— «…Это не похоже на новую модификацию гриппа. Возможно, это – результат применения одного из не объявленных до сих пор видов химического, бактериологического или нервнопаралитического оружия. Кто знает… Симптомы болезни (назовем для простоты это явление «болезнью») у всех, кто ею заразился, одинаковы: человеку начинает казаться, что он…»
— Выключи это чертово радио, я не могу его больше слушать! – Дик саданул кулаком по столу, едва не разбив вдребезги мой смартфон, на котором я слушал радио. В баре в ту минуту, кроме нас, сидело еще человек десять, не больше; телевизор, висевший над стойкой, работал без звука, оттого, наверное, удар Дика застал всех врасплох.
— Хорошо, хорошо, я выключу, — вздрогнув, я инстинктивно придвинул к себе смартфон. – Но ты, пожалуйста, успокойся.
— Я спокоен… Что там, в городе?
— Ничего хорошего! – резко ответил я, будто Дик был в чем-то виноват или я хотел его приструнить за то, что он чуть не сломал мой телефон. – Нам всем конец! Вода продолжает прибывать, как в дни библейского потопа…
— Вода? Ко всем неприятностям нам грозит еще и наводнение?!
— А ты что, разучился видеть? В нижней части города вода уже по щиколотку, а кое-где и по колено; она постоянно прибывает, и еще немного, и транспорт встанет, а потом начнется катастрофа: вода начнет затапливать дома и общественные здания, люди из нижних районов кинутся спасаться наверх, в центр… Но где гарантия, что вода не затопит и центр города?
— Ты говоришь жуткие вещи, — зажмурившись на мгновенье, Дик покрутил головой. – Но хоть убей меня, я и близко не видел в городе никакой воды. Вот ветер – это да! Настоящий ураган! Такого бешеного ветра я не припомню на своем веку. Ты видел, как он повалил, будто костяшки домино, билборды на центральном проспекте? А на окраине посносил десятки крыш с частных домов! Вот он подтвердит, — Дик повернулся к Михаилу. – Ты говорил, что сегодня изъездил город вдоль и поперек. Расскажи, что натворил ураган.
— Нет, ничего такого, о чем ты говоришь, я не видел, — угрюмо покачал головой Михаил. – Но я видел другое, еще более ужасное. Как люди пачками сгорали в жутком огне. Он возник словно из ниоткуда и гигантским огненным шаром прокатился по городу. Огонь пытались тушить, а он, словно в насмешку над нами, стал делиться и множиться. И вот уже тысяча огненных шаров понеслась по улицам, выжигая все на своем пути… Как я спасся, до сих пор диву даюсь.
— Парни, стоп! – вдруг скомандовал я. – Сожмите плотно веки, как учил нас, Док! Может, это нам хоть на миг поможет избавиться от наших кошмаров!
— Ну разве что на миг, — вздохнув, Михаил послушно сомкнул веки. Я последовал за ним. Сидя с закрытыми глазами, услышал, как Дик меня спрашивает:
— Неужели нам конец?
— Не только нам. Посмотри вокруг: все повально охвачены ужасом перед какими-то фантастическими, глобальными катастрофами. Моя Юти, к примеру, сутки напролет пытается спрятаться от гигантского метеорита, который вот-вот упадет на землю.
— А моя Мари ходит то покачиваясь из стороны в сторону, как утка, то прыгая с места на место. Говорит, что только так можно спастись от землетрясения, которое без конца трясет наш город. Я пытаюсь объяснить жене, что она не от того спасается, что одна половина города сгорела дотла, что скоро пожар охватит наши районы, но Мари и слушать ничего не хочет.
— Не станет она тебя слушать, — нетерпеливо фыркнул Дик. – Как мы тебя.
— А если мы и попытаемся тебя понять, как сейчас, то все равно не поймем. Как тебе не дано понять меня и Дика, так и мы бессильны залезть в твою голову, — не открывая глаз, сказал я. – Ведь у каждого катастрофа своя. У нас у каждого в голове черт-те что творится! У одного наводнение, у другого ураган, у третьего пожар, у четвертого землетрясение – и так у всех без исключения. Рано или поздно один из нас утонет в собственном страхе, другого унесет смерч, который крутится лишь в его голове, третьего испепелит персональный воображаемый огонь…
— Что все это значит, мужики? – не выдержав, перебил меня Дик.
