*1*

Я вернулся домой, с ног до головы перепачканный в грязи, промокший под ледяным дождем, с шишкой на лбу и разбитым носом, под которым мерзкими черными сталактитами запеклась кровь, и в дурном расположении духа. На вопрос Юти: «Что стряслось? Я звонила тебе раз сто!» ответил неохотно, даже зло: «Я потерял телефон. И вообще не до тебя сейчас». Оставив попытки разговорить и выведать у меня, куда на этот раз я вляпался, Юти стащила с меня куртку и брюки, бросила их в стиральную машину, а меня срочно отправила принимать горячую ванну.

Вытянув блаженно ноги и отдавшись горячей воде, я сознательно решил прокрутить в памяти те странные, нелепые эпизоды, что случились со мной два часа назад. Вспомнить, чтобы больше к ним не возвращаться…

Я возвращался в город из поселка Ч., куда отвозил клиента. Зима в этом году стояла гнилая, теплая, снег неожиданно сошел еще в феврале, предательски обнажив землю и траву, принявшую выкрутасы природы за раннюю весну и оттого вмиг позеленевшую. Март проскочил такой же беспросветный, невзрачный и без явных признаков времени года. Наконец, наступил апрель, студеный и зябкий по-зимнему… С утра лил дождь, под дождем я отвозил клиента в Ч., теперь под дождем возвращался. Дорога была негодной, ехал осторожно, хотя очень хотелось примчаться в город, послать все к чертовой матери и засесть с друзьями в теплом, сухом «Полонезе» или залезть в горячую ванну, как сейчас.

Я шел по трассе километров под восемьдесят, не больше. Было пасмурно, небо до горизонта было затянуто унылыми серыми тучами. Лишь черная земля полей, проносившихся навстречу, да зеленая поросль на них радовали глаз. Иногда поля или узкие участки земли, отделенные от полей шеренгами голых черных деревьев, куда-то проваливались – в этих местах было полно рвов и канав. В одном из таких рвов я увидел автомобиль.

По инерции, пока соображал, я проехал с десяток метров, затем вернулся и заглушил мотор. Я спустился в кювет. «Опель» уткнулся капотом в мутную жижу, вокруг него, как вокруг кладбищенского памятника, были рассыпаны бумажные цветы; в двух метрах от автомобиля, лежа на животе и не подавая признаков жизни, замер мужчина. Шапка с его головы слетела прочь, он был длинноволос, лохмат, волосы на его затылке сбились и слиплись. Он был жив. Мне удалось довольно быстро привести его в чувство. Выяснилось, что незнакомец в стельку пьян. Вздохнув, я затолкал мужика в его автомобиль, доверху набитый коробками с бумажными цветами, и поднялся к своей машине. Нашел в багажнике буксировочный трос, привязал его к крюку и, взявшись за другой конец троса, спустился к «Опелю». Там этот странный тип на меня и напал. Пока я готовился вытащить из кювета его машину, он незаметно из нее выбрался и, вооружившись какой-то палкой, накинулся на меня. К счастью, он промахнулся. Потом мы, сцепившись, упали вдвоем в грязь и стали, как одержимые, кататься по ней: то он, то я оказывался сверху. Мужик был тяжелей и сильней, спасло меня, вероятно, лишь то, что он был здорово пьян.

Несколько раз назидания ради я ткнул его мордой в грязь и бросил так. Мне показалось, что это пошло ему на пользу: он успокоился и вроде даже захрапел.

Я вышел победителем в той дурацкой схватке, но чувствовал себя скверно. Болел подбитый нос, я был весь в грязи и еще в какой-то дряни… Но «Опель» того придурка я все-таки вытянул из кювета. Не знаю, зачем. Наверно, потому что мне хотелось довести до конца начатое дело. Что я, зря привязал к своей машине буксировочный трос?

Перед тем как ехать дальше, я на всякий случай занес номер «Опеля» в свой блокнот, который всегда носил в куртке. У Дика в полиции или ГАИ были какие-то знакомые, может, они по номеру пробьют этого идиота. На черта ему столько бумажных цветов?

Уже на подъезде к городу я вдруг вспомнил, что не позвонил Юти, как обещал (у нас с ней есть давняя договоренность, что я звоню ей всякий раз, когда возвращаюсь с маршрута). Я порылся по карманам, заглянул в бардачок, но телефона нигде не нашел. Видно, выронил его во время драки. Только этого мне еще не хватало!

Расстроившись и чертовски устав, я и словом не обмолвился Юти о своих «подвигах». Не только потому, что совсем не хотелось рассказывать ей про случайную, напрасную драку и потерянный телефон. Просто в скором времени произошло нечто, что мигом вытеснило из головы неприятные воспоминания о недавнем приключении.

Согревшись и успокоившись, я вылез из ванны и тут обнаружил, что пол затоплен. Откуда-то набежала масса воды, она стояла чуть ли не два сантиметра от пола.

— Ух, ты! Юти, принеси ведро и тряпку!

Она принесла ведро. Отворив дверь в ванную, в изумлении воскликнула:

— Чего это ты тут натворил?

— Ничего. Просто лежал в ванне.

Я принялся вычерпывать с пола воду, заглянул под ванну, чтобы найти причину потопа, который ненароком устроил. Я быстро обнаружил место на сливном патрубке, откуда заметной струйкой сочилась вода. Но эта находка была ничто в сравнении с тем, что я увидел в стене под ванной. Там была дыра. Да-да, самая обычная дыра, откуда сквозило (интересно, как я не почувствовал сквозняк раньше?), а из дыры торчали сосульки.

— Черт, а это еще что за фигня?! – невольно выругался я, уставившись на таинственные сталактиты – такие же мерзкие, как засохшая под моим носом кровь, которую я только что смыл.

Поначалу я принял их за клыки и уже чуть погодя за сосульки. Они были покрыты черной слизью. Казалось, слизь едва заметно вздрагивала и шевелилась. От жуткого вида сосулек меня всего передернуло.

— Юти, дай перчатки! И принеси какие-нибудь ненужные тряпки.

— Боже, что еще стряслось?

— Не поверишь. У нас под ванной дыра в стене, а мы и не знали. Не представляешь, как из нее дует.

— Погоди, какая еще дыра?

— Тебе нужно объяснять, какие бывают дыры? – разозлился я. Мне предстояло отбивать жуткие сталактиты, и я заранее начал нервничать.

Наша квартира была угловой; комната поменьше и ванная с туалетом находились в той части квартиры, которая выходила на улицу. Но не просто выходила, а буквально упиралась в стену соседнего дома: зазор между двумя домами был сантиметров 15-20, не больше. Поэтому разглядеть с улицы, какие дефекты есть на нашей стене – дыры или еще что-нибудь – не предоставлялось никакой возможности. А дом хоть и не был особенно старым, но, видно, построен был спустя рукава.

— Ты меня не разыгрываешь? Там точно дыра? – недоверчиво спросила Юти.

— Мне что, больше делать нечего? Не веришь, сама загляни. Обыкновенная дыра. А в ней растут ужасные сосульки.

— Слушай, тебя никто не ударил по голове? Какие еще сосульки? Что ты несешь?

— Вот дай мне резиновые перчатки, в которых ты моешь посуду. Я попробую выломать сосульки, и тогда ты сама увидишь.

Я выломал сосульки, их оказалось четыре, и бросил их в мойку на кухне.

— Ты что делаешь?! – завопила, как сумасшедшая, Юти. – Зачем ты сюда принес эту гадость?!

— А куда мне их, по-твоему, девать? В мусорном ведре они растают и, не дай бог, еще затопят кухню. В унитаз тоже рискованно их бросать, кто знает, из чего они… Ничего, пусть полежат здесь. Рано или поздно сосульки растают. А я пока пойду заткну дырку.

Я вернулся в ванную и, четверть часа сидя на карачках, пыхтел, затыкая тряпками дыру в стене. Наконец с горем пополам мне удалось это сделать.

Из кухни донесся озабоченный, расстроенный голос Юти:

— Керуак, это никуда не годится!

Я тут же, не моя рук, влетел на кухню. Юти стояла возле мойки и, гневно жестикулируя, показывала на сосульки. Они даже не думали таять.

— Ну не тают, тоже мне проблема, — с нарочитым равнодушием пожал я плечами. – Наверное, слой грязи на них толстый, как термос, удерживает в них холод.

— Что за чушь ты несешь?! – окончательно взорвалась Юти. – Немедленно их выкинь!

— Ладно. Сделаю еще одну попытку их разморозить и выкину.

Во мне вдруг проснулся дух исследователя и следопыта. Наверное, Юти была права: тот волосатый бугай здорово долбанул меня по башке.

Я открыл кран и направил струю воды на мрачные сталактиты – грязь немедленно сошла, обнажив под собой прозрачные, как и положено быть льду, с голубоватым отливом морковки. Однако это были не сосульки – ведь они не таяли.

— Красивые, — восхищенно заметила Юти.

— Теперь нравятся?

— Да. А почему они не тают? Может быть, это хрусталь?

— Хрустальные сосульки выросли у нас под ванной?

— Почему бы и нет. Мы каждый день сталкиваемся с такими заурядными глупостями, что уже невмоготу от них. Но ведь жизнь состоит не только из разочарований, в ней должны случаться и чудеса. Разве не так?

В ответ я пожал плечами и непроизвольно зевнул: было уже довольно поздно.

*2*

Когда пришло время идти спать, мне вдруг до смерти захотелось чаю.

— Иди ложись, я сам сделаю, — сказал я Юти, у которой уже слипались глаза. Она ушла в спальню, а я еще минут сорок просидел на кухне, безуспешно пытаясь разгадать тайну подванных сталактитов. Допив чай, я вымыл чашку, с сомнением поглядел на странные сосульки, лежавшие в мойке, переложил их в ведро, которым Юти пользуется для мытья пола, и тоже отправился спать.

Сон не шел. Я ворочался сбоку набок, вдобавок, будь она не ладна, ногу начала сводить судорога. Я уже хотел разбудить Юти, чтобы она помогла мне найти снотворное, но тут со стороны ванной донеслись какие-то звуки. Они показались мне подозрительными; чуть помешкав, я поднялся и отчего-то на носочках, затаив дыхание, двинулся в коридор, а оттуда украдкой подобрался в ванной. В ней горел свет, но внутри – никого. Странно, я точно выключал свет, удивился я, может, Юти вставала. И тут же сам отмел это предположение: ведь мы лежали в одной кровати бок о бок, и я не мог не заметить, если б она вставала.

Внезапно кто-то положил мне сзади руку на плечо.

— Черт!! – непроизвольно вырвалось у меня. Я мигом накрыл своей рукой руку, лежавшую у меня на плече, почувствовал что-то чужое и враждебное, тут же обернулся – и едва не наложил в штаны от страха. Вперившись в меня синющими, как у сиамской кошки, глазищами, буквально буравя меня ими насквозь, за мной стоял незнакомец. Вид у него был запредельный! Лохматый, косматый, не то альбинос, не то седой старик с громадной, как у Деда Мороза, бородой, одетый в какую-то нелепую темно-бордовую мантию или кафтан (попробуй-ка разберись, когда мне до смерти было страшно), из-под полы которого выглядывали голенища и носки вполне приличных сапог – таков был незнакомец, посреди ночи вдруг возникший в моем доме.

Наверное, целую вечность он молча рассматривал меня, а я ни слова не говоря пялился на него. Мою волю, будто треску или минтай, заморозили… Но вот этот домовой (отчего-то я сразу решил, что это домовой) отступил назад и, как мне показалось, шагнул в сторону спальни; я немедленно всполошился, разморозился, пришел в себя, в голове пронеслась беспокойная мысль – и я словно сорвался с цепи.

— Куда это вы?! Туда нельзя!.. Там Юти, она спит…

Я выкрикнул это все одним залпом и вновь обмер от страха, но теперь не за себя, а за Юти. Мой крик совершенно не вывел из себя старика: его лицо оставалось невозмутимым, а осанка – исполненной решимости и внутренней силы.

