не хочешь ли ты сказать, что это Юти наняла артиллерийскую батарею?

Елена даже не улыбнулась в ответ, и мы стали собирать вещи. Когда, казалось, все было упаковано, Елена расстроилась еще сильней.

— Ты что, передумала ехать? – разозлился я.

— Книги, — одними глазами сообщила она. Я оглянулся. – Да-а, а слона-то я и не заметил.

Громадный стеллаж с книгами, стоявший в гостиной вдоль целой стены, оказался нетронутым.

— Не дрейфь, — снисходительно кинул я и выскочил из дома. Прямо напротив подъезда, посреди посеченной осколками детской площадки, как по заказу я обнаружил продолговатый деревянный ящик. Из-под реактивных снарядов, предположил я. От «Града» или «Урагана». А может, и не от них, а от столового сервиза на двенадцать персон. Короче, для Ленкиных книг в самый раз. Я сунул незнакомому мужику, курившему поблизости, десятку, и мы с ним затащили ящик на четвертый этаж. Туда, где жила Елена.

— Фомич, — мимоходом представился мужчина.

— Керуак, — небрежно ответил я.

— Чего?

— Да так, неважно.

Мы пронесли ящик сквозь прихожую и поставили его перед стеллажом.

— Ну, я пошел, — махнул мне Фомич и неслышно закрыл за собой дверь.

— Ты хочешь скрыть следы преступления? – спросила Елена, увидев в своем доме ящик из-под снарядов.

— Нет, я хочу спасти твои книги, — совершенно серьезно произнес я.

Книги мне удалось спасти, а ее саму – нет.

Мы сложили в ящик меньше половины книг, хранившихся на стеллаже (больше не поместилось), потом без дела слонялись по квартире, чертовски устали и легли спать.

*2*

На следующее утро я проснулся в одной с Еленой кровати. Елена была мертва. Ума не приложу, когда и как это могло случиться. Оконные стекла были целы, а она – мертва. Красивая, аккуратная и холодная, она лежала слева от меня. Кроме мертвенного холода, покойницу в ней выдавала небольшая ранка на правом виске, вокруг которой запеклась кровь. Может, Елена того, сама, пока я спал, трусливо подумал я. Потом, высыпав из ящика из-под снарядов ее книги, уложил туда Елену. В тот момент она была похожа на дивную панночку из гоголевского «Вия». Я невольно поискал глазами мел или фломастер, чтобы очертить вокруг себя спасительный круг, но ничего не нашел. Тут в дверь позвонили. А вот и Вий, обреченно вздохнул я.

На пороге стоял тот самый мужик, что помог мне затащить ящик в Еленину квартиру. Фомич, вспомнил я его прозвище. Он ковырялся в зубах зубочисткой из слоновой кости.

— Неплохо живешь, — не удержавшись, фыркнул я.

— Ерунда, — небрежно отмахнулся Фомич. – Пережитки мирной жизни… Может, тебе еще какая помощь нужна? А то у меня совсем денег в обрез.

— А куда ты деньги деваешь? – спросил я, не торопясь впускать его в дом.

— Солдатам отдаю.

— Каким солдатам?

— И тем и другим.

— Отвратительно! – возмутился я.

— Неа. Отвратительно, если тебя убьют, как ее, например, — заглянув из-за моего плеча в Еленин дом, парировал Фомич. – А помогать людям, пусть даже тем, кто убивает друг друга, это не отвратительно, а можно сказать, норма!

Я спорить не стал. Показал Фомичу сотню и сказал, что он получит деньги, если поможет отвезти Елену на кладбище. Он согласно кивнул, и мы понесли ящик на улицу.

У Фомича оказалась старенькая «дэу». Об ее крышу, начавшись, наверное, еще ночью, с тупой настойчивостью бился дождь. Мокрый посланник неба не был похож на искреннего плакальщика, он походил на неприкаянного зверя, который никак не мог найти себе места среди воюющих людей… По дороге Фомич рассказал, что он – дачник со стажем, поэтому, как только приобрел автомобиль, сразу же установил на его крыше багажник в виде рамки с сеткой. «Наверху гораздо удобней перевозить ящики с черешней и клубникой, — объяснил Фомич. – Урожай тогда не давится и не мнется».

К этому полезному багажнику мы и привязали проволокой ящик с покойницей и осторожно тронулись в путь. При этом неизвестно, чего больше опасаясь, – того, что по дороге потерям самодельный гроб, или внезапного шального обстрела. Но, слава Богу, все обошлось, и мы благополучно добрались до места.

Дверь в двухэтажном здании, где располагалась администрация кладбища, была наглухо заперта.

— Видать, все давно слиняли, — предположил Фомич. На что я равнодушно пожал плечами. – Вот и хорошо. Значит, никто не помешает нам выкопать могилу.

Я вылез из машины и тут же натянул на голову капюшон. Дождь и не думал переставать. Казалось, с особым остервенением он стучал по крышке ящика, в котором лежала моя бедная Елена.

— Черт бы все побрал! – выругался я и отвернулся от Фомича, чтобы он не увидел моих жалких слез.

— Ну, это классика, — по-своему понял мои слова Фомич. – Несчастная смерть, желающих проститься с покойником – ноль, и дождь как из ведра. Остается только, чтоб мертвые с косами стояли, и будет полный комплект.