— Кто ж тебе скажет, — буркнул Михаил. – А может, и скажет, когда ты уже будешь умирать.
— Типун тебе! – было слышно, как Дик сплюнул.
— Новое оружие, — все так же с закрытыми глазами произнес я.
— Что?
— Говорю: нас обработали новым оружием. Без пороха, тротила и ядерного заряда. Но эффект какой! Просто-напросто внушили нам смерть, как раньше внушали страх и покорность.
— Черт! Я не хочу вот так… Неужели нет никакого выхода?
— Есть, конечно. Пойло, — нервно хохотнул Михаил. – Ради него мы здесь, ради пойла.
— Верно, — поддержал я друга, вслепую водя по столу указательным пальцем правой руки. – Пьяный мозг, говорил Док, не такой впечатлительный и восприимчивый к этой заразе, которая рождает в наших головах образы разбушевавшихся стихий.
— Довольно умничать! – раздался вдруг голос Дика. Он говорил на удивление спокойно и твердо. Похоже, Дик принял какое-то решение. А вот и оно: — Герц, бутылку виски! Нет, давай сразу две.
Упоминание Диком виски подействовала на меня отрезвляюще, и я тут же открыл глаза – одновременно с Михаилом.
— Кстати, вы заметили, Герца еще не коснулась эта эпидемия? – спросил я, когда хозяин бара скрылся за стойкой, побежав выполнять наш заказ.
— Разве? – повел бровью Михаил. – Надо будет спросить его об этом.
Герц, хозяин бара «Полонез», поставил на наш стол две бутылки виски и три стакана. Михаил порывался было заговорить с ним, но Дик сделал знак, чтобы Михаил молчал. Отойдя от нас шага на три-четыре, Герц стал от чего-то неистово отмахиваться и бешено вертеть головой.
— Зузу, опять они! – заверещал он не своим голосом и едва не опрокинул стоявший на его пути стол.
— Герц, что с тобой? – сочувственно спросил Михаил.
— Как что?! – завизжал с новой силой хозяин бара. – Вы ослепли, парни? Летучие мыши! Они повсюду!
Он ударил себя по левому плечу, сделал несколько шагов назад и, протянув мне правую руку, разжал пальцы перед самым моим носом.
— Видал, какие кровососы?
Я невольно отпрянул, но его ладонь, разумеется, была пуста. Он снова взвился на месте, будто его и впрямь кто укусил, и стал, как одержимый, носиться по бару.
— Зузу! Ну где ж ты запропастилась?
— Бедняга, у этого парня свой глюк, — поморщившись, как от зубной боли, тут же установил диагноз Герцу Дик.
— Да-а, даже не знаю, что хуже, – мой потоп или его мыши, — без тени иронии заметил я.
— Тише! – неожиданно одернул меня Дик. – Глядите – Зузу!
— А с ней-то что? – удивленно пробормотал Михаил, уставившись в одну точку.
Этой точкой была Зузу.
Девушка, легкая, тонкая и при этом не обделенная формами, выбежала из-за стойки и замерла на полпути к нашему столику. Стиснув голову ладонями, она истошно закричала:
— Герц, моя скрипка!
— Сумасшедший дом, — простонал Михаил. – Как больно смотреть на близких людей, которые погибают на твоих глазах.
— Герц, что с Зузу? – спросил я.
— Потом, — обреченно махнул он и скрылся на кухне. Но вскоре выбежал оттуда с футляром, обитым черным бархатом. Зузу, закатив глаза, с белыми губами, на которых выступила пена, жадно схватила футляр, нет, выбила его из рук Герца, на лету выдернула из бархатного ложа, словно из крошечного гробика, скрипку и с болезненной торопливостью, точно наркоман, прижала остов инструмента к шее… Да так и замерла со скрипкой, жалкая в своей неловкости и беспомощности.