Старик несколько секунд испытующе разглядывал меня, затем, пригладив широкой ладонью бороду, улыбнулся – так же естественно и просто, как улыбается Дик или Михаил.

— Ваше беспокойство о жене несомненно делает вам чести. Но то, что вы до сих пор не пригласили меня отпить чаю, знаете ли, изумляет меня несказанно, — низковатым, проникнутым едва уловимой иронией голосом произнес незнакомец. И снова улыбнулся.

— Простите… Вы так незаметно попали в мой дом… — начал я что-то бессвязно лепетать, но старик с мягким укором перебил меня: — Вы, юноша, позвали меня в свой дом, а теперича не желаете этого признавать?

— Я – вас звал?!

Ухмыльнувшись в усы, чудный дед протянул мне четыре сосульки, найденные мною под ванной. Выходит, он уже побывал на кухне, раз отыскал мою находку, смекнул я.

— Милостивый государь, вы знаете, что это?

— Сосульки. Точнее сталактиты. Они каким-то образом умудрились вырасти под ванной, — я махнул в сторону ванной. – Даже не знаю, как… Наверно, из-за того, что в стене дыра, в нее вечно дуло, вот и…

— Это – крижали, — твердым, суровым голосом перебил меня незнакомец. Затем тут же смягчился – мне даже показалось, что он улыбнулся – в уголках его небесных глаз разбежались лучиками морщинки. – Неужто я так и не попробую вдосталь вашего хлебосольства, неужто у вас не отыщется чашки чаю для старика?

Мне стало стыдно. Стушевавшись и бормоча себе под нос какие-то детские извинения, я повел старика на кухню. Предложил ему сесть, поставил чайник на плиту и сел рядом.

Прежде чем сесть, старик снял со спины длинный продолговатый чехол, из которого, загадочно поблескивая, выглядывала красивая кованая рукоятка неведомого оружия. Ножны с мечом, пронеслось у меня в голове, и глаза восхищенно загорелись.

А боевой дед как ни в чем не бывало прислонил меч к холодильнику и только после этого сел. Положив посреди стола то, что я принял за сталактиты, он повторил:

— Это – крижали. Они у вас неспроста.

Старик говорил, и речь его менялась на глазах, из старомодной и оттого потешной превращаясь в современную и вполне удобоваримую. Я вдруг поймал себя на мысли, что и сам стал рассуждать иначе, без излишнего ребячества, что ли.

— Молодой человек, вам предстоит большое, благородное дело: один крижаль вы оставите себе, а три раздадите самым близким людям, с которыми связанны пуповиной своей судьбы. Этих людей вы можете любить, а можете ненавидеть. Но в вашей жизни они так же неизбежны и предрешены, как рассветы и закаты… Вы догадываетесь, о ком я?

— Наверное, о друзьях, — сказал я, разливая чай по чашкам.

— Вам решать, — едва заметно кивнул старик. Отпив из своей чашки, он по-простецки вытер усы рукавом и продолжил: — Имя мое Алефатий. Моя миссия – вооружить вас знаниями и интуицией. Вот они, — старик указал взглядом на крижали. – Не смотрите, что они яко бы изо льда. Это лишь видимость, игра образов и нехватка знаний. Каждый крижаль порожден определенной стихией. Надеюсь, вы знаете эти стихии?

— Ну да. Вода, огонь, земля и воздух, — пожал плечами я. А потом не к месту добавил: — «Пятый элемент» – мой любимый фильм.

Последние слова Алефатий, казалось, пропустил мимо ушей.

— Себе вы возьмете крижаль воды, — старик взял из четырех сталактитов (я упрямо продолжал называть их так) один и подвинул к моей чашке. – Остальные – раздадите.

— Постойте, — растерялся я. – Но как я узнаю, какой из них относится к огню, а какой – к воздуху и земле.

— Вместо земли может быть камень, — задумчиво поправил меня Алефатий. Затем подбадривающе улыбнулся. – Вам не нужно волноваться. Отныне в вас заложена интуиция, которая подскажет вам, кому из близких какой крижаль вручить.

— Но что я… Что нам с ними делать?

— Как что?! – взвился старик, вскочив из-за стола. Это было неожиданно и никак не вязалось с его преклонным возрастом. Алефатий выхватил из ножен меч, взмахнул им над своей головой. – Сражаться! Наделенный волшебным крижалем обязан сразить зло! Четыре крижаля в ваших руках – четыре зла, которые вам предстоит одолеть!.. Или страх так крепко сковал ваше сердце, юноша, что вы и помыслить не можете о благородном подвиге?

— Почему не могу? Могу, просто все так неожиданно и…

— Керуак, отчего ты кричишь? – внезапно из спальни донесся взволнованный голос Юти

— Идите, успокойте жену, — мягко подтолкнул меня в сторону спальни Алефатий. –  Успокойте и можете ложиться спать. Завтра вам предстоит трудный, но героический день.

— А вы?

— Я? Хм, — Алефатий задумчиво улыбнулся – судя по его отрешенному взгляду, он был уже не здесь, а где-то далеко. – Нашел же я сам дорогу сюда, найду и обратно.

Я все-таки не послушал незваного гостя и вернулся на кухню. Успокоил Юти, поцеловал ее в теплые сонные губы – и вернулся. Но Алефатия там уже не было. Что удивительно, с исчезновением старика со стола пропали все крижали и даже чашки с остатком чая. Почему-то исчезновение чашек так меня взволновало, что я не удержался – и проснулся.

— Ты чего это?

Надо мной опрокинулось озабоченное, взволнованное лицо Юти.

— Ничего. А что?

— Да ты сейчас кричал во сне. Вот я тебя и разбудила. Что там тебе приснилось?

— Не помню… А где крижали?

— Чего?

— Сосульки.

— Да в ведре они. Как вечером положили их туда, так и лежат. Даже не думают таять.

— Они не растают.

— Все-таки они хрустальные, да?

— Может быть… Знаешь, мне пришла в голову идея.

— Какая еще идея? – насторожилась Юти. – Мне твоих сосулек довольно.

— Позовем к нам друзей и покажем им наши крижали…

— Чего? Что за слово ты произносишь? Что там тебе приснилось, Керуак? Ты какой-то не такой.

— Нет, правда, — не обращая внимания на подозрения жены, я загорелся собственной идеей. — Позовем Мишку с Мари, Дика… И еще кого-нибудь четвертого.

Тут я запнулся и нерешительно поглядел на Юти, будто она знала, кто тот четвертый, которого нужно было позвать.

— Какого еще четвертого? Слушай, такое ощущение, что ты бредишь, несешь чушь какую-то. У тебя случаем не температура? – жена приложила к моему лбу ладонь – она у нее была прохладной и нежной, как у ребенка. – Немного, кажется, есть. Сейчас гляну в справочник фельдшера, что у тебя может быть и как с этим бороться.

— Куда ты глянешь? В справочник? – неожиданно громко вырвалось у меня. Мне покоя не давал четвертый: у меня было двое близких друзей, которым я собирался вручить крижали, третий крижаль был мой, но кому предназначался четвертый? Я понятия не имел, кто бы это мог быть. Но стоило Юти заговорить про справочник, как я тут же вспомнил про свой блокнот. В нем я записывал номера телефонов своих друзей, знакомых и нужных людей. На тот случай если потеряю или у меня украдут мой мобильный. И вот этот случай настал. Охваченный странным предчувствием, я покрутил по сторонам головой. – А где мой блокнот?

— А я почем знаю? Может быть, в куртке Ты с ним никогда не расстаешься и не показываешь мне. Наверно, у тебя в блокноте уже целый гарем записан. Ненавижу твоих шлендр!

— Юти, перестань! – я скривился как от зубной боли. Не было в блокноте имен и контактов никаких любовниц. Но в одном Юти была все же права: я и вправду никогда не показывал ей свой блокнот.

— Принеси, пожалуйста, мне блок… — вежливо попросил было я, но на полуслове замолк. Меня вдруг бросило в пот, когда я вспомнил, что блокнот лежал во внутреннем кармане куртки, а куртку Юти накануне постирала. – Ты ее постирала… А блокнот?

— Погоди заранее дрожать, как заяц, — фыркнула на меня жена, но видно было, что и она обеспокоилась. Юти сходила на балкон, где сохла куртка и спустя минуту вернулась. Вид у нее был как у провинившейся собаки.

— Извини, я не знала, что он был в кармане.

С этими словами она протянула мне то, что осталось от блокнота. Какая-то бумажная жвачка, скрученная, со слипшимися листами.

— Конец, — в отчаянии вздохнул я.

— Ну, прости, дорогой, я и правда не знала, что там у тебя, в куртке.

— Хорошая хозяйка, прежде чем стирать вещи, вывернет в них все карманы, — огрызнулся я.

Юти не на шутку обиделась на меня, как это часто бывает, когда она чувствует свою вину и, надув губки, ушла на кухню. Я же, сидя в кровати, попытался выяснить, что можно было реанимировать в постиранном блокноте. Оказалось, уже ничего. С полтора десятка страниц, чудом не превратившихся в мякиш, смылись все чернила, вместо записей – какие-то грязные пятна. Нашел номер «Опеля», точнее, то, что от него осталось, – он был похож на фантастический иероглиф. И только на одной странице сохранился номер телефона. А имя не сохранилось. Но я и без того прекрасно знал, чей это номер. Моей бывшей жены Елены.

— Так вот значит, кто будет четвертым! – присвистнул я.

— Не свисти! – прокричала мне из кухни Юти. – Лучше помоги мне морковку и лук почистить. Я буду делать «шубу».

Мы быстро с Юти помирились. Да мы по большому счету и не ссорились. От нее всегда веяло таким подкупающим теплом и лаской, она всегда казалась мне умопомрачительно доступной и желанной, а искушение неизменно было растворено в ее слюне, которой она делилась со мной в каждом поцелуе, что я тут же захотел ее. Юти это нисколечко не удивило. Даже наоборот: едва осознав, что я хочу от нее, она в тот же миг взяла инициативу в свои руки – толкнула меня на стул и села сверху лицом ко мне… Побывав по очереди в ванной, мы как ни в чем не бывало вернулись к приготовлению ужина. Казалось, недавний секс и запах специй, которые мы добавляли в блюда, вытеснил из памяти последние обрывки странного несуразного сна.

Когда стряпня приближалась к концу, я наконец-то решил обзвонить друзей. С Диком и Михаилом проблем не оказалось: дозвонился к ним сразу, и сразу они согласились прийти. А вот до Елены я не смог дозвониться. Не могу сказать, что эта неудача меня всерьез огорчила. Скорее, где-то в глубине души я обрадовался, что Елена не придет к нам на ужин. Не скрою, мне не хотелось сводить вместе двух моих женщин – одну бывшую, другую настоящую.

В шесть десять в прихожей раздался первый звонок. Это приехали Михаил с Мари. Еще через восемь минут появился Дик. Мы сели за стол: на ужин Юти приготовила индейку в соусе из белого вина и ткемали и обычную нашу «шубу», которую, мы знали, обожали все наши гости. Невостребованным оказался один столовый прибор.

— Ты кого-то еще хотел пригласить, милый? – вопросительно повела бровью Юти, переведя взгляд с пустой тарелки на никем не занятый стул.

— Да, то есть нет, — я немного замялся, потом мысленно посмеялся над собственной растерянностью и, разлив по стаканам вино и виски, обратился к гостям более уверенным тоном.

— Друзья, мы с Юти пригласили вас по одному очень важному делу, — начал было я, но тут встретился глазами с Юти: в ее взгляде стоял недоуменный вопрос, мол, что еще за важное дело?

— А что за дело? – орудуя вилкой, как бы между прочим поинтересовался Михаил.