Во дворе кладбищенской администрации мы отыскали две старых лопаты и минут за сорок выкопали на свободном клочке земли яму. Глубина ямы оказалась меньше положенной, потому что нам надоело копать. С горем пополам, не имея веревок, мы опустили на дно могилы, мигом наполнившееся небесной водой, гроб – казенный ящик из-под снарядов, в котором сиротливо покоилось тело моей бывшей.

— Теперь каждый должен бросить по три горсти земли, — напомнил обычай Фомич. Я поддел кончиком лопаты кашеобразную земляную жижу, и в этот момент начался новый артобстрел.

Он был чудовищной силы! Кресты и надгробия на соседних могилах заходили ходуном, мертвецы взвыли и заскрежетали зубами, Фомич тут же дал деру, а я, едва не наделав в штаны, сиганул в могилу. Я знал, что моя бывшая не выдаст меня и непременно защитит – даже будучи неживым, бездыханным телом. Я упал на крышку гроба, распластался на нем, прикинулся трупом – и в следующий миг меня накрыло взрывной волной.

*3*

Очнулся я оттого, что мою голову, раскалывавшуюся от дикой боли, кто-то гладил. Некто касался моей головы легкими и нежными, как птичье перо, пальцами и что-то невнятно бормотал себе под нос. Когда я наконец разобрал неразборчивое бормотание, то вскрикнул от удивления: «Ты!?» Рядом со мной, жива и невредима, сидела моя бывшая жена. Мы сидели на краю могилы и, свесив в яму ноги, болтали ими и невпопад дрожали. Дождь кончился, в воздухе чувствовался мороз, он затянул льдом лужи и заставил замереть в нелепой позе холмик земли, которой я собирался засыпать могилу. Сверху с мрачного серого неба срывался снег, он становился все гуще, словно торопился засыпать следы недавнего дождя. А был ли дождь, обреченно подумал я. Было ли вообще что-нибудь со мной до этого кладбища? Меня трясло все сильней. Не то от холода, не то от нервного озноба. Я, конечно, чертовски обрадовался, что Елена на самом деле жива, но зачем ей нужно было устраивать этот театр? С фальшивой смертью, с жалкими похоронами и убогой могилой, которую совсем скоро засыплет траурный снег.

— Нет, я не та, за которую ты меня принимаешь, — неожиданно заявила она.

— То есть? – натянуто усмехнулся я, продолжая стучать зубами.

— Я не твоя жена, а ее призрак.

— Очень смешно. Придвинься ко мне ближе, мне холодно, — попросил я. Она не шелохнулась. Тогда я привлек ее к себе, обняв за плечи, но она тут же отстранилась от меня.

— Не веришь? – с этими словами Елена взяла мою правую руку и вдруг проткнула ею свою грудь. В тот момент, когда она это сделала, я подумал, что я умер.

— Видал? – устало, совсем без превосходства спросила Елена, вынимая из себя мою руку.

Некоторое время я сидел молча. Когда оцепенение спало, резюмировал:

— Охренеть!

Немного погодя, окончательно решив смириться с присутствием призрака, я спросил:

— И что я теперь должен с тобой делать?

— Как что? – искренне, словно живая, обиделась она. – Жить! Ты же жил со мной, когда я была обычной женой. Поживешь и с призраком.

Я снова промолчал. Не потому что не знал, что ответить ей на эти слова, а потому что вообще был не в состоянии говорить. Так сильно я замерз.

— Это так и вправду холодно, или ты меня решила заморозить, чертова Франкенштейнша!

— Попрошу меня не оскорблять! – одернула меня женщина-призрак. – Если ты замерз, то чего тянешь время? Похороны не состоялись, это видно даже невооруженным глазом. Поэтому вставай, и мы поедем в центр. Даст Бог, не все кафешки разбомбили и мы найдем тебе горячий кофе.

А ведь дело говорит призрак! Я на радостях вскочил на ноги, зачем-то поднял с земли лопату, попытался воткнуть ее в землю, но инструмент с коротким лязгом отскочил прочь, словно я ударил им о камень. Ого, как земля замерзла! Интересно, сколько я уже торчу на кладбище, наверно, часа два, не меньше, раз погода так кардинально изменилась. Елена потянула меня за руку за собой, и я забыл, о чем думал.

На маршрутке, изрешеченной крупнокалиберными пулями, отчего она сделалась похожей на дуршлаг, мы добрались до центра города. Расплачиваться за проезд не пришлось. За рулем, покачиваясь из стороны в сторону, сидел не то пьяный, не то тоже призрак и отрывистым свистом затыкал дырки в кузове.

— Если кто умеет свистеть, посвистите, — попросил пассажиров водитель. – А то уж больно сквозит.

Я как мог насвистел марш Тореадора из оперы «Кармен» и таким образом заткнул с дюжину пробоин. В центре, куда мы наконец приехали, кафе как корова языком слизала. Или их разбомбили, или вовсе никогда здесь не было – все остались в прежней, потусторонней жизни. Оказалась нетронутой лишь крошечная избушка-кофейня, находившаяся в том же скверике, что и беседка Альтанка, в пятнадцати метрах от оставшегося без крыши и окон торгового центра. От избушки исходил чарующий аромат кофе… Возле окошка, где выдают заказы, топтался Фомич. «Вот так встреча!» — невольно вырвалось у меня. В его руке дымился бумажный стаканчик с каким-то напитком, а на губах блуждала глумливая улыбка, будто он продал душу дьяволу, а теперь обмывал это событие. Увидев Фомича, я поморщился и отвернулся.

