Миф западносибирских татар
Кто когда-нибудь хоть одним глазом видел богиню Ал, тот обязательно влюблялся в эту хорошенькую женщину. Именно женщину, поскольку богиней она была никудышной, вяло покровительствуя и совершенно не умея воздавать по заслугам. Но зато как женщина она была просто восхитительна, обвораживая мужчин богов и мужчин людей своим изумительно-юным телом, сотворенным словно из множества теплых лун и телесного солнечного света. О чем только думал ее родитель бог, лаская ее будущую мать, тихой красоты богиню; как, должно быть, сильно любил он ее в ту ночь, когда была зачата малышка Ал, что облек свою дочь в наипрелестнейшую плоть?! Свежие прелести подросшей со временем маленькой девочки однажды так взволновали бога-отца, что не в силах избавиться от нехорошего наваждения, он бежал от соблазнительной дочери и увядшей жены в дальний край, где породнился с местной семьей богов. А мать Ал, видя, что ее девочка выросла легкомысленной красавицей, не взявшей от матери ни крупицы ее умной души, разочаровалась в дочери и замкнулась в себе.
Ал не ломала свою хорошенькую головку над тем, отчего ее покинул отец и почему отвернулась родная мать, – Ал наслаждалась жизнью, легко влюбляла в себя, с радостью влюблялась сама. Ал так любила мужчин – богов ли, людей ли, лишь бы красивых и сильных, как перышко, кладущих ее на любовное ложе, – что хотела иметь детей от них всех сразу. Поэтому, когда Ал понесла, она не удосужилась задуматься над тем, кто отец ее будущего ребенка. Легкомысленная богиня с одной лишь радостью встретила свою беременность и с первых ее дней принялась нежить в животе ребенка.
Но девочка – а родилась девочка – вышла совершенно не в мать, не взяв от нее ни прекрасного стройного тела, ни беззаботного, веселого нрава. Она росла хрупкой и незаметной, легкой и тихой, как дыхание ее спящей матери или как кроткая душа богини-бабушки. Так Ал и назвала дочь: Албасты – Ал-душа. Смирная Албасты сторонилась своей чересчур беспокойной, безудержной в наслаждениях матери, и Ал, почувствовав это, отдала дочь на воспитание бабушке.
Старая богиня души не чаяла в послушной внучке и с радостью учила ее покровительствовать всему живому, что обитало на земле. При этом старая богиня часто приговаривала:
— Не отказывай, Албасты, никому в помощи: ни земле-роженице, ни людям-хозяевам, ни зверям и птицам – помощникам людей и забаве земли… Помогай им, внученька, но не вздумай кого полюбить – иначе растеряешь весь дар богини-покровительницы и сделаешься обыкновенной женщиной.
— Да что ты, бабушка! – восклицала на это Албасты. – И без того мне претят материнские услады, а ты заботишься, чтобы я ни в кого не влюблялась… Да и не скроено мое тело, как у матери, для любовных утех.
Тут старая богиня вздыхала и, жалея внучку, гладила ее хрупкие плечи.
— Поселю-ка я тебя на берегу чистой реки, – сказала как-то Албасты старая богиня. – Станешь ты жить в маленьком домике среди спокойных и добрых овец, коров и лошадей; будешь следить за молчаливыми рыбами, помогать таежным птицам и зверям. А когда забредет в твой тихий край одинокий охотник, покровительствуй ему, Албасты, но не подпускай близко к сердцу своему.
Так и сталось. Поселила старушка богиня внучку на берегу чистой реки и удалилась. Албасты же, зажив в маленьком домике, с пылом крошечной свечи, тужащейся разогнать мрак в огромной комнате, принялась покровительствовать всем живым тварям, населявшим ее тихий край. И ни разу не посетило ее горе, но и радости большой она никогда не знала…
****
Однажды постучался в дом Албасты заблудившийся охотник и попросился на ночлег. Открыла ему Албасты и обомлела: такого красивого и ладного юношу ей еще не приходилось встречать. Тут же расхотелось Албасты быть необыкновенной богиней. Пожелала она стать обычной женщиной и, позабыв про наставления старой богини и свою хрупкость и болезненность, захотела испытать любовь. Жарким и незнакомым показался Албасты в ту ночь ее родной дом, а девичья постель обернулась вдруг желанной пропастью, в которую до самого рассвета падали, сладко обнявшись, молодая женщина и охотник.
