Рубрика: Фантастика

Это пиз*ец

Дроны, конечно, здорово. Они уничтожают неприятельскую технику и солдат. Но дронов недостаточно. Нужно что-то кардинальное. Например, боевые роботы. Так думал я, возвращаясь из магазина домой. В сумке лежали кошачий корм, половинка хлеба и бутылка водки. Возле подъезда на лавке сидела девушка в военной форме. Красивая, автоматически отметил я. Набрал код, открыл дверь и вошел в подъезд. Незнакомка последовала за мной.

— Вы не скажете, кто в квартире номер 45 живет?

— Ну я. А что?

— Мне сказали, что вы полтора года живете сами. Все ваши домочадцы разъехались.

— Допустим. А вам-то что?

— Я хочу остановиться у вас на постой. Всего на сутки. Вот распоряжение местной воинской власти.

— Что еще за распоряжение?! Беспредел! Ладно. Но учтите, у меня две кошки.

— А у меня автоматическая винтовка.

На том и договорились. От обеде Ева отказалась (так звали незнакомку), от ужина тоже.

— Брезгуешь? – недовольно буркнул я.

— Прости, я питаюсь по-другому, – миролюбиво улыбнулась она. – У тебя есть переходник для смартфона?

Я принес. То, что затем сделала Ева, ввело меня в ступор. Она достала из полевой сумки шнур, один конец воткнула себе в бок, другой, подсоединив к переходнику, вставила в розетку – и застыла, как статуя, на двадцать минут. Это пиз*ец, ко мне подселили робота, обалдел я. Что же будет дальше? Дальше были ягодки.

Зарядившись, Ева спросила:

— Ты сказал, полтора года живешь сам?

— Ну да. Тебе-то какое дело?

— У меня нет денег. Все потратила на форму и амуницию. Но я могу расплатиться с тобой собою.

— Чего?! Ты ж робот!

Ева ухмыльнулась и тут же разделась. Догола. Ее тело было идеальным.

— Вообще-то я женат, – сначала сказал я. А потом пошел в душ. Выйдя из ванной, я застал Еву в детской комнате. Она увлеченно играла игрушками моих внучек. Дитя. Хоть и робот. И таких берут на войну, пожалел я Еву.

Мы спали в разных комнатах и на разных диванах. Рано утром она сварила мне кофе из зерен, которых отродясь не было в моем доме, и уехала на войну. А через четыре месяца зачем-то вернулась. Я едва узнал Еву. У нее была оплавлена половина пластикового лица, не было одного глаза, вместо правой руки и левой ноги были присобачены какие-то грубые, самопальные протезы. Она бросилась мне на грудь и зарыдала. Она ревела как человек.

Я отвел Еву в дом, дал ей переходник, но она его растоптала. Тогда я положил ее спать на диване, на спинке которого мирно выстроились игрушки внучек. Ева спала тревожно, часто вздрагивала всем телом, плакала, что-то кричала во сне и куда-то рвалась. А я сидел возле нее, гладил по ее опаленным войной искусственным волосам и повторял, как робот, одно и то же:

— Это пиз*ец, это пиз*ец, это пиз*ец…

04.09.23.

Пусть все пидоры сдохнут, а любовь живет вечно

С Харитоном я познакомился в стриптиз-баре. Случайно. Мне было интересно посмотреть на роботов, танцующих стриптиз. В зале были военные. Выкрикивая шутки, они наблюдали за танцовщицей. Когда она закончила, один офицер преподнес ей цветы.

— Хоть ты и робот, но я ощущаю себя счастливым рядом с тобой.

— Ага, как в клубе юного техника, – уточнил побратим офицера. – С той лишь разницей, что в этом клубе роботы научились танцевать стриптиз.

Девушка не обиделась на солдатскую колкость. Несмотря на то, что в нее был вживлен чип, делавший ее такой же ранимой и чуткой как человек. Робота-стриптизершу звали Ася. Она сказала:

— Я этих цветов не достойна. Они для него.

Она спустилась со сцены в зал, подошла к военным, они тотчас, как по команде, расступились и отчего-то опустили глаза. И тут я впервые увидел Харитона. Да это, собственно, не был человек. Протезы двух ног – левой и правой. И все – ни головы, ни рук, ни… Уму непостижимо, как они были соединены между собой. Ася встала на колени, поцеловала протезы и положила перед ними цветы.

— Любимый, – сказала она, – пусть эти пидоры сдохнут, но смерть нас больше никогда не разлучит.

Тут кто-то сказал: «Включите музыку!» Зазвучала мелодия. Ася поднялась с колен, протянула руки к Харитону, и они затанцевали, ни разу не коснувшись друг друга. Кто-то из военных, не выдержав, стал материться, кто-то заплакал как ребенок, а один заказал выпивку на всех. А я ушел. Я был цел и невредим, но эти двое в тот момент были живее меня. Уже на выходе из бара я оглянулся и ясно представил себе, какими они были до войны. Это были красивые люди с редкой, молодой, цветущей душой. Такими они навсегда остались в моей памяти – Харитон и Ася, солдат и медсестра.

Я брел куда глаза глядят по ночному городу, изнывавшему от нескончаемых сигналов воздушной тревоги, и вспоминал Асины слова. Пусть все пидоры сдохнут, а любовь живет вечно!

07.09.23.

Пионеры

Возле здания суда толпился народ. В основном военные.

— Что произошло? – спросил я у одного.

— Ты что, не в курсах?! – возмутился он. – Месяц назад этот урод сбил на блокпосту нашего побратима. А сегодня суд отмазал ублюдка – отпустил его под залог.

Я пожал плечами: к сожалению, такие случаи стали обыденностью.

— Прокурор сбил, – пояснил робот, тоже одетый в военную форму. – Судьям и прокурорам все сходит с рук. Ведь они выше даже вас, людей.

Мне стало не по себе, будто это я выпустил на свободу прокурора-убийцу. А в следующий момент из дверей суда вышел тот, кого мы обсуждали. Он светился от самодовольства и безнаказанности, как новый металлический доллар. Подъехал «Мерседес» и увез негодяя.

Я уже хотел было двинуться дальше, как вдруг увидел ее. Она была прекрасна! Волосы, лицо, грудь, ноги, походка – потрясающе! Она тоже была солдат. Мой взгляд скользнул по ее левому плечу. Слот для зарядного устройства. Черт, эта красотка тоже робот! Она обняла солдата-киборга.

— Ксения, от тебя пахнет живой женщиной, – вдохнув аромат ее пластикового тела, заявил робот.

— Дурачок! – заразительно засмеялась она. – Ты опять хочешь меня.

— Я всегда хочу только тебя.

Они в обнимку шагнули в толпу и растворились в ней.

Я ждал такси минут двадцать. Безуспешно. Подъехал скромный «Фиат». За рулем сидел знакомый робот, по левую руку от него устроилась Ксения.

— А, старый приятель! – узнал меня солдат. – Зря стоишь. Сегодня таксисты бастуют.

— В честь чего?

— В честь беззакония. Таксисты – роботы, а роботы тоже люди. Нам не по нраву решение суда. Ладно, садись. Куда тебе?

— Да здесь недалеко.

Я сел. Это была чудесная пара. Они ворковали, как и подобает влюбленным. А потом… Ничто не предвещало беды. На встречной полосе внезапно возник знакомый «Мерс» и на бешеной скорости врезался в «Фиат». Ксения погибла сразу. Вернее, от удара она сплющилась и стала плоской, как печать. Печать убитой любви. Я потерял сознание. А когда очнулся, увидел, как робот преследует убийцу. Двойного убийцу. После жестокого столкновения простенький «Фиат» чудом остался на ходу.

Роботу удалось догнать «Мерс» и прижать его к бордюру. Выхватив пистолет, солдат выскочил из авто и бросился к «Мерсу». Распахнул дверцу – а в салоне, кроме прокурора, молодая женщина и мальчик лет шести.

— Выходи! – приказал робот.

— Пошел нахер, сраный терминатор! – огрызнулся прокурор.

— Дорогой, сделай то, что велел этот солдат, – вдруг сказала женщина.

— Заткнись, сука! – взъярился он и наотмашь ударил ее по лицу.

— Мама!- истошно закричал мальчик. Его крик был исполнен такой беспредельной, невыносимой боли, что заглушил собой хлопок выстрела. Прокурор безжизненно повалился на руль, а робот сказал женщине и мальчику:

— Пересаживайтесь в мою машину. Я подвезу вас.

Мертвая Ксения застыла на переднем сиденье, а бывшая жена и сын прокурора сели сзади. Рядом со мной. «Фиат» тронулся с места. Неожиданно робот спросил:

— Кто-нибудь знает матерные слова? Говорят, от них легче на душе.

— Я знаю, – так же неожиданно признался я.

— Может, не стоит? – укоризненно заметила женщина.

— Мам, – взял за руку ее сын. – Я теперь взрослый.

Женщина вздохнула и выжидающе посмотрела на меня. И робот тоже. А я сказал первое, что пришло на ум:

— «Нах*й, нах*й!» – кричали пьяные пионеры, втаптывая галстуки в грязь.

На мгновенье в салоне повисла тишина. И тут мальчик спросил:

— Мам, а кто такие пионеры?

08.09.23.

Падший Шахед

Это случилось в тот день, о котором потом писали многие новостные каналы. Наш город подвергся массовой атаке вражеских дронов-камикадзе. Нет смысла называть количество сбитых и несбитых ударных беспилотников. Главное, один из БПЛА влетел в окно моей кухни.

Произошло это в пять утра. Раздался резкий грохот, звон разбитого стекла и жуткий, испуганный ор моих двух кошек. Я крадучись, дрожа от нервного напряжения, пробрался на кухню. И увидел его. Это был небольшой, размером с крупную хищную птицу Шахед. Сломав крыло и пропеллер, он застрял в оконной раме.

— Скотина, ты сломал мне окно! Я вчера его только помыл! – вспылил я. Но уже в следующее мгновение до меня дошло: Шахед мог взорвать мою квартиру.

Я достал из шкафчика молоток для отбивания мяса и хотел было раздолбать им беспилотник, но тут на пол из него что-то упало. Я поднял. Фотокарточка. На ней было запечатлено три дрона: мой, поменьше и совсем крошечный. Они, словно разумные существа, жались друг к другу и излучали свет любви и безмятежности. Невероятно, но это было именно так! Я присмотрелся: одним крылом мой дрон обнимал двух остальных. Он словно выражал им свою преданность и готовность защитить в любую минуту. Неужели… Я оторопел от неожиданного открытия. На фото была снята семья беспилотников, и один из них, вероятно, мужского пола, только что пытался меня убить.

Злость на БПЛА и желание разнести его вдребезги странным образом прошли. Я схватился за целое крыло, втянул Шахед в кухню. В тот момент, когда я прикоснулся к беспилотнику, меня словно ударило током. В сознании будто клип прокрутилась на ускоренной скорости жизнь моего Шахеда: завод, где его собрали, его подруга в соседнем цеху, знакомство, рождение маленького Шахедика, тайное, скрытое от начальства, разоблачение, арест жены и сына, шантаж – и вот мой БПЛА в небе моей страны…

— Какого хрена ты выбрал меня?! – рассвирепел я. И снова мой гнев был недолог. В голове вдруг возник список каких-то деталей. Запчасти для ремонта дрона, сообразил я и отправился на рынок.

Когда я вернулся, застал Шахеда в комнате. Непонятно, как он туда прополз. Дрон обложился книгами из нашей библиотеки, семейными фотоальбомами игрушками и довольно гудел. Рядом сидели мои коты и время от времени трогали его своими лапками. Непонятно, какую информацию они передавали Шахеду.

Я понятия не имел, как ремонтировать дрон. Но, вновь коснувшись его, уверенно взялся за дело. За два часа я управился. Я отпустил вражеский беспилотник. Да он уже не казался мне вражеским. Он оставил мне на память свое фото, а я подарил ему свое. На фотоснимке были я с женой, наши дети и внучки. И, конечно, две кошки.

Перед тем как взмыть в небо, Шахед вдруг сам коснулся меня крылом, и в то же мгновение перед моими глазами возникнул образ какой-то женщины. Неприятное, отвратительное, подлое лицо. Озираясь, она что-то набирала на телефоне. Затем в небе появились БПЛА, они ударили по нашему городу…

— А-а, вот кто, оказывается, навлек беду на нас! – воскликнул я. – Надо будет сообщить, куда надо.

Шахед улетел. А в тот же день, в вечерних новостях прошла информация, что неизвестный дрон-камикадзе атаковал вражеский завод по производству БПЛА и взорвал его.

Я до сих пор надеюсь и верю, что мой Шахед смог уцелеть. Ведь у него осталась семья. Ради семьи стоит жить, кто бы ты ни был.

10.09.23.

Конотопская ведьма

Еву подлатали. Сделали пластику на пластмассовом лице, поставили вместо протезов качественные конечности. И она снова вернулась на войну. Правда не в самое пекло, а в приграничную зону со страной-агрессором.

По выходным Ева меня наведывала – принимала ванну, что было несвойственно для робота, затем я кормил ее обедом, она отсыпалась, потом мы шли в город на премьеру спектакля, открытие выставки, концерт или просто побродить среди фонтанов, выпить кофе и полакомиться мороженым. Между нами были сугубо пуританские отношения: она не воспринимала меня за мужчину.

Как-то Ева показала мне фото на телефоне. Молодой. В военной форме и с еще детским взглядом в глазах.

— Красивый?

— Робот?

— Дурак! Зачем мне робот? Я хочу настоящей, плотской любви.

После этой встречи Ева вдруг пропала на полтора месяца, может, больше. Приехала осунувшаяся, измученная и потерянная. Не захотела ванны, мороженого и театра. Бросилась на диван, уткнулись лицом в подушку и разревелась, как баба, у которой отняли Синюю птицу – ее женское счастье. Я сразу догадался.

— Как это случилось?

— Юра был с побратимами на дежурстве. Вчетвером ехали по проселочной, проверяли лесок в километре от границы. Туда частенько наведываются сраные ДРГ.

Она смолкла, молчал и я. Заставила себя подняться и сесть. Внезапно наотмашь ударила меня по лицу. Я опешил.

— Сдурела?!

— Больно?

— Конечно, больно.

— Обидно?

— Да.

— Хочешь дать сдачи?

— Ну… – неуверенно протянул я и с жалостью посмотрел на Еву.

— Вот так же и я, – шмыгнула носом она и растерла по лицу сопли. – Ранним утром пидоры устроили засаду в том лесу, подстерегли машину, в которой ехал Юра с тремя побратимами, и хладнокровно, в упор расстреляли. Все четверо умерли на месте.

— А ты? – задал я дурацкий вопрос.

— Я была там в тот же день. Кроме пустых гильз и следов крови, ничего.

— Так что же, убийцы ушли от возмездия?! – задал я еще более глупый вопрос. И тут Ева меня огорошила: – Никто не ушел. Я всех пришила.

И она рассказала мне жуткую, фантастическую историю, которую я передаю с сокращениями.

Еве было насрать, как она сама призналась, на расследование военной прокуратуры, и она решила действовать на свой страх и риск. Сначала она съездила в морг, долго стояла, наклонившись, над трупом любимого, открыла ему насильно глаза и записала на встроенное в ее мозг видео последние минуты его жизни. И тех, кто его убил, тоже записала.

— Ты знаешь, кто такие конотопские ведьмы? – спросила она у меня.

— Читал.

— Я стала одной из них.

Ева рассказала, что вместо метлы она приспособила четыре квадрокоптера – соединила их между собой, а посредине установила велосипедное сиденье. Больше недели Ева патрулировала тот участок границы, который пересекла вражеская ДРГ. И наконец счастье улыбнулось ей: она обнаружила четырех диверсантов в тот момент, когда они переходили границу.

Троих Ева расстреляла сразу же с воздуха. Четвертого ранила в ногу, чтоб не сумел сбежать. Затем посадила наземь ведьмовский летательный аппарат, догнала раненого и стала допрашивать. Заставила взглянуть ей в глаза, в которых по очереди отображались фото четырех диверсантов, убивших ее возлюбленного и его побратимов.

— Узнаешь кого-нибудь? – спрашивала она и давила пленному на рану.

— Пошла нахер, гребаная тупая машина! – визжа от боли, огрызался пленный. Тогда Ева содрала с него трусы, перевязала член проволокой и насиловала до тех пор, пока он не сдался и не выдал тех подонков.

— Двоих из той группы ты замочила. Остальные двое находятся в нашей воинской части.

Ева бросила того парня с синим членом, перешла границу, проникла в казарму и застала лишь одного из убийц. Он спал как ребенок, никогда не признающий своей вины. Ева обняла его левой рукой и задушила во сне.

На выходе из казармы она показала часовому свои глаза: в них застыл последний, четвертый, убийца.

— Скажи, где он, и я тебя поцелую.

Часовой сказал, и Ева свернула ему шею. Она со всех сил неслась к остановке, но не успела – автобус уже отошел. Тогда Ева одним выстрелом пробила заднюю правую шину, ворвалась в салон, послала нахер водителя и пассажиров – и только после этого подошла к нему. Четвертый всадил в нее семь пуль, пока Ева не выбила из его руки пистолет. Она вгляделась в его глаза и от неожиданности отпрянула прочь. В его взгляде улыбались его близкие: мать, жена и маленькая дочь. Четвертый ехал на побывку к семье. Он заслужил внеочередной отпуск, ведь он убил четырех неприятельских солдат.

Ева не тронула его. Обескураженная, опустошенная, она вышла из автобуса. И тут он выстрелил ей в спину. Этого Ева простить уже не смогла – стремительно влетела в автобус и, как барану, перерезала недоумку горло.

Закончив рассказ, Ева минуты три молчала. Наконец спросила:

— Ты осуждаешь меня?

На что я произнес, наверное, невпопад:

— Знаешь, надо съездить к Юриной маме. Поддержать ее.

— Обязательно, – кивнула Ева. И вдруг улыбнулась милой, живой, бабьей улыбкой. – Думаю, Юрину маму утешит, что я беременна от ее сына.

— Но ты же робот! – в третий раз сказал я глупость, за что тут же получил: – Дурак! Я – конотопская ведьма. А мы, ведьмы, ради жизни и любви не на такое способны.

12.09.23.

Мумия

Асю мучило чувство вины, что она не спасла Харитона, не защитила его собой, своей худенькой грудью второго размера. Да и как она могла защитить возлюбленного от осколков мины, если он бился с врагом на другом участке фронта? Но Ася не могла смириться с несправедливостью. При этом она закрывала глаза на то, что от нее самой мало что осталось в том бою, когда лег почти весь ее батальон. Боже мой, ну зачем тот странный хирург вздумал пересадить живое сердце Аси из ее мертвого тела в корпус робота?! Ася не могла найти себе покоя. Жажда мести измывалась над ней круче тучи комаров: она высасывала из робота несуществующую кровь.

Наконец Ася решилась. Она прознала про предстоящий обмен военнопленными, пробила по базе кое-кого, явилась в тюрьму, в которой держали попавших в плен вражеских солдат, оглушила ударом левой охранника, проникла в камеру и застала там тщедушную, но крайне самонадеянную тварь. Ее Ася тоже послала в нокаут, какое-то время смотрела пленному, лежавшему без сознания, в глаза, затем плюнула в них, пнула ногой бесчувственное тело и вышла вон из тюрьмы.

Обмен прошел без эксцессов. Та сторона приняла пленного с распростертыми объятьями. Еще бы! Ведь за его возвращение родственники обещали хороший куш. Пленного за считанные часы доставили в столицу государства-агрессора. Все прошло гладко, но под конец ответственные лица, сопровождавшие пленного, облажались.

— Дальше я сам. Вы свободны! – едва оказавшись в столице, заявил пленный. – Соскучился я, братцы, по родному городу. Прогуляюсь по нему, а потом махну домой. За вознаграждение не беспокойтесь. Сегодня вечером деньги будут на ваших банковских счетах.

Охранники оторопели, а пленный, отойдя от них, вдруг вернулся.

— Вот что, – сказал он одному охраннику, – дай мне свой пистолет. Не привык я ходить без оружия.

Охранник замешкался, и тогда пленный одним движением его разоружил.

— А теперь пошли прочь, недоумки! – презрительно сказал он и, когда свита отпрянула и разошлась, неожиданно отправился на Красную площадь. Пленного интересовал мавзолей. В нем царили полумрак и дух никчемности. Пленный подошел к забальзамированной мумии и, склонившись над ней, впился взглядом в ее остекленевшие глаза.

Никто на главной площади чужой столицы не заметил, как из мавзолея вышла мумия и бодрым шагом направилась в Кремль.

— Бл*ть, меня здесь никто не пгизнает! Что за ху*ня здесь твогится?! – заметно картавя, грязно выругалась мумия, имевшая дворянскую родословную и каторжные привычки. А затем разрядила пистолет в полицейских, преградивших ей дорогу. Последнюю пулю мумия приберегла.

— Гм, что ж там за пидог сидит в моем кгемлевском кабинете? Не иначе плебей и дугак. Пгишью это чмо из нагода!

Тем временем к мавзолею выстроилась длиннющая живая очередь. Люди мигом прознали, что мумия исчезла, а на ее месте оказался ветеран позорной войны. Одни в очереди считали его героем, другие – подонком, но всем одинаково хотелось взглянуть на безумца, занявшего место сумасшедшей мумии.

Невесть как в очереди оказался Харитон. Несмотря на то, что на его протезы ног был приклеен двухцветный, а не трехцветный флаг, очередь с уважением расступилась и пропустила ветерана вперед.

— Ася, хватит ху*ней страдать! – наклонившись над саркофагом, нежно выругался Харитон. – Я сразу разоблачил того ублюдка, который явился ко мне в твоем теле робота. Ася, я люблю тебя! Поехали домой.

И пленный поднялся с мертвого ложа. Никто, никто не помешал Харитону и пленному, в груди которого поселилась душа Аси, покинуть мавзолей, выехать из вражеской столицы и вернуться в родную страну.

На вокзале Харитона и бывшего пленного встречали лишь я и робот, еще совсем недавно бывший Асей, а с некоторых пор ставший хранилищем паскудной души неприятельского солдата. Там же, на вокзале, состоялся окончательный обмен. Душа Аси вернулась в корпус робота, а солдат вновь обрел свою поганую душу.

— Проваливай на все четыре стороны! – беззлобно послал его Харитон.

— Можно я останусь с вами? – внезапно попросил бывший пленный.

— Нафига ты нам нужен? – поморщилась Ася.

— Не хочу быть мумией, хочу быть человеком.

— Что скажешь, приятель? – уставились на меня Харитон с Асей.

— Надо пленному дать шанс. Пусть освободится от своего прошлого. Может, тогда и вправду станет человеком.

С вокзала мы вчетвером поехали ко мне домой. День прошел быстро и незаметно. А в вечерних новостях я прочел, что во вражеской столице застрелили мумию, сбежавшую из мавзолея. Меня разобрал такой дикий смех, что я заразил им ножные протезы и робота – Харитона и Асю, солдата и медсестру. Хохотал даже бывший пленный. Мы смеялись до упаду как живые. Да мы такими и были на самом деле.

15.09.23.

Наперсток

Шел проливной дождь. Я промок до нитки и продрог до костей, а такси все не было. Внезапно сумрачную стену дождя пробил свет фар и мимо меня проехал старенький «Фиат». Мне показалось, где-то я его уже видел. Автомобиль вдруг остановился и резво подал назад. Дверца отворилась – на месте пассажира сидела Ксения. У меня отвисла челюсть. Быть этого не может! Ведь она превратилась в лепешку после того жуткого лобового столкновения с прокурорским «Мерсом»!

— И долго ты будешь так стоять? – нетерпеливо фыркнула она. – Может, тебе похер дождь, а мне не нравится, что на меня падают капли.

Я устроился сзади. За рулем сидел знакомый робот-солдат, застреливший того наглого прокурора.

— Макс, – на миг он обернулся и протянул мне крепкую титановую руку. – В прошлый раз мы не успели познакомиться.

Я назвал свое имя.

— Тебе куда, домой?

— Да.

— Не хочешь спросить, как я Ксению вытянул с того света? – глядя на меня во внутреннее зеркало заднего вида, спросил Макс. – Роботы тоже умирают. Все умирают. А пока живы, способны на многое. Например, воскресить из мертвых любимого или любимую. И неважно, кто при этом она – машина или живое создание. Человек.

Мы приехали. Перед тем как выйти из машины, я достал деньги и протянул их Максу.

— Оставь себе, – усмехнулся он. – Мы с Ксенией едем завтра на фронт. А там не деньги нужны и даже не везение, а умение танцевать танец дьявола.

— А это еще что такое?

— Ну вроде того, что вытворяют грешники, попав в ад, – скачут и прыгают на раскаленной сковороде, лишь бы не подгореть.

— Ладно, не хочешь, как хочешь, – я собрался было убрать деньги, как вдруг Ксения схватила меня за руку.