— Старик, не серчай, — отхлебнув из стаканчика, сказал Фомич. – У меня это вышло не нарочно. Я даже подумать не успел, как уже сидел в машине и включал зажигание. Ведь это чудо, что нас с тобой не задел ни один осколок…

Я молчал, рассматривая прейскурант, прикрепленный над окошком. Оказывается, здесь, кроме кофе, было еще белое и красное вино на разлив, глинтвейн и кое-какая закуска. Невзирая на мое недвусмысленное, враждебное молчание, Фомич продолжал:

— Видишь ли, старик, трусость – это субстанция героя, готовящего себя к исключительному подвигу.

— Скажи прямо, что ты обосрался, когда начался артобстрел, — не выдержал я.

— А ты нет?! Просто твои чувства в тот момент были притуплены горем.

Я стремительно повернулся в его сторону: он с почти детским восхищением взирал на мою бывшую. Елена смотрела на него тоже не отводя взгляда.

— Я крайне рад за вас, барышня, что вам удалось так легко…

— Отделаться?! – зарычал я и сделал резкий выпад в его сторону.

Фомич оказался наготове: в одной его руке по-прежнему был зажат стакан, а в другой блеснул нож.

— Воскреснуть! – выкрикнул он. – Не каждому дано так легко воскреснуть!

С этими словами Фомич ударил меня ножом, метя в живот.

На долю секунды опередив его намерение, между мной и Фомичом встала она. Рука с ножом прошла Елену насквозь и замерла в сантиметре от меня. От неожиданности Фомич облился из стакана и утратил дар речи. Потом, убирая руку с ножом за спину, заикаясь, спросил:

— Барышня, я вам не навредил?

— Ничуть, — успокоила его Елена. Спросила в свою очередь: — А что вы пили?

— Глинтвейн.

— Да? Мне тоже глинтвейн, — наклонившись к окну, заказала она. Обернувшись ко мне, улыбнулась. – А ты что будешь, дорогой?

Кофе, хотел сказать я, но меня опередило что-то большое и свистящее. За считанные секунды прочертив огненным маркером полнеба, эта штуковина вначале накрыла нас громадной тенью, а потом снесла голову Фомичу.

*4*

Со страшным треском ракета вломилась в избушку и, нашумев внутри, быстро затихла.

Щас рванет, с ужасом подумал я, стараясь не глядеть в сторону, где, лежа навзничь, истекало кровью безголовое тело Фомича. Но бывшая супруга, обиженно скривив губки, пробормотала:

— Что, глинтвейна теперь не будет?

— Не знаю. Сейчас посмотрим, — вмиг посуровев и собравшись с духом, объявил я. Завернув за правый угол избушки, я подошел к двери и потянул ее на себя.

В тесной, не больше десяти квадратных метров, комнатушке пел Джо Дассен, беззаботно зовя нас с собой на Елисейские Поля: «Все, что вашей душе угодно, есть на Елисейских Полях», – стоял сумрак и пахло какой-то дрянью. Людей не было. Я осмотрелся. На стене, противоположной окну, покосившиеся, наполовину обвалившиеся полки с какими-то баночками, коробочками и пакетиками; под полками стол, засыпанный разным съедобным мусором: кофе, сахаром, чаем, специями – видимо, содержимым банок и пакетов; на столе магнитола, нож и штопор; на полу тот же мусор и осколки бутылок, еще несколько бутылок вина, к счастью, целых; слева от стола, у дальней от двери стены, печь. Да-да, небольшая печь, которую топят дровами, углем или опилками. Сверху на печи была установлена плита для приготовления пищи. Плита источала густой, уютный жар. На ней стояла кастрюлька, наполненная темно-бордовой жидкостью. Вокруг кастрюльки с шипением пузырилась и щекотала нос та же жидкость.

Я склонился над варевом, понюхал его.

— Вот твой глинтвейн, — довольно хмыкнув, сказал я.

— А это что?! – испуганно вскрикнула за моей спиной Елена.

Вздрогнув от неожиданности, я обернулся и проследил за ее взглядом. В двух шагах от меня из-под завала, образованного все теми же коробками, банками и вдобавок выпавшими из стены бревнами, выглядывала ракета. На ее корпусе, ближе к заостренному носу, с отчаянной, лихорадочной частотой мигала красная лампочка. Сантиметрах в 10-15 от лампочки из ракеты торчал кусок трубы, из него струилась едва заметная нитка дыма. При виде сигнальной лампочки и дымящейся трубки меня бросило сразу и в жар и в холод.

— Попили глинтвейна… Сейчас точно рванет, — сдавленным голосом пробормотал я.

— Ничего не рванет, — заявила Елена – в этот раз совершенно спокойно.

То, что она стала делать в следующую минуту, сбило меня с толку больше, чем грозящая взорваться ракета, – Елена подошла к ней и стащила с нее бревно.

— Ты что делаешь!? Она же может в любой момент!.. – я чуть не заорал от ужаса.