А поутру засобирался, заспешил молодой охотник в путь. Затрепетало тогда, заметалось в груди одинокой пигалицей сердечко Албасты. Захотелось девушке придержать у себя полюбовника хоть на одну еще ночь.
— Куда же ты торопишься, мой друг ненаглядный? – заворковала юная Албасты. – Погоди же в дальний путь отправляться – я тебя вкусной и сытной едой угощу.
Подумал молодой охотник и согласился остаться.
— Так и быть, накрывай на стол, хозяюшка. Подкреплюсь на дорожку и тогда уж распрощаюсь с тобой.
Пошла Албасты в хлев, чтобы ягненочка молодого зарезать и зажарить из него нежное жаркое. Но не поднялась у нее рука на ягненка: привыкла богиня покровительствовать друзьям своим меньшим, но не убивать. В отчаянии зарыдала она, но вдруг как хватит себя ножом, которым ягненка собиралась зарезать. Срезала богиня с боков своих куски мяса и со спины еще и, набросив на плечи накидку, вернулась в дом. Зажарила Албасты жаркое и подала сочные, еще дымящиеся куски охотнику.
— Никогда не ел ничего вкуснее! – изумленно воскликнул охотник, отведав жаркое. А когда он насытился кусочками жареной плоти богини, когда эта сладкая плоть растворилась в его желудке и, растекшись по жилам, подобралась к дремавшему сердцу, взыгралось тут молодецкое сердце, и обуяла охотника страсть невиданной силы. Захотелось ему безгранично владеть молодою хозяйкой.
Подхватил он ее, как ягненочка, на руки и, не успев уложить на постель-сводницу, слился с нею в долгом объятии. Попробовал охотник плоти девичьей и подивился, что вкус ее так же сладок, как вкус нежного жаркого. Разошелся в любовном бреду молодец и невзначай скинул с Албасты ее накидку. А там раны кровавые – со спины и боков срезаны мяса куски, и блестят загадочно из алого мрака живые внутренности. В диком страхе отпрянул охотник от девушки и закричал не своим голосом:
— Кто ж так мучил тебя, наказывал?! Ты скажи мне, милая, я с ним мигом расквитаюсь!
Албасты улыбнулась грустно и промолвила:
— Друг ты мой ненаглядный! Любовью зовут ту злодейку окаянную, что заставила меня срезать нежную плоть с самой себя. Пожелала я приворожить тебя, полюбовник мой, привязать к себе хоть на одну ноченьку. Вот и скормила тебе моего мяса сладкого…
— Да кто ж ты тогда, девица, что умеешь любить так не по-человечьи пламенно? – воскликнул пораженный юноша.
— А зовут меня Ал-душа. Моя мать богиней была, и я, стало быть, тоже богиня.
Сильно затрепетал после таких слов юноша и, выскочив вон, помчался, не разбирая дороги, в родное селение.
А там который день ждала охотника молодая жена.
— Где ж ты пропадаешь, законный мой муж?
Устал охотник, измотался душой и телом… и не скрыл ничего от жены. Рассказал ей о скитаниях-мытарствах, о том, как заблудился на охоте и попросился на ночлег к одинокой хозяйке. Повинился муж перед женой, что не сумел погасить в своем сердце пламя страсти, что любил взахлеб чужую женщину.
— Мудрено б было мне устоять: гостеприимна, добра оказалась ко мне одинокая хозяйка; сладкой плотью своей приворожила меня.
— Как же звали ее? – спросила жена.
— Албасты – богиня…
— Богиня? – в изумлении переспросила жена, а потом закричала на мужа: – Я тогда прощу тебя, муж непутевый, принеси ты мне влюбчивое сердце богини Албасты. Хочу и я любить так без памяти, как она…
Слова против не промолвил жене охотник и отправился снова к реке, на берегу которой стоял домик Албасты. А та уже поджидала его, сидя на крыльце.
— Что, мой друг сердешный, соскучился, видать, по мясцу моему сладкому? – пошутила невесело богиня.
— А как ты угадала? – удивился охотник.
— По себе сужу: как один раз испытала в себе твою плоть, так бы не расставалась с ней никогда.