— Я думал, ты нас просто рад видеть, — подкладывая в свою тарелку «шубу», заметил Дик.

— Конечно, рад. Но правда есть одна вещь… Давайте вначале выпьем.

— Юти, что это с ним? Похоже, он разучился говорить и тушуется как девушка, — с набитым ртом насмешливо поддел меня Дик. – Он что, оплошал сегодня в постели?

— С чего ты взял, Дик? – возразила Юти. Она защищала меня с милой, наивной непосредственностью; щеки у Юти заметно зарделись, а в глазах пылал вызывающий пламень любви. Она проглотила кусок и, стараясь скрыть волнение, сообщила: — Керуаку приснился сегодня мистический сон, мне он его не рассказал. Может, вам расскажет?

— Сон? А это уже интересно, — оживилась Мари. Тарелка ее была пуста – Мари не любила есть в гостях, но разговоры обожала очень.

— Расскажи, что там тебе привиделось, Керуак, — вежливо попросил Михаил – по жизни вечный мистик и фантазер.

— Сон как сон, — рассеянно отозвался я. На меня внезапно накатила волна робости и недоверия: с какой стати я должен доверять свою тайну именно этим людям, может, мой выбор неверный?

— Я не знаю, что там у тебя за сон, — с присущей ему бесцеремонностью встрял в мою речь Дик. – Но то, что со мной произошло час назад, – это, ребята, и вправду круто…

Я с облегчением вздохнул: пускай Дик расскажет свою историю, а я пока успокоюсь и соберусь с мыслями.

*3*

Окинув нашу компанию чуть насмешливым, чуть небрежным взглядом, Дик чему-то усмехнулся, покрутил головой и с той же толикой высокомерия, что была заметна в его взгляде, обронил:

— Сейчас.

Он сходил в прихожую (в приоткрытую дверь я видел, как он рылся на вешалке,  где повесил свою куртку) и тут же вернулся.

— Вот, — Дик кинул на стол, ближе к тому месту, где сидели мы с Юти, книгу.

— Что это? – спросил я, даже не взглянув на обложку.

— «История религий», — прочел Михаил и вопросительно посмотрел на Дика.

— Непонятно, что ли? Ну, народ, — фыркнул он. Снова обвел нас насмешливым взглядом и наконец принялся рассказывать:

— Короче, мужик этот сел возле рынка. Мужик как мужик, можно сказать, солидный: в плаще, портфель кожаный – только усы у него были старомодные – длинные и завитые кончиками кверху. Такие сейчас никто не носит…

— Как у Сальвадора Дали? – восхищенно спросила Юти.

— Чего? Не знаю я никого Славу Долина, — поморщился Дик. – Юти, не перебивай меня, а то я собьюсь с мысли… Короче, вначале он трепался по мобильному, кому-то пихал по полной программе, потом вдруг спрашивает у меня: «Скажи, старик, у тебя есть босс?» «Ну да, — отвечаю, — владелец такси». «А у твоего босса, как думаешь, есть босс? Помимо «крыши»?» «Откуда мне знать? Я стараюсь подальше держаться от своего босса». «А ты подумай». И тут он мне говорит: «За правильный ответ подарю тебе книгу». Замечаю в зеркале заднего вида, как он достает из портфеля книгу и машет ею за моей спиной. На фиг мне твоя книга, думаю, но вслух говорю так: «Если «крышу», налоговую и разных там чиновников из транспортного управления отбросить, то остается лишь он». «Кто он?» – оживляется мой пассажир. «Ясно кто – президент». «Допустим, — кивает, но, приглядевшись в зеркало, вижу, что настроение у него изменилось. – А у президента есть босс?» «Конечно, — мне становится смешно. – Тот, кто сделал его президентом». «Ну-ну… А у босса президента есть кто-нибудь, кто стоит над ним?» «Эка вы далеко забрались! Откуда мне, таксисту, могут быть известны такие вещи?» «Хорошо, даю тебе подсказку. Если вдруг отыщется некто, кто является боссом всех боссов и президентом всех президентов, то, знай, непременно есть кто-то другой, кто будет над ним и выше его». «Народ, что ли?» – спрашиваю, а сам думаю, на черта я ввязался в этот разговор. «Народ? Да ты идеалист, а не таксист. В другом мире и в иной жизни, может быть, этим другим и вправду будет народ. Но сейчас я говорю о боге». «Бог? Вот как. Выходит, я не угадал и книга не моя», — облегченно вздыхаю я и мысленно считаю метры, когда наконец избавлюсь от этого странного типа. А он мне в ответ: «Погоди вздыхать. Ведь вопрос я еще не задал. А теперь слушай: кто выше бога стоит?» Признаюсь, парни, не ожидав такого вопроса, я даже на мгновенье утратил контроль над дорогой, автомобиль мотнулся в сторону, но я мигом исправил ситуацию. «Ну, дядя, вы, видать, перечитали свою книжку». «Нет, ты скажи первое, что тебе приходит на ум!» Вот привязался, думаю. И вдруг ляпаю от балды: «Бог бога». «Вот! – я вижу в зеркале, как он подскакивает на сиденье, словно ему в зад шило воткнули. – Бог бога! А точней – боги богов. Ведь основных религий три, а сколько еще помельче, регионального масштаба, так сказать…» «Ну, боги богов, мне-то что с того? – не скрывая своего раздражения, перебиваю его. – Мне еще завтра целые сутки баранку крутить, напарник, подлец, загремел в больницу, а вы мне про каких-то богов втираете!» «Про каких-то?! Какой ты, однако, самонадеянный и недалекий молодой человек. Не успеешь оглянуться, как боги богов станут твоими самыми строгими судьями, а демоны богов – злейшими врагами». «Кто, кто? Демоны богов?» – с нескрываемой издевкой переспрашиваю я. Мы приехали. Наверное, поэтому мой чудаковатый пассажир пропустил мимо ушей мой последний вопрос. Ну и черт с ним! Расплачиваясь со мной, странный тип лишь ухмыльнулся мне какой-то жалкой и одновременно презрительной ухмылкой – и тут же свалил. А книгу оставил. Ума не приложу, зачем она мне?

Все, кто в тот момент сидел за столом, дружно уставились на книгу, но никто не отважился даже коснуться ее. Кроме меня – я погладил ее потрепанную обложку, открыл наугад – между страницами оказался заложен мятый бумажный цветок. Этот цветок тут же отбил у меня желание листать книгу дальше. Я отложил ее в сторону и, ни слова не говоря, лишь усмехнувшись, прямо как пассажир в рассказе Дика, встал из-за стола, сходил на кухню и принес четыре крижаля. И так же молча положил их поверх книги.

— Это еще что за хрень? – непроизвольно вырвалось у Дика, возбужденного собственным рассказом.

— В самом деле эти штуковины похожи на корни хрена. Только сорт неизвестный, прозрачный, — пошутил Михаил.

— Не говори ерунды! Обычные сосульки… — осторожно взяв один из крижалей и поднеся его к глазам, проворчала Мари. – Что ты ими хочешь сказать, Керуак? Не могу разгадать твоего символизма.

— Нет тут никакого символизма… Одна мистика. Сплошная мистика.

И я рассказал вначале фантастический случай с находкой крижалей под нашей ванной, а потом пересказал не менее фантастический сон… Все промолчали, никто не захотел комментировать мой рассказ, лишь Дик в свойственной ему манере съязвил:

— Не знаю, как остальным, а мне «шуба» Юти понравилась больше, чем твои бредовые фантазии.

Я мысленно поблагодарил Дика: его ирония всегда служила мне добрую службу – и, заметно волнуясь, объявил:

— Сейчас я раздам каждому из вас крижаль… Нет, не так – вы сами их возьмете. Лучше вас самих никто не знает своей судьбы.

— Керуак, в какую авантюру ты хочешь нас втянуть? – начал заводиться Дик. – На фиг мне сдалась твоя сосулька?

— Вот с тебя, Дик и начнем, — облегченно вздохнул я. – Тяни свой жребий.

— Да чего ты привязался ко мне?!

— Керуак, можно я вытяну? – вдруг вызвалась Мари. Лукаво взглянув на мужа, добавила: — За Мишку.

— Нет, Дик, — я вдруг решил стоять на своем.

— Ну ты, Керуак, и зануда! Юти, как ты с ним только живешь?

— Ладно, уболтал, — неожиданно сдался Дик. Он вытянул из четырех крижалей один. У меня не было никаких сомнений, что Дику достался его крижаль. Он поднес его к глазам, как минуту назад Мари, повертел его перед носом, наконец спросил: — А что эти черточки означают?

— Какие черточки? – заинтересовался Михаил и потянулся к Дику через стол.

— А ты возьми себе такую же фигню, тогда и поговорим.

Покряхтев и помявшись, Михаил вытянул свой крижаль. На нем тоже были высечены какие-то зарубки или засечки, но форма у них была совсем не такая, как у зарубок на крижале Дика. Я смотрел на засечки во все глаза: я мог поклясться, что вчера вечером их там не было и в помине.

— Жить становится все интересней, — философски заметила Юти. Взглянув на меня, она иронично прищурилась. – А ты что же, Керуак? Всех взбаламутил, а сам?

Я улыбнулся своей мечте в ответ и аккуратно взял с книги крижаль. Нащупал почти у самого тупого его конца засечки. В горле отчего-то мигом пересохло.

— Теперь бы узнать, у кого какой жребий, — невнятным, неожиданно сиплым голосом пробормотал я

— На, выпей воды, — тут же пришла на помощь Юти.

Пока я пил из стакана, все молча смотрели на меня. Первой нарушила молчание Мари:

— Так в чем проблема? У нас же есть книга. Как она там…

— «История религий», — напомнил Михаил.

— Тебя не спрашивают.

Мари уверенно раскрыла книгу, перевернула несколько страниц и с торжествующим видом протянула мне: — Вот!

Я всмотрелся в рисунки, изображенные в книге. Там были все четыре крижаля. У каждого был свой набор засечек, формы которых не повторялись на других крижалях. Разъяснения к рисункам были крайне лаконичными: Огонь, Воздух, Земля, Вода.

Мой крижаль нес на себе знак воды, крижаль Дика обозначал огонь, Михаилу достался крижаль, относившийся к земле («Вместо земли может быть камень «, — вспомнил я ненароком слова, сказанные мне во сне). Четвертый крижаль, который пока не обрел своего хозяина, олицетворял собой воздух.

— Ну и что нам теперь со всем этим богатством делать? – в некотором замешательстве спросил Михаил и зачем-то попробовал свой крижаль на зуб.

— Дай сюда! – Мари порывисто отняла у мужа крижаль. – Ведешь себя как мальчишка! Хуже Семы, ей-богу.

— А сама-то, сама!

Поглядев, как потешно перебраниваются Мари с Михаилом, я тем не менее совершенно серьезно сказал:

— Как что делать? Воевать и побеждать!

— Кого побеждать? – опешил Дик.

— Демонов богов, — включившись в игру, взялся объяснять Михаил. – Тебе ж ясно сказали: каждому из нас придется сразиться со своим демоном, соответствующим его стихии.

— Но это же все чушь! Какие демоны?! Мы же цивилизованные…

— Таксисты, — с мягкой иронией закончила Юти.

— Да, таксисты! Я так уж точно таксист, а не король Артур. Почему я с кем-то должен сражаться?

— Потому что так распорядилась судьба, — улыбнувшись, развел я руками.

— Керуак, хватит гнать пургу! Все, с меня довольно, я ухожу!

— Уходи. Только не забудь взять свой крижаль.

Видимо, я так недвусмысленно посмотрел на Дика, что он не решился мне перечить.

Дик захватил свой крижаль и, попрощавшись сквозь зубы, ушел. Почти сразу за ним ушли Михаил с Мари. Мари попросила старую газету, завернула в нее крижаль Михаила и бережно опустила его в свою сумочку.