— Не истери, — холодно осадила меня Елена. – Лучше помоги, — взявшись за второе бревно, она посмотрела на меня, как на несмышленого ребенка. – Разве не видишь, как она умоляет помочь ей?

— Кто умоляет? – окончательно опешил я.

— Ракета, кто ж еще. Погляди, как она на нас жалобно смотрит и подмигивает. Точно раненый зверь… Не хочешь мне помогать, я сама ее освобожу.

У Ленки нервный шок, догадался я. А может, ее контузило. Я даже не заметил, когда это с ней стряслось. Хотя разве призрака может контузить? Хм, с таким призраком, как моя бывшая, что угодно может произойти. Черт бы подрал этот хренов Армагеддон!

За считанные минуты мы разобрали завал вокруг ракеты и освободили ее. Стоило нам это только сделать, как цвет лампочки на ее корпусе изменился с красного на зеленый, а из трубки пошел густой дым. Правда дым вскоре кончился, зато лампочка перестала мигать, загорелась ровным светом.

— Бедненькая, натерпелась, — в который раз пожалела ракету Елена.

Блин, она меня ни разу так не жалела, как этот кусок железа. Следом за Еленой я присел на корточки перед ракетой. Передняя часть ее была заметно деформирована – подобно носу боксера, изогнута вбок. Видно, от удара об избушку, предположил я, а вслух сказал:

— Ты хочешь, чтоб я выправил ей нос?

— Нет, — улыбнулась Елена. Взяв меня за руку, весело произнесла: — Я хочу, чтоб ты угостил меня глинтвейном.

— Запросто! – обрадовался я.

Нашел среди мусора два бумажных стаканчика, разлил в них из кастрюльки напиток и протянул один стаканчик Елене. Вы видели когда-нибудь, как пьет глинтвейн призрак? Нет? Ну, тогда лучше вам этого и не видеть.

Вообще-то все было здорово. Горящие от счастья глаза моей бывшей, ароматный вкусный глинтвейн, снег, падавший сквозь дыру в крыше и таявший в наших стаканчиках… Раздражало только одно – вонь. Тот странный неприятный запах, что встретил меня, когда я вошел сюда.

— Чем же так воняет?

— О чем ты, дорогой?

— Да запах, — я поморщился. – Воняет какой-то тухлятиной.

Елена принюхалась, осмотрелась по сторонам. Потом, поставив стаканчик с недопитым глинтвейном на стол, неожиданно сунулась к ракете. На какой-то миг я даже потерял дар речи, обескураженный ее действиями. Тем временем Елена перевернула ракету на бок и позвала меня:

— Вот.

Я осторожно приблизился.

— Черт! Что за хрень?! – меня едва не вырвало от того, что я увидел.

Часть корпуса ракеты, открывшаяся нашим взглядам, после того как Елена повернула ее, была густо измазана какой-то серой массой, смахивавшей на жидкое тесто. Неизвестное вещество ужасно воняло.

— Твою мать, это же мозги Фомича! – в сердцах воскликнул я. – Ракета снесла ему башку и вышибла все мозги. Никогда не думал, что они так воняют. Хуже дерьма!

— Это не мозг, — оборвала мой словесный поток Елена. Таким тоном оборвала, что мне стало за себя стыдно. Смутившись, я безотчетно потянулся к бывшей жене, но она, словно не желая замечать моего смятения, повторила все тем же твердым и безапелляционным тоном: — Это не мозг!

— А что? Протухшая машинная смазка, которой смазывают ракетный двигатель? – попытался пошутить я. Но Елена не засмеялась и ответила не сразу. Подошла к столу, переставила в магнитоле закончившуюся кассету. Порылась в груде банок, выбрала емкость побольше. Взяла со стола нож и, присев над ракетой, стала соскабливать с нее вонючее тесто и складывать его в банку.

— Это пупки вины, — наконец заговорила Елена.

— Чего? – переспросил я, обалдев и чувствуя, как к горлу подкатывает новая волна тошноты

— Пупки вины. Загляни сюда, — Елена протянула мне банку, но я с отвращением отвернулся. – Смотри сюда, я сказала! – неожиданно властно скомандовала жена. Ее крик возымел на меня действие, и я, подобно загипнотизированному кролику, сделал то, что она велела, – заглянул в банку. В ней лежало с дюжину громадных пупков. У них были рты, которыми они беззвучно шлепали и смердели.

— Ну и вонь! – я зажал нос пальцами.

— Так воняет грех, — не отрывая взгляда от жуткого содержимого банки, сказала Елена. – Вероятно, у того человека было много грехов. Он долго носил их в себе, не раскаиваясь. Потом ракета убила его, и пупки вины вылезли наружу…

— Это мне кажется или я их и вправду вижу? – застонал я.

— Ты их видишь и даже осязаешь их запах.

— Но как они из теста, из месива превратились вот в это все?

— Ты что, никогда «Терминатора» не смотрел?

— Да-да очень похоже, — ответ Елены меня немного развеселил, и я улыбнулся. Пускай натянуто, но улыбнулся. – Только вместо жидкого металла – вонючее дерьмо.

Помолчав, я снова спросил: — Скажи… а у нас есть пупки вины?

— У меня нет, ведь я – призрак, — мотнула головой Елена и, насмешливо прищурившись, посмотрела на меня. – А у тебя, конечно, есть.