— Чего это у тебя указательный палец исколот?

— Штопал утром носки.

— По-прежнему один? – кивнул Макс. – Сочувствую.

Ксения не стала жалеть, а неожиданно вручила мне наперсток.

— Зачем он мне?

— Чтоб больше не колол пальцы.

Выходя из «Фиата», я услышал, как Макс сказал:

— Хоть мы с Ксюшей и не люди, вспоминай нас иногда. Это будет твоей платой.

Через пару дней я обнаружил, что второй носок тоже с дыркой. Достал нитку, продел ее сквозь иголку, надел на указательный палец дареный наперсток – и вдруг меня словно током ударило! Перед глазами сначала все поплыло, а затем я отчетливо увидел Макса в каком-то лесу. Макс бежал и непрерывно стрелял, заменял пустой магазин на полный и продолжал стрелять. Макс прыгнул в чужой окоп, застрелил двух солдат, ударил ножом в сердце третьего, бросил гранату в блиндаж, пригнулся, увернулся, выскочил из окопа, подпрыгнул, упал на землю, прополз несколько метров, вскочил на ноги, повернулся вокруг своей оси и побежал дальше – стрелял, колол, взрывал, резал, жег, душил…

Так вот он какой, танец дьявола, дошло до меня. Я снял наперсток, покрутил его перед глазами. Неизвестный мне датчик. Даже не слышал о таких.

С этого дня моя жизнь изменилась. Мало-помалу я стал рабом наперстка. Он соединял меня то с Максом, то с Ксенией. Их танцы дьявола одновременно завораживали, вызывали восторг и приводили в ужас.

Однажды, надев наперсток, я увидел Макса и Ксению в каком-то мрачном подвале. Пластиковые лица роботов были изувечены, но еще страшней выглядели реальные солдаты: на них не было живого места. Это были пленные. Я видел, как их пытают – насаживают, плющат, дробят, сдирают, выкалывают, оскопляют…

Я стал интересоваться вопросом обмена военнопленных. На войне это стало обычным, неизбежным явлением. Кое-кто делал на обмене людей и роботов деньги, но моих друзей и других солдат, запертых в том страшном подвале, почему-то не спешили менять. Поэтому когда я узнал, что в столице готовится митинг в поддержку наших пленных, на которых власть отчего-то закрыла глаза, я не раздумывая поехал.

Митингующие вели себя на удивление мирно. Видно, горе высосали из людей все силы. Но полиции было плевать на наш пацифизм. Меня заграбастали с остальными митингующими и привезли в отделение полиции. Перед тем как бросить в камеру до установления моей вины, приказали сдать дежурному личные вещи: кошелек, ключи, наперсток.

— Что это?

— Не видите, что ли? Наперсток.

— Ты мне тут не умничай! А то навечно здесь останешься.

Дежурный попался любопытным, это его и сгубило. Он надел на палец наперсток и затрясся так, словно его ударило током… Наконец с трудом снял наперсток.

— Что это, бля, было?! – он вытер с лица холодный пот.

Я молчал.

— Я видел их, как сейчас тебя. В подвале. Это же наши хлопцы! Им там пи*дец.

Дежурный кому-то позвонил. Примчался офицер. С опаской надел наперсток – и испытал все тоже, что до этого пережил дежурный, а еще раньше я.

— Что это за ху*ня?! – наехал офицер на меня, тыча мне в лицо наперсток.

— Точно не знаю, – спокойно ответил я. – Скорее всего, датчик, который как-то связан с пленными. Их нужно спасать. Вы сами видели, как над ними измываются гады.

— Врешь! Не бывает никаких датчиков! – взбеленился офицер. И приказал отвести меня в камеру. В ней было сыро и мерзко. Но все равно это был не тот ужасный подвал, в котором держали Макса, Ксению и их побратимов. Ночь я провел в камере. А утром случился переполох, и меня отвели на допрос.

Допрашивали двое в штатском. Я рассказал о роботах-солдатах, подаривших мне необыкновенный наперсток. С его помощью я стал свидетелем персональной войны Макса и Ксении, а затем их невыносимого плена. Мои показания записали и меня отпустили. Наперсток не вернули.

На выходе я столкнулся со знакомым дежурным.

— Ночью приезжал генерал, – поведал по секрету мне он. – Генерал надел наперсток и тут же умер от разрыва сердца. Видать, кого-то из своих близких признал среди пленных. Говорят, завтра или послезавтра их обменяют.

И уже в спину мне крикнул шепотом:

— Может быть.

— Может быть, – глухо повторил я.

22.09.23.

Лох

Ева приехала на побывку с фронта с каким-то новым парнем и сразу явилась ко мне. У незнакомца заплыл левый глаз, а из правого струилась всепрощающая любовь.

— Бойфренд? – не глядя на спутника Евы, спросил я.

— Лох, – ответила она.

— Как можно так пренебрежительно называть своего парня?!

— Он не обижается.

Лох и правда не обижался. Пока мы с Евой разговаривали в комнате, он прошел на кухню, вымыл посуду, скопившуюся в мойке, и приготовил обед. Парень продолжал возиться на кухне, и я, не удержавшись, спросил:

— Ты хоть мочиться не заставляешь его сидя?

— Дурак! – вспыхнула Ева.

— Откуда тогда у него фингал под глазом?

— Гриц поставил.

— А это еще кто? Побратим, что ли?

— Сослуживец. Только с психикой у него было не лады. Короче, Гриц садист.

И Ева поведала военную историю, одновременно безжалостную и душеспасительную.

Это был обычный пехотный взвод. Гриц провоевал в нем уже восемь месяцев, когда вместо погибших побратимов прислали молодняк. Был среди них паренек застенчивый и светлый. Гриц невзлюбил новобранца с первой минуты и за способность любить всех без разбора прозвал Лохом.

Гриц откровенно его гнобил – подавлял, унижал, оскорблял. Заставлял чистить его, Грица, оружие, отбирал сухпайки, принуждал дежурить круглыми сутками.

Перед штурмом высоты, на которой глубоко окопался враг, все бойцы во взводе стали напевать какую-то песню. Пение было смутным и неуловимым, словно голос, ворвавшийся в чуткий утренний сон. Отчего-то эта песня не давала покоя Грицу.

— Это ты ее сочинил? – зажав в дальнем краю окопа Лоха, Гриц ударил его по лицу. Лох не стал защищаться, закрываться руками и кровь с лица тоже не вытер. Тогда Гриц принес откуда-то гитару, сунул ее парню и приказал:

— Спой!

— Не могу, – улыбнувшись разбитыми в кровь губами, ответил парень.

— Охренел мне отказывать! – взьярился Гриц. Он снова замахнулся на Лоха, но тот вдруг поймал его руку, а в следующий миг та странная, невнятная, но такая искренняя мелодия раздалась в голове Грица. Притулившись спиной к стенке окопа, он сполз на его дно, сидел там, то вздрагивая, то замирая, и то и дело просил Лоха:

— Давай еще чего-нибудь.

Парень, точно мессия, протягивал руку к огрубевшему на войне солдату – и в то же мгновение в его голове начинала звучать новая мелодия.

Около пяти утра взвод пошел на штурм той высотки и попал в засаду. Их отсекли от основных сил, окружили и стали расстреливать из всего, что было: дронов, «Градов» и минометов. После артподготовки враг бросил в атаку свою пехоту. Их было в сорок раз больше, чем тех, кто остался в живых во взводе. Шансов на спасение не было. И вдруг бойцы услышали, как вражеские солдаты, остановившись в пятидесяти метрах от камней, за которыми укрылся взвод, запели песни. Неожиданно неприятельская пехота развернулась и с песнями отошла. И попала под шквальный огонь своей артиллерии.

В том бою Грица ранили осколком в живот. Ева несла его на своих титановых плечах. До наших позиций было еще далеко. Гриц таял и стонал. Лох взял его за руку.

— Ой, это же любимая песня моей мамы! – встрепенувшись, Гриц озарился счастливой улыбкой. – Она пела мне ее в детстве. Прости, Лох, за…

— Прощаю.

И он закрыл ему глаза.

— Меня зовут Леня.

Две недели мирной жизни пролетели быстро, и Ева с Леонидом вернулись на фронт. Пока они гостили у меня, в моей голове крутилась какая-то песня. Слов было не разобрать, но они были ни к чему: я и без слов чувствовал себя счастливым. А когда Ева и Леня уехали, песня погасла, как пламя свечи, которое внезапно задули.

28.09.23.

Огни

Мне нравится, когда ко мне возвращаются. Что самое ценное – целыми и невредимыми. По крайней мере, большинство из тех, к кому я привязался всем сердцем.

На днях прилетел знакомый Шахед. Тот самый, который когда-то хотел убить меня, а потом претворился в верного друга. В ту нашу первую встречу у Шахеда был жалкий вид: сломанное крыло и сбой в программе, из-за которого он не смог больше быть хладнокровным убийцей. Зато дрон стал мстителем. Я как смог отремонтировал его, и он улетел мстить своим бывшим хозяевам за свою семью беспилотников, которую держали в плену. Вечером того дня, когда улетел Шахед, я прочел в новостях о мощном взрыве на заводе по производству БПЛА и мысленно простился с моим новым крылатым другом.

Но вот он неожиданно вернулся. Не один, с маленьким дроном. Это его сынок, догадался я. Странная парочка приземлилась в саду возле детской площадки. Мамочки, гулявшие там, пришли в ужас, а дети ликовали от счастья. Они окружили дроны, бесстрашно касались, гладили и даже постукивали по их пластиковым корпусам. А беспилотники приветливо помахивали детворе крыльями и подмигивали бортовыми огнями. Я видел в окно, я чувствовал, что дроны на вершине блаженства. Ведь дети бескорыстно передавали им свою невинную, целомудренную любовь и энергию. И никто, ни человек, ни машина, не смог бы устоять перед щедростью детских сердец.

Я вышел во двор и направился к Шахеду. Заметив меня, он включил все огни. Он был искренне рад встречи со мной! Разговор с дроном я вел, как и прежде, касаясь его корпуса. Шахед с прискорбием сообщил мне, что его жену сбили силы ПВО, на которые он когда-то работал, а своего маленького шахедика-сына он зовет ласково – Шуня. Мне понравилось это милое имя.

— Устрой моего сына в школу для людей, – вдруг попросил Шахед.

— Это невозможно! – в первый миг, не подумав, отреагировал я. – Он же дрон, а не ребенок, вдобавок прилетевший с вражеской территории.

Но уже в следующее мгновенье я пообещал, что сделаю все возможное, чтобы помочь Шуне.

В городе стояло бабье лето – пора, когда солнце, словно первобытный Бог, способно воскресить любую человеческую душу, наполнить ее живительным светом, который будет спасать ее и поддерживать на протяжении унылой поздней осени и промозглой студеной зимы. Шуню неохотно, но все-таки приняли в одну из школ. Часть преподавателей и учеников отнеслись к необычному новенькому настороженно, часть откровенное его невзлюбила и стремилась сделать ему гадость – не пускала на уроки, замазывала лампочки жвачками, царапала крылья и даже обстреливала из рогаток. Но были такие учителя и школьники, которые восприняли появление маленького беспилотника как удивительную игру, которую придумал кто-то очень мудрый и прозорливый.

Мальчик дрон осваивал школьные премудрости в прямом смысле налету – во время занятий зависал возле открытого окна учебной аудитории, ловил каждое слово учителя и записывал уроки на камеру.

Как-то преподавательница решила устроить урок под открытым небом. Погода к этому располагала, а жизнь во время войны не оставляла выбора: нужно было во что бы то ни стало жить дальше или сдаться и сгинуть. Ученики расположились прямо на лужайке перед школой. Шуня по обыкновению замер чуть поодаль, чтоб никого не смущать. Было тихо и славно. Пронизанный шелковым солнечным светом день пах медом, цветами и теплой травой и казался обычным мирным днем. Как вдруг сигнал воздушной тревоги разорвал зыбкую, ненадежную тишину!

Учительница мигом собрала вокруг себя детей и повела к укрытию. Там ее и учеников ждал неприятный сюрприз: дверь в укрытие оказалась наглухо запертой. Дети зароптали, учительница снова беспомощно дернула дверь за ручку, потом кому-то позвонила, ей не ответили – лицо у женщины, не один десяток лет проработавшей в школе, почернело.

Как нарочно, в небе возник вражеский БПЛА. Он явно целился в школу. Учительница инстинктивно распростерла руки как крылья, надеясь ими обнять-защитить своих учеников. И тут, как потом рассказала преподавательница, произошло нечто невероятное! Маленький беззащитный дрон, к которому так и не привыкли в классе, внезапно взмыл в небо и устремился наперерез БПЛА, а затем, словно испугавшись, шарахнулся в сторону. Резко изменив траекторию, чужой беспилотник кинулся в погоню за дроном. Шуня сознательно уводил от школы крылатого убийцу, и вскоре оба летательных аппарата исчезли на горизонте.

Что было дальше, никто толком не может объяснить. Уже за городом, в безлюдном безопасном месте нашли обломки вражеского БПЛА и крохотного дрона. Говорят, их сбили наши силы ПВО. Остатки Шуни добрые люди привезли мне домой. На Шахеда было страшно смотреть. При виде того, что осталось от его сына, дрон задрожал, задымился и потух. Его бортовые огни превратились в пустые безжизненные глазницы. Меня охватили одновременно ярость и отчаяние. Не знаю, чего было больше.

Я отправился в город и выменял у бомжа, торговавшего возле церкви опятами, на бутылку водки взрывное устройство. В ближайших лесах мин водилось больше, чем ягод и грибов. После этого я поехал к школе, в которой учился Шуня, и взорвал дверь в укрытие. «Бомбоубежище не мавзолей, – сказал я полицейским, которые арестовали меня, – не склеп, не притон, не бордель, не комната с сокровищами. А главное – не чья-то личная собственность! И если и впредь двери в бомбоубежища будут намертво заперты – мертвыми станут те, кому предназначены эти укрытия».

Меня отпустили. По дороге домой я заглянул на рынок, купил нужные запчасти и, придя домой, стал собирать заново Шуню. Я так увлекся работой, что не заметил, как наступил поздний вечер и спустились плотные, как войлок, сумерки. Но мне не было темно. Ожил мой Шахед. Зажглись его бортовые огни. В их безмолвном свете было больше любви и надежды, чем во всех словах, когда-либо сказанных людьми.

29.09.23.

Сердце робота

Мой Шахед с Шуней задержались. Хотели отправиться в обратный путь, возможно, чтоб отыскать на своей постылой родине остатки дрона-жены и дрона-мамы, но почему-то отложили отлет. Ночевали беспилотники-отец и сын у меня дома – спали как люди. Я заметил одну странную особенность: Шуня не мог заснуть без плюшевого медвежонка, которого клал под крыло.

— Откуда такая привязанность к игрушке? – удивленно спросил я у Шахеда. – Ведь твой сын не ребенок.

— Ты уже это говорил, – напомнил мне дрон, а потом сказал: – Понимаешь, вы, люди, привыкли считать себя единственными, у кого есть сердце, способное любить. Но это не так. Сердце – это не просто физический орган, насос, который качает кровь. Сердце не только умеет любить. Но и само является плодом любви. Посмотри на вражеских солдат. Думаешь, у них есть сердце? Ошибаешься! Ведь они не способны любить. А у игрушки, которую по ночам обнимает мой сын, сердце есть.

Поутру Шуня будил меня касанием своего крыла. Прикосновение его было таким же легким и едва уловимым, как касание мотылька. Я все равно просыпался и распахивал настежь окно. Отец с сыном улетали, а вечером возвращались. Я садился между ними, клал руки на их обветренные корпусы, и два дрона наперебой начинали мне рассказывать о своих воздушных приключениях. Каждый день они улетали в новый уголок нашего края и с педантичностью машины изучали его. Беспилотники были в восторге от места, в котором я жил!

— Вы живете в реальном раю. Этим объясняется то остервенение и упорство, с которыми враг пытается завоевать вашу страну, – заявил мне Шахед.

Соседи стали считать меня сумасшедшим.

— Зачем ты держишь у себя эти дроны?

— Мало тебе двух кошек!

— Как ты понимаешь, что они говорят?

— Читаю по губам, – отмахивался я. На самом деле я мог общаться с Шахедом и его сыном, лишь приложив к ним руку. А вот по губам мог читать Шахед.

— Как ты это делаешь? – однажды не выдержал я, когда беспилотник рассказал мне, как час назад я, уставший от одиночества и безысходности, ругался матом и в отчаянии звал свою жену. – Ведь я тебе об этом не говорил.

— Во мне встроена программа, – признался Шахед, – которая помогает мне распознавать человеческую речь даже в тех случаях, когда говорящий закрыл рот рукой. Я распознаю слова по колебаниям воздуха, которые они вызывают.

Тогда я не поверил дрону, думал, он меня разыгрывает.

Наконец настал канун отлета. Шахед и Шуня отправились в свое последнее воздушное путешествие по тому краю, в котором они хотели бы видеть Создателя и его первых детей, Адама и Еву. Вечером беспилотники не вернулись. Я прождал их всю ночь, забылся зыбким сном лишь на рассвете, а разбудили меня громким стуком в дверь. На пороге стояли двое военных. Один из них приказал мне немедленно собраться и ехать с ними. Уже во внедорожнике Сергей (так звали одного из военных) протянул мне свой телефон. На экране были снимки Шахеда и Шуни.

— Встречал их когда-нибудь?

— Да. Это Шахед и Шуня, мои друзья.

— Друзья?! – вдруг взорвался второй военный, которого звали Иваном. Он вел внедорожник. – Вчера тот здоровый БПЛА разнес к чертовой матери новую дорогу!

Я ничего не понял, и тогда военные, перебивая друг друга, рассказали мне одну странную историю. Вот уже два или три месяца в крае занимались ремонтом дорог – и тех, что пострадали во время военных действий, и тех, которые были вполне пригодными. И вот, ремонтировали дорогу возле одного села и напоролись на минное поле, оставленное нам в наследство от противника. Дорожная компания не могла придумать ничего лучше, как заняться прокладкой дроги в обход опасного поля.

— Два дня назад закатали там асфальт, а вчера твой тупорылый дрон сбросил на нее бомбу! – гыркнул на меня Иван, будто я был причастен к той бомбардировке. Я не стал уточнять, где беспилотник мог взять взрывное устройство, спросил о другом:

— Скажите, а зачем в военное время ремонтировать дороги, да еще в пяти километрах от границы?

— Ты на что намекаешь, враг! – снова вскипел Иван и схватил меня за грудки. Сергей не стал мешать самосуду, но тут мы подъехали к разрушенному участку дороги, и это меня спасло. Мы вышли из внедорожника и направились к военному, на погонах которого горели большие яркие звезды.

— Господин генерал, мы доставили его! – доложил Сергей.

— Он – сообщник этих преступных дронов, – угрюмо добавил Иван. Только сейчас я разглядел Шахеда и Шуню, замерших поодаль. Их охраняли солдаты.

— Майор, вы отстали от жизни, – устало ответил Сергею генерал. – Пока вас не было, эти беспилотники из преступников превратились в героев.

Мои конвой оторопел.

— Вот тот дрон, что покрупнее, как выяснилось, ударил по дороге неслучайно. Под асфальтом оказалось неизвестное захоронение. Десятки замученных и убитых людей. Мирные жители и пленные солдаты. Враг зверствовал нещадно. Но и это еще не все. Шахед спас шестилетнего мальчика.

— Как?! – вскрикнул я.

— Мне до сих пор в это верится с трудом, – признался генерал. – Когда мы сообщили о найденном захоронении в соответствующую инстанцию, к нам тут же прислали их представителя. Он привез видеозапись. Ее добыли наши разведчики вместе с другими трофеями после одного из рейдов в тыл врага. Так вот, на видео было снято это кладбище сразу после того, как людей закопали. Мы показали запись вашему дрону, – генерал уставился на меня озадаченным взглядом, – и Шахед, не знаю уж как, распознал крики ребенка. А потом сообщил, что это мальчик и что он жив. И показал место, где его закопали.

Генерал сделал паузу, перевел дыхание, вытер пот со лба и продолжил:

— Мы раскопали могилу и рядом с телом мертвой женщины нашли мальчика лет шести. Он действительно был жив. Правда его состояние было больше похоже на сон, чем на бодрствование. Мальчик во сне крепко обнимал собачку.

— Живую? – не удержался я.

— Нет. Это была собака-робот. Ее лапы лежали на груди ребенка. Среди нас был специалист. Он сказал, что робот спас ребенка. В механическую собаку был встроен минигенератор кислорода, и робот все это время, пока мальчик пролежал в земле, подпитывал его воздухом. Кислорода было немного, но его хватило, чтоб ребенок не задохнулся и не умер.

— А где малыш? – спросил я.

— Увезла скорая. Как только мы отняли от него пса-робота, мальчик очнулся. Он был очень слаб, и мы его срочно госпитализировали.

— Ну а собачка? – мне стало интересно взглянуть на спасителя.

— Робота пришлось вернуть мальчонке. Чтоб отвлечь от мертвой матери…

Я подошел к Шахеду и Шуне. Погладил их обоих.

«Ничего не говори, – раздался в моей голове голос старшего дрона. – Сегодня вечером мы улетим, а ты, прошу, не забывай про сердце».

— Это не сердце способно любить, а любовь творит чудеса, – прошептал я. – И сердце – одно из чудес любви.

30.09. – 01.10.23.

Мертвые души

Моему куму принесли повестку в военкомат. Куму почти 57. Вручили повестку и его сыну. На следующий день позвонили в мою дверь и хотели всучить пропуск в ад и мне. Два молодых здоровых мордастых парня. Ухмыляются мне в лицо и насквозь сверлят глазами.

— У меня простатит, – сказал я честно курьерам в военной форме.

— Да нам похуй, – поморщился один. – Хоть геморрой.

— Тебя все равно уебут в первый же день. Ты даже посрать не успеешь, – добавил второй. – Ты же вшивое «мясо».

Пришлось принести паспорт.

— Так ты, сука, пенсионер?! – зашипел первый посланник военкомата.

— Не мог, козел, сказать сразу! – сплюнул мне под ноги второй. Я показал им средний палец и захлопнул дверь. Типичные ловцы новобранцев. Ни совести, ни сострадания – косят всех подряд, кто им попадется на пути. Охотники, способные из любой живой души сделать мертвую.

После того нежданного визита мне стало плохо, реально плохо. Нет, не оттого, что меня могли забрать на войну. Все мы рано или поздно сыграем в ящик. «Мы живем, чтобы сдохнуть», – пелось в одной старой песне. Меня охватила ярость по другой причине: двое мажоров ходят по городу, хомутают простых, некозырных парней и мужиков и торгуют ими, как мертвыми душами. Ведь весь город, да что там, вся страна знала, какова цена этого подлого мероприятия: пока золотая молодежь безнаказанно кутила по ночным клубам, «чернь» и «плебеев» гребли на войну.

В последнее время с особым рвением охотились на мужиков предпенсионного возраста. Наверное, хотели сэкономить на будущих пенсиях. В учебке помирало как минимум половина новобранцев, которым через три-два года должно было исполниться шестьдесят.

Не найдя утешения в виски, я поехал в знакомый стриптиз-бар, в котором девочками на шесте были роботы – ветераны неоконченной войны. Мне повезло: в тот вечер танцевала Ася. Она была роботом, в свои 25 повидавшим в жизни больше, чем 90-летняя старуха. За традиционным столиком, забравшись с ногами на стул, сидел Харитон и не сводил с любимой глаз, которые киберхирурги имплантировали в протезы его ног. Харитон был калекой – наполовину человеком, наполовину роботом. Но если бы ему кто-нибудь рискнул сказать это в лицо, Харитон не стал бы церемониться и действовать наполовину – отхреначил бы обидчика протезами до полусмерти. Если того не хуже.

Напротив Харитона сидел неприятный на вид незнакомец и пил кофе со сливками. Невольно я пожелал ему про себя поперхнуться.

— Что стряслось, дружище? – глянув на мое хмурое лицо, спросил Харитон. – Зачем ты пришел? Портить людям настроение? Посмотри, как великолепно танцует Ася. Ее титановые сиськи просто прелесть! А задница? Признайся, ты же хочешь всадить в ее ПВХ-задницу!

Я рассказал Харитону про кума и его сына.

— Тоже мне проблема, – внезапно отозвался незнакомец. – Пять тысяч долларов – и я конвертирую души твоих знакомых в программы роботов.

— Чего? – опешил я. И тут незнакомец протянул мне руку. Она была холодной, как мертвое железо.

— Чичик, – представился он.

— Да ладно! – не поверил я, вспомнив персонажа одного некогда известного романа.

— Чичик, – прищурившись, повторил он. – Решаю проблемы, перед которыми бессилен Бог.