Я помог Юти убрать со стола, на нем остались лежать лишь хлебные крошки и четвертый, еще не нашедший своего владельца крижаль. Тут я снова вспомнил про блокнот, и в памяти одновременно всплыли строки из старой, знакомой с детства сказки: «Смерть Кощея на конце иглы, та игла в яйце, то яйцо в утке, та утка в зайце, тот заяц в сундуке…» Только в том яйце, точнее блокноте, была спрятана не смерть, а номер телефона моей бывшей. 

Так вот, оказывается, кому должен был достаться последний крижаль. Крижаль воздуха. Как бы я того не хотел, но мне придется встретиться с Еленой.

*4*

Поначалу Дик понятия не имел, что делать со своим крижалем. Повертел его, повертел, да и бросил в бардачок своей машины. А потом и вовсе забыл о нем.

Но ненадолго. Вскоре странная, непонятная сосулька, вызывавшая в душе Дика необъяснимый протест и отвращение, дала о себе знать. Случилось это на следующий день после того, как он гостил у Керуака с Юти. Где-то часов в десять он получил заказ и направился через центр города в один из его спальных районов, чтобы забрать там пассажира и отвезти на железнодорожный вокзал. На перекрестке, затормозив на красный свет, Дик поравнялся с автобусом, остановившимся на соседней полосе. Автобус был зеленым, как огурец, на его боку была нарисована большая желтая бабочка. В автобусе ехали дети. Солнце, заигрывая, светило им прямо в глаза, дети щурились, но не отворачивались. Прижавшись носами к стеклу, они с любопытством уставились на такси, в котором сидел Дик. Не зная зачем, он помахал детям рукой. В ответ ему помахал один-единственный ребенок. Он был наголо пострижен, лишь фиолетовая челка падала ему на лоб. Дик мог поклясться, что так оно и было – у мальчишки была фиолетовая челка. А глаза голубые-преголубые! Даже сквозь оконное стекло было видно, какими нереально голубыми были у него глаза.

Дик засмотрелся на пацаненка и прозевал, когда загорелся зеленый свет. Сзади тут же раздался насмешливо-раздражительный сигнал. Дик чертыхнулся и, сорвавшись с места, повернул вправо. Позади остался автобус с детьми, у него был свой путь, а у Дика – свой.

Однако на следующем светофоре с ним приключилось нечто такое, что сразу же поставило под сомнение его дальнейшую поездку: в тот момент, когда Дик собирался трогаться с места, внезапно сломался рычаг переключения передач – из кожуха коробки теперь торчал сантиметра на два-три лишь его стальной обломок. Дик был настолько потрясен случившимся, что несколько мгновений бессмысленно пялился на кусок трубки, зажатый в руке.

— Вот это я попал… Что ж мне теперь с этой хренью делать? Придется парням звонить, чтоб новый рычаг привезли…

Он полез в бардачок, где по обыкновению держал мобильный телефон, и оторопел в другой раз. В бардачке лежала та штуковина, которую дал ему Керуак и название которой Дик отказывался запоминать – крижаль. Загадочная вещица неузнаваемо изменилась – светилась изнутри голубоватым, таинственным светом и словно призывала им Дика к какому-то необыкновенному, из ряда вон выходящему поступку.

— А это еще что за волшебная палочка?! – Дик едва сдержался, чтоб не застонать. – Час от часу не легче!

Он бессознательно протянул к таинственному предмету руку, но тотчас так же машинально ее отдернул. Однако крижаль тут же устремился за его рукой, словно притянутый ею как магнитом, вывалился из бардачка и упал на резиновый коврик внизу. Крижаль начал судорожно подергиваться и метаться из стороны в сторону, подобно стрелке компаса… Вдруг он замер, затих, указав острым концом на обломок рычага, выглядывавший из коробки передач. Раз – и конец крижаля зашипел, заискрился, словно там скопился электрический заряд невиданной силы!

— Знак мне подает. Не иначе хочет, чтоб я его… — неожиданно сразу догадался Дик. Крижаль перестал искрить, и Дик с опаской протянул к нему руку. – Дай-ка я тебя вместо протезика поставлю…

С этими словами Дик приставил крижаль к обломку рычага – и они в тот же миг срослись: обычная металлическая трубка и загадочная вещь. Неуклюже, нелепо, зато, похоже, прочно и надежно!

— Фантастика! – Дик с восхищением уставился на новоявленный рычаг. – Ну, Керуак, что ж ты мне подсунул?! Ладно, после разберусь, а пока надо ехать. Клиент, поди, заждался.

Но не тут-то было. Не успел Дик взяться за рычаг, как он сам включил пятую передачу – и машина, будто безумная, рванула вперед.

— Ни черта себе! – только и успел крикнуть Дик, хватаясь за руль.

Началась такая гонка, что он едва успевал крутить баранку и давить на клаксон. Пришлось вспомнить все навыки вождения. Дик вспотел до нитки, а эта дрянь – ледяной рычаг-гибрид – продолжала командовать его судьбой. Всякий раз, как Дик, понадеявшись на шальное чудо, хватался за ледяной рычаг, он бил его таким разрядом тока, что боль отзывалась во всем теле и особенно почему-то в мошонке.

В один из таких моментов, когда Дик, стиснув зубы, в очередной раз пытался совладать со своенравным крижалем, вздумавшим вдруг повелевать его судьбой, автомобиль едва не сбил переходившего дорогу пешехода.

— Ах ты зараза! – выругался Дик и, закусив губу, направил машину прочь из города, подальше от оживленных, напруженных мест.

Выехав за черту города, он почувствовал себя легче и уверенней. Казалось, ему даже ставила нравиться игра с обезумевшим рычагом… Хоть верилось до сих пор с трудом, что какая-то злосчастная сосулька, невесть как возникшая в его жизни, будет нагло командовать им.

Отъехав чуть больше шести километров от города, Дик увидел впереди знакомый зеленый автобус. «Хм, надо ж, какая встреча», — мысленно усмехнулся Дик. Обогнав на большой скорости автобус, он лишь мельком взглянул на него в зеркало заднего вида – и тут же забыл.

Еще метров через триста Дик внезапно натолкнулся взглядом на знак аварийной остановки и тут же на знак «Направление объезда», указывавший на то, что дальнейший путь был возможен, только если свернуть влево. Оба знака стояли на развилке двух дорог – основной, по которой сломя голову летел Дик, и второстепенной – узкой ухабистой дорожки, уходившей влево.

— Авария, что ли? – неприятно удивился Дик. Он хотел было послушно свернуть влево, куда указывал знак, но вдруг почувствовал, что руль больше не слушает его, упрямо направляя авто прямо – в ту сторону, в которую был запрещен проезд.

— Ну ни фига себе! – растерянно присвистнул Дик. – Час от часу не легче!

Словно подзадоривая его, рычаг рывком занял положение пятой передачи, педаль газа под невидимой стопой утонула в полу – и такси гоночным болидом рвануло вперед. Проносясь мимо знаков, автомобиль будто невзначай вильнул в их сторону, безжалостно снес с пути и помчался дальше.

— Дерьмо!

Вцепившись в руль, пригнувшись и сурово насупившись, Дик предался судьбе, но не покорно, а с затаенной, волчьей злобой. С таким же чувством, наверно, Мишка ждал своей участи, глядя, как его лодку бросает об камни, вспомнил Дик рассказ Михаила, заядлого байдарочника, у которого много лет назад во время спуска по ополоумевшей горной реке вдруг сломалось весло, и он был вынужден бросить бороться с течением, целиком доверившись судьбе…

Безудержно размахивая регулировочным жезлом, на трассу выскочил гаишник, Дик провел машину всего в нескольких сантиметрах от него, при этом не испытав абсолютно ничего – ни страха, ни упрека, ни изумления… Казалось, его разум и сердце, сжавшиеся в ожидании скорого конца, занемели, заледенели, стали сродни бесчувственному ледяному рычагу, продолжавшему как ему вздумается переключать передачи.

Похоже, Дик впал в прострацию или им овладело похожее состояние. От недавней злости и затаенной решимости, казалось, не осталось и следа, Дик сдался, вжал голову в плечи, стал рабом этого чертового рычага, совершенно упустив момент, когда это с ним случилось…

Судьба, не перестававшая подбрасывать ему сюрпризы, тоже оказалась не железной. Побег Дика от неведомо преследователя внезапно прекратился: метрах в сорока от того места, где стоял автомобиль ГАИ, он увидел перевернутый бензовоз. Он лежал на боку, наискосок перегородив шоссе, из-под его стального брюха сочилась темная жижа…

«Черт! Он же может в любую минуту долбануть! А там, позади меня, автобус с детьми!» – с ужасом пронеслось в голове Дика. Недавнего оцепенения как не бывало!

Дик мгновенно принял решение – направил такси на бензовоз. Что он почувствовал в тот момент? Тогда ему некому было задать этот вопрос, некому схватить его за руку и прокричать в ухо: «Что ж ты, дурак, делаешь?! Это же верная смерть!»

Некому… Не считая ледяного крижаля, который вдруг включил вначале вторую передачу, а потом и вовсе заднюю скорость. Крижаль, до этого такой сумасбродный и отчаянный, внезапно пошел на попятную.

— Что, сволочь, сдрейфил? Или тебе лишь бы поперек меня идти?! – зарычал с каким-то диким, необузданным восторгом Дик. – Врешь, не на того напал!

Он изо всех сил навалился рукой на крижаль – и тот вдруг поддался. Впервые подчинился воле Дика. Но тот даже не обратил на это внимания – так он был сосредоточен на одной-единственной мысли: успеет ли он до того, как здесь окажется автобус с детьми…

То, что произошло с Диком дальше, оказалось начисто стерто из его памяти. Осознал он себя уже сидящим метрах в тридцати от горящего такси.

— Скажи, как ты это сделал? – присев перед Диком на колени, пытался привести его в чувство молодой лейтенант, тот самый гаишник, который выбежал на дорогу перед его такси. В глазах парня читались неподдельный восторг и оторопь, которые обычно испытывает человек в моменты наивысшего религиозного благоговения. Из петлицы его кителя кокетливо торчала бумажная розочка. Поймав на себе недоуменный взгляд Дика, лейтенант вынул из петлицы цветок и протянул его Дику. – Держи! Ты – настоящий герой!

— Нет, не терплю бумажных, — глухо отозвался Дик. Морщась и раскачиваясь из стороны в сторону, он держался за голову. Простонал: — Голова! Ничего не помню. Что было-то?

— Ты как сумасшедший врезался в бензовоз! Я думал, что рванет так, что от нас и пепла не найдут.

— И что, рвануло?

— Еще как! Вот это было шоу! Огненный шар, как от бомбы, взвился над бензовозом, а тут ты из горящей тачки выскочил, прям как терминатор, а в руках типа жезла, но только не железного…

— Крижаль.

— Что?

— Неважно. Что дальше было?

— Дальше – вообще бомба! Кому рассказать, никто не поверит! Ты, значит, руку перед собой вытянул, и все это огненное кубло рвануло к тебе и в один миг втянулось в твой… как его… крижаль!

— Не понял.

— Что тут непонятного! Ты, как Гарри Поттер, махнул своей волшебной палочкой – и все мигом исчезло. Вон то, что горит, — гаишник махнул в сторону догоравшего такси, — жалкий костерчик по сравнению с тем кошмаром, что был здесь десять минут назад.

— Все равно не помню, — снова застонав, покрутил головой Дик. В следующее мгновенье его лицо приняло озабоченное, чуть испуганное выражение. – А бензовоз где?

— Говорю же тебе, все с огненным шаром исчезло в твоем крижале. Где ты его, кстати, раздобыл?

— А, долго рассказывать, — Дик повертел по сторонам головой, пошарил вокруг рукой и вскочил на ноги, охваченный внезапной тревогой. – Где он? Куда я его дел?