— И что… — я задержал дыхание в ожидании ее следующих слов. – Мои пупки вины тоже так ужасно воняют?

— Откуда мне знать, — равнодушно пожала плечами она. – Вначале тебя надо убить, а затем мы узнаем, как пахнут твои пупки.

— Ты добрая, — кисло ухмыльнулся я.

— Я не добрая и не злая. Я – призрак, — в который раз напомнила Елена. Потом подняла с пола банку с чужими пупками вины и выкинула в окно.

— Что ты наделала?! Зачем ты их выбросила?

— Почему тебя это волнует? – удивилась она. – Я не священник и не дьявол, чтоб решать судьбу чьих-то грехов. И тебе, дорогой, этого не дано, — она взяла со стола стаканчик. – Поэтому допивай свой глинтвейн и пошли на свежий воздух. Даже мне, призраку, здесь невмоготу находиться.

Я так обрадовался ее предложению, будто она назвала мне номер счастливого лотерейного билета. За это надо и впрямь выпить!.. Однако не успел я поднести ко рту стакан, как неподалеку раздался резкий хлопок, а вслед за этим избушку тряхануло с такой силой, что земля под ногами качнулась и я облился глинтвейном.

— Твою мать! – выругался я, утираясь рукой. – Что это было?

— Прямое попадание, — невозмутимо ответила Елена.

— Прямое… В кого?

— Ну, к счастью, не в нас. Вероятно, в торговый центр, — она подошла к печи и заглянула в щель между бревнами, сквозь которую в избушку пробивался свет – трассирующий, точно автоматная очередь. – Да, так оно и есть.

— Бежим отсюда! – спохватился я. Мной овладела паника, и я опрометью рванулся к двери. Однако, выскочив наружу, увидел перед собой лишь обезлюдевший зимний сквер: елки да лавки, засыпанные снегом. Откуда ж тогда стреляли? Суматошно покрутил по сторонам головой – вначале налево, потом направо… И вот тут я испугался по-настоящему.

Нацелив на меня ствол, со стороны Альтанки к нам приближался танк.

— О черт! – я малодушно юркнул назад, в избушку, и чуть не упал, налетев на Елену. Она снова сидела на корточках перед ракетой.

— Помоги мне, — попросила Елена.

— Ты думаешь, эта штука еще способна летать? – меня вдруг осенила странная, сумасбродная мысль.

— Уверена в этом, — кивнула жена. Пыхтя, она пыталась что-то отковырять в корпусе ракеты. – Но в ней кончилось топливо, а люк заело. Помоги, — опять попросила она.

Я взял нож, которым она соскабливала с ракеты пупки вины, и попытался поддеть им то, что Елена назвала люком. Мне удалось это сделать, и в корпусе ракеты открылась небольшая, размером с книгу, прямоугольная крышка, за которой обнаружилась ниша. Кроме угольной пыли, в нише ничего больше не было.

— Это – топка. Сюда загружается ракетное топливо, — пояснила Елена. – Ее надо чем-то заполнить.

— Чем?

— Погляди в печи. Может, там что-то есть.

Стараясь ничему больше не удивляться, я открыл в печи дверцу – камера сгорания топлива на треть была заполнена.

— Здесь только дрова, — разочарованно сообщил я.

— Неси их сюда, — потребовала Елена.

— Дрова?

— Скорей давай! Или ты хочешь, чтоб танк нас опередил?

Я схватил в охапку дрова, Елена с неожиданной сноровкой принялась откалывать от них ножом щепу и запихивать в топку ракеты. Набив топку до отказа, Елена захлопнула люк. Затем пошурудила ножом в маленьком отверстии, расположенном сразу под топкой. Отверстие с внешней стороны было закрыто горизонтальной решеткой, створки которой могли открываться и закрываться. Сюда поступает воздух, который поддерживает в топке горение, догадался я.

— Теперь открой дверь, — прервала мои мысли Елена, — и прицелься ракетой в танк!

— Так она же кривая!

— Ничего, зато боевая! Наведешь ракету немного левее танка, с расчетом, что она сделает дугу, но в цель все-таки попадет, – и нажмешь вот эту кнопку, — Елена показала на едва заметную кнопочку, расположенную рядом с сигнальной лампочкой.

Я поступил в точности, так как велела моя бывшая – вынес на крыльцо ракету, прикинув в уме траекторию ее полета, навел ее немного левей танка, который был уже метрах в двадцати от избушки, и нажал кнопку.

Я не успел уследить, как ракета, работавшая на обычных сосновых дровах, сорвалась с места, за считанные секунды достигла танка, снесла ему башню, как перед этим голову непутевому Фомичу, и так же стремительно вернулась. Ракета упала в снег возле моих ног, миролюбиво попыхивая дымком из трубы и подмигивая зеленым глазом, словно преданный пес.

— Да это же не ракета, а бумеранг! – ахнул я от изумления.

— Правда, чудо? – раздался за моей спиной довольный голос Елены.

— Еще какое! – поспешно согласился я, чувствуя, как во мне начинает что-то приятно печь, разгораться и требовать немедленного выхода, словно я сам превращаюсь в ракету… Обернувшись, я встретился глазами с Еленой. Она сияла от счастья. – Мы с этим чудом таких дел наворотим!

И наворотили.