Потом этот прохиндей объяснил, что раздобыл программу, которая способна взламывать сервер некой всемогущей организации, которая отвечает за отлов новобранцев.

— Там их хуева куча: молодняк, постарше, зрелые и старперы. Все – претенденты на то, чтобы сдохнуть в первом же бою. За бабло я творю чудеса! Назначаю новобранцам статус робота, то есть нечеловека, а робота, наоборот, превращаю в «пушечное мясо». С этого момента роботу приходится отдуваться за реального новобранца – идти в военкомат, проходить медицинскую комиссию и прочие проверки, а потом валить на фронт – а там исход очевиден. И что примечательно, – гадко ухмыльнулся Чичик, – никого в военкомате не волнует, что перед ними не человек, а машина. Деньги капают, а остальное пустая формальность.

— Но это же подло! – не удержался я.

— Ты так думаешь? – смерил меня презрительным взглядом незаметный с виду человечишка. – Хм, пока мы с тобой болтали, Харитон внес за твоего кума и его сына депозит – десять тысяч, и завтра он отправляется на фронт.

— Харитон! – не поверил я. – Это правда?!

— Понимаешь, дружище, – сказал он мне в ответ. – Быть человеком – это большая честь. А еще большая роскошь.

К Харитону подошла Ася, совершенно голая и бесконечно целомудренная, обняла любимого и увела в никуда. Чичик увязался за ними неотступно и нагло, как сутенер.

А я остался. Почему-то в тот момент я почувствовал себя одной из мертвых душ.

03.10.23.

Ребенок Розмари

Ева была солдаткой. Хоть и робот, но воин. После гибели Юры она родила его сына и отдала на попечение Юриной матери. Война столько крови выпила из машины Евы, что та уже не могла жить без войны.

Вскорости после родов Ева с новым своим мужчиной, Леонидом, отправилась на фронт, а мама Юры, примерив на себе жизнь новорожденного, как свою новую судьбу, уехала из города в неизвестном направлении. Говорили, что женщина после смерти сына напрочь утратила чувство опасности, а внука воспринимала как любовь, до которой следует еще дорасти.

Моя жизнь протекала однообразно, я не замечал вокруг ни людей, ни события. Не заметил, как однажды вернулась Ева. Лени с ней не было. Зато в шаге от нее стоял мальчик лет шести. Часть волос на его голове покрылась тем стойким инеем, который не способна растопить даже самая любящая мать.

— Ева! – обрадовался я старой подруге. В ответ она молча обняла меня и расплакалась. Слезы у нее были настоящими, без чипов и подвоха.

— Ой, это же мой сын! – вспомнив о мальчике, она представила его мне. Я хотел было протянуть ему руку, но, встретившись взглядом с мальцом, передумал. Было в этом взгляде что-то от неприступных, надменных царей, которые нисходят лишь тогда, когда этого захотят сами. Мы зашли в кафе, я заказал обед, а мальчик, не притронувшись к отбивной и картошке-фри, побежал играть в игровую приставку.

— Как его зовут? – спросил я, глядя вслед необычному мальчугану.

— Не знаю, – отчего-то облегченно выдохнув, призналась Ева. – Я зову его сыном или мальчиком. Он не просит большего.

Потом, смерив меня испытующим взглядом, она спросила:

— Ты готов выслушать его историю?

— Да, – отчего-то затрепетав, глухо пробормотал я. И Ева поведала невероятную историю о своем сыне.

Ева застала несостоявшуюся свекровь в полевом госпитале, где женщина умирала от многочисленных ран – глубоких царапин и шрамов на теле, происхождение которых было неведомо. Сама женщина отказывалась говорить, кто нанес ей столь странные раны.

Рота, в которой служили Ева и Леня, два часа как освободила очередное село. Рота потеряла около половины бойцов. При штурме села погиб Леня, успев перед смертью навсегда поделиться с Евой любимой песней. Мелодия застряла в голове робота, как шальная пуля, но вместо боли приносила утешение. В том бою много было раненых, и Ева пришла проведать побратимов в лазарет, а там – тетя Маша, Юрина мама. Она обрадовалась Еве безмерно.

— Сядь рядом, – с трудом выдавила из себя слова женщина, – я расскажу тебе кое-что важное про твоего сына.

И рассказала.

В селе, в которое тетя Маша переехала жить из города, ее приняли враждебно. И почему-то невзлюбили мальчика. В тот момент ему было пять с половиной лет, но по уровню развития, смекалке и непредсказуемости своих поступков он опережал всех местных детей. Мальчик долгое время сторонился сельских мальчишек, обходил их стороной и не отвечал на их колкие выкрики. Но однажды он подошел к ним и ни слова не говоря, без спроса включился в игру. Его хотели за это побить, но он так посмотрел на них, что все завыли, как от внезапных ожогов. Сын Евы поглядел на детвору снова – и от ожогов не осталось и следа. После того случая местная детвора приняла чужака безоговорочно и с каким-то затаенным, жутким восторгом.

Он был груб и нежен, изобретателен в игре и самоволен – изумлял и навязывал свои правила. Он анимировал фигурки из песка и заставил их маршировать строем. Он превратил в камни кур и гусей, заставил ручей течь вспять, научил лягушку лаять, а из ажурной шапочки одуванчика сотворил полупрозрачный куб. Сначала дети посмеивались над ним, потом стали побаиваться его, а в конце концов бросились врассыпную, когда он вдруг оживил мертвого голубя.

Единственным, кто не боялся странного чужака, был пацаненок примерно одних с ним лет по кличке Горох. Он откровенно посмеивался над фокусами пришлого мальчишки и нет-нет исподтишка давал ему пендаля.

— А ты дерзкий, – как-то, оставшись один на один с Горохом, похвалил сын Евы.

— Дурак, ты ничего так и не понял, – вызывающе усмехнулся Горох. – Ты хочешь нас удивить, но это пустая затея. Почти у всех пацанов в селе кто-нибудь погиб на войне, в основном папки. Нам бы поплакать, а у нас слез нет. А ты, придурок, корчишь из себя клоуна.

Сын Евы не стал говорить о том, что у него погиб на фронте отец. Молча отошел от Гороха и с того момента зарекся делать «фокусы». Но уже было поздно. Скоро все село знало о выходках пятилетнего чужака, державшего в страхе местную детвору.

К тете Маше пришли отцы и матери этих детей и потребовали немедленно убраться из села. Тетя Маша была смиренной и тихой женщиной. Она не всегда была такой. После потери сына она сломалась и готова была на любые уступки. И она бы непременной уехала, но тут в село ворвался отряд оккупантов.

Небольшую группу защитников перебили сразу же. Взялись за мирных жителей. Расстреливали на околице села, на краю свежевырытой ямы. Первой убили семью старосты Егора Кузьмича. Вторым был Тихон, друг детства старосты. Это дядя Тиша донес неприятельским солдатам на село: мол, в нем засели ненавистные ему защитники. Так и осталось загадкой, зачем дядя Тиша, и вправду с виду тихий, беззлобный и покладистый человечек, так поступил. Может, денег хотел, может, завидовал другу, ставшему старостой, а скорее всего, мстил людям за свою никчемность и слабость.

После взрослых захватчики взялись за детей и подростков. Их тоже подводили к краю сочившейся от крови ямы и убивали. Сын Евы стоял поодаль и равнодушно взирал на детскую казнь. Но тут к яме подвели Гороха, и сын Евы вдруг встрепенулся. Над его плечами взметнулись сумрачные, словно черные крылья, тени, лицо вытянулось по-птичьи, тело покрылось чешуей, а руки-ноги выпустили звериные когти.

— Нет, внучек, нет! Не делай этого! – истошно закричала тетя Маша и бросилась к ребенку. А он резко отмахнулся от нее медвежьей лапой и нанес ей смертельные раны. Издав хищный рык, ребенок-монстр накинулся на вражеских солдат и в мгновение ока растерзал их на клочья. А в следующий миг как ни в чем не бывало снова стал прежним ребенком.

Оставшиеся в живых жители села поклонились в ноги ужасному спасителю и молча разошлись по домам.

— Горох! – окликнул сын Евы мальчика, из-за которого он случайно выдал свою потаенную сущность. – Остаешься в селе за старшего.

— Почему я? – впервые, наверное, растерялся пацаненок.

— Потому что ты дерзкий. Претвори свою дерзость на смелость. Это будет лучший твой фокус.

Вечером в село одновременно вошли наши и чужие. Был яростный бой, в котором погиб Леня. За мгновенье до смерти он успел коснуться Евы и передать ей песню, которую он сочинил. В песне пелось о любви и больше ни о чем. Умирая в лазарете, тетя Маша так не призналась, кто нанес ей загадочные раны. Ева забрала сына с собой. Мальчуган, не достававший ей до пояса, смотрел на мать свысока и семимильными, нечеловеческими шагами учился ее любить.

Так Ева и приехали в город – смертельно уставшая от войны женщина робот и ее необыкновенный сын, снизошедший к простой человеческой любви к матери. Прощаясь с ним, я не удержался и как бы между прочим обронил:

— Ребенок Розмари.

— Нет, – совершенно серьезно, по-взрослому возразил мальчик. – Я сын Евы.

— И как же тебя звать?

— Каин.

06.10.23.

Безбашенная девчонка

Обещанный обмен так и не состоялся. Помогли освободиться побратимам из плена Макс и Ксения. Случилось это во время обстрела. Наша артиллерия накрыла плотным огнем поселок, где находились наши пленные воины. Начались суматоха, кутерьма, беготня. Под шумок Макс и Ксения разоружили охранников и выпустили из подвала 39 наших бойцов. А потом залегли на окраине поселка, прикрывая отход побратимов.

Противник ударил из минометов, и одна из мин взорвалась рядом с Максом и Ксюхой. Осколками ему отсекло обе ноги, а ей оторвало правую руку и голову. Макс и Ксения были солдатами роботами, они не ощущали боли, но почувствовали пропажу конечностей.

— Дай-ка я верну тебе на место голову, – сказал Макс любимой.

— Ты думаешь, это стоит делать? – усмехнулась голова.

— Само собой! Ведь иначе я не смогу тебя целовать.

Благо оторванная голова лежала неподалеку. Робот, упираясь локтями в землю, сползал за нею и установил ее на плечи Ксении. А заодно вставил назад и ногу. В знак благодарности девушка отыскала его ноги и кое-как прикрепила их на место, привязав бинтом.

— А если б мы были людьми? – невесело ухмыльнулся Макс.

— Тогда б мы обязательно вернулись в поселок и дали бы п**ды оккупантам! – убежденно заявила Ксения. – Люди сильнее нас, роботов. У нас чипы и процессоры, а у людей – сила духа.

Роботы-солдаты решили отступить и догнать побратимов. Но вместо этого напоролись на засаду, где их повторно взяли в плен.

В этот раз Макса и Ксению не стали держать в подвале. Посадили, как диких зверей, в клетку и принялись возить на грузовике по улицам одного из оккупированных городов. Еще совсем недавно это был наш город, но, странное дело, попадавшиеся навстречу прохожие кидали в пленных камни, плевали им в лицо и осыпали проклятиями.

Наконец Макса с Ксенией привезли на центральную площадь, над которой возвышался собор. В его колокольню, почти под самым куполом, были встроены часы. Они были такими же старыми, как грехи и пороки жителей города. А их собралось на площади немереное количество. Какой-то мужчина швырнул в Ксению вонючим яйцом и крикнул, охваченный низменной злобой:

— Сейчас вас колесуют!

А пожилая женщина, стоявшая рядом с мужчиной, ехидно зашипела:

— Так вам и надо, защитнички хреновы!

Она просунула в клетку костлявую руку, собираясь ущипнуть девушку, но Макс каблуком тяжелого солдатского ботинка наступил женщине на руку.

— Пошла прочь, продажная ведьма!

Та, взвизгнув от боли, тотчас отпрянула и еще долго, пока грузовик не скрылся из ее глаз, посылала вслед роботам проклятья.

— Ужас! Макс, ты не находишь, что это похоже на Средневековье? – передернула от омерзения плечами Ксения.

— Дорогая, я не жил в то время, – вздохнув, ответил робот. – Но готов допустить, что люди с той поры не стали лучше. Возможно, они даже деградировали. Несмотря на многочисленные полезные гаджеты, умные школы, спортивные секции, творческие студии, а главное, несмотря на любящих родителей.

— Макс, так, может, родители никогда по-настоящему не любили своих отпрысков, а только притворялись? Раз у них дети выросли моральными уродами.

Вскоре показался помост, сколоченный из свежих досок, а на помосте возвышались два столба. К верхушкам этих столбов были прикреплены громадные колеса с деревянными ободами и спицами. Казалось, колеса сняли с телеги великана. При появлении клетки с роботами толпа остервенело заорала, засвистела, заулюкала. Макса с Ксенией бесцеремонно выпихнули из клетки и ударами прикладов погнали к палачу. Опершись на огромный молот, он стоял на эшафоте между столбами с колесами и терпеливо ждал своих жертв.

— Что с нами сделают? – озабоченно шепнула Ксения.

— Сначала громила раздробит нам конечности, а затем привяжет нас к колесам, где мы, по его замыслу, должны умереть медленной мучительной смертью, – тоже шепотом ответил Макс. И невесело усмехнулся. – Дурень еще не в курсе, что мы роботы.

Пленных, точно двух Витрувианских людей да Винчи, привязали к полу помоста, палач поднял молот над Максом, но не спешил приступать к казни, наслаждался славой. Толпа на площади безумствовала, словно стая бешеных зверей. Но вот наконец палач замахнулся как следует… а в следующий миг упал как подкошенный на эшафот. Из левого глаза громилы торчала стрела.

Откуда ни возьмись, будто с самого неба, на помост прыгнула девушка. Молодая и голая – лишь две узких повязки закрывали от стыда ее тело. Незнакомка была вооружена луком и ножом. Раз, два – и она разрезала веревки на руках-ногах роботов.

— За мной! – скомандовала она. Макс и Ксения были солдатами, они привыкли подчиняться приказам командира, а незнакомая лучница, судя по характеру и повадкам, была прирожденным вожаком.

— Куда мы? – на бегу уточнил Макс.

— К собору, – коротко ответила она. Вдруг прямо перед ними вырос вражеский солдат, лучница сразила его стрелой. Вынырнуло с боков еще двое вражеских бойцов – одного уложил Макс, другого прикончила Ксения.

Двое роботов и странная незнакомка стояли возле собора. Со всех сторон к ним приближалась неприятельская свора.

— Что дальше? – стараясь не выдать беспокойство, спросил Макс. В этот раз девушка не ответила. Вскинув лук, она почти не целясь вдруг выстрелила в часы и, вероятно, попала…

Потому что в следующее мгновение эта отчаянная троица очутилась в моем доме. В этот момент я был на кухне и готовил обед.

— Эй, приятель, долго еще тебе? – услышал я за спиной знакомый голос. Я порывисто обернулся – Макс!

— Какими судьбами?!

— Это долгий разговор.

— Прости за дурацкий вопрос, но вы же с Ксенией были в плену. Как вам удалось вырваться оттуда?.. Кстати, твоя подруга жива?

— Кстати, жива, – передразнила меня Ксения, входя на кухню. – А из плена нас освободила она.

Роботы расступились, и я увидел незнакомую девушку с телом Маугли. Увидел и влюбился в нее с первого взгляда. Она это заметила и в лоб заявила:

— О, да ты на меня запал, чувак! Ну же, признавайся!

Я ничего не ответил, смутился как юнец и тут вспомнил про спасительный свежий борщ.

После обеда Макс и Ксения уехали. Глядя на то, как лучились их глаза и искрились между ними тела, я позавидовал им. Девушка Маугли осталась.

— Даже если ты против, я поживу у тебя, – бесцеремонно заявила она. И вдруг, мне показалось, она ущипнула меня за задницу.

— Охренела! – взорвался я. – Сейчас же проваливай из моего дома!

— Щас, – лениво отмахнулась она и ощерила зубы, точно хищная кошка. – Даже не мечтай об этом. Буду у тебя столько, сколько сочту нужным.

Я стал вкопанный, безуспешно пытаясь понять, что происходит. А она, смерив меня насмешливым взглядом, вынесла приговор:

— Чувак, ты запал на меня. А раз, то давай меня развлекай.

— Да кто ты такая? – сдался я, не в силах больше противостоять перед ее наглостью.

— Антаверита.

— Что за имя дурацкое? – невольно фыркнул я.

— Хм, не нравится – зови как хочешь.

— Ладно.

И я стал звать ее Аней, Анютой.

— Так что, мы идем куда-нибудь? – нетерпеливо напомнила она. Я посмотрел афишу в телефоне. – В галерее выставка, в театре спектакль, в филармонии концерт.

— Ты что, гонишь, чувак?! – разозлилась она. – Нафига мне ваша культура?

— Чего же ты хочешь? – опешил я.

— Низменных удовольствий. Дай-ка сюда, – Анюта забрала у меня телефон, что-то нажала и с довольным видом стала перечислять: – Рок-концерт, галерея, где можно покурить травку, стриптиз-бар и…

Сделав паузу, она с торжественным видом уставилась на меня.

— Тату-студия! С нее мы и начнем.

Анюта источала такую сексуальную энергию, так манила к себе, что я сразу представил на своей спине синего дракона с огненной розой в пасти. И мы, точнее я, пустились во все тяжкие.

Сперва мне сделали татуировку, из салона мы поехали в галерею, которую правильней было бы назвать оранжереей, накурились травы, оттуда дернули в стриптиз-бар, где я здорово набрался виски и половину денег засунул в трусы девушек. Последним был рок-концерт в каком-то подвале, похожем на погреб. Я не запомнил ни одной песни – помню лишь то, что мне было ужасно хорошо. Как никогда в жизни. И всюду, всюду я пытался лапать Анюту, но рука всякий раз проходила сквозь ее плечи, грудь, ягодицы, как сквозь туман.

— Анька, что за херня?! – ревел я возбужденно. – Почему я тебя не могу потискать?

— Потому что я – мираж, – совершенно серьезно отвечала она, отчего я еще больше заводился.

— Не болтай глупости! Ты настолько реальна, что он у меня… он… и не опускается.

Она откровенно смеялась мне в лицо и упрямо не желала отдаваться. Домой мы вернулись с трудом. Я был никакой. Исколотый татуировками, обкуренный и в жопу пьяный. Я в который раз протянул к Анюте руку – и она вновь прошла сквозь нее, как будто передо мной было не самое привлекательное на свете женское тело, а бестелесное облако, неведомо как сошедшее ко мне с небес.

— Издеваешься надо мной, да? – захныкал я как маленький.

— Ложись спать. Завтра у тебя будет тяжелый день, – с заботливой строгостью, словно мама, сказала она. – Надеюсь, после того что я с тобой сделала, они тебя не узнают и не тронут.

Анюта пошла в душ, а я застыл как истукан, не в силах взять в толк, что она сказала. Из ванной доносились шум воды и ее голос. Он звал меня к себе и одновременно отвергал.

— Да кто ж ты такая! – на миг протрезвел я. В коридоре стояли ее лук, колчан со стрелками и сумка с лямками вроде рюкзака. Я не удержался, запустил руку в сумку и сразу нашел его. Это был кристалл размером с флешку. Да у него и форма была такая же. Я покрутил перед глазами необычную находку и нечаянно уронил. Ударившись об пол, кристалл вдруг засветился и свет его обрел объем. С замершим дыханием я осторожно поднял удивительную вещицу.

Офигеть! На уровне моих глаз внезапно возник прозрачный куб, а в нем – четыре девушки и двое юношей. Они смотрели на меня такими взглядами, словно знали, кто я.

— Привет, прапрадед, – неожиданно сказала девушка постарше. – Не узнаешь нас?

— Нет, – огорошенный происходящим, признался я.

— Да ладно, – усмехнулся один из юношей. – Не может такого быть!

— А их ты точно должен помнить, – убежденно произнес второй парень. И тут в кубе появились четыре старушенции. Они улыбались мне загадочными улыбками, от которых защемило сердце.

— Ну, бабок мне еще не хватало, – поморщился я. И вдруг одна из старушек сказала: – Дед, ну что же ты? Как ты мог нас не узнать? Я – Настя, твоя старшая внучка.

— А я – Тая, – приняла эстафету вторая старушка.

— Я – Вера, – промолвила третья.

— А я – Рита, твоя младшая, – улыбнулась четвертая. И, показав на молодежь, добавила: – А это, дед, твои праправнуки.

— Оху… – едва не вырвалось у меня. В этот момент из ванной вышла Анюта и дала мне затрещину. Я снова уронил кристалл, и он тотчас погас.

— Что это было? – оторопел я, ничуть не обидевшись на нее за подзатыльник.

— Не придуривайся! – скривилась она. – Будто ты не понял.

— Неужели это возможно? – способность мыслить возвращалась ко мне, как боль к больному после анестезии. – Я что, и вправду видел сейчас своих любимых внучек?! Как они постарели… А праправнуки? Боже, как они прекрасны!

Я поднял с пола необыкновенный кристалл, молча протянул Анюте.

— Это их послание из будущего, – пояснила она. – Я хотела показать его тебе позже, а ты, как вор, залез в мою сумку.

— Да кто ты, черт тебя побери?!

— Антаверита – робот-голограмма. Твои внучки прислали меня к тебе, чтоб я защищала тебя. Но ты, дурак, раньше времени активировал кристалл, и теперь мне придется покинуть тебя раньше срока.

Ночью Анюта исчезла, а под утро в город вошли оккупанты. Я был одним из первых, к кому они вломились в дом. Вражеские солдаты повалили меня на пол, а офицер презрительно плюнул мне в лицо и наорал на своих вояк:

— Идиоты, кого вы взяли?! Я приказал арестовать негодяя, который писал про нас мерзкую правду, а вы схватили пьяницу и наркомана. Посмотрите на его наколки – он же конченный подонок!

Тем не менее, меня повели на расстрел с полусотней известных в городе художников, музыкантов, поэтов и актеров. Когда нас гнали показательным маршем по центральной улице, я увидел Анюту. Я даже не удивился, что она не бросила меня в беде: ведь ее прислали ко мне мои внучки. В тот момент вдруг пробили часы на колокольне центрального собора, и Антаверита вскинула лук и выпустила стрелу в часы…

…Наша семья вновь была в сборе: я, жена, дети, их супруги и внучки. Внучки были еще маленькими: старшей было одиннадцать, а самой младшей чуть больше годика. За окном не звучали сигналы воздушной тревоги, во всех комнатах горел свет, гремел телевизор, и все улыбались друг другу безмятежно и доверчиво, как до войны. Жена поставила на стол торт, я собрался было сказать речь, но тут старшая внучка протянула мне всамделишный лук и попросила:

— Дед, сочини про него сказку.

— Прямо сейчас? – удивился я.

— Да, – кивнула вторая внучки. – И чтоб героиню звали…

— Не надо, не говори, – догадался я. Но на всякий случай спросил: – И как должна закончиться сказка?

— Хорошо, – ответила третья внучка. А четвертая просто кивнула.

Я стал на ходу придумывать историю и наблюдал за женой, детьми и внучками. Они слушали и улыбались, забыв про торт. Я не знал, сколько продлится это чудесное видение, поэтому спешил насладиться им, смакуя каждый миг, каждый звук, каждый взгляд, каждый жест, каждый…

09 – 12.10.23.

Дуэль

Я заметил: все соседи в подъезде моего дома живут парами. Муж с женой. Жена с мужем. Да и большинство моих знакомых воинов умудряются воевать тоже парами: Макс с Ксенией, Харитон с Асей. Неважно, кто эти солдаты – люди или роботы. Между ними есть какая-то гравитация, которая притягивает их друг к дружке, наполняет смыслом жизнь, поддерживает их в трудную минуту и помогает оставаться самим собой.

Одной из таких пар были, как я уже сказал, Харитон и Ася, получеловек и робот. Во время войны не обращаешь внимания на природу того, с кем сводит жизнь и кого отбирает смерть. На многие вещи закрываешь глаза, прощаешь и воспринимаешь как нечто само собой разумеющееся. А вот любовь выцепляешь сразу. Как золотую крошку на дне мутной реки. Харитон и Ася, безусловно, любили друг друга. Они оба были на фронте, воевали на одном из самых горячих участков, как вдруг приехали в город. Харитон позвонил мне, отказался от моего обеда, взамен пригласил в ресторан. Войдя в зал, я сразу же отыскал Харитона. Я был шокирован: рядом с ним сидела незнакомая женщина. Заметив меня, она приветливо мне улыбнулась, а я не удержался от грубости в адрес Харитона.

— Что за х»йня?! Ты променял Асю на какую-то шлюху!

Харитон промолчал, а незнакомка, все так же улыбаясь, сказала мне как отрезала:

— Не пи*ди! Садись давай и ешь! Солянка остывает, а водка греется.