Тут охотник потупил голову и собрался было поведать, что жена ему приказала, да Албасты опередила его:
— Знаю, знаю все, полюбовник мой единственный, что замахнулась твоя жена на мое сердце богини. Ну что ж, забирай его, но с двумя уговорами. Взамен моего принесешь мне сердце жены. Но прежде обними меня пылко, так, чтоб грудь моя всколыхнулась высоко-высоко, будто волна на реке, и не успокоилась бы, покуда ты не принесешь мне сердце жены.
Подхватил охотник богиню, как в первый раз, на руки и связал ее плоть со своей. И пошла волна любви за волной, отчего высоко всколыхнулась грудь женщины и выбросила вместе с горячим стоном неприметное, точно воробушек, сердце. Спрятал охотник сердце за пазухой и двинулся в обратный путь. А богиня не вышла проститься с ним – словно брошенная кукла, замерла она в постели, и лишь грудь ее бурно вздымалась, будто волна на реке.
Возвратился охотник в родное селение, а там только и разговоров о том, что жена охотника собралась поменять свое сердце на сердце богини Албасты. Вошел охотник в дом и сердце жене протянул.
— Фу, какое оно невзрачное, будто уличный воробей! – возмутилась жена, а потом ногой недовольно топнула: – Может, ты обмануть меня надумал?!
Поклялся ей муж, заверил, что сердце взаправду богини. Тогда жена приказала:
— Разрежь быстрее мне грудь и сердце богини вложи!
Взялся охотник за нож, а руку поднять никак не может – жена все-таки. Но тут вспомнил охотник юную Албасты, как лежит она одиноко и помощи его дожидается. Закрыл он глаза и ударил ножом в грудь жены, им когда-то зацелованную. Выхватил из раны сердце, а вместо него вложил сердце богини.
— Берегись теперь, муж! – закричала довольная жена. – Берегитесь, все мужчины, – я безумна буду в любви!
Вдруг заметил охотник, что неладное что-то творится с женой. Стала та на глазах быстро стариться да горбиться и к вечеру, еще солнце не успело закатиться за лес, превратилась она в глубокую старуху.
— Обманул ты меня, злодей окаянный, сговорился с богиней-полюбовницей! – хотела было закричать на мужа жена, но смогла лишь зашамкать беззубым ртом.
Ничего не сказал ей охотник – самому ему невдомек было, что случилось с женой. Заполнили дом любопытные люди и колдунью с собой привели.
— Такой молодою была… Отчего она, бабушка, сделалась дряхлой старухой? – спросили у колдуньи люди. А та приложила ухо к сморщенной груди старухи и, послушав немного, как бьется сердце, сказала:
— Не ее это сердце, оттого и состарилась она.
— Да разве ж от этого старятся?
— Ах, ничего-то вы не знаете, – вздохнула колдунья. – Видать, не любили вы так же пылко и горячо, как это сердце. Даже одного мгновения любви, что пережило сердце богини, не вместил в себя целый век жизни жены охотника. Не от тяжести трудов и забот согнулась она, а от избытка любовных чувств…
Но не слышал последних слов колдуньи охотник – бежал он, спешил к богине Албасты. Бежал и видел, как войдет он в маленький дом на берегу реки, как вложит в растерзанную грудь любимой сердце, как поцелует ее в оживающие уста… А что если, ожив, предстанет перед ним Албасты вовсе не богиней, а чужою женщиной, скупою на чувства: ведь сердце-то он вложит женино… Испугался охотник своих мыслей, остановился было, но потом все-таки нашел в себе смелость и ступил на порог дома богини.
Как же был удивлен, как был обрадован молодой охотник, когда увидел свою Албасты не распростертую бездыханно, а живую-здоровую, весело хлопочущую по дому.
Расхохоталась весело богиня-женщина, глядя на озадаченного охотника.
— Что, не ожидал, друг ненаглядный, увидеть меня такой?
— А как же ты… без сердца?
Улыбнулась при этих словах Албасты, подошла близко к суженому и, обняв его нежно, сказала:
— А что сердце? Это лишь комочек плоти. А дело-то все – в душе. Иль ты забыл, друг единственный, как зовут меня?
— Ал-душа, – расцветая улыбкой, прошептал охотник.
Декабрь 1993 г.