*5*

Мы объявили себя зондеркомандой и стали мотаться втроем по всему городу, настигая врага в самых неожиданных для него местах: в штабе, казарме, на плацу, на блок-постах, в ангарах с бронетехникой, в бане и даже в борделе. Сначала мы действовали вслепую, потом Елена надоумила меня создать в социальных сетях группу, которая немедленно обросла сторонниками и врагами. Друзей было больше. Они спешили сообщить нам координаты дислокации вражеских подразделений, и мы старались не разочаровать наших сторонников. Мы воевали на совесть.

Даже если враги были предупреждены или читали сообщения в нашей группе и успевали сняться с места до нашего прихода, никому из них не удалось спастись. Конечно, заслуга в этом была моей бывшей жены и кривой, как боксерский нос, ракеты. Елена умудрялась видеть не только сквозь ночной мрак и бетонные стены, но и сквозь время. Она была призраком, презревшим все известные мне преграды – пространство и время. Благодаря этой ее удивительной способности мы знали наперед, куда направится неприятель, и устраивали ему в том месте засаду.

Ракета-бумеранг всегда точно и наверняка поражала цель, возвращаясь к нам с трофеями, которые я ненавидел сильней всего на свете – со смердящими чужими пупками вины, Всякий раз, готовясь к новой атакой, мне приходилось очищать от них нашу боевую подругу. «Ракета – это тот же архангел, — не уставала повторять мне Елена. – А раз так, то для того чтоб поддерживать ее воинственную святость, мы обязаны держать ракету в чистоте. Негоже ей быть помеченной чужими грехами. Как воин перед боем надевает белую рубаху, так и ракета должна облачаться в первозданную, целомудренную чистоту».

Стиснув зубы и морщась от зловония, которое издавали чужие грехи, я терпел – терпел и покорно очищал ракету от гребаных пупков вины. Регулярно вычищал и топку с зольником и даже протирал их влажной тряпкой. А потом вновь и вновь мы бросались в бой… Наша партизанская война объединяла, сплачивала и одновременно разъединяла нас с Еленой. Мы превратились в убийц и перестали ощущать себя мужчиной и женщиной. Мы говорили друг другу и врагу, перед тем как расправиться с ним: «Мы – народные мстители!» – и боялись прикоснуться друг к другу. Когда я, забывшись, нет-нет да бросал на Елену взгляд, просаленный былой, давно не испытанной похотью, она неизменно отводила в сторону усталый взгляд и бормотала что-то вроде этого: «Я давно не мылась, мне неловко» или «Прости, но у меня месячные». Меня подмывало спросить, какого цвета ее кровь и есть ли кровь у нее вообще, ведь она – призрак, но вместо этого я прижимал ее голову к груди и молча гладил ей волосы. Елена знала, что я ей не верю, но продолжала мне отказывать.

Мы приноровились ночевать в избушке – единственном в окрестностях строении, устоявшем после обстрелов орудиями залпового огня. Торговый центр неподалеку превратился в дымящиеся руины, а бревенчатая избушка, в которой до войны продавали кофе и горячую выпечку, чудом держалась. Мы нашли посреди улицы диван (видно, его выбросило взрывной волной из окна какой-нибудь квартиры), оторвали от него прожженную осколками спинку, а то, что осталось, приволокли в избушку. Елена навела внутри порядок, я помогал – поставил на место выпавшие из стены бревна и вынес мусор. В избушке оказался запас кофе, чая, сахара, нескольких сортов вина, печенья и была печь, которая нас согревала и кормила. Дров и угля тоже было вдоволь – их с лихвой хватало, чтоб поддерживать огонь в печи и обеспечивать ракету топливом. Кроме Джо Дассена, нашлись еще несколько кассет: Eagles, Deep Purple, Nazareth и Beatles… Словом, у нас было все для бичевой жизни, не было только любви.

Как-то в нашей группе в одной из социальных сетей кто-то оставил следующее сообщение: «Сегодня в 10** вечера в баре «Полонез» соберутся террики. Мочи гадов!» Переглянувшись с Еленой, мы стали собираться в рейд. Я почистил в ракете топливную камеру и дымоход, насыпал угля и, шепнув в зеленый глаз ракеты заклинание, которое сам и придумал, погрузил бумеранг в большую спортивную сумку, найденную в тот же день, что и диван. Елена сварила на дорожку кофе, накрасила губы – верхнюю в синий цвет, а нижнюю – в желтый, – и мы отправились на задание.

За десять минут до срока, указанного в сообщении, мы прибыли в «Полонез». За стойкой вместо Герца, владельца бара, хозяйничал худой долговязый парень, отбрасывавший вокруг себя три разноцветных тени. Чтоб его тени нас не доставали, мы решили сесть подальше от стойки и направились в небольшой закуток, находившийся в дальнем углу бара. Там стоял стол, за которым я любил сидеть с друзьями – Диком и Михаилом. Но на столе красовалась табличка «Заказан». Какого черта мы сюда приперлись! Я вдруг разнервничался и, предчувствуя неладное, стал оглядываться по сторонам. Елена крепко взяла меня за руку и потянула к столу, находившемуся рядом. Я нехотя сел и тут же потушил лампу, стоявшую на столе. Нас окутал полумрак, сделал нас невидимыми для остальных посетителей, зато их мы видели так же отчетливо, как мишени, в которые не привыкли промахиваться.