На меня напал еще больший столбняк. Неудивительно, ведь новая баба Харитона разговаривала голосом Аси. Я выпил подряд три рюмки водки и, не притронувшись к солянке, выслушал необыкновенную, невозможную, невыносимую историю, которую мне, перебивая друг друга, рассказали Харитон и его новая женщина, говорившая голосом старой возлюбленной…

На передовой был ад. Враг, словно гной из прорвавшегося нарыва, лез из всех щелей. Сперва наносил удары артиллерией, авиацией, беспилотниками и минометами, потом шел на штурм наших позиций. Командование полка, в который прибыли Харитон с Асей, поставило срочную задачу перед ротой аэроразведки отыскать местоположение огневых точек противника. К этой роте и причислили двух неразлучных боевых побратимов – Харитона и Асю, на гражданке бесконечно влюбленную друг в друга пару. Командир роты с позывным «Янык» и большая часть бойцов с неприязнью и недоверием отнеслись к новеньким.

— Держитесь подальше от дронов! – жестко приказал Янык.

— Это почему же? – не сдержавшись, огрызнулся Харитон.

— По кочану! – вспылил командир. – Ты себя-то видел со стороны? Конченый инвалид! В военкоматах совсем сдурели, присылают воевать, х*й знает кого!

— Харитон – опытный боец. Он всем вашим подопечным фору даст! – заступилась за любимого Ася.

— А ты вообще заткнись, железяка хренова! – еще больше взъярился Янык. – Вы, роботы, вечно все портите. На рожон лезете, вас в плен пачками берут, и при первой же пытке вы сдаете пидорам все наши позиции.

— Это неправда! – опешила Ася. От негодования ее голос задрожал как живой. – Я не такая.

— Она не такая, – подтвердил Харитон. Затем, резко приблизившись к комроты, схватил его за горло левым ножным протезом.

— Послушай, Кутузов! – зашипел Харитон. – Да, я инвалид. Да, я кусок дерьма в виде этих протезов. Но запомни раз и навсегда – ты можешь оскорблять меня сколько угодно, но не смей даже упоминать ее имя. Иначе я тебя, сука, придушу и не поморщусь!

Янык оказался не последним подонком – не стал стучать на новеньких и в штрафбат не послал. А отправил обоих на кухню, чтоб стряпали хавчик побратимам.

Харитона с Асей такое положение вещей, конечно, не устроило. Рядом с полевой кухней находилась свалка. Пробитые каски и бронежилеты, пустые гильзы от снарядов, ящики, доски, окровавленные бинты, искореженные судьбы и, словно опавшие листья, чьи-то пропавшие жизни. В этой свалке Харитон нашел поломанный дрон-камикадзе, работавший по технологии FPV, позволявший оператору квадрокоптера в режиме реального времени видеть то, что видел дрон.

Два из четырех моторов сгорели, а самое главное, было разбито всевидящее око дрона – его камера. Ася была солдатом, ей так надоело торчать возле плиты, что она тотчас нашла выход из ситуации – вынула один свой глаз и отдала возлюбленному.

— Теперь он твой.

Харитон сразу смекнул, к чему клонит его девушка. От солдата Харитона, до войны спортивного, накаченного парня, остались лишь ножные протезы, которые одновременно были руками (на одну ногу парень опирался, другой обнимал любимую) и таз, в который врачи имплантировали речевой аппарат и что-то вроде пары глаз. Отныне у Харитона появилось третье око. Между ним и Асей, хозяйкой этого ока, поддерживалась интернет-связь. Благодаря ей девушка-робот могла видеть то, что попадало в поле зрения Харитона. Он примотал к себе два целых мотора, украл у побратимов с десяток гранат, захватил с собой несколько рожков с патронами, обнял Асю и полетел на свое первое задание. При этом даже не намекнул о нем комроты.

Ася так увлеклась полетом суженого, что напрочь забыла про ужин. Поэтому вечером побратимы пришли к пустому столу. Янык был в ярости.

— Где твой гребаный инвалид?! – гремел он. – Небось сбежал в сытый тыл.

Ася сперва ничего не ответила. Она попросила у одного из бойцов очки, с помощью которых он наблюдал за полетом квадрокоптера, протянула их Яныку, а затем подключила их к своему глазу-камере, установленному у Харитона.

— Что там? – поморщился комроты. – Дезертир? Нахер он мне нужен!

— Да вы посмотрите.

— Ладно, – Янык нехотя надел очки и тут же воскликнул: – Ну терминатор жжет!

Харитон и вправду жег. Он делал то, на что неспособен был обычный дрон – находил цель, залетал под защитную сетку, не получалось залететь – заползал в укрытие, забрасывал вражеских солдат гранатами, расстреливал их, перерезал им глотки, взрывал технику и летел дальше.

Харитон вернулся в расположение роты только к полночи. Уставший, иссеченный осколками и на одном моторе. Янык ждал его и сразу пригласил в свой блиндаж. Предложил коньяка.

— Я же инвалид, не пью.

— Ладно, не обижайся. Я видел сегодня тебя в бою. Ты круче любого дрона!

Помолчав, продолжил уже серьезным тоном:

— Мы получили партию новейших квадрокоптеров.

— Камикадзе? – уточнил Харитон.

— Нет, это разведчики-убийцы. Но не простые – вооружены лазерными излучателями. Поможешь освоить?

— Попытаюсь.

Утром Харитон, Ася, Янык и еще трое операторов принялись изучать новые квадрокоптеры. Ближе к полудню отправили три дрона в полет, а в час дня состоялся их первый бой с противником.

Поначалу все шло обыденно. Дроны пересекли линию фронта и незамеченными углубились не территорию врага. Комроты и Харитон наблюдали за полетом квадрокоптеров на мониторе пульта управления, а Асе он был ни к чему. Она забрала у возлюбленного свой глаз-камеру и тайком приделала его к одному из новых дронов. Немного погодя квадрокоптеры без особых трудностей вычислили цель – самоходную артиллерийскую установку какой-то новой, еще не испытанной врагом модификации.

— Огонь! – коротко скомандовал Янык операторам, и в следующий миг дроны выпустили по САУ лазерные лучи. Однако не успели лучи достигнуть цели, как она внезапно покрылась слоем блестящего светоотражающего материала.

— Зеркальный панцирь! – убежденно заявила Ася. Она была на шаг впереди Харитона в своих познаниях военных технологий, а комроты и половину не знал того, что было ведомо неугомонной, настырной, любознательной Асе. Лучи отразились от зеркального панциря САУ и мигом вернулись к дронам. На них тоже возникли зеркальные панцири. Причем без всякой на то команды операторов: они с изумлением таращились в свои очки на квадрокоптеры, которые вдруг сами повели дальше бой.

— Нет, это не материальные панцири, – присмотревшись, сообщила Ася, – а программы-симуляторы.

Янык хотел было что-то спросить, но девушка-робот жестом остановила его. А затем озабоченно проговорила:

— Смотрите. Дуэль!

И вправду между тремя дронами и САУ возник поединок, необыкновенный, завораживающий и ужасающий своей фантастической жестокостью. Дроны отразили лазерные лучи, посланные в них самоходной установкой, точнее, специальной программой, имитирующей зеркальный панцирь, – а САУ тотчас перенаправил излучение лазера назад. Между квадрокоптерами и наземной целью врага начался лазерный пинг-понг. С каждым новым отражением мощность лазерных лучей возрастала. Наконец один из дронов вспыхнул как свеча и мгновенно сгорел прямо в воздухе.

— Не выдержал, бедолага, – сокрушенно отозвался о нем, как о живом, командир роты аэроразведки.

— А все потому, что у него оказалась слабая программа-симулятор, – беспристрастно констатировала Ася.

— Выходит, у врага зеркальный щит мощнее нашего, – угрюмо произнес Янык.

— Еще рано делать выводы. Поглядим.

Ждать долго не пришлось – минуты через четыре САУ спалила отраженным лазером и второй дрон.

— Бл*ть! – выругался комроты и скомандовал: – Возвращай дрон на базу! Пока он цел.

— Не могу, – обескураженный происходящим, растерянно отозвался оператор последнего целого дрона. – Он не слушается моих команд.

Дуэль странная, невообразимая продолжалась.

— Есть! – неожиданно возбужденно вскрикнул Харитон.

— Чему ты радуешься, мудило?! – вскипел на него Янык.

— Я вычисли координаты того подонка, кто управляет зеркальным щитом САУ.

— Да ну! – напрягся комроты и инстинктивно принял позу хищника, готового наброситься на жертву. – Ты можешь найти этого ублюдка?

— Да. Он на нашей территории. Более того, в поселке, возле которого расположилась наша рота.

— Ну, парень, – уставился на солдата комроты таким взглядом, словно собирался прожечь его насквозь, – ты знаешь, что делать.

Отыскать нужный дом не составило труда. Харитон и Ася ворвались в квартиру негодяя… и стали как вкопанные. Мерзавцем, управлявшим программой, что сожгла дотла два наших дрона, оказался мальчишка. Очкарик, кто ж еще. Лет двенадцати. Но главное – в инвалидной коляске. Он ничуть не испугался внезапного появления двух солдат. Не покраснел, не побледнел, а спокойным, достаточно твердым голосом объяснил:

— Мне нужны были деньги на лекарства. Не для себя. Для нее.

Мальчик показал на кровать. На ней лежала еще молодая женщина.

— Кто она? – угрожающе поднял один ножной протез Харитон.

— Мама.

Харитон осекся, а Ася, вздохнув, спрятала пистолет за пояс.

— Что с твоей мамой?

— Врачи называют это синдромом «Ускользающая красота».

Женщина умирала и прямо на глазах, в режиме онлайн, вместе с жизнью утрачивала черты невероятной красоты.

— Ты знаешь, как это остановить? – не то спросила, не то велела Ася.

— Да, но это нельзя делать, – обреченно произнес мальчик. – Иначе случится катастрофа. Вся отраженная самоходной установкой энергия устремится сюда.

— Плевать! – стукнул протезом об пол Харитон. – Действуй!

— Но… – засомневался мальчик.

— Действуй, я сказал! – рявкнул солдат, а Ася снова вынула пистолет и молча приставила его к голове женщины. Впервые, наверное, побелев, мальчик нажал несколько клавиш на клавиатуре, с опаской отпрянул на коляске от компьютера, но далеко отъехать не успел. Уже спустя миг из экрана ударил мощный лазерный луч, посланный САУ в последний, целый, дрон – и в то же мгновенье Ася в диком, длинном, отчаянном прыжке закрыла собой мальца. И беспомощно рухнула наземь.

— Расплавилась батарея. Я буду жить, пока она не разрядится, – девушка-робот сама себе установила диагноз.

— Возьмите мое тело, – вдруг едва слышно сказала женщина. И, стараясь быть твердой, добавила: – Ваша бесстрашная душа и мое тело – прекрасная формула жизни!

— Мама у меня физик, – глухо пояснил мальчик.

— Только поклянитесь, что не бросите моего сына, – все так же твердо потребовала женщина.

— Ему придется отбыть наказание, – вздохнул Харитон.

— Но после всего… когда он отсидит, покается и искупит вину, прошу вас, станьте ему новой матерью, а вы – отцом!

— Хорошо, – сразу согласилась Ася и решительно шагнула к кровати.

С пересадкой души в новое тело проблем не возникло. Ведь женщина оказалась симбиози – наполовину человеком, наполовину роботом. При том физиком-роботом.

…Харитон с Асей уже несколько минут молчали, а я все переваривал в уме услышанное. Наконец спросил:

— А малец-то где? Вы сдержали слово?

— Пошли, – просто ответила Ася. Она подвела меня к окну ресторана. Снаружи был солнечный день, а на крыльце стояла инвалидная коляска. В ней сидел мальчик и, запрокинув голову, подставлял солнцу свое бледное, осунувшееся лицо. По его виду было видно, что малец ничего не боится в этой жизни. Ни тюрьмы, ни смерти, ни сжигающих дотла лазерных лучей.

16 – 19.10.23.

Блокчейн

Ева находилась на реабилитации после тяжелого ранения. Вместе с сыном ей отвели комнату в коммуналке, которые вдруг стали популярны в городе ввиду несметного количества временно перемещенных лиц и нехватки жилья. Неприятельские войска продолжали обстреливать город, целенаправленно метя в жилые кварталы.

Комната оказалась тесной, неуютной, но Еву это ничуть не расстроило. Она была нетребовательна к быту и с нетерпением ждала момента, когда с лечением будет покончено и она, пристроив сына в интернат, сможет наконец вернуться на фронт. Мальчик знал о планах матери, но, закусив губу, делал вид, что они его не касаются. Он возненавидел коммуналку, презирал ее жильцов и, как и мать, мечтал поскорей съехать из холодной неприветливой комнаты.

С утра до вечера Каин пропадал на мусорках. Поначалу Еве казалось, что ее сын что-то настойчиво ищет, но когда робот-мать увидела, как он тщательно сортирует мусор, раскладывая его по разным контейнерам, она решила, что он захотел заработать. Местные власти всячески поощряли тех, кто не бросал в один и тот же контейнер не связанные между собой грехи и проступки, но горожанам было наплевать на подачки властей. Люди продолжали упрямо швырять в мусорные ящики все подряд: свои добродетели и пороки вместе с пищевыми отходами, пластиком, картоном, битым стеклом, ржавым железом, использованными гигиеническими прокладками и последними, несбывшимися надеждами на светлое будущее.

Особенно бесчинствовали дети. Для них не было ничего святого, и мусор они ставили в один ряд с ладаном и миро, которые безбожно воровали в соседней церкви. Это ужасно бесило Каина, доводило его до исступления и лишало сострадания. Он без жалости, одним неуловимым касанием, умерщвлял уличных детей, нарушавших мусорный порядок, извлекал из мертвых тел еще теплые души, вкладывал их в чужие плоти, затем воскрешал и, презрительно сплюнув под ноги, отпускал, как слепых, беспомощных цуценят, на все четыре стороны. При этом Каин неизменно приговаривал: «Сколько раз я просил своего брата не смешивать плевелы и зерна, но Авель ни разу не послушал меня. За что и поплатился!»

Однажды Каин принес домой старый щербатый глиняный кувшин.

— От него воняет, – поморщилась Ева. – Немедленно отнеси эту дрянь на мусорку!

— Я туда больше не пойду, – твердо заявил мальчик.

— Почему? – удивленно подняла бровь его мать.

— Я нашел то, что хотел найти.

— Вот как! – Ева поняла, что предчувствие ее не обмануло. – Тогда хоть вымой кувшин. От него и впрямь дурно пахнет.

Она смилостивилась и потрепала сына по волосам цвета теплой осени.

— Это не кувшин, – скинув ее руку, снисходительно ухмыльнулся мальчик. – Не кофейник и не лампа Аладдина. Это – блокчейн.

— Чего?! – опешила Ева. Каин откровенно проигнорировал вопрос матери и властно потребовал от нее, словно был ее господином: – Сейчас же отведи меня к своему приятелю! Тому странному типу, который принял меня за ребенка Розмари.

Ева почувствовала себя кроликом перед удавом. Она беспрекословно подчинилась воле своего сына и сделала, как он велел. Так они оказались в моем доме. С их приходом в воздухе запахло серой, а шерсть на моих кошках стала дыбом и заискрилась, точно бенгальские огни.

Я вручил Еве букет из розовых хризантем, которые нарвал под своим окном, но Каин глянул на цветы с такой враждебной, недетской ревностью, что цветы тут же завяли.

— Зачем вы пожаловали, если ты не рад мне? – обиделся я.

— Есть вещи важнее чувств, важнее симпатии и неприязни, – по-взрослому ответил мальчик.

— И что же, например?

— Вот это.

Каин протянул мне мусорную находку. Я с любопытством поднес ее к глазам. Это был старый глиняный сосуд, испещренный неведомыми письменами, символами былой власти, давно обратившейся в прах, трещинами забвения, следами нераскрытых преступлений, иероглифами признаний в любви и царапинами раскаяния.

— Какой необычный артефакт! – изумленно пробормотал я. – Похож на летопись человечества.

— Нет, – покрутил головой мальчик. – Это – древний, возможно, первый на земле блокчейн.

— Не может такого быть! – недоверчиво отозвался я. – Насколько мне известно, блокчейн подразумевает распределение хранения данных в нескольких устройствах или узлах, образующих некую единую цепь. Таким образом достигается децентрализация – главное достоинство блокчейна. Ты отыскал один узел. Где остальные?

— Их нет, – с нескрываемой издевкой ответил Каин. Затем спросил, глядя на меня исподлобья: – Тебе знакомо понятие «язычники»?

— Конечно. Это наши далекие предки. Они поклонялись различным божествам, олицетворявшим собой разные стихии природы. Потом эти божества заменили одним-единственным Богом.

— Верно. До единого Бога существовал Пантеон богов. Но на самом деле они никак не были связаны с ветром, землей, водой и огнем. Это чепуха, выдуманная для отвода глаз историков и ученых. Пантеон был первым блокчейном, в котором информация распределялась между различными божествами. Причем у каждого из них имелись копии данных, хранившихся у остальных участников Пантеона.

— Впервые о таком слышу! – ошеломленный откровением мальчика, признался я. – И что же за информация хранилась в Пантеоне-блокчейне?

— Время, – каким-то чересчур обыденным, даже скучным голосом сообщил Каин.

— Что?! – оцепенел я.

— Да, время, – снисходительно повторил сын Евы. – Прошлое, настоящее и будущее.

— И что, с помощью этого блокчейна, – я с опаской коснулся удивительной находки, – можно путешествовать во времени?

— Скорее, видеть его и изменять.

— Не понимаю.

— Разумеется, простому смертному это не по силам понять, – презрительно усмехнулся Каин.

— Сынок, ты бы, вместо того чтоб обижать и оскорблять моего друга, лучше попытался бы объяснить, – с укором сказала Ева.

— Ладно, – нехотя согласился мальчик-вундеркинд. – Начну с того, что вы, люди, очень узко и примитивно трактуете время. Вы свели его к секундам, минутам и часам – тому, что способны понять, глядя на циферблаты часов. В действительности время – это объемная матрица, по одной оси которой находится пространство, по другой – события, а по третьей…

— Само время! – не выдержав овладевшего мною волнения, перебил я.

— Нет. На третьей оси координат учитывается качество времени.

Каин уставился на меня испытующим взглядом.

— Признайся, в твоей жизни случались дни, которые ты считаешь прожитыми напрасно? И наоборот, часы и даже минуты, вобравшие в себя маленькие, но такие яркие, емкие и цельные жизни?

— Да, – дрожа от возбуждения, признался я.

— Вот тебе иллюстрация качества времени.

— Сынок, и что же боги делали с блокчейном? – спокойным, отстраненным тоном спросила Ева. Этот голос выдавал в ней не человека, а робота.

— Они корректировали жизнь людей. Направляли ее. Вдыхали в нее огонь желаний и страстей. Создавали цивилизации, способствовали их развитию или, напротив, убедившись в нецелесообразности их дальнейшего существования, уничтожали.

— Хм, а что случилось потом? Куда делся Пантеон? – спросил я. – Кого не устроил децентрализованный блокчейн?

— Я не могу ответить на твой вопрос, – на этот раз совершенно серьезно, без иронии, ответил мальчик.

— Не хочешь или боишься?

— Нет, просто не знаю, – пожал детскими плечами Каин. – Возможно, между богами-узлами возник конфликт, соревнование или конкуренция, и это негативно отразилось на развитии человечества. Доподлинно известно лишь то, что появился Некто, Кто однажды прибрал к своим рукам Пантеон, подчинил узлы своей воле, лишил их былого могущества и в корне изменил механизм работы блокчейна.

— Что это значит? – продолжал упрямо допытываться я.

— С той поры, как был ликвидирован Пантеон, время стали зашифровывать, чтоб оно стало недоступно для простых смертных, а ключи от шифра передали хранителю.

— Кто он? – спросил я, но Каин проигнорировал мой вопрос и продолжил рассказ менторским, высокомерным тоном:

— Однако периодически находились люди, дерзкие и непокорные, которые желали изменить ход истории и повернуть время вспять. Эти смельчаки жертвовали богатствами и жизнями своих близких, чтоб раздобыть блокчейн и исполнить свою безумную мечту. Но теперь они имели дело не с Пантеоном, с которым было несложно договориться, принеся в жертву божествам кровь животного или человека. Отныне запрос об изменении времени стали рассматривать валидаторы, доверенные лица нового и единственного владельца блокчейна – Его.

— Вообще-то валидатор – это устройство или компьютерная программа, предназначенная для проверки электронного документа, – скептически заметил я. – О каких валидаторах ты говоришь?

Я думал Каин по обыкновению пропустит мой вопрос мимо ушей, но мальчик вдруг снизошел ко мне.

— Вы, люди, называете их апостолами. Их двенадцать.

— Неужели? – искренне удивился я. – Выходит, блокчейном владеет…

— Он! – жестко перебил Каин. – Ты слушаешь меня невнимательно. Одного из апостолов Он назначил хранителем ключей.

— Кажется, я знаю, как его зовут, – подала голос Ева. – Это Петр, да?

— Постойте, но у Петра ключи от ворот в рай. Причем тут время? – недоверчиво отозвался я.

— Ты – невежда и наивен как дитя, – поморщился Каин. Внезапно его взгляд запылал и обдал меня жаром, исполненным неземной, нечеловеческой силы. – А что, по-твоему, рай? Скажи! Не знаешь? Рай – не какой-то там запущенный сад, в котором бесцельно бродят первочеловеки, гниют переспелые плоды и давно не кошена трава. Рай, чтоб ты знал, это не место, а время. А тот, кто способен управлять временем, – истинный господин всех народов!

— Звучит чересчур пафосно, – усмехнулся я, решив поставить на место мальчишку, возомнившего о себе черт знает что. Я ткнул пальцем в кувшин. – Лучше расскажи, как эта штука работает.

— А ты что, такой тупой, что до сих пор не понял? – злобно прищурился в ответ Каин. – Ладно, смотри и мотай на свой жалкий ус, неуч и недотепа!

Мальчик взял в одну руку кувшин, пальцами второй руки провел по каким-то письменам – сосуд тотчас засветился.

— Ух ни хрена себе! – восхищенно воскликнул я.

— Только что я активировал блокчейн, – заявил Каин. Затем, поглядев по очереди на меня и Еву, велел: – Теперь вы должны создать цепь. Возьмитесь за руки, словно вы собрались водить хоровод.

— Так вот для чего ты заставил меня приехать к моему другу! – тотчас догадалась Ева. – Тебе нужен был третий узел.

Прежде чем взять мать и меня за руку, Каин поднес к нашим глазам сосуд.

— Видите эту картинку? Как вы думаете, что это?

— Лес, – ответила Ева.

— Ливень, – предположил я.

— Нет. Это шкала времени. Вот здесь, – Каин с нескрываемым воодушевлением провел по щербатой поверхности необыкновенного кувшина, – столетия до нашей эры, тут – ранние, здесь средние века, потом эпоха Возрождения, XVIII, XIX, XX века, а это уже наше, третье, тысячелетие. Ветки на деревьях времени – десятилетия. Понятно?

Мальчик обвел нас с Евой строгим учительским взглядом.

— Да, – дружно кивнули мы, словно и впрямь были его учениками.

— Окей. Теперь необходимо выбрать нужную метку и надавить на нее. Это и станет командой для создания транзакции – запроса об изменении времени. Дежурные валидаторы рассмотрят запрос и, если у них не будет возражений, передадут его хранителю, а он своим ключом расшифрует время, сделает его доступным для нашего запроса.

— Так просто? – не поверил я.

— Конечно, – усмехнулся мне в лицо Каин. – Все сложности на земле от вас, людей. Вместо того чтоб жить и наслаждаться жизнью, вы только и делаете, что создаете проблемы… Ладно, с вами хорошо, но я хочу увидеть своих настоящих родителей. Возьмите меня за предплечья, чтобы образовалась цепь.

Мы с Евой беспрекословно повиновались. Мальчик принялся пристально рассматривать сосуд.

— Где же тут начало истории человечества?

— Постой, а почему ты не спросил, о каком времени мечтает эта женщина? – заподозрив неладное, я показал на Еву.

— Она – робот, ей время ни к чему, – не отрывая взгляда от блокчейна, грубо отрезал Каин.

— Зато я человек! – вспылил я. – И я хочу вернуться в определенный момент времени!

— Зачем? – обдал меня ледяным взглядом противный заумный мальчишка.

— Чтоб изменить ход истории. Предотвратить эту проклятую войну и спасти человечество.

— Зачем?! – жестко повторил он. – Вы, люди, не заслуживает того, чтоб жить.

— Не тебе решать, пацан! – вконец вышел из себя я и набросился на мальчишку. К моему удивлению, у него оказалась недюжинная сила. Он дрался как взрослый мужик. Робот-женщина попыталась нас разнять – безуспешно. Тогда в каком-то неизъяснимом порыве Ева схватила блокчейн и швырнула его на пол – и сосуд, разбившись, разлетелся на множество глиняных черепков.