— Я не могу на это смотреть, — снова застонал Михаил, но Дик тотчас толкнул его в бок. – Тише ты! Зузу умирает от музыки.
Боже, как он смог догадаться?
Герц, услышав слова Дика, посмотрел в его сторону глазами верного пса.
— Она страдает от оглушительной, невыносимой музыки, — чуть виноватым тоном добавил он. – Зузу говорит, что музыка преследует ее повсюду, но я подозреваю, что она звучит лишь в ее хорошенькой головке.
— Зачем же ты ее мучаешь? – спросил я, хотя знал ответ наперед.
— Напротив, — кротко улыбнулся Герц. – Раньше она спасала меня, отгоняла прочь проклятых мышей криком. А кричит она невыносимо жутко, как раненый хищный зверь… — Герц осторожно присел на краешек стула, стоявшего между мной и Диком. – А сегодня я стал наводить в баре порядок. Как перед отпуском или смертью. Впрочем, почему как? Ведь так долго не может продолжаться: у меня мыши, у Зузу – ужасная музыка. Этот кошмар нас непременно убьет, вот увидите!
— Так откуда все-таки взялась скрипка? – напомнил я.
— Я нашел ее среди вещей Зузу. Она, признаюсь, не большая аккуратистка и чистюля, у нее всегда все раскидано, поэтому не мудрено, что я ненароком наткнулся на ее вещи… Но эта скрипка, — у Герца заметно задрожал голос. – Она очень памятна мне. Ведь я познакомился с Зузу благодаря ее скрипке. Четыре года тому назад Зузу играла на каком-то концерте. Это было так возвышенно, что я дождался, когда она выйдет из театра, и набился ей в провожатые… С той поры мы с Зузу вместе.
— Душещипательная история, — усмехнулся Дик. Потом спросил: — Ты думаешь, Зузу не будет больше кричать?
— Да, я надеюсь, что она изольет свою боль в музыке.
— Но тогда твои мыши… Они больше не покинут тебя, — осторожно предположил я.
— Черт с ними! – с веселой горячностью чертыхнулся Герц. – К ним я уже привык. А вот смотреть, как мучается Зузу, привыкнуть никак не могу.
— И не привыкнешь, — вздохнул Дик и отвернулся.
Зузу наконец заиграла – отпустила смычок и пальцы в неведомый полет. Это было что-то неземное, необыкновенно печальное и одновременно простое. В чем мы нуждаемся каждый миг, но что прекрасно существует и без нас. Как воздух, например.
Играла ли Зузу на самом деле? Кто знает… Но то, что случилось с нами в следующую минуту, мы до сих пор считаем коллективным наваждением, сном наяву…
Стоило зазвучать первым скрипичным аккордам, как над головой Дика поднялся смерч, а над головой Михаила вспыхнул огонь.
— Керуак, на тебя падает водопад! – услышал я изумленный голос Дика, но не успел ничего предпринять. Нас опередили стихии – они смешались в лишь им понятной борьбе: огонь осушил воду, а вода погасила огонь, но в то же мгновенье исчезла сама, испарившись или выпав невидимым дождем; летучие мыши взбили из смерча кокон и сгинули в нем, но ветер раскидал прочь мышей и сам тут же куда-то подевался, будто его унесли с собой на крыльях неугомонные мыши…
Наши страхи, столько времени преследовавшие нас, покончили друг с дружкой, и мы почти одновременно вздохнули с облегчением.
— Вот так случай! – рассмеявшись, воскликнул Дик.
Может, он и прав: случай заронил в наших головах страхи перед разными стихиями и напастями, случай же избавил нас от этих страхов.
Но, может быть, своим дивным спасением мы были обязаны полонезу, торжественному и волнующему, который играла Зузу. Ее музыка выманила из нашего сознания жуткие фантазии, и они, оказавшись разоблаченными, мигом утратили силу. Я хотел было поделиться этой мыслью с друзьями, но Зузу вдруг закончила играть. Она сказала:
— Как тихо!
ноябрь 2014