В баре ушивался подозрительный сброд, походивший больше на гопников и шпану, чем на террористов, с которыми мы привыкли иметь дело. Наверное, нас кто-то развел, разозлившись, решил я и хотел было увести Елену из бара, как вдруг дверь отворилась и внутрь вошли Дик с Михаилом. Точно ложная тревога! Неизвестно, чему я больше обрадовался в тот момент – тому, что тревога оказалась ложной и в баре не было боевиков, или встрече с закадычными друзьями.

— Вот так сюрприз! – радостно усмехнулся я и, вмиг ожив и успокоившись, поглядел на Елену. Но она не разделила моего веселья и, даже наоборот, заметно помрачнела. Она всегда ревновала меня к моим друзьям.

Как бы там ни было, я вскочил из-за стола и кинулся навстречу друзьям.

— Михаил! Дик! – крикнул я… и тут же осекся, увидев на их рукавах ненавистные шевроны с буквами «РОА». Не меньше чем с полсотни наемников с такими же шевронами мы уничтожили с Еленой при помощи нашей кривоносой ракеты…

— Что еще за тупой маскарад? – не поздоровавшись, набросился я на друзей. – На хрена вы напялили это говно?

— Эй, парень, осторожней на поворотах! – осадил меня Дик.

Михаил встал между нами.

— Брось, Дик, не сейчас, — спокойно произнес он. Повернувшись ко мне, спросил с ухмылкой: — Все геройствуешь?

Я промолчал, Дик продолжал злиться, а Михаил миролюбиво предложил: — Давайте выпьем, что ли.

— Я не один.

— Неужели Юти?

— Нет.

Я не увидел, а скорее, почувствовал спиной, как к нам в круг света из темного закутка шагнула Елена.

— А-а, это ты, — враждебно отреагировал на ее появление Дик.

Михаил вновь принялся его урезонивать:

— Ну ладно, ладно.

Мы молча выпили втроем, Елена даже не притронулась к своему стакану. Я скривился, вытирая рукой рот.

— Это не виски, а ослиная моча. Мы такую дрянь никогда не заказывали, — я смерил друзей настороженным взглядом. – Парни, может, кто-нибудь скажет, что за авантюру вы затеяли?

Дик с Михаилом продолжали угрюмо молчать. Дик плеснул еще виски себе и Михаилу, и они снова выпили. На этот раз вдвоем.

— У вас что, от меня военная тайна? Или вы собираетесь сдать меня своим командирам?

— Ваши люди взорвали троллейбус и расстреляли остановку! – снова ополчился на меня Дик. – Вы – убийцы детей! Вы лишили крова и будущего десятки тысяч людей!..

Он так яростно брызгал слюной мне в лицо, что я был вынужден почти на полметра отодвинуться от стола.

— Что, правда глаза колет?! – закричал Дик, а Михаил зажал ему рот рукой.

Наклонившись ко мне, Елена едва слышно шепнула: — Держись! Я сейчас.

Она пошла к стойке и заказала четыре коктейля. Я услышал ее снисходительно-насмешливый голос – она обращалась к бармену:

— Нет, не так. Лед должен быть расколот крупными кусками. Дайте мне нож, я расколю сама.

Раздался треск льда.

— Словно кости ломают, — потухшим голосом произнес Михаил. А Дик промычал с таким воющим отчаянием, будто это ему сейчас ломали кости.

— Парни, что с вами происходит? – не выдержал я. – Ведь мы были друзьями, мы – из одного мира!

— Нет и уже никогда больше не будет этого прежнего мира, — чеканя каждое слово, внезапно объявил Дик. Он больше не истерил и не требовал от меня правды. Михаил же, печально улыбнувшись, тихо пропел: «Этот мир придуман не нами, этот мир придуман не мной».

Тут вернулась с подносом Елена. На подносе стояли четыре стакана с коктейлями и лежал нож для колки льда. Не замечая коктейлей, мы втроем уставились на нож. Пауза длилась секунд десять, не больше. Не замечая наших подавленных взглядов, Елена схватила с подноса нож и двумя выверенными ударами всадила его вначале в Дика, а потом в Михаила. Ни один мускул не дрогнул на их лицах. Они поднялись из-за стола и ни слова не говоря отошли в сторону. Чуть погодя и вовсе покинули бар.

Потрясенный происшедшим, я несколько минут тупо разглядывал нож, лежавший на столе. На ноже не было ни капли крови.

— Что это было? – наконец спросил я охрипшим голосом.

— Призраки, — как ни в чем не бывало потягивая коктейль из стакана Дика (свой она уже выпила), сказала Елена. – Те, кого ты принял за друзей, оказались призраками.

— Нас развели.

— Еще как! Мы клюнули на пустяк. Пока ты разбирался с призраками, пытаясь найти правду в их словах и отстоять свою честь, где-то рядом шел настоящий бой.

— Пора выйти отсюда и наверстать упущенное! – вскинув взгляд на Елену, решительно объявил я.

*6*

Мы так и сделали – вскоре покинули бар. Отойдя от него шагов на сорок, я остановился и запустил в него бумеранг.

— Не фиг подсовывать мне паршивое виски!