— Это конец! – Каин схватился за голову. – Мама, что ты наделала?! Это – катастрофа! Как же я теперь обращусь к Нему?! Как расскажу правду о моем брате, Его внуке?

Он разревелся как ребенок. Да он и был таковым. Ева прижала сына к пластмассовой груди, в которой билось, без сомнений, живое, любящее сердце. Она погладила Каина по голове и поцеловала его непокорную макушку.

— Ну что же ты так раскис, сынок? Есть еще молитва. Она верней и правдивей любой транзакции в блокчейне. Молись, и Он услышит тебя.

— Но ты не учила меня молиться, – всхлипывая, ответил мальчик.

— Не беда. Учиться никогда не поздно. А учиться молиться можно всю жизнь.

Каин затих, опустил голову, слился с матерью и заснул на ее груди, согретый ее спокойным, мирным, любящим теплом. Она легко, словно пушинку, подняла сына, отнесла в комнату, в которой жили детские игрушки и воспоминания о моих внучках, и уложила на диван. А затем сама прилегла рядом – вытянулась вдоль Каина, готовая в любую минуту дать отпор каждому, кто осмелится посягнуть на его бесценную жизнь. К моему удивлению, у меня тоже стали слипаться глаза, я стал беспрестанно зевать, наконец не выдержал и лег в соседней комнате. Незаметно для себя я задремал.

Сначала мне приснился святой Петр. На его поясе висели ключи – обычные железные, не криптографические. Петр поманил меня к себе, подвел к воротам и, схватив меня за плечи, буквально заставил заглянуть в замочную скважину. На той стороне ворот рос сад. Роскошный, густой, щедро залитый солнцем зеленый сад. Где-то поблизости поскрипывали качели. Я разглядел их среди ветвей неземных по красоте деревьев и даже заметил лицо мальчика, раскачивавшего качели. Его лицо показалось мне знакомым.

Потом, как наяву, я увидел сны Каина и Евы. Каину приснился Авель. Он улыбался брату и не держал на него обиду. Еве привиделись все ее мужчины. Она мучилась, страдала, никак не могла выбрать одного, чтоб, обратив время вспять, вернуть возлюбленного из небытия. А ко мне во сне явилась беременная мною мама. В ее животе был зародыш не ребенка, а времени – всей моей предстоящей непутевой, оголтелой жизни, в которой если и было что стоящего, так это одна любовь.

В тот же день Ева с Каином уехали. Я собрал с пола осколки глиняного блокчейна и склеил из них сосуд. Вышла обычная с виду ваза. Я опустил в нее мертвые хризантемы – и они неожиданно воскресли! Так я случайно выяснил, что в бывшем блокчейне оживают засохшие букеты цветов, завядшие кисти винограда, а брошенный на дно вазы пепел писем о любви претворяется в клочки животворящей бумаги. Из них я принялся склеивать письма и отсылать адресатам. Так я одновременно стал валидатором и хранителем чужих судеб. Жизнь моя обрела новый, неожиданный смысл, и я ни разу не укорил в этом Каина, сына Евы.

10 – 14.11.23.

Конченый Нарик

Он косил от войны, хотя никуда не валил из страны.

О Нарике мне рассказал Макс, парень Ксении. Оба были роботами-солдатами, умели хранить тайну, а слезы слабости обращать в цифровую мочу. Но когда речь зашла о Нарике, Ксения обматерила меня, потому что я жив, а Нарик нет, а Макс позвал меня в бар, где, опьянев от стакана чистой воды, рассказал дикую, жуткую, суматошную, жалостливую, светлую историю о Нарике, которого ненавидели люди, но любил Бог.

Нарик кололся, глотал колеса, курил травку, играл на гитаре и не замечал войну. У него были длинные волосы, в которых запутались, переплелись судьбы сотен его песен, бородка Дон Кихота и взгляд машиниста поезда, давно сошедшего с рельсов. Он говорил:

— Мир – это войлок Господа, из которого дьявол шьет людям шинели.

Из повесток в военкомат Нарик складывал самолетики, запускал их в открытое окно психушки, где частенько ночевал, и говорил, что один из этих самолетиков непременно прилетит к Богу, уколет Его в сердце, и тогда Он наконец разглядит Свою паству в океане крови и осушит тот океан.

А еще Нарик добавлял:

— Ковчег для тех, кто не умеет договариваться о мире. Поэтому им суждено умирать в одиночестве, блуждая в океане забвения.

Смеха ради или из-за любви-ненависти к Нарику его похитили, привезли на фронт, хотели напоить кровью, но он не стал пить.

— Бог – мой медиатор, – сказал Нарик, – гитара – Матерь Божья, а струны – ангелы, у которых если и есть что плотского, так это их голоса.

Он поднялся на бруствер окопа, посмотрел вдаль и заиграл. Бой вспыхнул с новой, невиданной силой! Наши наступали и отступали, и застилали холодную осеннюю землю горячими телами. «А те, сучьи дети, тоже не дрочили почем зря», – промолвил Макс и, захмелев вконец от родниковой воды, уткнулся лицом в стол.

Вооруженные люди с двух сторон еб*шили друг друга, не моргнув глазом, не екнув сердцем, не расстегнула ширинки. Убить стало проще и доступней, чем протянуть незнакомцу руку, позвонить домой, выпить кофе из кофемашины или поставить свечу святому, имя которого выветрилось из памяти. Смерть стала солью, без которой люди утратили вкус к жизни.

А Нарик играл себе и тащился от своей игры.

И тогда пидарский майор Петров швырнул на нашу позицию отсеченную осколком ногу своего капитана Филатова с запиской: «Фоменко, давай сегодня устроим перемирие? Уж больно хочется послушать вашего Нарика!»

Солнце село, наступила кромешная тьма. И все перестали стрелять. И стало тихо. Только больной музыкант, сидя на седом пригорке, перебирал жилы гитары, только песок шуршал на ресницах смерти, только кровь стыла и ветер лизал раны, и что-то оранжево-красное слепило глаза одним и гасло в зрачках других.

Нарик давно был мертв (умер он не от пули, а от передоза). В тот момент, когда остановилось его сердце, струны неожиданно лопнули, но его гитара еще какое-то время эхом разносилась по линии фронта. И было подло продолжать войну, и страшно было ее заканчивать.

Но вот настал новый день, привезли новые струны, но так, как Нарик, никто не умел играть. И тогда кто-то первый выстрелил.

17.11.23.

Стая

В разгар войны, давно утратившей смысл и вкус, как старая изжеванная жвачка, я решил сделать ремонт в своей хрущевской квартире. Я нанял двух рабочих, которые даже побелку разводили спиртом, а вместо обойного клея использовали холодец и аджику, затем снял комнату в доме, расположенном в спальном районе, и переехал во временное жилье вместе с сумкой с надписью «Амарилло» и двумя кошками, Бо и Фа. Окно комнаты выходило на пустырь, на котором сердобольные люди устроили приют для собак. Там происходила настоящая трагедия, и я стал невольным ее свидетелем.

Тиля не забрали из приюта. Тилем звали последнего пса, которого никто не захотел взять к себе в дом. Я был из числа этих людей. Пытался найти себе оправдание, мол, я не один, со мной две кошки, да и жилье мое временное, ненадежное. А в ту квартиру, где я затеял ремонт, кто знает, вернусь ли я когда-нибудь: грохот артиллерийской канонады становился все ближе, а стекла в окнах дрожали все жалостливей и обреченней.

Тем временем пес продолжал страдать – плакал как человек, выл как вдовец, не смирившийся с утратой возлюбленной, и вскоре отказался от пищи. Глядя на то, как он мучается, я проклял судьбу, по злой иронии которой я поселился рядом с приютом.

На моих глазах происходило переселение народов. В начале войны, когда люди ломанулись спасаться в «зеленые коридоры», животных бросали на улице, как разлюбленных супругов и неудобные воспоминания. Но вот однажды зверей собрали и поместили в приют. Зверям здесь было несладко. Приют существовал на подаяния и подачки не успевших или не пожелавших бежать горожан. Спустя время народ, не найдя себе места за границей, стал возвращаться в город и мало-помалу разбирать жильцов приюта. Не знаю, что побуждало людей делать это – раскаяние, совесть, стыд или нестерпимая, непреодолимая жажда любви, которую источал каждый четвероногий дружок в благодарность за домашние стены, тепло, регулярную миску с едой и прогулку с вновь обретенным хозяином.

В итоге из приюта забрали всех собак и собачек, остался один Тиль. В конце концов я принял решение: нужно спасать пса. Но я опоздал. Когда я пришел в приют, то успел заметить лишь кончик хвоста из окна пикапа, увозившего Тиля. За рулем сидел здоровенный жлоб, которому спасательной подушкой служил его необъятный живот. При виде здоровяка я стал как вкопанный. Я узнал его. Мужик жил в том же доме, что и я, только в соседнем подъезде: наши квартиры разделяла одна общая «берлинская» стена. Я был наслышан о нем: известный живодер и садист. Жена и сын его были такими же извергами: не любили рассветы, не ценили утреннюю росу, беспощадно топтали дневной покой, а над вечерней благодатью грубо насмехались, словно сердец у них не было и в помине.

И вот эти «эрзац» люди взяли из приюта Тиля. Они вовсю измывались над ним. Я видел в окно комнаты, как они обходились с псом. Гриша, глава семьи, шпынял его ногой. Клава, жена Гриши, кормила Тиля отравой и помоями, а младший член семейки, Борька, все норовил оторвать псу хвост. А хвост у Тиля, прямо сказать, был необычным: он мог вытягиваться, а затем преспокойно возвращаться на место, подобно шнуру пылесоса. Словом, семья Гриши сделала пса своей ежедневной мишенью. Но Тиль мужественно терпел все издевательства и побои. Его любовь к новым хозяевам зашкаливала: он обожал их с той искренней, блаженной страстью, при виде которой хочется виновато опустить глаза, пробормотать что-то невнятное себе под нос и долго, очень долго не смотреть в зеркало и не откликаться на свое имя.

Я даже подумал, не сумасшедший ли Тиль. Но однажды стал очевидцем одного происшествия, которое произвело на меня сильное впечатление и изменило отношение к странному псу. Началось с того, что в квартире, где обитала семья новых хозяев Тиля, случилась дикая потасовка. Напившись, Гриша взялся избивать Клаву, которую ревновал ко всем подряд, даже к бестелесному искусственному интеллекту. Борька было бросился защищать мать, но нарвался на кулак отца и отлетел в дальний угол комнаты. Зато Тиль не стал вмешиваться в хозяйские разборки – открыл передней лапой входную дверь и был таков.

На улице я и встретил пса. Я вышел во двор погулять с кошками и стал свидетелем новой любви Тиля с первого взгляда. Молодая дама в роскошном пальто и с вечно высокомерным, недовольным выражением лица снимала квартиру в одном из соседних домов. У дамы была гламурная болонка. И вот, ее хозяйка вывела свое кучерявое сокровище во двор. Девушке кто-то позвонил, она вставила в уши наушники, а в следующее мгновение безмозглая собачка провалилась в открытый канализационный люк, крышку от которого кто-то бросил рядом то ли не по досмотру, то ли следуя роковому провидению. В общем, болонка рухнула в мрачный колодец, ее хозяйка как ни в чем не бывало продолжала щебетать по телефону, я растерялся, не зная, что предпринять, а Тиль, мигом сориентировавшись, подбежал к люку, повернулся к нему задом и опустил вниз хвост. И тут я окончательно оцепенел. Потому что хвост Тиля неожиданно превратился в канат! Хвост рос до тех пор, пока не достал дна колодца. Болонка схватилась за хвост пса (слава Богу, ей хватило на это ума), и он за считанные мгновения вытянул собачку наверх. И, как и прежде в играх с Борькой, легко и непринужденно вернул хвосту его привычный размер и форму. Я не верил своим глазам: Тиль оказался не простым псом, а роботом. Киберпсом!

Но то, что привело меня в восторг, возмутило хозяйку болонки. С презрительным видом она грубо отогнала прочь Тиля, подхватила на руки свое недалекое косматое чадо и, задрав крупноватый утиный нос, важно замаршировала в сторону своего дома. А пес, понурив голову и обиженно вздрагивая хвостом, побрел к своему подъезду. По печальному, удрученному виду Тиля было видно, что он сдался, смирился с судьбой. Пес решил вернуться в свою сумасшедшую семейку. Да, им там понукали, били и издевались над ним. Но там Тиль не чувствовал себя одиноким, брошенным, никому не нужным.

Мне стало жаль Тиля. Полночи я не спал, ворочался, думал о нем, а перед тем как заснуть, принял твердое решение забрать себе пса. Если его тяжелый хозяин не согласится отдать мне Тиля, я готов был его выкупить. Эта мысль одновременно вдохновила и успокоила меня. Однако стоило мне только сомкнуть веки и задремать, как случился ракетный обстрел и одна из ракет угодила в наш дом. То, что произошло потом, кардинально изменило судьбу всех жильцов, которым посчастливилось выжить. По чьей-то странной, неизъяснимой воле этими жильцами оказались всего несколько человек, среди которых были хозяева Тиля и я, неисправимый кошатник.

Мы оказались под завалами дома, как под большим неподъемным бетонным одеялом. Стояла поздняя осень, снег каменными крошками срывался с ночных нелюдимых небес. Шальная ракета застала большинство жильцов дома в постели. Те, кто умерли сразу, молчали. Раненые оглашали окрест истошным воем и гаснувшей с каждой минутой мольбой о спасении. Остальные грубо матерились и проклинали тех, кто прошляпил ракету. Ну а о тех, кто ее выпустил, даже не вспомнили: лютая, глубинная, непрощающая ненависть к врагу иссушила сердца людей и лишила голоса их память.

Мне повезло: над моей головой потолочная плита, треснув пополам, образовала что-то вроде шалаша. Я лежал в нем тихо, стараясь не двигаться, прижав к себе двух кошек. А рядом раздавалось негромкое собачье урчанье. Я узнал в нем Тиля. Любопытство взяло верх над моей осторожностью. Я выполз из шалаша и вновь обмер, в этот раз от крайнего изумления. Да, то что я увидел, могло повергнуть в шок кого угодно. На груде камней сидел Тиль. Он отрывал от себя конечности и в буквальном смысле присобачивал их своему хозяину и членам его семьи. Вскоре от необыкновенного пса остались голова, туловище, хвост и одна лапа. Левая задняя. При этом пес держался молодцом. А те, с кем он поделился конечностями, стали вдруг похожи на монстров – наполовину на людей, наполовину на собак.

Я хотел было подойти к ним поближе, но шалаш, под которым остались мои кошки, начал вдруг оседать и рушиться. В следующий миг Тиль прыгнул ко мне и хвостом уперся в бетонные плиты. «Р-р-р!» – зарычал пес. Я метнулся внутрь шалаша, схватил кошек в охапку и ринулся назад. Уже когда я был на свободе, одна из плит рухнула и придавила мне ногу. Я орал благим матом, кошки рыдали, глядя на меня, а Тиль оторвал от себя последнюю лапу и отдал ее мне.

Так я тоже породнился с загадочным псом. Мы: Гриша, Клава, Борька и я – стали стаей. У нас не было другого выхода, а у моих кошек, вероятно, он был. После того случая, когда Тиль вживил в меня частицу собачьей плоти, Бо и Фа пропали. Бесследно и, казалось, уже безвозвратно.

Выжившим после того ракетного обстрела жильцам выделили временное жилье, а на нас, монстров, устроили охоту. Нас хотели убить. И если б не Тиль, который вскоре к нам присоединился, так бы, наверное, и случилось. Киберпес приделал себе вместо лап палки и отрезки труб и пришел к нам. Несмотря на внешнее уродство, Тиль вел себя с редким благородным достоинством.

— Ты – наш вожак! – едва глянув на пса, объявил его бывший хозяин.

— Я обижал тебя, Тиль, прости, – виновато пробормотал Борька. А Клава, всхлипывая по-бабьи, опустилась на колени перед псом и осторожно погладила его гордый хвост.

Мы были монстрами – безжалостными, беспощадными и неутомимыми. Спустя время наша стая подчинила себе весь город. Мы занимались разбоем. Правда объектами наших нападений были исключительно административные учреждения: мэрия, полиция, налоговая инспекция, пенсионный фонд, служба безопасности… Мы не могли простить их работникам, что нас отказались спасать. Более того, нас поставили вне закона, не оставив нам ни одного шанса быть прощеными и достойными маломальской человеческой любви и заботы. А теперь за это чиновники-недочеловеки расплачивались.

Однажды ночью наша стая встретила на своем пути болонку с ее взбалмошной, надменной хозяйкой. Бог его знает, что заставило девушку выйти из дома в такой поздний час. День выдался у нас тяжелым, мы совершили несколько дерзких налетов и разбоев, наказали тех, кто был виновен в наших грехах, и теперь, едва волоча ноги и лапы, направлялись к нашему разрушенному ракетой дому, в подвале которого устроили логово. Мы наверняка прошли бы молча мимо полуночной девушки и ее собачки, не задев их ни взглядом, ни рыком, ни когтем. Но тут с Тилем произошло непредвиденное. При виде знакомой болонки пес вдруг в мгновение ока отобрал у нас свои конечности, вернул их на место и стал самим собой.

При этом мы, как ни странно, не превратились в жалких калек: отняв свое, Тиль вернул нам наше. Мне до сих пор невдомек, каким образом киберпсу удалось воссоздать наши конечности, включая и мою раздавленную бетонной плитой ногу. Возможно, Тиль сумел активировать в нас потаенные точки регенерации органов и тканей. Эти точки, по мнению некоторых ученых, есть у каждого человека, а не только у ящерицы. Но мне почему-то хочется верить, что той ночью не обошлось без помощи высших сил, которым наконец надоело безучастно взирать на наши злоключения в увечья.

Как бы там ни было, мы вновь обрели свободу и целостность, дарованные нам родителями при нашем рождении. Однако Тилю больше не было дела до нас. Задрав хвост и хвастливо выпятив грудь, пес подвалил к гламурной собачке. «Любовь зла, полюбишь и…» – вспомнил я старую поговорку. Но у Тиля с болонкой вновь ничего не вышло. Глупая псинка испуганно взвизгнула и спряталась за спину хозяйки, а та, внезапно выхватив из сумочки пистолет, принялась палить по псу.

Неизвестно, что стало бы с псом, если б не его стая. Тиль отнял у нас свои конечности, но не лишил нас звериного норова и злости. Оскалив зубы, которые давно отвыкли от бургеров, пицц и суши, члены стаи накинулись на чванливую хозяйку болонки и наверняка растерзали б ее, если б не я.

— Эй, хватит крови! – сказал я. – Довольно разбоев и смертей.

Зарычав, стая повернула ко мне злобные пасти, но Тиль неожиданно поддержал меня. Махнув хвостом на тщедушное, беспомощное тельце нашей несостоявшейся жертвы, между ногами которой растекалась свежая лужа, пес примирительно гавкнул.

— Уходим, – мрачно буркнул Гриша, переведя лай Тиля на понятный всем язык. Стая подчинилась своему вожаку и вскоре растворилась в тревожном мраке ночи. А я остался. Девушка с болонкой, ни разу не оглянувшись в мою сторону, не поблагодарив меня даже кивком головы, исчезла в подъезде соседнего дома. Было далеко за полночь. Я стал зевать. Идти мне было некуда. Разве что к моим кошкам, организовавшим свою стаю.

Бо и Фа, как и ожидал, я нашел в своей хрущевской квартире. Ремонт в ней так и не был начат, а горе-работнички смылись. На двух старых диванах лежали мои кошки, а между диванами на полу разлегся Тиль. Стоило мне только войти в дом, как стая дружно подняла головы и уставилась на меня. То, что я прочел в их преданных, любящих взглядах, не нуждалось в переводе. Я тоже любил их троих бесконечно. Возможно, это был лучший миг моей жизни.

20 – 26.11.23.

Рождество

В двадцатых числах декабря, накануне Рождества, распугав голодных синиц, облепивших заснеженный куст сирени за окном, прилетел знакомый Шахед. Свет его бортовых огней был тревожен и жалок. Я сразу понял, что стряслось нечто из ряда вон выходящее, раз дрон, преодолев несколько сотен километров, внезапно нагрянул ко мне. Я отворил окно и вместе с терпким морозным воздухом впустил в дом нежданного гостя. Вздрагивая, будто от озноба, он сел на старом персидском ковре, и, будь у Шахеда руки-крылья, он непременно укрылся бы ковром – то ли чтобы согреться в нем, то ли чтоб спрятаться от преследовавшего его кошмара.

Положив руку на шершавый, нещадно обшарпанный, истерзанный ветром, точно наждаком, корпус БПЛА, я спросил:

— Что случилось, приятель?

В ответ беспилотник сильно вздрогнул, из одной его фары, которой он освещал себе путь, выступила капля прозрачной жидкости, похожая на слезу. Сорвавшись с корпуса, она плавно устремилась вниз. Отчего-то эта капля заворожила меня, я уставился на нее, не смея отвести взгляда. И вдруг словно кто скомандовал моей воле: я стремительно протянул вперед руку. В следующий миг капля-слеза обратилась в миниатюрную вещицу, благополучно упала на мою раскрытую ладонь, и я инстинктивно сжал ее в кулак. И только после этого дрон заговорил в моей голове – глухо, с трудом подбирая слова и едва сдерживаясь, чтоб не зарыдать от мучившего его горя.

— Ты помнишь моего сына? Шуни больше нет. Его схватила служба безопасности того государства, которому я отказался служить. Они хотели переманить Шуню на свою сторону, они безжалостно резали, плавили и плющили моего сына, но так и не добились от него согласия. Тогда они убили его. Среди агентов оказался новичок. Он сломался, глядя, как пытают моего сына. И он тайком оцифровал смерть моего дорогого шахедика. Файл со смертью Шуни записан на флешке, которую ты сейчас держишь.

Я разжал кулак – на ладони и вправду лежала флешка.

— Умоляю тебя, найди этот файл и оживи моего сына!

— Но я же не Бог! – хотел крикнуть я, застигнутый врасплох такой неожиданной просьбой, но вместо этого смиренно прошептал: – Постараюсь.

Я пошел в комнату, где на письменном столе лежал ноутбук, вставил в него флешку. В ней было много файлов, очень много. Пролистал от начала до конца, казалось, бесконечный список документов. Ну и где мне искать Шуню, невольно раздражаясь, буркнул я. Ведь я не знаю даже названия его файла. Еще раз пробежался глазами по длиннющему перечню. Наткнулся взглядом на документ «Спир. ИИ». Ага, вероятно, это искусственный интеллект. Он-то наверняка знает, где тут спрятана смерть маленького дрона. Я запустил программу «Спир. ИИ» – и тотчас оцепенел.

На экране ноутбука возникла заставка «Спиритический сеанс начинается», затем появилась онлайн-форма с единственным вопросом и пятью пустыми полями для ответов. Вопрос звучал так: «Чью душу вы хотите вызвать с того света?» Рука, державшая мышку, задрожала. «Конечно же, мамину!» – не задумываясь пробормотал я и тут же осекся. О чем я? В лучшем случае эта программа развод, в худшем – вирус, который убьет операционную систему ноутбука. Искусственный интеллект, способный вызывать души мертвых. Вот же людям нечем заняться! У нас почти два года идет война, гибнут реальные, живые люди, а кому-то пришла в голову эта хрень.

Я в ярости выдернул флешку, хотел было кинуть ее под ноги и растоптать, но вдруг почувствовал на себе свет. Обычно я не замечаю, когда на меня светит люстра в комнате или на кухне, или настольная лампа. А тут я ощутил свет каждой клеткой кожи, будто меня кто коснулся, царапнул, уколол. Я в ужасе уставился на Шахеда – незаметно для меня он перебрался из одной комнаты в другую и затаился возле моих ног. Его жесткий, острый свет, словно бритва, медленно подбирался к моему горлу. Еще пару сантиметров и… Я осторожно, не отрывая глаз от опасного света, положил флешку на стол – в тоже мгновенье дрон облегченно мигнул огнями и обреченно обмяк.

Мне стало так страшно, так стыдно, что у меня перехватило дыхание и на глаза навернулись слезы. Еще секунда, и я мог убить надежду этого странного БПЛА, который, точно бродячий пес, привязался ко мне всей своей электронной-механической душой.

— Эй, приятель, не отчаивайся! – нарочито бодрым голосом произнес я. – Сейчас мне не удалось найти файл с твоим сыном. Но, клянусь, я отыщу его. Вот увидишь!

На миг я смолк, видя по тусклому свету Шахеда, что он не верит мне.

— Прости меня за мою слабость. Это Спиритический ИИ вывел меня из состояния равновесия. Обещаю, впредь я буду держать себя в руках.