— Да успокойся. Эко тебя контузило, — выпрямившись, гаишник с улыбкой опустил руку Дику на плечо. А потом, порывшись другой рукой в кармане, протянул ему крижаль. – Вот он. На сосульку здорово похож.

— Ага, на сосульку, — с облегчением вздохнув, Дик засунул крижаль глубоко за пазуху. – Подбросишь меня до центра?

— Конечно, что за вопрос.

Уже подойдя к автомобилю ГАИ, Дик снова напрягся и стал как вкопанный.

— Что, еще что-то потерял? – с сочувствием спросил гаишник.

— Скажи, а автобус здесь не проезжал? С детьми?

— Какой автобус? Ты что?! Мы ж сюда проезд закрыли!

Сидя с краю на заднем сиденье, Дик пристально всматривался в окно и наконец увидел то, что хотел. На развилке на прежних местах, как ни в чем не бывало, стояли оба знака – аварийной остановки и «Направление объезда». Знаки пронеслись мимо недоуменного взгляда Дика, после чего он отвернулся и ни разу не взглянул на дорогу до самого города.

*5*

Возвращаясь из гостей, Михаил что-то весело насвистывал и, не стесняясь водителя такси, с которым работал в одном таксопарке, приставал к Мари. Прижавшись к нему на заднем сиденье, она шутливо отбивалась от мужа и бесстыже косилась на водителя, а тот, посмеиваясь, косился на них обоих в зеркало заднего вида. Из кармана Мишкиной куртки недвусмысленно выпирал его крижаль, и охмелевшая Мари, дразня, теребила его руками.

Поднявшись на свой этаж, они минут десять целовались, как безумные, потом, толкаясь и хихикая, ввалились в квартиру. Сема не спал: из детской доносились жизнерадостные звуки его любимой игры.

Убедившись, что Тима, их младшенький, мирно спит, несмотря на Семины шумные стрелялки-пулялки, Мари на ходу сняла бюстгальтер и проскользнула в ванную. Тем временем Михаил, чуть пошатываясь, направился на кухню. Когда Мари, накинув халатик на наспех вытертое тело, вышла из ванной, Михаил безмятежно посапывал, уронив голову на кухонный стол; за его спиной напрасно трубил подъем кипящий чайник. Сообразив, что ей сегодня ничего не достанется, Мари пошла в прихожую, где оставила сумку с сигаретами. И там застукала Сему.

Вытащив из куртки отца непонятную штуковину, как две капли воды похожую на большую сосульку, он решил поиграть ею тут же, в прихожей. В сердцах прикрикнув на старшего сына, Мария отобрала у него крижаль и, не придумав ничего лучшего, спрятала в кухонном шкафу, где хранила крупы и специи. Поглядывая на дрыхнувшего супруга, сварила кофе. Запах кофе разбудил Михаила, и он, так никогда и не узнав, что проспал на кухне целых шесть минут, подхватил на руки уже потерявшую всякую надежду Мари и, словно большой белый лайнер, перенес ее в спальню…

Пока родители спали, Сема, прокравшись на цыпочках на кухню, вытащил из шкафа блестящую и совсем не холодную сосульку и уединился с ней в своей комнате. Сосулька показалась Семе похожей на меч, выкованный из волшебного металла, как у тех звездных воинов, которых он видел недавно по телевизору. Вооружившись необыкновенным мечом, мальчик принялся скакать и бегать по комнате, ловко настигая коварных врагов. Их было несметное полчище! Они пытались достать Сему то хоккейной клюшкой, то ракеткой от бадминтона, швыряли в него резиновым мячиком, воланчиком и даже мягкими игрушками, запускали в него мыльные пузыри и бумажный самолетик, стрекотали игрушечным автоматом и трясли над его головой детским бубном…

Неугомонные враги все кружили и кружили вокруг кроватки, где, невзирая на босоногий топот старшего брата, безмятежно посапывал Тима. Малыш крепко спал, лежа на правом бочку, подложив под щечку крошечную руку и даже не подозревая, что в эту самую минуту Сема сражается за его жизнь. Очутившись один на один с громадным войском, старший брат повел себя как бесстрашный воин – умело отбил все вражеские атаки и сам не раз ходил в атаку. Ведь с ним был верный друг – его волшебный меч, который ни разу не подвел юного рыцаря. С таким мечом ему была не страшна ни одна вражеская армия, ни одно чужое войско, ни один демон или монстр…

Наконец настал миг, когда Семе удалось изгнать из своего комнатного царства всех черных рыцарей, колдунов и других злодеев. Со всеми справился Сема, осталось сразиться лишь с последним из них – не пожелавшим назвать свое имя, одетым в мохнатую, как гора, зимнюю шапку, – как вдруг тот ловко выбил из рук Семы меч. Упав, крижаль неожиданно уперся острым концом в пол, а тупым – в дверь. Мальчик попытался оторвать волшебный меч от двери, но ничего не вышло, – ледяной меч словно примерз к полу и двери. Охваченный беспокойством мальчик потянул на себя дверь – и снова неудача. Испугавшись не на шутку, Сема бросился изо всех сил дергать дверь, стучать по ней кулачками и, наконец, разрыдавшись, стал отчаянно выкрикивать: «Мама! Мама!»

Мари как ветром сдуло с супружеского ложа. Она толкнула дверь в детскую комнату – дверь не поддалась. Мари толкнула в другой раз, в третий, задыхаясь от страха за спящего Тиму, навалилась всем телом на дверь, но та даже не шелохнулась.

— Сема, немедленно открой! – закричала женщина.

— Не могу, мама, эта штука не дает! – раздался из-за двери растерянный голос старшего сына. Он плакал.

— Что значит «не дает»?

— Она… она держит дверь.

— Мишка, иди сюда! – в истерике завизжала Мари. – Что ты принес в дом, идиот?! Эта дрянь заперла дверь в детской и не дает Семе выйти! А там еще Тима, он ведь может проснуться с минуты на минуту.

— Успокойся, — Михаил мягко оттеснил жену от двери. – Пойди свари, пожалуйста, кофе.

— Какой кофе?! Ты хочешь, чтоб я вылила его тебе на голову? – заорала Мари на мужа, да тут же осеклась, увидев, как он, вмиг утратив к ней интерес, вдруг опустился перед дверью на колени, коснулся губами дверной ручки, что-то пробормотал извиняющимся тоном и таким же тоном, но все громче и громче, заговорил – глядя на дверь, как на икону:

— Эй, как там тебя?.. Прости, я небольшой знаток красноречия. И с верой у меня не все в порядке. Каюсь, грешен, никогда особо не почитал Бога… Но прошу тебя, отпусти ради Бога детей, а меня взамен возьми…

Услышав, о чем говорит ее муж, Мари села сзади и стала страстно нашептывать старые индейские заклинания. Ведь предки ее были выходцами из древнего племени оджибве. Хотя кому сейчас до этого было дело?

Они молились, казалось, целую вечность, слезы в потухших глазах высохли и окаменели, языки заплетались, как два усталых путника, оба выбились из сил и уже не помнили, о чем просили, вконец потухнув; Мари опустила голову Михаилу на плечо, и они тревожно задремали, привалившись спиной к зыбкой, как сон, стене…

— Мама, я есть хочу.

— Ой, сынок! – спохватилась Мари. Растерявшись от неожиданности, она неловко улыбнулась, протянула к Семе сонные руки, но тут же убрала их, испугавшись, что доверилась случайному наваждению, принявшему облик ее сына… И снова потянулась к нему, обняла Сему за ноги, глянула на него снизу вверх с такой мольбой и надеждой, что ребенок невольно отпрянул назад. Мари схватила его покрепче, прижала к груди, принялась быстро-быстро осыпать поцелуями, отчего мальчик затрепыхался еще сильней, будто угодившая в силок птица… Мари вдруг резко успокоилась – она наконец поверила, что перед ней и вправду ее старший сын. – Как ты здесь оказался?

— Как… вышел. Через дверь, как еще? – недоуменно пожав плечами, Сема обернулся, посмотрел в сторону приоткрытой двери в детскую, словно оттуда вот-вот должен был кто-то выйти и подтвердить правоту его слов. Но из детской так никто и не вышел.

— Миша, Мишка, очнись! – принялась нещадно тормошить мужа Мари. Выдохнув сон, он открыл глаза – перед ним был Сема. – О! Ты уже здесь?!..

— Вот, — не дослушав отца, Сема протянул ему крижаль.

— Сема, не смей! – вскрикнув, Мари машинально ударила мальчика по руке, крижаль выпал и, стукнувшись об пол, коротко звякнул. Не ожидавший такого поступка от матери мальчик сильно опешил, но не заплакал, зато Мари зарыдала в голос. – Сыночек, не бери его больше в руки, умоляю тебя!

— Мам, успокойся, все нормально.

Михаил поднял с полу крижаль и стал внимательно разглядывать его, будто видел впервые.

— А как там Тима? – чуть успокоившись, спросила Мари. – С ним ничего не случилось?

— Что с ним должно случиться? Он спит.

— Спит? – Мари вбежала в детскую, порывисто наклонилась над Тиминой кроваткой, зачмокала губами в такт сонным губам малыша. – Спит мой ребеночек.

Мари осеклась: на глаза ей вдруг попался воланчик, лежавший в ногах Тимы. Она подняла взгляд, огляделась по сторонам и пришла в ужас от увиденного: в комнате царил жуткий беспорядок, все было перевернуто вверх дном. Схватив воланчик, Мари пулей вылетела из детской, крича на бегу: «Это что еще такое?! Как он в Тимкину кроватку попал?!»

— …Эта штука хорошая. Она как живая. Поиграть со мной хотела, вот и все, — объяснял отцу Сема, показывая на крижаль.

— Поиграть?! Я же просила тебя не трогать его! – мигом позабыв про воланчик, Мари выхватила из рук сына крижаль и кинулась с ним к входной двери.

— Маша, стой! – устремился за ней вдогонку Михаил. Догнал ее возле самых дверей. Обнял, прижал к себе. Заметив это, Сема смутился и юркнул в детскую. Михаил мягко отнял у Мари крижаль. – Нельзя. Будет еще хуже.

— Зачем ты за это взялся, о Господи?

— Не знаю… Значит кому-то надо, вот и взялся.

— Кому, Господи?!

— Говорю же, не знаю. Не спрашивай, все равно больше ничего не скажу.

Михаил спрятал крижаль в книжном шкафу, где хранил личные документы. Но Семка, сорванец, и там отыскал таинственный меч. Мальчишку тянуло к нему как магнитом.

Нашел крижаль и тайком вынес на улицу. В этот раз родителям было явно не де него: во время обеда они заговорили о политике и по обыкновению завелись не на шутку!

Во дворе было по-весеннему тепло и мирно. Несмотря на то что земля была еще сырая и холодная, на детской площадке гуляло полным-полно разноцветных малышей. Они лазали по лесенкам, скатывались с горки и рылись в мокром песке. Присматривая за детьми, их мамы без удержу болтали между собой. Семе неинтересно было возиться с малышней, и он побежал к хоккейной площадке.

Зимой на площадке катались на коньках и устраивали хоккейные поединки, а с приходом первого весеннего тепла, когда песок едва успевал подсохнуть, здесь начинали играть в футбол. Так обстояло дело и сегодня: ребята 14-16 лет, чертыхаясь и взрывая кедами песок, гоняли мяч. Два дня назад сюда завезли бетонные плиты и неаккуратной горкой свалили возле деревянного бортика, которым была обнесена площадка. Поговаривали, что на месте хоккейной коробки одна чересчур прыткая строительная компания собиралась построить жилой дом.

Семе было интересно поглазеть, как ребята постарше играют в футбол. Он встал возле металлической сетки, местами рваной, местами провалившейся, натянутой вдоль всего бортика, и внимательно следил за игрой. При этом он так увлекся зрелищем футбольного матча, что напрочь позабыл про крижаль, засунутый в карман куртки. Вот кто-то из игроков, не рассчитав силы, влепил по мячу, тот свечой взвился над полем и, перелетев через сетку, упал на той стороне, где был Сема.