Ракета протаранила вход «Полонеза», прошила бар, который я так любил, насквозь и, видимо, пробив заднюю стену, вернулась к моим ногам. От хвоста до носа, словно моллюсками, она была густо облеплена пупками вины. Даже не подумав их счистить, я запихнул ракету в спортивную сумку и наглухо застегнул молнию.

На душе и во рту было одинаково гадко.

По обыкновению мы заночевали в избушке на нашем походном диване. Я был настолько зол и возбужден случившимся, этими шутами призраками, ужасным ножом для колки льда и новой порцией чужих грехов, что, решив не дожидаться, когда остыну и успокоюсь, взял Елену. Она не противилась. Даже напротив – быстро перехватила инициативу в свои руки, точнее – в свои гениталии, и принялась скакать на мне, как заправский жокей. Мы сломали диван, перевернули вверх дном оставшуюся нетронутой ракетой половину избушки, допили вино, опрыскали мочой все четыре угла дома – но я так и не смог кончить. И это неудивительно. Вы видели где-нибудь мужика, который кончил бы во влагалище более нереальное, более призрачное, чем та война, которую нам с Еленой пришлось пройти?

Потом мы курили, прикурив от бешеных искр, вылетавших из топки ужасно обрадовавшейся за нас ракеты… Потом снова занимались любовью. Курили и выпили последнюю бутылку вина, закатившуюся под упавшие с неба звезды. Потом опять трахались, разбили в экстазе старенькую магнитолу – и дружно вырубились. Забылись крепким, целомудренным сном…

Уже под утро меня разбудил отчаянный, какой-то особенно безутешный крик Елены. Он доносился откуда-то снаружи. Опять танки, мелькнула у меня мысль. Схватив под мышку ракету, я выскочил на крыльцо – и оцепенел. То, что я увидел, было хуже танков.

— Мразь!

Со всех сторон избушку окружили мерзкие создания. Чавкая, сопя и похрюкивая, они сжимали кольцо вокруг нас.

— Это то, о чем я подумал? – стараясь справиться с волнением, пробормотал я.

— Пупки вины, — кивнула Елена. Она вся дрожала – не то от студеного утреннего ветра, не то от неотвратимого конца. Я обнял ее за плечи.

— Чего им от нас надо?

— Наши пупки, — она сбросила с плеча мою руку. – Мы по уши в крови, дорогой. Как люди качают мышцы, мы накачали с тобой грехи. Наши пупки вины имеют теперь гипертрофированные размеры. Не чета этим, — Елена плюнула в сторону копошащихся монстров. – Наши пупки вины притягивают к себе остальные, как большой грех притягивает к себе малые грехи.

— Что же нам делать?

Она посмотрела на меня пристально, испытующе.

— Твой грех все равно меньше моего. Поэтому ты пробьешься с ракетой сквозь гущу этих зомби. А когда они кинутся на меня, запустишь в меня ракету.

Легко сказать, пробиться сквозь этих гадов. Я с сомнением поглядел на орду пупков, неумолимо надвигавшуюся на нас.

— На вот, — Елена протянула мне пистолет. – Забрала у одного убитого террика. Больше тебе ничем не могу помочь.

Я тут же принялся палить по монстрам – напрасно. Казалось, пули вязли и исчезали в их гадких телах. Тьфу! Тогда, вскинув ракету наперевес и вопя что есть мочи: «Пошли на хер, суки!» – я кинулся в их гущу. Кто-то прилип к моим ногам, кусал меня и пил мою оставшуюся совесть – я старался не останавливаться, бежал как оголтелый. Бежал сломя голову, покуда не прорвался сквозь мерзкую блокаду.

Отбежав на несколько шагов, я опустил ракету на снег, нацелил ее на избушку, по обыкновению сместив кривой нос на несколько градусов влево… и замер в задумчивости. Я посмотрел туда, где должна была стоять Елена, но ничего не увидел. Одержимая, смердящая куча монстров, казалось, застлала весь белый свет.

Кое-как мне удалось пробиться назад. Пупки, жадно чавкая, вовсю наседали на Елену. Я раскидал их прочь.

— Идиот!! – заорала она на меня. – Как ты посмел вернуться?! У нас был шанс разделаться с грехом одним махом, а ты смалодушничал…

Поцелуем я заставил ее замолчать. Потом обнял – крепко-крепко. Снова поцеловал. И только после этого признался:

— Я поставил ракету на таймер, как фотоаппарат. Давай ей скажем: «Чи-из».

От собственной шутки мне стало смешно. Засмеялась и она.

— Чиз! Сейчас вылетит птичка!

В первый момент монстры замерли, словно озадаченные нашим поведением, а потом с новой, невиданной прытью кинулись на нас. В тот же миг какая-то вспышка сверкнула поодаль, да так яростно, так мощно, что вначале ослепила нас, а затем вернула в привычную явь…

 

Утро. Голые, мы лежали в одной постели в Еленином доме. Она гладила мой член. Отчего-то у него была форма кривоносой ракеты. Или мне это показалось спросонья… Наконец наступила эрекция, и наваждение прошло.

— Ну и сон же мне приснился, — усмехнулся я. Но Елена ничего не сказала в ответ. Бросив ласкать мой член, она села на меня сверху. Тогда я, окончательно проснувшись, спросил: — Ты сваришь кофе?

— Потом… Сначала это.

И она впустила в себя мою ракету.

 

февраль-март 2015