Я закончил, а дрон совсем потух. Его огни погасли, и в доме наступила такая беспросветная тишина, что я, взвыв и проклиная себя на чем свет стоит, выскочил во двор. А там снег выпал белый-белый и такой свет неземной окрест разливается, что я заплакал. Потом умылся свежим снегом, сразу мне стало легче и светлей. Я вышел на улицу, побрел куда глаза глядят, утопая по щиколотку в снежном ковре. Но не сделал и полусотни шагов, как нос к носу столкнулся с тем самым музыкантом, о котором мне давеча рассказали Макс с Ксенией. Он шел мне навстречу, длинный, лохматый, худой, свободный, с гитарой за плечами, с глазами птицы, потерявшей свою стаю.

— Нарик, вы живы?! – обмер я в недоумении. – Не может быть!

— Привет. Разве мы знакомы? – сердито покосился он на меня.

— Да, то есть нет, – растерялся я. – Друзья недавно про вас рассказывали. И фото ваше показали.

— И что ж такого обо мне рассказали, что ты решил меня похоронить?

— Ну, типа вы были на фронте, так здорово играли на гитаре, что воющие стороны объявили перемирие, чтоб вас послушать. Но потом вы приняли наркотик, не рассчитали дозу и того…

— Было дело. Но твои друзья не рассказали тебе главного. Меня тогда откачали. Причем спасали два медика: один наш, а второй ихний, пидорский.

— Но какой же он пидорский, если спас вам жизнь?! – машинально заметил я.

— Вот и мне эта мысль покоя не дает, – вздохнул он и тоже машинально поправил на спине гитару.

Мы кивнули друг другу на прощание и разошлись в разные стороны. Однако не успел я завернуть за угол, как он окликнул меня.

— Между прочим, я никакой не Нарик. Меня зовут Эрик Нуриев. Вчера я написал новую песню, хочу ее кому-нибудь показать.

— Рад за вас, – равнодушно отозвался я. На меня вновь накатило чувство вины, что я не смог исполнить просьбу Шахеда.

— Послушай, помоги мне организовать квартирник.

— Чего? – я с интересом уставился на музыканта. Он вернулся ко мне, гитара за его плечами была похожа на крыло ангела.

— Мне нужна квартира и люди, которым я буду петь.

— Да где ж я возьму людей? – пожал я плечами. – Война ведь, многие на фронте.

— Ну тогда ладно.

Он вдруг сгорбился, постарел лет на десять и побрел дальше. А меня вдруг будто током ударило – сердце радостно забилось и ужасно захотелось почувствовать вкус свежего снега. Торопливо проглотив живительный комок, я крикнул вдогонку музыканту:

— Эрик, погоди! У меня дома нежданный гость. Очень разумный. Может, он знает, как быть и где взять людей.

— И что же это за гость? – не оборачиваясь спросил Нуриев.

— Боевой беспилотник Шахед.

— Хм, и это ты называл меня Нариком?

— Пошли, сейчас сам все увидишь.

Мы пришли ко мне домой. Посреди комнаты с потухшими огнями застыл дрон.

— Ну и дела! И впрямь боевой БПЛА, – изумленно покачал головой Эрик. – А чего он такой унылый, словно кто умер?

— Так и есть, – нехотя признался я. – Его сына убили, смерть оцифровали и спрятали на флешке. Шахед прилетел ко мне за помощью, чтоб я отыскал файл с его сыном и попробовал его оживить.

— А ты?

— Я не нашел этот файл.

— Может, Шахед перепутал флешку? Такое нередко бывает у людей. Они способны перепутать не только флешки, документы и ключи, но и родину… Хм, жаль, конечно, твоего дрона. И его сынишку, – вздохнул Эрик. – Но я хочу напомнить тебе о цели, с которой пришел в твой дом.

— Ты хочешь устроить у меня квартирник.

— Правильно. А для этого мне нужны зрители. На данный момент есть ты, беспилотник, не подающий признаков жизни…

— Две кошки, – перебил я.

— Чего? – не понял сразу Эрик.

— Был еще Тиль, киберпес, но он недавно вернулся к своему старому хозяину. А с кошками я не расстаюсь.

Приоткрыв рот, Нуриев подозрительно уставился на меня.

— Приятель, у тебя с головой все в порядке?

Я не успел ответить: в комнату вошли Бо и Фа, и лицо моего гостя просияло.

— Кыс-кыс-кыс! – он подозвал к себе кошек и погладил их. – Люблю котов, но они вряд ли оценят мое творчество. Придется тебе, приятель, – музыкант перевел взгляд с Бо и Фа на меня, – позвать соседей и случайных прохожих.

— Нет! – категорически покрутил я головой. За время войны я стал нелюдимым, скрытным и неуживчивым.

— Нет?! – обиделся Эрик. – Тогда я пошел. Какого хрена ты меня позвал?!

Схватив с дивана гитару, он двинулся к входной двери. И тут меня вдруг осенило.

— Постой, – окликнул я его, когда он был уже на пороге. – А зрители с того света тебе подойдут?

— Что ты сказал? – оторопел Эрик. – Приятель, что ты глотаешь или колешь? Я тоже такое хочу.

Я пропустил мимо ушей его едкую реплику, поманил к себе. Включил ноутбук, вставил в него пресловутую флешку.

— Ты опять хочешь попытаться найти сына Шахеда? – недоверчиво спросил Нуриев.

— Нет. Здесь есть кое-что поинтересней.

Последние слова я сказал не подумав. Украдкой бросил виноватый взгляд на Шахеда: от горя, казалось, он стал еще меньше и невзрачней.

— Ну так что же ты хочешь мне показать? – нетерпеливо буркнул Эрик.

— Искусственный интеллект, который может вызывать души умерших людей.

— Шутишь?!

— Совсем нет. Вот, смотри.

С этими словами я запустил Спиритический ИИ. На экране ноутбука появилась уже знакомая форма с полями для имен. Мгновенье я смотрел на нее с той же нерешительностью и опаской, что и накануне. Но затем, вспомнив о своей идее, приободрился и порывисто повернулся к Нуриеву.

— Ну так как? Хочешь, я вызову чьи-нибудь души и они станут твоими слушателями?

— Кто, мертвецы, что ли? – поморщился Эрик.

— Нет, души, – твердо повтори я. – А души всегда живые.

— Ты в этом уверен? – прищурился Эрик. – Я был там, на «нуле». Я видел десятки окаменевших синих тел, своих и чужих. Где, ответь, их души?!

Вперившись в меня мокрым, блестящим, черным, как ночной асфальт, взглядом, Нуриев кричал на меня:

— В каком обетованном крае осели души солдат?! Скажи! Каково им оттуда наблюдать за своими мертвыми телами?!

— Но… – попытался оправдаться я, но он не желал меня слушать.

— Я хочу петь и играть для живых людей! Для их тел – теплых, горячих, потных, пахнущих водкой, луком, духами, любовью и жизнью. Мне плевать на то, что невозможно обнять, к чему нельзя прикоснуться, погладить, поцеловать!..

Эрик вдруг осекся, замолк, поблуждал мутным, воспаленным взглядом по комнате и вновь остановился на мне.

— Говорят, что в тот момент, когда меня откачали, ко мне вернулась душа. А я думаю иначе. Бог, или кто там, кто руководит нашими судьбами, решил, что еще не подошел к концу мой срок, и снова завел мое сердце, как мотор скутера или дрона.

Нуриев перевел взгляд на беспилотник.

— Гляди-ка, он подает тебе знак.

— Надо же, мой Шахед ожил! – обрадовался я. За разговором с Эриком я пропустили момент, когда огни на корпусе БпЛА зажглись и теперь излучали в нашу сторону теплый, призывный свет. Я подошел к дрону, положил на него руку, а в следующий миг вздрогнул, потрясенный тем, что сообщил мне беспилотник.

— Что там? – напрягся Нуриев. – Он ударил тебя током и едва не убил?

— Напротив, он вселил в меня надежду. Шахед говорит, что Спиритический ИИ может обменять мертвых на живых. Не навсегда, конечно, а на время сеанса.

— Что это значит? Не понимаю.

— Сейчас уточню.

— Я прикрыл глаза, мысленно формулируя вопрос. Шахед считал мои мысли и тотчас вложил в мою голову свой ответ.

— Это что-то вроде телепортации. Я должен указать искусственному интеллекту не более пяти имен близких мне людей, которых уже нет, и номера телефонов любых пятерых живых. После чего Спиритический ИИ вызовет с того света души умерших и в виде СМС отправит их на телефоны живых.

— Что потом?

— Ну, на какое-то время души мертвых заменят живых, а тех Спиритический искусственный интеллект перенесет сюда.

— Бред какой-то! – раздраженно проговорил Эрик. Он снова взял гитару и направился к выходу. – Лучше я пойду в какое-нибудь кафе, закажу посетителям водки и сыграю им свою песню.

— Как хочешь, – сдался я. И уже равнодушно добавил: – Мои деды воевали на той давней войне. А сегодня воюют мои друзья-побратимы. Я бы мог попытаться их обменять. Хотя бы на короткий срок.

Я не успел договорить, как Нуриев, не дойдя до входной двери, вдруг резко развернулся, шагнул ко мне и сурово потребовал:

— Начинай! Не теряй время.

Сначала я указал в онлайн-форме имена двух дедов. Первый, отец моей мамы, был начальником штаба артиллерии стрелковой дивизии, погиб под Сталинградом в 1942. Второй дед, отец моего отца, солдат, до войны работал маляром и каменщиком – был убит в 1944 году в Восточной Пруссии, как было написано в его похоронке «на опушке леса». Еще я вписал жен дедов – имена моих бабушек. Обе сполна испытали тяготы войны, но при этом отличались редким жизнелюбием, душевной щедростью и стойким характером. На мгновение я замер, обдумывая пятое имя, и в итоге указал маму. Ей исполнилось шесть лет, когда началась та проклятая война. Но мама не понаслышке была знакома с ней – с двумя младшими братьями и сестрой пережила несколько эвакуацией, спасалась от вражеских бомбежек, терпела холод и голод и как не кто другой знала цену миру. Поэтому я решил вызвать мамину душу. Затем я вписал в дополнительные поля номера телефонов пятерых друзей, воевавших на фронте, и запустил спиритический сеанс.

К сожалению, мне не довелось увидеть дедов, бабушек и маму – Спиритический ИИ отправил их воскресшие на время души на фронт. А вместо них явил в мой дом Харитона с Асей, Макса с Ксенией и Еву. Ева была одна.

— А почему ты без Каина? – задал я глупый вопрос, хотя ведь прекрасно знал: шестого не дано. Я обменял пять душ ушедших на пятерых живых.

Гости пришли не с пустыми руками – принесли живую елку, виски, шампанское, закуску, шоколад и фрукты. А главное, с приходом друзей в доме все ожило, зашумело, заискрилось, наполнилось веселой суматохой, гвалтом, смехом, голосами и теплом душ, спрятанных в телах моих друзей. Да, они были наполовину людьми, наполовину роботами, но живой, неподдельной, истинной души у них было больше, чем у некоторых знакомых реальных, якобы стопроцентных людей.

Ксения с Асей бросились накрывать праздничный стол. Макс предложил выпить и разлил по стаканам виски. Харитон, сделав глоток, спросил меня, буравя взглядом насквозь.

— Признавался, приятель, эта неожиданная ротация, этот странный отпуск – твоих рук дело?

— Нет, вон его, – честно сказал я и показал на Шахеда. Его огни стали разноцветными, как рождественская гирлянда. Дрон был явно счастлив в компании людей.

— Интересно, кто сейчас на моем месте, в окопе? – еще налив, задумчиво проговорил Макс. – Кто воюет за меня? Не сдрейфит ли, не сбежит ли с позиции?

— За это можешь не переживать, – убежденно заверил я. – Вас всех заменили надежные, крепкие люди. Точнее, их души. Они прошли ту войну – уверен, выдюжат и эту

Ева держалась в сторонке – не стала помогать подругам и к нашей мужской компании тоже не захотела присоединяться. Нуриев не сводил с Евы восторженных глаз.

— Теперь я знаю, для кого буду играть, – сказал он. А затем протянул руку Еве. – Эрик.

— Налей мне шампанского, – просто попросила она.

Все давно сидели за столом. Добрый дух Рождества витал в комнате, увлажняя наши глаза и унеживая души, не хотелось ни пить, ни есть, ни исповедоваться, ни делиться планами – хотелось наслаждаться случайным мирным покоем, неосязаемым счастьем, словно капля неотвратимо стекавшим на дно бокала. И тогда Эрик взял гитару и запел:

Я знаю, Ты не дал бы убить две тысячи младенцев,

если б сразу стал Богом.

Но Ты в тот момент был еще песчинкой пустыни,

к которой смогли найти дорогу лишь Вифлеемская звезда

и волхвы. Хотя, по правде, волшебники были торговцами:

они хотели выменять на свои подарки Твою душу,

но не устояли перед Твоею любовью,

перед которой немного раньше оказались бессильны Иосиф и Мария

и звери, собравшиеся в вертепе.

Они тоже хотели от Тебя чего-то неземного и божественного,

а нашли любовь, в которой хотелось купаться, как в озере,

и не выходить из нее, остаться в ней навсегда.

Но тогда бы остальные люди не познали Тебя,

не приняли б Твою веру как душу.

И тогда Ты принял заботу Иосифа и Марии,

ласку зверей, свет звезды и подарки волхвов.

И с этого дня, названного людьми Рождеством,

люди приучились в Твой день рождения делать друг другу подарки.

Кто-то сказал, что в мелочах кроется дьявол.

Ах, как он ошибался!

В рождественской мишуре, согретой душой, больше Тебя,

чем во всех свечах, отлитых из казенного воска.

Я догадался: это была его новая песня. Нуриев закончил играть и отставил в сторону гитару. Я был потрясен и хотел, чтоб кто-то что-то сказал, излил свою боль или признался в сокровенной радости. Но никто из гостей никак не откликнулся на песню – все вдруг исчезли. Видно, истекло время спиритического сеанса и ребята вернулись на фронт. Из-за рождественского стола – на войну. А как же мои дедушки, бабушки и мама? Где они сейчас? Эх, я так и не повидался ни с кем из них. Я расстроился. Сердце тревожно заныло. Хоть бы глазком взглянуть на души родных.

Теша себя слабой надеждой, что можно попытаться запустить ИИ заново и повторить спиритический сеанс, я шагнул к ноутбуку. Внезапно его экран ослепительно вспыхнул и тут же погас, словно в нем отразился всполох невидимой молнии, а в следующий миг едко запахло горелой пластмассой. Черт, только этого не хватало! Я кинулся к ноутбуку и обомлел от увиденного: неведомый электрический импульс превратил флешку в жалкий, уродливый огарок.

— Все, это конец! – я схватился за голову. – Теперь сына Шахеда мне уже никогда не спасти.

Опустошенный, я огляделся и впал в еще большее отчаяние: вместе с моими друзьями-роботами пропал и Нуриев. Наверное, не захотел расставаться с Евой, подумал я. Пусть у них все получится.

Дом погрузился в тишину, кошки, прижавшись с двух сторон к дрону, мирно дремали. Я открыл в кухне на проветривание окно, принялся убирать со стола посуду, как вдруг услышал радостные возбужденные возгласы, доносившиеся снаружи. Не удержавшись, глянул в окно. Двор еще больше замело снегом. В старом саду бегал Каин, за ним, играя, по воздуху гонялся маленький шахедик и бросал в мальчика снежками.

— Шахед! – хотел было крикнуть я, но комок встал в моем горле.

— Ты все-таки нашел моего сына, – раздался из комнаты исполненный смиренной благодарности голос дрона. Он не стал спрашивать, как мне это удалось, да это было неважно. Рождество, смех и улыбки друзей, любовь с первого взгляда, вспышка на экране компьютера – мало ли что могло стать причиной долгожданного нежданного счастья.

Я смотрел на резвящихся детей человека и машины, радовался за них, плакал и верил. К черту флешки и файлы, к черту искусственный интеллект и спиритические сеансы – чудеса в нашей жизни случаются по нашей, а не по чьей-то доброй воле. Накинув куртку, я выбежал из дома. Заметив меня, Каин поздоровался со мной и протянул записку. В ней было всего несколько слов: «Привет. В интернате начались каникулы. Пусть Каин пока поживет у тебя. Ева».

— Хочешь есть? – спросил я мальчика, спрятав записку в карман.

— Поздравляю вас с Рождеством! – в ответ сказал Каин и убежал играть с маленьким дроном. Им было хорошо вместе.

Когда мне все же удалось на несколько мгновений остаться один на один с Каином, я, не удержавшись, шепнул ему:

— Случайно не знаешь, как здесь оказался шахедик?

Помедлив, я виновато добавил:

— Его вроде как убили.

Каин посмотрел на меня взглядом, каким родители глядят на несмышленое дитя.

— Смерть Шуни – это фейк. Как вы могли в нее поверить?

— Как фейк?! – изумился я. – Мне о гибели своего сына рассказал Шахед.

— Враги нарочно инсценировали смерть маленького беспилотника, чтоб сломать волю его отца.

— Хм, в таком случае, как шахедику удалось освободиться из плена?

— Очень просто: малыша отбили, – совершенно серьезно ответил Каин.

— Да ну? – не поверил я

— Пока мы тут играли, Шуня рассказал, как на тюрьму, в которой его держали, напали старики-разбойники.

— Думаешь, он правду сказал?

— Я в этом уверен. Шахедика освободили два старика и три пожилые женщины. По словам Шуни, одеты его спасители были в вытертые времен прошлой войны гимнастерки и высокие сапоги. У стариков на груди висели медали, которые сегодня не в почете, а у женщин прически, как у актрис в старых фильмах. А главное, все пятеро умеют летать, будто дроны, их глаза излучают свет неземной, а сердца добрые, как у ангелов.

Я хотел было спросить, почему необыкновенные освободители оказались стариками, ведь погибли они, еще будучи молодыми, но промолчал. Вероятно, за такую уйму лет, прошедшую после той давней войны, состарились не только камни и железо, но и души ее солдат.

Вечером того же дня Шахед, доверив мне своего сына, улетел на фронт помогать моим побратимам бить врага и приближать другой важный день – Рождества не Бога, а мира. Мира в мире, который Он когда-то создал. А мы остались: я, Каин, маленький шахедик по имени Шуня и две кошки, Бо и Фа. Если б я рискнул рассказать кому-нибудь эту историю, люди решили б, что я сумасшедший. Пусть будет так.

28.11. – 05.12.23.

Минотавр

Стоял такой крепкий мороз, что небо обратилось в вязкий студень и мины и снаряды застывали в нем, как свиные хрящи, а ракеты с дронами не в силах были взлететь – замерзали на своих пусковых площадках, покрываясь инеем забвения и тщеты. Солнце было похоже на горелый блин, из которого смерть выклевала всю икру жизни. Снег хрустел даже на зубах мертвых. Птицы, мыши, собаки, коты, крысы и прочая живность сбивались в теплые живительные шары, прижимались друг к другу трепещущимися, гибнущими на морозе телами и спасались так, и утрачивали чувство родства, и напрочь забывали про природное недоверие и вражду, и дорожили мигом спасения, после которого могла наступить мрачная, беспросветная, мертвая вечность. И только до людей не доходило, что конец света скоро, что кому-то, Богу, Пану, Всевышнему, осточертело наблюдать из Вселенной за великой, несправедливой, бессмысленной бойней между людьми, и этот Некто решил остудить глупый пыл людей и наслал на них холод неземной, которого не видал еще мир со дня своего сотворения Создателем.

На войне солдаты так же далеки от Господа, как Он от них. Для солдата единственный Бог – его командир. Капитан Недригайло послал в разведку сержанта Макса Чуйко, а капитан Петров отправил на верную смерть сержанта Юрия Болдина. Оба бойца были роботами, потому что живых человеческих солдат почти не осталось ни в нашей роте, ни в подразделении противника. Что-то случилось, необратимое и низкое, в обеих армиях. Ненависть к неприятелю и жажда больших денег давно угасли. О былом патриотизме напоминали только темные кресты и увядшие венки на старых могилах. Над новыми холмиками земли возвышались лишь немые сугробы. Усталость и безразличие тоже прошли – на их место пришло подсознательная, звериная жажда крови, неважно чьей, своей или чужой. Руками командиров с обеих сторон водил дьявол: он подписывал приказы о наступлении, которые были сродни расстрельным приговорам. Деньги никто не считал, коррупция умерла, и отныне живые были озабочены лишь одним – убить себе подобных.

Наши и вражеские позиции разделяли снежные пещеры. Никому не ведомо было, кто их вырыл в громадных, высотой в два человеческих роста, сугробах. Эти пещеры солдаты называли Лабиринтом. Порой в нем искали спасения трусы, дезертиры и сумасшедшие. Но, рискнув проникнуть в него, пройти насквозь и отыскать обетованный весенний сад, под цветущей сенью которого их ждали родные семьи, исчезали в Лабиринте бесследно. И вот туда направился Макс. Он вошел в Лабиринт с одной стороны, а Юрий – с другой. Два солдата двигались наугад, глотая снежный сумрак и изнывая от одинакового желания – поскорее встретить врага и убить его насмерть. Вскоре они, как опытные безжалостные хищники, не увидели, не услышали, а почуяли жертву. И, ломая стены Лабиринта, напролом ломанулись друг к другу.

Рукопашная схватка была недолгой. Непомерная злость и ожесточение воинов передало столь сильный импульс Лабиринту, что он, словно хрупкий, шаткий, беспомощный карточный домик в мгновение ока сломался, обрушился на солдат, придавил их друг к другу, соединил между собой в нежеланных роковых объятиях. И тут же смешалось, слилось воедино все: глаза, губы, руки, ноги, тела, члены, клетки, молекулы, семя, память и имена любимых людей

Обвалившиеся пещеры наделали много шума в нашем и вражеском подразделениях. Два капитана, словно два обреченных усталых маньяка, послали людей в эпицентр Лабиринта с одинаковым приказом: найти и ликвидировать диверсантов. Неважно, свой он будет или чужой.

И когда бойцы подошли с двух сторон к месту, где обрушился Лабиринт, из него вдруг выкатился шар и, будто каток, стал утюжить, вминать в снег и растаптывать солдат, не разбирая, кто перед ним – свои или чужие. Соединившись вне своей воли, Макс и Юрий породили новую сущность, могучую и беспощадную, которой дела не было до врагов и побратимов, а все, что отныне имело смысл – это любовь друг к другу и жажда мести к остальным.

Не сговариваясь солдаты открыли ураганный огонь по громадному снежному смертоносному кому, и тогда он взорвался. И сила взрыва его была столь велика, что на месте запредельного шара любви и ненависти образовалась гигантская воронка. Словно там в другой раз взорвался Тунгусский метеорит.

Осколок того удивительного, неизъяснимого шара привезла мне Ксения. Она же рассказа мне невероятную историю о двух солдатах, которых так все достало, что они решили воевать против всех.

— Это все что осталось от моего Макса, – печально сказала Ксения, протягивая мне тот злополучный осколок.

— Ты ошибаешься. Этот осколок принадлежит не Максу, а тебе, твоей любви и памяти о любимом, – улыбнувшись, возразил я. И вернул девушке частицу ее самой. – Храни эту льдинку. Придет весна, льдинка растает, и Макс вернется.

— Думаешь? – в глазах Ксении вспыхнул огонек надежды.

— Можешь не сомневаться. Ведь Макс – твой Тесей, который сразился с Минотавром и сам стал им. Такого не одолеть ни своим, ни врагам. А смерти он как брат.

16.12.23.

Форпост

После 15-того числа декабрь вдруг ослабил гайки – размяк, сник, отступил. Снегопады, ветер, дождь и гололед куда-то пропали, словно непогода отозвала их к себе, чтоб вдохнуть в них новую порцию стужи, зарядить крепким морозом, набить вещмешки липким снегом – и снова бросить в бой с людьми. В городе потеплело, на тротуарах живыми амальгамами сверкали лужи, а в воздухе пахло фальшивой, преждевременной весной.

Потный больше от страха и слабости, чем от реального риска испытать невыносимую боль, я возвращался от стоматолога домой и размышлял о том, что слово «слабость» нужно вычеркнуть из нашего лексикона. За слабость нужно строго судить, жестоко наказывать, лишать социальных привилегий и, возможно, даже гражданства. Слабость в себе нужно напрочь искоренить, уничтожить, а на ее обломках возвести непоколебимый форпост бесстрашия, бескомпромиссности, упорства и… безжалостности.

Войдя в подъезд, я по привычке проверил почтовый ящик. Он не закрывался с тех пор, как я перестал выписывать прессу, а бросил я это делать очень давно, когда едва появилась на свет страна, в которой я живу до сих пор. Вместо ожидаемых квитанций за свет, газ и коммунальные услуги, рука нащупала конверт. Наверное, реклама, подумал я, но ошибся. На конверте чьей-то рукой аккуратно был выведен мой адрес, а вместо имени было просто написано: «ВАМ». Адрес и имя отправителя отсутствовали. Ладно, почитаем.