— Эй, малец, подай мяч! – прокричал парень, стоявший ближе всего к Семе. Парень был коренастый, крепко сбитый, с невероятно загорелым, почти кирпичного цвета, лицом.

Охотно откликнувшись на просьбу, мальчик кинулся за мячом, но тот, на пару мгновений опередив Сему, закатился под бетонную плиту. Эта плита сползла с груды плит и, накренившись, кое-как оперлась о них одной гранью.

— Ну что, малец? – насмешливо напомнил о своей просьбе загорелый.

Чуть замешкавшись, Сема полез в образовавшийся зазор между плитами, в тот же миг плита, стоявшая под углом, дрогнула и медленно поползла вниз, будто ее кто потянул за один край…

— Здравствуйте, тут вам принесли, — запыхавшись, сообщил коренастый парень с необыкновенно красным, видимо, обгоревшим на солнце лицом. Он позвонил в дверь, и стоило Мари отворить, тут же потупил глаза. Мари его не раз встречала во дворе, но имени его не знала, да и зачем ей его имя, если он не был приятелем ее сыну?

— Что принесли?

— Вот, — мальчик вытянул откуда-то сбоку букет бумажных цветов.

— Типун тебе! Сам забирай! Мне не могли такое принести! – отчего-то крайне осерчала женщина; сердце в ее груди заметалось, забилось испуганной птицей. И Мари резко захлопнула дверь.

Однако в нее тут же снова позвонили. На пороге стоял все тот же загорелый мальчишка. Цветов в его руках уже не было.

— Ну, чего тебе еще? – не скрывая раздражения, накинулась на него Мари.

— Тетя Мари, там на Сему плита упала, — скороговоркой проговорил мальчишка и невольно попятился назад, видно, ожидая, что его могут ударить.

Несколько мгновений Мари не в силах была понять, что хочет от нее этот чужой, неприятный ей мальчик… Наконец до нее дошел смысл его слов, ей тут же стало страшно и жарко одновременно. Схватившись рукой за дверной косяк, она на всякий случай спросила:

— Какая еще плита?

— Бетонная. Там… — обернувшись, мальчишка неопределенно махнул рукой назад. –  Мы играли в футбол, Сема полез за мячом, а плита как…

— Что-о?! – оттолкнув мальчишку, Мари метнулась по лестнице вниз, выскочила из подъезда, на одном дыхании пролетела полдвора, еще издали увидела серую груду плит и ту, что упала, – она лежала особняком, распластавшись на сырой весенней земле.

— Не-ет! – завопила также издали, замахала руками-мельницами. – Се-ема!!

Михаил, неведомо как прознавший про горе, опередил жену, промчался мимо, весь расхристанный, и вот, уже сам неуклюже плюхнувшись на живот, подползал под упавшую плиту – между ней и землей оставался зазор сантиметров в сорок, не больше.

Этот зазор и спас мальчика от гибели. Когда Михаил вытаскивал старшего сына из-под плиты, то едва не зацепил плечом за крижаль. Он торчал из земли и, подобно куску стальной арматуры или алмазному стержню, удерживал на себе бетонную плиту. Прочный и несокрушимый, похожий на ледяную сосульку крижаль…

*6*

С третьим крижалем, предназначавшимся Елене, я к ней и поехал. То, что ее номер телефона – единственная запись, выжившая в постиранной записной книжке, я счел вещим знаком. А может, мне не хотелось в этом себе признаваться, я просто соскучился по своей бывшей жене. Как жертва, вышедшая на свободу, но продолжающая всю оставшуюся жизнь ходить вокруг своего палача, не находя в себе сил ни забыть его, ни простить…

Нет, конечно, Елена была прекрасна. В самом деле прекрасна!.. Разумеется, это не помешало нам в свое время расстаться. А теперь я ехал на свидание с ней. Когда я это осознал, то к стыду обнаружил, что еду с пустыми руками. Я остановил машину на центральном перекрестке возле дышащего смрадом фастфуда, перешел дорогу, устремившись к тому сосредоточию мелких уличных торговцев, где на скорую руку можно купить жареные семечки, орешки и цветы. Цветов к моему глубокому разочарованию не оказалось. Были только бумажные. Мне предложили их вместе с билетом в цирк – там стоял стол, обклеенный веселыми цирковыми афишами, а из-за него выглядывала крошечная, метр с кепкой, угловатая девчушка и с виноватым видом, будто на казнь, продавала билеты.

— У вас что, цветы только бумажные? – не ожидавший такого подвоха, растерялся я.

— Ага. Не хотите цветов, купите билетик.

— Как-нибудь в другой раз.

Я еще раз обежал торговый пятачок и вернулся к цирковому столу. Над ним с безмятежной легкостью развевалась разноцветная гроздь воздушных шариков. Они выглядели намного живее бумажных цветов, лежавших в коробке рядом. Я протянул девчушке деньги за два билета, но вместо них забрал связку шаров и повернул к своей машине. Свидание начиналось неожиданно, а главное, необычно. Мне уже нравилось.

Елена, встретив меня в прихожей, провела в комнату. Перед тем как развалиться в кресле, которое я знал наизусть и чертовски любил, я показал ей крижаль.

— Что это у тебя за рог? — шутливо вскинув брови, спросила она.

— Не понял, — опешил я и непроизвольно потрогал лоб. – Какой еще рог?

— Ну, сейчас я уже не скажу, какой, — сдержанно усмехнулась Елена, принимая от меня гроздь воздушных шаров. – Столько времени утекло с того дня, как мы с тобой разбежались. Шарики… — она погладила желтый шарик. – Надо же, какую метафору ты придумал нашей любви.

Елена повесила шары на вешалку, намотав нитку на крючок. Подождав, когда она закончит, я заметил нарочито небрежным тоном:

— Ты хотела сказать, когда в последний раз спала со мной.

— Может быть, и так. Какое теперь это имеет значение? – она подошла вплотную ко мне, запрокинув голову, сверкая чуть влажноватыми глазами. Губы ее были совсем близко от моих. – Зачем ты вообще приехал?

— Ты похорошела.

— Я знаю.

— У тебя кто-то есть?

— Я не одинока.

— А хочешь, у тебя будет двое – он и я?

— Что-о?

— Я хочу тебя.

— Пусти… Это было так давно… Уже не со мной.

Она вырвалась из моих объятий. Повернулась ко мне спиной и, не оборачиваясь, горько обронила: — Ты хотя бы цветы мне купил. Опять пытаешься на халяву все получить.

— А как же шарики? Они же интересней цветов! Погляди, какие они веселенькие!

Я вернулся в прихожую, снял с вешалки шары и, задорно заржав, стал носиться с ними по дому.

— Стой! А там что? – спросила у меня Елена, когда я как сумасшедший проносился мимо нее.

— Где? – запыхавшись, я остановился, решив, что она заигрывает со мной.

Она взяла в обе руки желтый шар и поднесла к моему лицу.

— Видишь?

— Перстень! – я чуть не обалдел, увидев внутри шара золотой перстень с маленьким зеленым камнем.

— Вот именно, перстень, — Елена впилась в него изумленным взглядом. – Странно, я уже видела этот шарик, трогала его, но ничего не заметила в нем. Что за фокус, Керуак?

— Откуда мне знать?

— Ты купил шар и не знал что в нем?

— Конечно, нет.

— Хм, ничего не поменялось: ты как был недотепой, так им и остался. Ну, чего встал? Сходи на кухню за ножницами… За перстень, пожалуй, я и отдамся.

Последние слова она произнесла мне в спину, надеясь, вероятно, что я не услышу. Но я услышал и проглотил слюну.

Первым попытался продырявить шар я – ткнул в него ножницами, но шар упруго оттолкнул их.

— Что за чушь?

Отобрав у меня ножницы, Елена тоже попыталась проколоть ими шар, и тоже напрасно.

— Ну и ну!.. Дай-ка мне свой рог.

— Это крижаль, чтоб ты знала, — поправил я ее.

— Один черт! – схватив крижаль, она тут же до крови уколола им палец. – Зараза!

— Можно я?

Отведя от меня взгляд, она отдала мне крижаль, и я легко проколол им шар.

И тут началось непредвиденное и невероятное: из шара со свистом стал выходить какой-то газ. Это был явно не воздух и не гелий, а какой-то незнакомый мне газ. Едва вдохнув его, мы с Еленой принялись кашлять, задыхаться, глаза воспалились, к горлу подступила тошнота – казалось, еще миг-другой, и нам обоим настанет конец.

— Керуак, ублюдок! – сползая по стенке, захрипела Елена. – Хочешь меня отравить? Не можешь смириться с моим счастьем, завистливая сволочь!

— Дура! Всю жизнь мечтал тебя отравить и сдохнуть с тобой заодно! – зажав рукой рот, чтоб не вырвать, огрызнулся я.

— Я тебе все равно не верю… Открой окно, что ты встал!

Я бросился в комнату, в которой мы хотели, но так и не успели заняться любовью, попытался открыть окно, но не смог.

— Не могу, ручка заела! – я повернулся к Елене, она была белая как смерть. Схватил ее за руку, увлек в прихожую. – Бежим!

В прихожей нас постигла та же неудача: замок на входной двери заел – похоже, его заклинила та же сила, которая помешала нам открыть окно.

— Я больше не могу, мне нечем дышать, — едва слышно пробормотала Елена и, плюхнувшись на пол, закатила глаза. – Сделай что-нибудь… Хоть раз в жизни сделай…

Я сам едва стоял на ногах. Поглядев затуманенным взором на Елену, неподвижно замершую на полу, я, пошатываясь, двинулся на кухню, споткнулся о табуретку, тут же схватил ее и, не замахиваясь, швырнул в окно. О черт! Табуретка отскочила от оконного стекла, как резиновый мячик.

И тут я окончательно озверел. Наверное, почувствовал близкий конец и понял, что терять мне все равно больше нечего.

— Врешь, не возьмешь!

Я кинулся на стекло и одним ударом крижаля разнес его вдребезги.

Стекло рассыпалось, как ледяная корка, кажется, я порезал осколком руку, но какой же холодный был за окном воздух!

Волна свежего воздуха ворвалась в дом, и дальше уже было неважно – ничего неважно…

*7*

Мы собрались в «Полонезе»: Дик, Михаил, Елена и я. Нашими тенями были Мари и Юти. Судя по выражению лица Мари, она с превеликим удовольствием разорвала бы меня на части за мой оккультный эксперимент, вдруг обернувшийся диким квестом, если бы не Герц. Скупой до крайности хозяин бара на этот раз хотел мира. Герц принес дамам свежий апельсиновый фреш, немного отягощенный виски, и Мари с Юти после двух-трех глотков успокоились. Пускай и ненадолго. У всех у нас был пришибленный, унылый вид. Хотелось напиться, проваляться часа два в хмельном забытьи, а, очнувшись, – послать все к чертовой матери.

Михаил, Елена и Дик, уже раз пять рассказав свои истории, побросали крижали в центр стола и теперь с враждебной холодностью ждали истории от меня. Но мне нечего было рассказывать. Свой крижаль я тоже положил в общую кучу и теперь с отстраненным видом смотрел на него. У меня было такое ощущение, что я надул всех на свете, а себя самого – в первую очередь.

— Если ты сейчас ничего скажешь, я продырявлю тебя своим крижалем! – угрожающе предупредил меня Дик. – У тебя какой крижаль – вода? Вот и рассказывай про воду!

Я молча сглотнул, и что-то встало поперек горла, будто я невзначай проглотил свой крижаль.

— Без толку! – махнул на меня рукой Михаил. – У него ничего не было, разве по нему не видно? Елена, скажи ты что-нибудь.