Я вошел в квартиру, разделся, погрел утренний кофе, сел с чашкой в кресло и наконец надорвал край конверта. Внутри лежали сложенный пополам лист бумаги и фотокарточка. На ней был запечатлен военный. Я узнал его. Это был тот отвратительный, мерзкий пленный – вражеский солдат, которого обменяли на нашего воина. Тем делом еще занимались мои знакомые солдаты-роботы: Харитон и Ася. Но неприятельский подонок неожиданно изъявил желание остаться с ними и не возвращаться на гнилую родину.

Хм, на фига он прислал мне свое фото, с досадой подумал я и хотел было не читая выбросить письмо в мусорное ведро, но любопытство в последний момент взяло верх над негодованием и неприязнью. Письмо было написано в необычной манере. Речь в нем шла о том неприятном для меня парне, но от третьего лица, словно кто-то вздумал написать о его жизни, точнее, о последних его месяцах и днях. Да вот, собственно, это письмо. Привожу его целиком. Письмо начиналось без приветствия и вступления, будто было продолжением другого послания, доставшегося иному получателю.

«Бывшего пленного звали Сидором. Как одного в прошлом известного партизанского командира. Вражеский солдат отсидел год с небольшим в тюрьме, и его неожиданно выпустили. И не просто освободили – поручили построить военный форпост на границе с государством-агрессором. Объяснение этому странному, лишенному, казалось, всякой логики приказу было следующее: бывший пленный не брал взятки.

— Взятки берут те, кто любит себя и кого любят другие, – нередко повторял Сидор. – Меня не любят ни свои, ни чужие. Я сам по себе. Без любви я обречен. Жить мне осталось недолго. Так зачем мне деньги? Мне нечего хотеть. Ни к чему все сокровища мира, а взятки тем более не нужны. Они не обратят время вспять, не вернут меня в тот день, когда я принял решение. Оно было неверным – я пошел на войну, – но этого уже никогда не исправить.

Несколькими месяцами ранее неподалеку от форпоста Сидора было возведено другое оборонительное укрепление – помпезное, пафосное, бестолковое, а, главное, опасное для тех, кто намеривался искать в нем защиту. После первого же неприятельского артобстрела в том сооружении обрушились своды, треснули стены, а из лопнувших, как швы на теле раненого бойца, щелей между плитами высыпался цемент. Говорят, тот объект стоил немерено денег и кое-кто неплохо нажился на нем, но Сидору было на это наплевать.

Бывший вражеский солдат, теперь не свой, не чужой, строил форпост на свой страх и риск. Где он брал деньги на стройматериалы, инструменты и технику, никому не было ведомо. Спустя время Сидор вместо неприступной крепости построил подземный город со всей необходимой инфраструктурой: жилыми блоками, магазинами, больницей, аптекой, баней, прачечной, кафе, баром и бильярдом. Были в городе даже детский сад и школа.

Вскоре появились первые жители – перебежчики из неприятельской армии. Немного погодя к ним присоединились те наши воины, кто больше не хотел проливать кровь – не свою, не чужую. Сидора выбрали мэром подземного города. Он согласился на это не сразу и при выполнении нескольких условий. 1. В городе должны быть запрещены все флаги и эмблемы, кроме изображения голубя – символа мира. 2.  Нет и не может быть единого языка общения. 3. Призывы к национальной розни, обвинения в прошлых преступлениях предыдущих поколений будут караться так же жестоко, как воровство, разбой, насилие и взяточничество.

Весть о необыкновенном городе, получившем название Форпост Сидора, быстро разлетелась по округе, достигла ушей командования двух армий, нашей и вражеской. Не сговариваясь генералы двинули передовые отряды к городу. Его жители решили умереть, но сдавать город ни одному из войск. Тогда Форпост Сидора расстреляли из артиллерии, «Градов» и дронов, после чего штурмовые подразделения с двух сторон ворвались внутрь и безжалостно расправились с защитниками. В городе все было разгромлено, разграблено, предано презрению и забвению. Зато были подняты флаги двух воющих государств. Об этом договорились представители обеих армий в назидание тем дезертирам, трусам, авантюристам и просто чмошникам, которые захотят повторить гнусный поступок солдата Сидора – попытаться создать город для жизни, а не для войны».

Я закончил читать, отложил в сторону письмо, еще раз взглянул на фотоснимок солдата. С минуту рассматривал его, потом все порвал на клочки и сжег. Я не верил ни единому слову в письме! Просто не имел на это права. Сегодня поверить в мир без войны означало проявить слабость, предать, отступить, смалодушничать, опуститься до… до… до…

…обыкновенного, мирного, миролюбивого человека.

23.12.23.

Зимние игры

В первую и следующую новогодние ночи враг с упрямой, остервенелой расточительностью обстреливал ракетами и дронами город. К рассвету грохот стих, стекла в окнах перестали дрожать и разлетаться в стороны, точно перья стеклянной Синей птицы, – продолжало немо голосить лишь пламя пожаров, тут и там охвативших многоэтажки, магазины, автомобили и тени черных замерзших деревьев. А рано утром третьего дня в мою дверь постучали и, нагло скалясь, вручили повестку. Я хотел было возразить, мол, вы хоть знаете, сколько мне лет, собрался было сунуть документ упитанному курьеру в военной форме обратно, но, углядев краем глаза, чье имя вписано в пропуске в смерть, оцепенел.

Посыльный, сыто ухмыльнувшись, ушел, а я замер в дверном проеме, как стоп-кадр в онлайн-кинотеатре или на Ютубе. Пока меня не привел в чувство Каин. В интернате, в который пристроила сына Ева, начались зимние каникулы, и моя подруга-робот попросила меня, чтоб ее сын пожил у меня, пока гражданские будут праздновать Новый год, а военные, и Ева среди них, постараются не сдохнуть на фронте. Каин выхватил у меня повестку, прочел свое имя и даже не побледнел.

Каину было всего тринадцать, но душа его была стара, как солнце и луна, шершава и нелюдима, как ветер, мудра, как земля, и могла жестоко обжечь, подобно упавшей на землю звезде, когда мальчик, увлекшись разговором или стремясь отстоять свое мнение, утрачивал контроль над чувствами. В Книге сказано, что Каин убил брата. Я не верил, что современный ребенок с таким именем способен на столь безрассудную древнюю жестокость. Но в тот день в его руке оказалась повестка в военкомат и в этой повестке было указано имя тринадцатилетнего мальчика: случайно ли, по служебной халатности или со злым умыслом – судя по ответной реакции Каина разница в намерениях для него не имела значения.

— Шуня, собирайся! – не оглядываясь, властно приказал он из коридора, прожигая взглядом дыру в подлой бумаге. Шуней звали сына Шахеда – знакомого беспилотника, как и Ева, доверившего мне жизнь своего наследника. Вместе с моими друзьями, солдатами-роботами, Шахед за несколько дней до Нового года отправился на фронт. Шуня ничего не стал спрашивать у Каина. Отец шахедика, боевой БПЛА, приучил сына беспрекословно выполнять приказы командира. А Каина Шуня считал своим вожаком.

Друзья собрались за десять минут, молча, не попрощавшись со мной, ушли, а через два часа вернулись – в саже, царапинах, ушибах, вмятинах, опалинах и ожогах.

— Я взорвал военкомат, – коротко сообщил Каин. – Разворошил осиное гнездо. Скоро они будут здесь, чтоб свести счеты.

— Мне 61, – пожал я плечами, дрожащей рукой обрабатывая перекисью водорода Каину раны.

— Им плевать! Они жаждут мести. Нужно уходить.

И мы ушли. И не просто ушли, а махнули на территорию страны-агрессора. Произошло это вот как.

Сперва Каин, еще будучи у меня дома, сказал, наугад взяв с полки книгу:

— Любая книга – это айсберг. Большинство людей искренне верят, что она создана для чтения, передачи знания и истин. И лишь малая часть смертных в курсе, что в книге главное – скрытый прах букв. Частицы этого праха – кванты, а сами книги – квантовые передатчики, способные телепортировать читателя во времени и пространстве.

С этими словами мальчик распахнул перед моим носом книгу и велел:

— Читай!

Может, Каин ничего подобного не говорил и не делал, может, мне привиделся наяву этот мистико-физический словесный бред. Но, сомкнув на миг веки в своем доме, я разомкнул их уже на улице какого-то города. На несколько шагов впереди от меня парил в воздухе Шуня, рядом шагал Каин, а в моих руках ни с того ни с сего оказались две переноски для котов, в которых сидели Бо и Фа. Судя по их довольным мордам телепортацию они перенесли нормально. Я открыл крышки в переносках, сказал «Брысь!» и прогнал своих кошек. Бо и Фа отбежали на несколько шагов, почесались, отряхнулись и как ни в чем не бывало поплелись за нами. Шуня летел над нашими головами, пристально водя по сторонам глазом видеокамеры, а мы с Каином не спеша брели по улице города, отчего-то казавшегося мне знакомым. По обеим сторонам выстроились кряжистые, почерневшие от времени и увиденного деревянные одно- и двухэтажные дома. По пути нам попалась старинная церковь, потом вторая и третья. И дома, и храмы были словно срисованы с открытки позапрошлого века или, наоборот, были той необыкновенной натурой, которая вдохновила безымянного художника на создание портрета мещанского, купеческого старого города. Я поделился своим наблюдением с Каином, но он в тот момент был занят собственными мыслями.

— Война – эта энергия, – ни к кому не обращаясь, произнес мальчик. – Ни стволовые клетки, ни органы детей, ни тибетские шаманы, ни прочая эрзац-эзотерика и псевдонаука не способны дать людям того, что дает война. Она обещает не молодость, а бессмертие! Из-за ее энергии вечно бьются Господь и дьявол. Тот, кто вкусил этой энергии, никогда добровольно не откажется от ее источника. У него практически нет ахиллесовой пяты. Кроме одной.

Нам навстречу попался автомобильный эскорт – белый лимузин в сопровождении двух черных джипов. Промчавшись мимо нас, машины остановились перед крохотным перекрестком, который к тому времени мы уже прошли. Не сдержав любопытства, я оглянулся: из лимузина вышли двое, мужчина и женщина. У них были элегантные светлые одежды, уверенная поступь и непринужденные манеры. Казалось, земля благоговеет под их ногами, а небо готово вывернуться наизнанку, чтоб им угодить. На несколько секунд раньше этих господ из джипов выскочили люди в черном и, словно верные псы, бросились к лимузину. В сопровождении телохранителей парочка в белом свернула в боковую улочку, которую с первого раза я не заметил. Охваченный мгновенным трепетом, я уставился на лицо Каина: как оно переменилось с появлением незнакомцев в белом! Глаза мальчика вдруг превратились в боевые амбразуры, ноздри хищно раздулись, а из нутра, сквозь ощеренные зубы, внезапно вырвался звериный рык.

— Ты хочешь убить этих людей?! – всполошился я не на шутку.

— Нет, я хочу сделать им больно, чтоб вернуть к жизни, – покрутил головой Каин. Он глянул в свой телефон. – Здесь рядом элитная школа, в которой учатся дети господ мира. Нам нужна эта школа.

Мы свернули направо следом за господами мира и их охраной. Шуня летел неотступно, стараясь не привлекать внимания людей в черном. Улочка оказалась столь тесной и узкой, что в ней могла протиснуться разве что малолитражка. Теперь понятно, почему те люди оставили лимузин на основной улице, ухмыльнулся я. Меньше чем через сотню шагов мы оказались во дворе школы. И только тогда я понял, где нахожусь. Посреди двора, перед школой, возвышался флагшток, на котором развевалось ненавистное враждебное знамя.

— Я знаю, как мы будем их иметь, – взглянув на флаг, сплюнул на снег Каин.

— Я против убийства детей! – в безотчетном, отчаянном порыве я схватил мальчика за руку. В тот момент я боялся сына Евы большего всего на свете. Но тут ко мне подошли Бо и Фа, одновременно потерлись о ноги – и меня отпустило.

— Тебе никогда не стать Каином. И Авелем тоже, – презрительно поморщился мальчик. – Я не стану ни калечить, не умерщвлять отпрысков людей в белом и подобных им. У меня есть идея покруче. Я лишу их детей способности радоваться, чувствовать, сопереживать, испытывать страх, благодарность, гнев и стыд. Я сделаю сильным мира сего больно – изменю до неузнаваемости их детей, превращу их в надменных, бесчувственных чужаков и через эту боль отберу у господ ту энергию, которой они наполнились благодаря проклятой, подлой войне.

— Каин, так ты все-таки воин?! – машинально сорвалось у меня с губ.

— А ты только сейчас это понял? – устало и совсем без иронии сказал он.

— Зачем же ты поджог военкомат?

— Я сжег чужую глупость. Ведь глупость – это тоже энергия. Порой глупцов нужно ставить на место, чтоб остальные могли дальше жить.

Вскоре в школе прозвенел звонок, занятия закончились, школьники галдя высыпали во двор, и Каин начал действовать прямо на глазах парочки в белом и еще нескольких таких же холеных, неприступных родителей.

Школьный двор оказался небольшим, размером с частную вертолетную площадку. Сразу за двором, огороженным стальным забором, начинался крутой спуск. Внизу, куда хватало глаз, простиралось снежное раздолье. На его краю матовой ледяной лентой застыла река. Где-то поодаль послышался звон церковных колоколов. Жили ведь столько лет в мире. Ну и что им понадобилось от нас, с содроганием подумал я.

В заборе было сломано несколько прутьев – свободу невозможно запереть ни в одном мире. Дети на санках, оглашая окрест озорным, беззаботным смехом, скатывались с горы. Я не знал, но верил: Каин одной своей каверзной, неисповедимой мыслью мог сделать этих детей калеками. Для этого Каину достаточно было вспомнить брата Авеля и вообразить на пути детей холмик. Крохотный такой горбик, снежный ничтожный прыщ. Раз! – санки как на трамплине подпрыгнули на том горбике, два! – резко приземлились, три! – от сильного удара оземь у детей компрессионный перелом позвоночника. Но Каин поклялся не мне – самому себе поклялся. Поэтому произошло все иначе, не так, как представлял себе я. Дети, вдруг наехав на снежную кочку, внезапно взлетели, так же резко плюхнулись на раскатанный, отполированный полозьями санок и лыж снег – а в следующий миг дети забыли своих матерей. Словно и не было их в помине, словно родились они не здесь, а в ледяном бездушном космосе. И родила их пустота.

Потом Каин направился к лыжникам. Я следовал за ним как тень. Кошки ласково играли с детьми, позволяли им гладить себя и брать на руки. А маленький дрон по имени Шуня примостился на крыше школы и демонстративно, на виду у всех, записывал на камеру все, что происходило вокруг.

— Лыжи – это отцовская любовь! – шепнул мне мальчик. Совместные вечера, прогулки, игры, увлечения, рыбалка, книги, телевизор, марки, значки, папино крепкое плечо, его улыбка, твердое слово, помощь и защита – всего этого в мгновение ока лишил детей Каин. Разогнул концы лыж, сделал их жалкими и никчемными – и тотчас стер из памяти детей воспоминания об их отцах.

Затем Каин отправился к школьникам, лепившим снежную бабу, и развалил, растоптал бабу, а с ней уничтожил память о бабушках и дедушках. Каин вошел в раж – казалось, его не остановить. Даже охранникам парочки в белом. Люди в черном приняли Каина за местного забияку, развязанного сынка какого-то могущественного господина: мальчишку лучше не трогать, а то, не ровен час, пришьют средь бела дня.

Я встал в сторонке и, затаив дыхание, наблюдал, как Каин, пробудив в себе свое истинное «я», громит и уничтожает в чужих детях их ранимое, безоружное «я». Из безобидных снежков Каин сделал чугунные ядра, из хоккейных шайб сотворил дроны, из футбольных мячей создал ракеты и, мысленно привязав к ним смех, улыбки и радость детей, послал их прочь и безвозвратно – в дальний угол школьного двора или, может, к замершей реке, или туда, куда унесся звон колоколов, а, может, еще дальше – в соседнюю галактику.

— Быть сиротой и беспризорником, шпаной и изгоем – это не так уж и страшно. Гораздо хуже не быть собой: дочерью, сыном, братом, сестрой, внуком, другом. Этим детям никогда больше не стать чьим-то теплом, прикосновением, всполохом, туманом, лучом, пылинкой, семенем, снежинкой. Даже дымом и прахом им больше не быть! – объявил безжалостный приговор Каин.

Дети, как завороженные, глядели друг на друга и не узнавали свои отражения в глазах одноклассников. Они смотрели на любящие руки своих родителей, но видели в них ветки и корни мертвых деревьев. Каин важно шествовал по саду детей, из которых он выжил, вытравил животворящую память чувств, и самодовольно ухмылялся. Я взглянул на Каина и вновь испугался его до смерти. Его ненависть, его месть были страшней самой смерти! Я не заметил, как обмочился, и теплая моча смыла мой холодный ужас. К тому времени Шуня слетел с крыши, сидел подле меня, и по его хаотично замерцавшим бортовым огням я понял, что шахедику тоже не по себе.

И вдруг Каин увидел ее. Это была рыжеволосая девочка примерно его лет. Она сторонилась других детей, играла в одиночестве и вела себя надменно даже по отношению к своей тени. Она кусала ногти, ела снег, курила и сквернословила. У Каина сузились зрачки, растопырились ноздри, как у голодного хищника, почувствовавшего скорую жертву. Я видел, как Каин напрягся, сгруппировался, приготовился к прыжку – казалось, он собирался растерзать не память и чувства этой девочки, а ее рыжеволосую головку и тщедушное тельце. Но тут она отчетливо, громко и глядя в глаза людям в белом произнесла:

— Как же я ненавижу всех, кто послал моего папу на войну! Папу убили, а вы, суки, живы. Чтоб вы сдохли, пидоры!

А в следующий миг Каин, резко оттолкнувшись от земли, сделал крутой кувырок в воздухе и стал на ноги уже другим человеком. Нет, просто человеком. Мальчишкой. Со смущенным видом, бочком, он подвалил к рыжей девчонке и, не смея поднять на нее глаза, спросил заплетающимся языком:

— Как тебя зовут?

— Лилит, – вперив насмешливый взгляд в мальчика, ответила она.

— Не может быть! – воскликнули мы в один голос с Шуней, а Каин, вдруг воспрянув духом, сказал: – Можно я буду твоим Адамом?

— Да пошел ты в жопу! Сходи-ка лучше за сигаретами, – презрительно процедила она сквозь зубы. Потом нервно расхохоталась. Потом облегченно расплакалась, а потом… потом, как подстреленный лебедь, повисла на шее Каина. – Слышишь, чувак, слышишь, гребаный ты придурок, где ты столько веков, тысячелетий ходил?! Никуда не ходи больше, не бросай меня, останься со мной. Будь собой.

Мне неведомо, как мы вернулись, как очутились посреди снежного нежного нашего города, как завалились в снегу, как в долгу перед неотступным, липким, назойливым прошлым, в крохотную квартиру Евы. Она приехала в очередную ротацию с фронта, сидела на кухне, пила кофе и курила, пропуская дым между пальцами левой руки. Шуня и я с двумя переносками, в которых смирно сидели Бо и Фа, растерянно замерли на пороге. Каин, не снимая сапог, вошел в дом, ведя за собой оцепеневшую бескрылую Лилит. Он шагнул с ней к Еве и сказал:

— Мама, это моя жена. Она от Бога.

— Но тебе же всего тринадцать, сынок, – нерешительно ответила Ева. А потом обняла невестку, растопила своей любовью ее маленькую, забитую в угол смерть и вернула ей детство.

— Мама, что ты наделала! – запоздало возмутился Каин. – Ты лишила меня жены!

— Говорю же, мал еще, – погладив по очереди теплые макушки детей, улыбнулась Ева. – Да и спешить вам некуда. Дерево еще не выросло. Яблоко не созрело. Змей не приполз. И я не родилась.

Подумав, ласково, тихо добавила:

— А твой отец еще в замыслах Господа.

23.12.23. – 03.01.24.

Картошка

Хорошо, что отмененные и перенесенные праздники не люди, тем более, те, кто согрешил, а то бы их, не ровен час, забросали камнями. Что неискоренимо в людях, так это предрассудки и зависть. Так размышлял я накануне старого Рождества (удивительно, как быстро приживаются в нашем народе новые понятия), шагая по хрустящему, как квашеная капуста, снегу в магазин за картошкой. Я собрался сварить борщ и вдруг обнаружил, что закончился картофель. Я брел к магазину и продолжал думать о Рождестве. Я еще не родился, не родились мои мама, бабушка и прабабушка, а Рождество уже было. В моей семье этот праздник отмечали в один и тот же день, назначенный, отмеренный свыше. И вдруг – бац! – Рождество перенесли, переставили, будто шкаф или диван: «Теперь оно будет стоять здесь и все должны это принять, как Отче наш!»

Я вошел в магазин и вспомнил о цели своего похода. Внутри была толпа. Я протиснулся к овощному прилавку, глянул на лоток с картошкой, точнее, на ценник и решил, что у меня двоится в глазах.

— Извините, у вас килограмм картошки стоит, э-э, м-м, э-э…

Я не смог выговорить цифру на ценнике.

— Да. Вы что, читать не умеете?

— Так это ж одна четвертая стоимости авокадо!

— Авокадо – говно, картошка – жизнь! – презрительно глянула на меня продавщица. И следом приговорила окончательно: – Картошку надо выращивать у себя на огороде, а не в магазине покупать.

Я промолчал и пошел дальше. Обошел еще четыре магазина: в них картошка была еще дороже и вдобавок мельче. Вернулся в первый магазин и купил по цене ¼ одного авокадо. Мне предстояло сварить борщ. А борщ без картошки, как мужик без яиц. Ну, или где-то так.

Однако мой борщ так и остался в планах. Не успел я прийти домой и снять куртку, как на телефоне раздался звонок. Позвонили друзья и пригласили меня в гости отметить Рождество. Старое Рождество, хотел было я поправить, но вовремя прикусил язык: нередко молчание и вправду золото. Я выгнал кошек во двор, чтоб они оздоровились и проветрили свои шубки на свежем морозце, купил в магазине, где час назад брал картошку, бутылку коньяка и отправился в старую часть города, где когда-то жили мои предки.

По дороге я разговаривал сам с собой. Есть у меня такая привычка. Она возникла в начале весны прошлого года, когда я остался в своем доме один. Я мерил заснеженные тротуары быстрыми шагами, думал и говорил с собой о еде. Еда стала спутником мира. Еда всегда была такой: ведь невозможно за трапезой думать о плохом и желать кому-то зла. С началом войны к еде стали относиться еще бережней, с почтением и пиететом. Особенно к картошке – негласному символу и оберегу города. Война продолжалась уже N-ное количество месяцев. Перед и после Нового года неприятельские обстрелы участились, противник бил по городу с такой слепой, бездумной яростью, словно его обидели свои же, а на нас он пытался выместить свою злость. А может, враг был просто голодным и обделенным. В таком состоянии любой станет убийцей.

Я не рассчитал время и пришел несколько раньше назначенного. Друзья готовили булгур, в который, точно россыпь черных бриллиантов, спрятали угольки памяти о минувшем счастье. Стали сходиться гости. Здороваясь, они произносили пароли, известные лишь хозяевам дома. Я не понимал смысла таинственных кодов, но сразу почувствовал, что передо мной интересные, глубокие и захватывающие, как хорошие книги, люди.

Из общих знакомых был только Эрик Нуриев. Он пел и играл на гитаре, то окуная взор в родниковую вечность, то вытаскивая взгляд из трясины забвения, то пуская пальцы галопом в миры, куда способен достать свет редкой звезды. Когда на гитаре вдруг лопнула струна, гости не сговариваясь протянули Эрику обнаженные по локоть руки, чтоб музыкант мог у любого из них взять живую звонкую жилу.

Булгур еще томился на плите, хозяин, подобно заботливой наседке, опекающей своих птенцов, пестовал каждое зернышко в ароматном котле. В ожидании угощения я присел на диване, хозяйская кошка, гипнотизируя меня взглядом малахитовых глаз, примостилась рядом. В доме друзей было покойно, размеренная доверительная беседа текла, как прозрачный таежный ручей, и убаюкивала, словно мамина колыбельная.

В тот рождественский вечер случилась жуткая бомбардировка. Одна из бомб, подобно неуклюжему Карлсону, застряла в моем доме, в моем подъезде, между вторым и первым этажами. Моя квартира сгорела дотла, обратилась в золу магазинная картошка по цене ¼ авокадо, но кошки, к счастью, спаслись. Правда, вместо морозной свежести им пришлось вдыхать гарь моего несчастья. Жить было негде. Я прошелся по кварталу, застроенному преимущественно частными домами. От многих из них остались проломленная кровля и дымящиеся, как горячий булгур, стены. Бриллиантами служили осколки стекол, с преступной щедростью рассыпанные кругом. На застывшие, безжизненные тела я старался не смотреть. А вот мешок картошки не смог пропустить взглядом. Я остался без крова и пищи, подумал я и, взвалив мешок на плечо, поперся к родному пожарищу. Дверей не было, стекол тоже, огонь в квартире сам собой унялся. Кошки смотрели на меня как на бога, а я хотел жрать не меньше их.