Елена обвела меня чуть насмешливым взглядом, словно намеривалась сказать в мой адрес что-то язвительное и колкое. Но тут в бар неожиданно забежала Зузу, и ситуация в корне изменилась. Можно сказать, случайное появление этой девчушки меня и спасло. Зузу была ужасно хорошенькая, поэтому Дик, Михаил и я, как по команде, повернули в ее сторону головы. От девушки Герца исходил подкупающий аромат свежести и греха, его почувствовали даже наши женщины и ревниво прищурились. Смешные! Это пахли зеленые веточки вербы – я не помню, чтоб еще когда-нибудь так пахла верба – их сжимала в нежных руках Зузу. Едва завидев ее, из-за барной стойки к ней выскочил тучный Герц и, грустно улыбнувшись, повернулся к ней широкой спиной. Заливаясь по-детски от смеха, Зузу принялась хлестать вербой Герца по спине, приговаривая:

— Не я бью – верба бьет,

Недалечко червоне яечко,

Через неделю – Великдень!

Не умирай, не умирай,

Великдня дожидай!

— Сегодня Вербное воскресенье, — вспомнила Юти, с некоторой завистью поглядывая на странную пару: Герц – большой добрый увалень, Зузу – легкомысленная пигалица, рядом с которой всем было хорошо. Герц ее безумно, беззаветно любил, а Зузу спала со всеми его друзьями и недругами, но от этого не становилась менее очаровательной… Юти хотела еще что-то добавить, но Мари бесцеремонно ее перебила:

— Жаль, что нам нечем тебя отхлестать, Керуак.

И вдруг, без перехода, Мари обратилась к Елене, кивнув в мою сторону:

— Алена, признайся, наставляла ему рога?

— Зачем тебе это? – холодно отозвалась Елена и, сделав долгий глоток из своего стакана, сказала, будто выдохнула: — Да, наставляла.

— Элен! Как ты могла?! – по-детски возмутилась Юти, в ее голосе послышались слезы.

Зато Мари обрадовалась этому известию до неприличия бурно.

— Конечно, могла! Что Алена не женщина, что ли? Ты, Юти, еще мала дитына, оттого сопли распускаешь. Ничего, подрастешь, освоишься и будешь, как миленькая, ему рога наставлять. Да, Керуак? Чего замолчал? – глядя на мою унылую, постную мину, Мари звонко расхохоталась. – Посмотрите все на него: Керуак – рогоносец!

— Это что, правда? – осуждающе уставился на меня Дик.

Я молча пожал плечами – что я мог сказать в ответ? Ну, в самом деле, не застрелиться же мне из-за этого?

Я никогда не держал огнестрельного оружия, поэтому довольствовался своим крижалем. Взяв его со стола, я приставил крижаль ко лбу.

— Ну-ка, Керуак, убери руку, — неожиданно потребовал Дик. Я послушно разжал пальцы и убрал руку – крижаль при этом не упал, так и остался торчать рогом из моего лба.

— Клоун, — поморщилась Елена и отвернулась.

— Ну, вылитый рогоносец! – прыснула от смеха Мари.

— Прикуси язык! – тут же осадил ее Михаил. Осторожно потрогав мой доморощенный рог, он жалостливо спросил: — Ты как?

Я не обиделся и не рассердился. Единственное, не удержался и поправил Мари:

— Не рогоносец, а единорог.

Все-таки единорогом быть симпатичней.

— Что вы сидите? – вдруг без малейшей на то причины на нас обратила внимание Зузу. И помахала нам зелеными веточками. – Ведь праздник сегодня! Вместо того чтобы пить как лошади, пошли бы лучше вербу посвятили.

— Туда, что ли, где ты святила? Тьфу, не пойду! – внезапно снова завелась Мари.

Михаилу это не понравилось, и он снова прикрикнул на жену:

— Да что это сегодня с тобой?! Цыц, я сказал!

— А ты мне рот не затыкай, — огрызнулась Мари. – Карина рассказывала, батюшка тамошний отказался отпевать активистов, участвовавших в стачке, мол, все они бунтари и преступники, закон нарушили, против правительства пошли, видно, переодетые слуги сатаны, раз на святотатство решились, а таких в божьем храме не отпевают. И не стал отпевать.

— Гляди-ка, какой священник принципиальный попался, — удивился я.

— Это ты попался, — ухмыльнулся Дик и щелкнул меня по крижалю, казалось, намертво вросшему в мой лоб.

— А, по-моему, это дурость, — возмутился Михаил. – И вообще не имеет батюшка право выбирать, кого отпевать, а кого – нет. Перед Богом все равны – и преступники, и стражи порядка.

— Знаете, а ведь Зузу права, — улыбнувшись, сказала Елена. – Надо поторопиться, а то не успеем вербу посвятить.

Елена поднялась из-за стола.

— Ты куда? – почему-то испуганно встрепенулась Мари.

— В храм.

— И я с тобой.

Я с изумлением уставился на Мари: вот женщина-погода, как с ней Михаил только живет?

Мне ничего не оставалось другого, как последовать за бывшей женой: ведь меня не оставляла надежда разузнать, когда и с кем эта стерва успела мне изменить.

Поэтому я тоже встал и с легкостью, которую никто не заметил вокруг, отнял ото лба свой крижаль. Я сунул его во внутренний карман куртки, парни, следуя моему примеру, разобрали свои крижали, а Елена, вернувшись к столу, забрала свой.

— Алена, гляди-ка, твой как его… единорог туда же. Вербу решил посвятить, — не преминула съязвить Мари. На нее сегодня явно что-то нашло, но я знал, что в глубине души она добрая баба.

— Хм, он уже давно не мой, а ее, — Елена равнодушно кивнула на Юти, вцепившуюся в мой локоть, как за спасательный круг.

— Я с вами, — заявил Михаил, поднимаясь.

— Ты что это? – оторопел Дик. – Ладно они чокнутые. Но тебе-то зачем?

— Люблю, когда батюшка меня святой водой поливает.

— Тогда и я пойду. Что я один должен здесь оставаться?

Расплатившись с Герцем и попрощавшись с Зузу, мы двинулись к ближайшей церкви.

Храму было лет двести, может быть, больше. Он стоял на небольшом холме, подножие которого было выложено каменными ступенями. От времени ступени потемнели и потрескались, в некоторых местах пришли в негодность, как зубы старика. Обычно в большие праздники люди становились на ступенях, терпеливо ожидая появления священника и его помощников, несших ведра с освященной водой. Так было и сегодня. Народу подле храма собралось много, однако, к большому удивлению, вместо радостного возбуждения мы застали там настоящую панику: люди испуганно роптали, гудели, перекрикивались, а между ними метался растерянный батюшка.

— Дьявол! Святую воду осквернил дьявол! – высоким истеричным голосом выкрикивал священник и, обернувшись, махал кропилом в сторону служебных построек, находившихся слева от церкви: – Там!

— Ой, чего это с ним? – испугалась Юти.

— Не нервничай, сейчас все узнаем, — попытался успокоить ее я. Попросил женщин: — Мари, Елена, оставайтесь здесь, а мы с ребятами сходим.

Переглянувшись с Диком и Михаилом, мы втроем стали протискиваться сквозь толпу, плотным полукольцом охватившую кусок старой каменной стены, из которой выступал водопроводный кран. За нами, пыхтя, но не жалуясь, увязались Мари, Елена и Юти.

Возле стены стояла стальная ванна, в которую из крана сбегала вода. Этой водой священник окроплял людей, пришедших осветить вербу. Но сейчас он этого не делал: в ванной плавали какие-то посторонние предметы, видимо, они и повергли батюшку в ужас и смятение.

— Ну и из-за чего тут столько крику? – фыркнул Дик и первым приблизился к ванной.

— Что там? – спросил я, выглядывая из-за его плеча.

— Цветы.

— Цветы?

— Дай-ка я, — Михаил, который был выше и крепче меня с Диком, бесцеремонно растолкал нас и тоже подошел к ванной. Склонившись над ней, растерянно подтвердил: — Надо же, бумажные цветы. Будто с кладбища кто принес.

— Почему так решил? – почувствовав холодок в спине, спросил я.

— Да они все жалкие и обтрепанные. Вот достану, сам увидишь.

Михаил зачерпнул рукой и в тот же миг вскрикнул от изумления:

— Ух, ты, а их не схватишь!

— Отойди, горе мне с вами! – пожурила его Мари и следом за мужем попыталась поймать цветок – и тоже неудачно. У нее перехватило дыхание, словно она сейчас хватанула морозного, обжигающего воздуха. Совладав с собой, она сдавленно сообщила: — Так это и не цветы… а лишь видимость одна. Призрак!

— Дьявол играет с нами, — раздался сзади голос священника. В этот раз он был приятно тверд и спокоен.

И тут я понял, что наконец пришел мой час испытать свой крижаль. Крижаль воды… Я приставил его ко лбу, присел перед ванной и, подобно всамделишному единорогу, окунул крижаль в воду…

Что тут началось! Не прошло и минуты, как мой крижаль-рог накалился до красна, точно металлический прут; от той части его, которая поднималась над водой, повалил густой пар, голове моей стало нестерпимо горячо – еще минута, и я бы, наверное, умер, пронзенный дикой, обжигающей болью. В глазах замельтешило, поплыли красные круги, потом замерещились какие-то лица, поначалу смутные, механические, неживые, как маски; но вот они стали различаться между собой, кое-кто из них даже показался мне знакомым… Однако для меня было выше сил дальше всматриваться в эту несусветную ахинею; я едва успел уловить мимолетное сходство с теми людьми, которых однажды встретил и сам того не желая стремился забыть, как это сходство вдруг приняло гипертрофированные размеры: оно нависло надо мной, как скала, – и неслучайно я испытал новый приступ боли, который воскресил во мне новые воспоминания и новые, атрофированные чувства – казалось, это состояние будет длиться вечно…

Я наверняка бы потерял сознание и грохнулся наземь прямо здесь, если б не чьи-то руки – до боли знакомые…

— Нет, все-таки с ним обморок.

— Дорогой, что с тобой?

— Керуак, с тобой все в порядке?

— Очень похоже на демонов, я видел их лики, — наконец отозвался я.

— А ведь Мари права, Керуак.

— У тебя почти получилось с ними справиться! Цветы стали исчезать, но тут появился старик с нереальными, синими глазами – и все цветы вернулись на место.

— Как по команде вернулись.

— То был… — собрав волю в кулак, вновь начал я.

— Кто?

— Он приходил ко мне во сне. А потом появилась девчонка из цирка.

— Керуак, ты что, головой ударился?

— А я видела среди них мальчика, того самого, с загорелым лицом, — неожиданно вмешалась в мужской разговор Мари. Ее словно что-то тяготило, и ей требовалось непременно высказаться. Видно было, что Мари не по себе и непреодолимое чувство вины возобладало над ее непомерной гордыней. – Миша, ты должен помнить того подростка, он еще прибежал за нами, когда на Сему упала плита.

— Ты сама с ним разговаривала, я тогда сидел в туалете.

— Про кого вы все рассказываете? – не выдержав, спросил Дик.

— Тебе бесполезно объяснять. Бесчувственный чурбан! – внезапно набросилась на него Мари. – За что тебя только женщины любят!

— Дик, ведь ты тоже причастен к этому, — я с сочувствием заглянул другу в глаза. – Неужели ты никого не видел?

— А кого я должен был видеть? Вот привязались… Ну, какие-то тени.

— Тени?

— Да, тени. Кажись, там была одна знакомая рожа. Точно! Тот гаишник, что оказался на месте взрыва бензовоза. Он снова, как тогда, лыбился мне и все пытался взять меня за руку.

— Выходит, Мари и в самом деле права. Старик, гаишник, мальчишка, девочка, продавшая мне газовые шарики… Это все герои одной повести…

— Никакие это не герои, а демоны, — насупившись, отрезала Мари.

— Мари, может, хватит чертовщины? – нетерпеливо фыркнула Юти. – Ну сколько можно!

— Помолчи, девочка. Если в чем-то не смыслишь, то лучше помолчи, — мягко осадила ее Елена.

— То, что случилось со святой водой, все эти цветочные призраки и напасти – неспроста, — не слыша ни Мари, ни Елены, ни Юти, продолжал вслух размышлять я. – Не иначе как демоны приложили к этому руку…Вот что, парни, — я окинул друзей испытующим взглядом, остановив его на Елене. – Мне нужна ваша помощь.

— Да мы уже поняли, что тебе без нас никуда, — покровительственно похлопал меня по плечу Дик. – А что делать-то надо?

Я лишь чуть виновато улыбнулся в ответ.

Немного погодя мы были похожи друг на друга, как братья-близнецы: все четверо с напряженными лицами, все четверо с рогами, торчавшими из наших отчаянных голов.

— Свят, свят, свят, я тут ни при чем! – вздыхала-охала Мари, с опаской поглядывая на мужа, внезапно обретшего рог. – Керуак, на что ты, шельмец, подбил Мишку, о Господи!

На Мари никто не обращал внимания. Даже Юти: приоткрыв рот, она пристально следила за нашими действиями.

— Ну что, начнем? – постаравшись улыбнуться как можно непринужденней, спросил я. – На «три»…

На «раз-два-три» мы одновременно опустили крижали в ванну с водой.

И сразу же у нас четверых начались прямо-таки неслыханные видения! Они приблизились к нам, обступили со всех сторон и стали привлекать к себе внимание загадочными ужимками и непонятными жестами. При этом поначалу призраки вели себя довольно миролюбиво и сдержанно, подобно первым видениям, посетившим меня одного: никто из них не пытался нас напугать или шокировать, вызывая в душе лишь смутное беспокойство и томительное ожидание перемен – неизбежных, неприятных, но не роковых… Однако совсем скоро видения приняли откровенно угрожающий вид, в них стало заметно больше знаков смерти, а их странное, вызывающее поведение повергло в замешательство не только Елену, но и Дика, Михаила и меня.

Выхватив откуда-то из-за спины длинный меч, жуткий косматый старик принялся размахивать им над моей головой. В первый момент я принял ужасного призрака за Алефатия и был этим крайне шокирован: неужели героический дед, наставлявший меня на борьбу со злом, переметнулся на сторону врага? Но, заметив под носом у нападавшего закрученные, как у Сальвадора Дали, усы, сразу смекнул, что это никакой не Алефатий, а тот зломудрый пассажир-оборотень, которого однажды подвез Дик… Постращав меня, фальшивый старик затем набросился на Дика и Михаила, а когда очередь дошла до Елены, усатый призрак превратился в большую кудлатую птицу. Елена хотела было поймать ее за лапы, но схватила лишь темный задымленный воздух…

Мой случайный знакомый пытался утюжить нас на своем «Опеле» – к счастью, автомобиль был таким же призрачным, как и сам водитель. Проносясь сквозь наш круг,  автомобильное привидение оставляло после себя лишь едва уловимый запах бензина. Временами из открытого окна «Опеля» выпадал какой-нибудь бумажный цветок и ложился на воду рядом с другими такими же…

Офицер ГАИ щелкал перед нашими лицами горящей зажигалкой: языки пламени вспыхивали, лизали нам щеки и лбы и, не в силах обжечь их, рассыпались на мельчайшие, размером с песчинки, бесплотные частицы. Налетал порыв ветра и уносил призрачный огонь прочь…

Как одержимый, загорелый мальчишка расстреливал нас футбольным мячом.  Приближаясь к нам, кожаный мяч всякий раз принимал вид каменного ядра – и вдруг ядро рассыпалось прахом, подобно призраку огня…

Девочка – продавец билетов в цирк, казалось, ничего не делала. Стоя на одном месте, она лишь запускала над нашими головами воздушные шары. Бесцветные и бесплотные, они взлетали над нашими головами нескончаемой вереницей, рождая в каждом из нас ощущение невосполнимой потери. Этих призраков – прямо-таки символов невыносимой легкости нашего бренного мира – в тот момент я боялся больше всего…

Постепенно сгущаясь, точно ночной сумрак, назойливые видения в конце концов окружили нас плотным, роящимся кольцом, которое неустанно двигалось, вращалось, стремясь увлечь наши мысли и чувства в свой мрачный хоровод. Казалось, ни у кого из нас нет ни единого шанса вырваться из призрачного круга, избавиться от навязчивых наваждений – и спастись. На какой-то момент я даже забыл, ради чего мы здесь, забыл про оскверненную воду и думал лишь о собственном спасении. Так же думали Дик, Михаил и Елена. Нам было страшно. Над нашими головами безудержно метались, приводя нас в дикий трепет, ужасные призрачные слепки незнакомой нам жизни. Или непознанной смерти… Все смешалось – в мрачном воздухе, в ванной с бумажными цветами, в наших непутевых головах; мы были уже не в силах различать, где реальность, а где галлюцинации, где аномальные явления, а где происки дьявола…

Никто не заметил, когда мы стали похожи на краснорогих единорогов: наши крижали опасно накалились, источали нестерпимый жар и гневный свет, но при этом бумажных цветов в ванной не убавилось – напротив, их становилось все больше. Мы объединили все четыре стихии: огонь, воздух, землю и воду – но это ровным счетом ничего не дало. Крижали начали плавиться, мне, Дику, Михаилу и Елене угрожал тепловой удар или глубокий ожог; мы едва удерживали себя, чтобы не броситься от ванной прочь и не послать все к чертовой матери, а в это время за нашими спинами продолжали бесчинствовать темные силы. Мне невдомек, кем они были.

Из последних сил терпя боль в голове, я поглядывал на друзей – им тоже было несладко: от нечеловеческого напряжения у них вылезли глаза из орбит, ребята что-то бессвязно бормотали, бредили наяву, раскачивались в такт бормотаниям и бездумно водили крижалями по воде. Мне было невыносимо жаль моих друзей.

Особенно – я видел – страдала Елена. Вокруг крижаля, торчавшего из ее лба, расплылась кроваво-красная звезда; девушку заметно пошатывало, наверное, сильнее, чем остальных – казалось, еще миг, и она потеряет сознание и рухнет в ванну. В какой-то момент, глядя на Елену, я подумал, что в моей жизни не было и уже никогда больше не будет человека ближе и родней ее. Елена – мое реальное счастье, а все остальное – лишь призраки и наваждения. Как те мерзкие привидения, которые сейчас нас пытаются одолеть. Как бумажные цветы, чьи жалкие видения, плавая в ванной, продолжали смущать наши бесконечно измученные умы…

И тогда я повторил почти слово в слово то, что вечность назад сказала Мари:

— Так это и не цветы вовсе, а лишь видимость одна. И призраков никаких не существует. Блеф один, а не призраки!

Стоило мне только произнести эти слова и при помощи них выразить свое твердое неверие во всю эту чертовщину, в призраков и привидений, как они сразу же и сгинули, а мне следом стало удивительно легко: мой крижаль вдруг остыл, жар прошел, голову перестало сжимать тисками, мельтешение в глазах прекратилось, и ничто больше не затмевало мой взгляд – наступил долгожданный покой.

— Фу-ух, я думал сдохну! – раздался рядом облегченный вздох Дика.

— Керуа-а-ак! – жалобно протянула Елена и, вконец обессиленная, повалилась мне на плечо. – Неужели все кончилось, Керуак?

— Глядите, цветов больше нет! – торжественно и с нескрываемым превосходством вдруг объявил Михаил. – Парни, мы сделали их!

И вправду – вода в ванной была чиста и светла, а вокруг… Вокруг толпились люди, с изумлением глядя на то, как мы запросто умываемся святою водой. Высунувшись из толпы, Юти радостно помахала мне рукой, я помахал ей в ответ, затем отыскал глазами Мари и мысленно поблагодарил ее.

Мы медленно приходили в себя. Один за другим крижали отпали от наших голов так же самопроизвольно и естественно, как отпадают рога у оленей. Однако при этом крижали не исчезли, как бумажные цветы, и этот факт меня не особенно-то порадовал: выходит, не все, что произошло с нами, было бредовым наваждением.

Мы покидали территорию храма, где батюшка, воспрянув духом, продолжил освящать вербы. Ни у кого из нашей компании не было веточек вербы, но мы дружно, не сговариваясь, потянулись к священнику, подставляя головы под щедрые горсти святой воды.

Уже на выходе из церковного дворика, стоя на верхней ступени, я заметил: мой крижаль потемнел, покрылся древесной корой и пустил молоденькие побеги, а на крижалях Елены и Михаила даже проклюнулись зеленые почки и набухли бутоны. Казалось, еще минута-другая и от таинственных символов четырех стихий не останется и следа. Дик спрятал свой крижаль подальше от посторонних глаз, но, уверен, с его крижалем происходило то же, что и с нашими, – его крижалю тоже было суждено переродиться.

Очень хотелось верить, что это – счастливый конец, что за этим больше уже ничего не последует, что с магией покончено раз и навсегда. К нам возвращалась обыкновенная жизнь, и это не могло не радовать.

— Дик.

— А?

— Мы тут подумали… и решили оставить крижали священнику.

— Он пообещал посадить их в церковном дворе.

— Ну а я тут причем?

— Где твой крижаль, Дик?

— Я его не отдам!

— Как ты не хочешь понять, Дик, здесь им будет хорошо. Только в храме могут ужиться между собой все стихии.

— И обрести покой они могут только здесь.

— Нет, даже не просите.

— Дик, ты же хочешь, чтоб сбылась твоя мечта?

— Чего вы все ко мне привязались?

— Дик, сделай что-нибудь первым… Верни крижаль тому, кому он принадлежит по праву.

Чуть наклонив голову вперед, Дик внимательно вслушался в последние слова, произнесенные не искушенной Мари, не чутким Михаилом, не мудрой Еленой и тем более не мной, Керуаком, а самой юной участницей нашей компании.

— Юти, ты и вправду так думаешь? – доверчиво переспросил ее Дик. Она молча улыбнулась ему. – Ну, раз так…

Дик протянул Юти свой крижаль. Это был жгуче-алый, как пламя, цветок. Он цвел и благоухал.

Рано или поздно мы наверняка позабыли бы ту историю, если бы не крижали. Мы подарили их храму, хотели и книгу «История религий» в придачу, но она вдруг бесследно исчезла. Точь-в-точь как бумажные цветы из ванной.

Оставалась еще одна вещь – казалось, напрочь вылетевшая из моей головы, – которая служила прямым доказательством того, что все, что с нами недавно произошло, не сон и не игра воспаленного ума, а явь – чудесная, удивительная и непредсказуемая. Убирая у себя в квартире, Елена случайно нашла эту вещицу на полу. Это был тот самый перстень с маленьким зеленым камнем, что выпал из таинственного воздушного шара. Елена отнесла перстень в церковь и тайком спрятала за старой иконой, что висит в дальнем левом углу храма. Немного погодя кто-то, видимо, батюшка, убрал перстень за стекло внутрь иконы. Потом золотая вещица оттуда пропала, но об этом никто не пожалел. Наверное, ей там было не место.

Зато крижали прижились все до одного. Иногда мы вместе, а чаще порознь, наведываемся в церковный двор и любуемся четырьмя необыкновенными цветами. Они заметно подросли, пустили вверх и вширь густые побеги. Один цветок огненно-красный, от него можно запросто прикурить. Другой манит к себе голубыми лепестками, и на них никогда не высыхает роса. Третий еще более удивительный: у него прозрачный бутон в форме шара, внутри которого не утихают цветочные ветры. И, наконец, четвертый цветок – неприметный с виду, зато надежный и крепкий, как камень.

Четыре наших крижаля, четыре стихии…

 

февраль-май 2014 г.