Пол в центре комнаты, под которым находилось помещение для бойлера, провалился, из дыры зияла бездна нового ада. Зато по краям пол обуглился, еще дымился и источал тепло. Туда я и бросил картошку. Я ослаб, руки дрожали, броски были хаотичными и невпопад, оттого одни картофелины угодили в угли, а другие провалились сквозь дыру в бойлерную.

И тут случилось неслыханное дело! На лету картошка стала перерождаться. Та, что упала в бойлерную, превратилась в лианы. Та, что шлепнулась в тлеющие угли, обернулась шаровыми молниями. Не раздумывая я схватил горсть обжигающих молний, оседлал одну из лиан, и она вознесла меня в небеса и понесла дальше от города – в тыл врага, в сторону его столицы, навстречу ее гибели. Сидя верхом на картофельной лиане, я швырял вниз, на гнилые маковки поганого кремля, огненные картофелины, и так мне их в тот момент было жалко, потому что я тупо хотел жрать…

Я почувствовал чье-то заботливое прикосновение, сочувственный голос и запах вкусной еды. Я проснулся.

— Ты будешь булгур? – спросила меня хозяйка дома.

— Я все буду.

— В городе несколько раз жутко бахнуло, видно, работала ПВО, а ты так крепко спал.

— Простите, так вышло.

Прощаясь, мне вручили мешок картошки. Сидя в маршрутке, я думал, что буду с ним делать. Дом мой был целым, квартира тоже, кошки ждали в подъезде. Я вспомнил сон, но не стал испытывать судьбу – поджигать пол и сажать в адском пламени картошку. Вместо этого я взял из мешка несколько картофелин, а остальное отнес в штаб волонтеров, собиравших продукты и теплые вещи защитникам нашего неба. Ведь если б не они, мой сон непременно бы сбылся. И не видать мне тогда картошки, как собственных ушей! Как вообще ничего не видать в жизни. И самой жизни тоже.

Так я встретил старое Рождество.

03 – 06.01.24.

Время обетованное

Вы видели когда-нибудь седых солдат-роботов? Я да. Это – Макс и Харитон. Не знаю, какими судьбами они оказались в городе, но, едва приехав с фронта, они махнули ко мне. Их вид потряс меня до такой степени, что захотелось закурить, хотя я никогда не курил. Моих друзей хотелось одновременно обнять, пожалеть, оттолкнуть, проклясть и спрятаться от них на вершине самой высокой горы. Настолько мои друзья были жалки и отвратительны в своем неизъяснимом несчастье. Я не увидел, но почувствовал: каждый волос, каждая мышца, каждый сустав, каждый вздох, каждый луч их потухших глаз выражал боль и страдание. Сперва я хотел осторожно спросить, из какого ада они прибыли, но вместо этого, придав голосу фальшивую бодрость, поинтересовался:

— А где Ася и Ксения?

— У них нервный срыв, – угрюмо ответил Харитон.

У роботов нервный срыв, чуть не фыркнул насмешливо я, но вовремя прикусил язык и, пытаясь быть гостеприимным хозяином, предложил: – Что-нибудь выпьете?

— Теплое молоко, – жалко улыбнувшись, попросил Макс. Такими я их никогда еще не видел.

— Боишься страшных историй? – поставив на стол пустой стакан, неожиданно спросил Харитон.

— Да, – впервые за нашу встречу улыбнулся я.

— Тогда слушай, – совершенно серьезно произнес Харитон.

— Если ты наш друг, должен выслушать, – с глухим отчаяньем добавил Макс.

— Ладно, валяйте, – продолжая улыбаться, кивнул я. И Харитон с Максом, перебивая друг друга, рассказали мне невероятную, местами жуткую и невыносимую, пробирающую до костей историю.

Волею судьбы два побратима оказались в одной роте. Их бросили в самое пекло. Враг решил во что бы то ни стало прорвать нашу оборону, чтобы продвинуться к следующему населенному пункту, после захвата которого противник мог бы позволить себе многое, а главное – диктовать нам свою волю и, возможно, принудить к вынужденному перемирию. Однако вскоре произошли события пострашнее неприятельских артобстрелов и бомбежек с дронов-камикадзе.

Началось с того, что бойцы из роты, в которой воевали Харитон с Максом, нашли на ничейной земле, разделявшей наши позиции и противника, изувеченный труп побратима. Его голова, лицо, тело, конечности были покрыты наростами, буграми, лишаями и прочими жуткими образованиями, происхождение которых было неизвестно.

— Казалось, парня принесли в жертву нечистой силе, – мимоходом заметил Харитон. В тот же день ротные разведчики прослушали телефонный разговор неприятеля. Он проклинал нас за зверства, учиненные над их воином. По описаниям было очень похоже на то, что сделали с нашим бойцом.

— Позже мы увидели во вражеском канале видео трупа солдата, о котором говорил по телефону вражеский офицер, – с трудом сдерживая нервную дрожь, сообщил Макс. – На его теле была та же жесть, что на нашем побратиме: бугры, наросты, лишаи.

А дальше таких случаев стало не счесть: воины пропадали один за другим, кто-то неизвестный их пытал, и обе стороны, наша и вражеская, обвиняли в зверствах друг друга.

Так продолжалось до тех пор, пока в расположение роты не привезли прицелы инфракрасного видения. Новая, совершенно незнакомая модель. Поговаривали, ночные прицелы подогнал священник, служивший в церкви, которая не принадлежала ни одному из признанных патриархатов. Тепловизорами оснастили две снайперские винтовки, и в первую же ночь по секретному сотовому каналу позвонили снайперы и сказали: «Здесь какая-то дьявольщина!» И прислали видео, сделанное прицелом: несколько жутких существ, похожих на монстров или зомби из фильмов ужасов, рвали на части тело вражеского солдата. А потом таинственные твари привели нашего бойца и – жесть! – начали с ним делать то же самое. Но это еще не все! Внезапно на монстров напали другие чудовища, внешне схожие с первыми. Началась немыслимая бойня! Вторым монстрам удалось разбить первых и заставить их отступить. После чего победители забрали тела двух солдат, нашего и чужого, и исчезли во мраке ночи.

— Надо устроить засаду, – объявил комроты. И, обведя своих бойцов испытующим взглядом, спросил: – Кто хочет пойти добровольцем?

Вызвались Харитон с Максом.

— Мы сделали ночную вылазку и взяли языка! – принялся с жаром рассказывать Макс. Постепенно к нему вернулись жажда жизни и презрение к смерти. – А было это так: с помощью необычного прицела мы выследили одного монстра и захватили его в плен. Языком оказалось чудовище еще безобразней и отвратительней, чем те, что нам приходилось видеть раньше. У него был один глаз, одно ухо, зато два носа, похожие на рыла, весь он был покрыт отвратительными наростами, но, как ни странно, приятно пах фиалками.

Пленного отвели в землянку, где бойцы обычно утоляли неприхотливый голод и сушили одежду после дождя. Там незнакомец охотно согласился дать показания, которые Макс записал на телефон.

— Откуда вас, нелюдей, прислали? – буравя незнакомца беспокойным, как сверло, взглядом, спросил Харитон. – Из преисподней, что ли?

— Видно, у неприятеля не хватает пушечного мяса, так он решил вербовать демонов, – невесело пошутил Макс.

— Нет, – покачал уродливой головой пленный. – Я и мои товарищи воины – хроны. Мы прибыли в ваш мир-время из другой временной реальности.

— А чего вы такие мерзкие?

— Мы такие, какие есть, были и будем.

— Ладно, допустим, вы хроны. А те, кто напал на вас, кто тогда? – решил уточнить Макс.

— То – хросины. Они из третьего времени. Настоящие твари!

— Гляди-ка, разговорился, – усмехнулся Харитон. Продолжая сверлить пленника острым, пронзающим насквозь взором, он спросил: – Ты из прошлого или будущего?

— Ответ пленника нас обескуражил! – перебив рассказ приятеля, признался мне Макс.

— Нет ни прошлого, ни будущего, – невозмутимо заявил хрон. – Время, пользуясь вашей, людской, терминологией, – это рулетка. Игра. Каждый следующий миг выпадает непредсказуемо и случайно, как карта, игральная кость или число на диске рулетки. Поэтому заранее никогда не знаешь, что выпадет: завтра, вчера или уход вбок или вниз.

— У времени есть лево, право, верх и низ?! – искренне удивился Макс.

— Более того! Время заключено в сферу, поэтому оно может развиваться как ему заблагорассудится, точнее, как выпадет жребий!

— А еще говорят, время – это камень, ножницы и бумага, – уставившись в какую-то точку на стене напротив, продолжал странную исповедь пленник. – И вместе с тем время – это рэп, в котором ритмом служат секунды, стихами – минуты, а черной мятежной кровью – часы. Но все-таки время – это бумага, в которую мы заворачиваем свою любовь, свою ярость, свою слабость и искренность. Вот кто-то сказал, что время – это блюз с перегаром текилы и рома. У времени тонкая талия, высокая грудь, из которой льется молоко вечности. И широкие бедра и похотливые чресла, сводящие с ума красавицу и чудовище. Но все-таки время – это ножницы! Сначала они разрезают пуповину рождения, а в конце рвут паутину, которая опутывает двери в смерть. А в промежутке между этими событиями время-ножницы кроят нашу непутевую, временную, как любая одежда и съемная квартира, жизнь. При этом время – это рок-баллада, хип-хоп, диско и откровенная попса – все, что угодно, лишь бы не тишина, безголосье и забвение! Пусть время надрывается от ора, лишь бы не оглушало звоном лопнувших пружин. И все-таки время – это камень! Сначала был камень, сидя на котором Создатель изрек слово, и это слово было время. Из-под камня течет вода, молоко и кровь. Из камней строят защиту и камнями убивают. Камни – это жилье, искусство и надгробные знаки – символы одновременной бренности жизни и неотвратимости смерти. «Все это чушь», – мягко, стыдливо возражают некоторые хроны и предлагают свое видение времени. Это – музыкальная шкатулка, из которой в момент сотворения мира вырвали все пружины, шестеренки и молоточки и засыпали мгновеньями, как зерном или песком. А потом бросили в море забвения. И вот плывет в этом море время-ковчег, унося в неведомые дали спасенные 60 секунд, 60 минут и неисчислимое число часов. А если в дороге какое-либо мгновенье станет прахом, время безжалостно отберет его у нас, у хронов, и выбросит прочь из ковчега. И мы состаримся ровно на этот миг и станем ближе к своему концу, за которым времени не существует.

— Мы слушали этого мерзкого хрона с открытыми ртами, как ты сейчас нас, – обратив на меня взгляд, насмешливо заметил Макс.

— Этот урод нес полную чушь! – буркнул Харитон.

— Зато какую! – восхищенно поднял палец Макс. – Ни до, ни после того допроса я ничего подобного не слышал.

— В моем времени я был хронмастером – обтачивал острые углы времени, полировал его шершавую, далекую от идеала поверхность и придавал времени удобную форму, – не замечая ничего вокруг, продолжал разглагольствовать хрон. – У меня были друзья: хрон Q, хрон R и хрон Y. Один умел выкраивать из времени лоскуты счастья, руна бесстрашия и мундиры тщеславия. Второй готовил из времени разные блюда: секундами пользовался как соусами и специями, из минут нарезал салаты и закуски, а часы жарил, тушил и парил до тех пор, пока не выходило что-нибудь со-временное и съ-едобное. Третий, хрон Y, был хронокаменщиком. Он возводил из времени дома, виллы и офисы. Но ни один из них ему не удалось продать.

— Почему? – увлекшись рассказом пленного, спросил Макс.

— Потому что время не терпит постоянства, стабильности и определенности. Для времени естественная среда обитания – это хаос!

— Так вы по этой причине к нам явились? – нахмурился Харитон. – Чтоб устроить в нашем времени хаос?

— Наоборот, чтоб обрести покой, равновесие и гармонию. В вашей временной точке координат время течет вольготно, размеренно и свободно. О таком времени мы могли только мечтать!

— Но причем тут война? – недоуменно пожал плечами Макс. – Зачем нужно было сталкивать нас и наших врагов лбами?

— Такое время, как у вас, ограничено: на всех его не хватит, конкуренты подлежат уничтожению.

— Хросины тоже?

— Они – наши главные соперники! Злобные охотники за временем. Я их ненавижу.

— Хватит вешать нам лапшу на уши! – наконец, не выдержав, рассвирепел Харитон и залепил правым ножным протезом пленному оплеуху. – В последний раз спрашиваю, с какой целью ваше сборище зомби прибыло к нам?!

И тогда пленный сделал совершенно невероятное признание:

— Вы, люди, слепы, завистливы и заняты лишь собой, вот нечисть и расплодилась вокруг вас.

— Что вам от нас надо?! – гаркнул Харитон и снова занес над пленным ножной протез.

— Я уже сказал – ваше время. Оно у вас идеально! Опять же, выражаясь вашей терминологией, скажу следующее: ваше время сродни чернозему: в нем способно состояться любое событие, воплотиться любая мечта! Но вы не в состоянии оценить не время, ни друг друга. Таких союзников, как вы и ваш противник, не найти ни во времени, ни во вселенной! К счастью, мы, хроны, сумели воспользоваться вашей слепотой и гордыней. Мы столкнули вас с вашим соседом, внушили вам обоим, что вы непримиримые соперники, и заставили вас убивать друг друга. Скоро вы прикончите друг дружку и ваше время будет нашим!

Не будет, хотел было крикнуть Макс, но не смог: его рот словно кто сшил невидимыми нитями. Он беспомощно замычал и заплакал.

— С нами стала происходить какая-то хрень! – подойдя вплотную к мне, взволнованно сказал Харитон. – Сначала я заметил, как лицо Макса покрылось буграми и отростками вроде щупалец осьминога.

— А твое лицо перекособочило, у тебя вытек один глаз, а на месте левого уха вырос рог! – нервно отозвался Макс.

Зато пленный хрон явно похорошел. Кожа на его морде разгладилась, посветлела, приняла здоровый цвет, словно он только что побрился. Откуда ни возьмись появились недостающие ухо и глаз. Пленный вдруг с алчным превосходством расхохотался в глаза Харитону и Максу. А в следующий миг раздалась автоматная очередь, хрон содрогнулся всем уродливым телом, из хищного рта хлынула кровь, и монстр, закатив новый глаз, рухнул навзничь на землю.

На пороге землянки стояли Ася и Ксения. Их лица были смертельно бледны и исполнены сострадания, будто обе солдатки были не роботами, а испещренными нервными клетками, пронизанными кровеносными сосудами, согретыми горячим сердцем прекрасными, настоящими девушками. Да они и вправду были такими! В руках Ася сжимала автомат.

— Что ты наделала?! – набросился на нее Харитон. – Ты убила пленного!

— Придурки, он отбирал у вас ваше время, а вы хлопали ушами!

Рассказчики смолкли. Наступила пауза. Мне почудилось, что остановились старые комнатные часы. Нет, показалось.

— Прошло не меньше суток, пока к нам вернулось наше время и мы смогли обрести привычный вид, – вздохнув, покачал головой Макс.

— Что было потом?

— Мы показали видео допроса комроты. Он, конечно, сперва охуел от увиденного, – горько усмехнулся Харитон. – Затем не раздумывая дал команду.

— Мы отправили видеооткровения пленного монстра майору – командиру вражеской роты. Вскоре от него пришел ответ: «Нужно объединиться и дать пизды этой нечисти!»

— И вы?

— Мы объединились и наваляли тем уродам по полной – и хронам, и хросинам! А потом заключили перемирие.

— Мир, ты хотел сказать? – машинально уточнил я.

— Нет, перемирие, – твердо повторил Харитон. – Мир будет только тогда, когда мы покончим с собственными монстрами.

— В смысле? – не понял я.

— Что тебе непонятно? – нетерпеливо переспросил Макс. – Пока мы не уроем, не сотрем в порошок тех, кто поссорил нас и заставил друг друга убивать, – мира не будет.

06 – 11.01.24.

Гетто

Еще не закончилась война, а в городе все чаще стали встречаться люди с посттравматическим синдромом. Это были преимущественно ветераны, прибывшие с фронта, как правило, инвалиды, едва оправившиеся от тяжелого ранения или пережившие сильную контузию. Нервные, обозленные на весь свет, пившие с горла отчаяние, будто водку, с трудом передвигавшиеся на костылях, неуклюже разъезжавшие в инвалидных колясках, неумело осваивавшие протезы бывшие воины, словно палец в глазу, лишили расслабленного, слепого покоя горожан, ни разу не нюхавших пороха. Как-то совершенно случайно я стал свидетелем скандала, участниками которого оказались потерявший ногу на войне солдат лет сорока, известный в городе барыга Гриша, одна собака и я. А встретились мы вчетвером на ступенях отделения Пенсионного фонда.

Это было роковое совпадение: ко входу в пенсионное отделение одновременно подъехал на инвалидной коляске солдат, подошли Гриша и я и подбежала собака. За минуту до этого барыга вышел из крутого джипа вместе с псом, показавшимся мне знакомым. В начале войны Гриша свернул торговлю на рынке, а спустя время заделался волонтером. Поговаривали, что внедорожник он купил на деньги, собранные горожанами для наших бойцов. И вот, выбравшись из авто, блистая новенькой вышитой рубашкой, Григорий уверенным шагом направился ко входу в отделение Пенсионного фонда. Барыга бесцеремонно растолкал людей, стоявших возле дверей, отпихнул в сторону меня и, что самое отвратительное, столкнул вниз коляску с инвалидом, который в этот момент только-только, пыхтя и чертыхаясь, взобрался по обледеневшему пандусу на крыльцо. Коляска с солдатом упала набок в снег, парень попытался подняться сам, но коляска не слушала его и завалилась вновь, инвалид стал материться, проклинать власть, хама барыгу и тот день, когда врачи оттяпали ему ногу, но спасли жизнь. На крики из учреждения выбежали работники отделения, кинулись помогать бедолаге и подняли его коляску. А Гриша, не обращая внимания на суматоху, которую он устроил, обвел собравшихся высокомерным взглядом и заявил:

— Я приехал оформлять субсидию. Мне положено! А это чмо, – Гриша презрительно указал на солдата, – ни дня не работало. Гоните его в шею!

И барыга, выкатив вперед брюхо, как ни в чем не бывало вошел внутрь пенсионного отделения.

— Гнида, я найду на тебя управу! – беспомощно закричал ему вслед инвалид. – Я обращусь к рексам!

При этих словах пес, сопровождавший Гришу, вдруг замер на крыльце и, оскалившись на солдата, зарычал на него, да так грозно, что все стали как вкопанные. Сейчас порвет его, как Тузик тряпку, пронеслось у меня в голове. Но вместо этого пес вдруг подбежал к бедолаге и, вытянув хвост, протянул его, как руку помощи, солдату. И в этот момент я наконец узнал собаку. Это был киберпес Тиль! Однажды судьба свела меня с ним и с его мерзким хозяином, точно хищники, мы сбились в одну безжалостную стаю, вместе выживали, вместе разбойничали и наводили ужас на горожан. А вожаком нашей стаи был Тиль. О, как я был рад вновь увидеть этого прекрасного благородного пса-робота! Правда, судя по его поведению, он успел меня позабыть.

Тем временем солдат не растерялся, схватился за хвост четвероногого спасителя, а тот резко потянул за собой коляску и бросился с ней прочь от учреждения. Я порывисто вынул телефон, чтоб сфотографировать это поразительное зрелище, но не успел навести камеру на необыкновенного пса, как вдруг неведомая сила выхватила из руки телефон и унесла его в никуда. Единственное, что я успел заметить, так это хвост Тиля. На миг вырвав его из руки солдата, пес ловко воспользовался своим хвостом, как лассо. Ну вот, я остался без телефона, с досадой буркнул я и шагнул внутрь учреждения – и в тот же миг нос к носу столкнулся с Григорием. Едва не сбив меня с ног, он выскочил на крыльцо, увидел убегавшую от него собаку и пришел в ярость.

— Тиль, не смей! Стоять! Ко мне!

Но пес с инвалидной коляской уже скрылся за ближайшим поворотом. Оцепенев, барыга с минуту смотрел перед собой невидящим взором, затем сел в машину и, хлопнув дверцей, умчался куда-то, напрочь забыв и про субсидию, и про потерянного навсегда пса.

Решив свои вопросы в Пенсионном фонде, я вернулся домой. Внезапная потеря телефона не давала мне покоя. Благо был еще старый аппарат. Батарея на нем была слабая, телефон мог протянуть на ней меньше суток, но это было лучше, чем ничего. Я включил телефон, увидел в мессенджере новое сообщение, а в нем – фото пса и солдата в окружении дронов. Я оторопел от увиденного. Позднее таких сообщений с фото и видео пришло еще несколько. В каждом из них была зафиксирована жизнь собаки и ветерана среди воинственных дронов. К вечеру телефон разрядился полностью. Я поставил его заряжать и отправился на кухню, чтоб приготовить ужин. Подошел к холодильнику – и остолбенел. На дверце холодильника, как на мониторе компьютера или дисплее телефона, отображалось видео. На нем были все те же пес, солдат и дроны. Отныне видео об их странной, невероятной, неизъяснимой жизни стали преследовать меня по всему дому. Они возникали повсюду: на потолке, стенах, полу, дверцах одежного шкафа, зеркале в ванной комнате, полотенце, иконах, экране поломанного телевизора и даже на внутренних стенках унитаза. Я стал записывать то, что видел на загадочных видео и фото, и спустя время из этих разрозненных, суматошных записей получилась довольно осмысленная, а главное, захватывающая история, в которую трудно поверить даже мне, ее рассказчику.

В пути пес-робот и солдат познакомились. Ветерана звали Тимофеем. Он назвал свой адрес Тилю, и тот, сворачивая с одной улицы на другую, повез нового хозяина в сторону его дома. Как вдруг с неба, подобно большим алчным птицам, спикировали дроны. Их было около дюжины. Они перегородили Тилю дорогу, окружили инвалидную коляску.

— Ты хотел видеть рексов? – скрежещущим механическим голосом произнес один из квадрокоптеров и тут же потребовал следовать за ним.

Немного погодя дроны привели пленников в заброшенный район. В начале войны его безжалостно обстреливал и бомбил неприятель, повредил и полностью разрушил десятки домов. Люди были вынуждены переехать в другие, еще целые районы города, а этот квартал постепенно захирел и одичал. Таких мест в городе, увы, было немало. Однако тот квартал, где оказались воин и пес, не был похож на другие. Здесь жили дроны. Впервые о них заговорили полгода тому назад, когда в заброшенном квартале среди мертвых домов, с укором взиравших на город пустыми черными глазницами оконных проемов, организовали специальную свалку. На нее свозили дроны отовсюду, в основном с фронта. Покореженные, пожженные, простреленные и пробитые пулями и осколками беспилотники не собирались сдаваться. Они упрямо проявляли характер и признаки жизни, кое-как передвигались по свалке, взлетали и тут же падали, захлебываясь истерзанными моторами, надрываясь ломанными винтами. Эти беспилотники были настоящими психами, ведь они пережили войну. Дроны воевали наравне с людьми: одних враг сбил, вторых бросили свои же, у третьих сгорели двигатели, у четвертых переклинили модули управления от ужасов и жестокостей войны. Вероятно, этот факт объяснял наличие у машин людской способности чувствовать. Правда из всех возможных чувств у дронов особенно были развиты ярость, гнев, ненависть и жестокость. За что горожане прозвали беспилотников «рексами».

Со временем дроны организовали на месте свалки коммуну, которую люди прозвали «гетто» и огородили колючей проволокой. Смешные. Рожденным ползать было невдомек, что, даже будучи покореженными, искалеченными и забытыми, беспилотники мечтали о небе, а мечта порой способна на то, перед чем бессильны даже боги, волшебники и целители.

В какой-то новости я прочел, что среди рексов выявился лидер. Его звали Коптом, как представителей одного древнего народа, до сих пор живущего на Севере Африки. Вождь внушил племени машин, что люди – источники всех несчастий, они склочны, чванливы, ограничены, лишены благородства, а, самое непростительное, не умеют ценить мир, братство и преданность. Копт создал войско дронов и принялся устраивать на горожан набеги. Поначалу рексы грабили автомастерские, бензозаправки, магазины компьютерной техники и запчастей. Но, вернув себе силы, проведя апгрейд всем своим узлам и механизмам, беспилотники почувствовали себя безнаказанными и непобедимыми и стали во всю терроризировать горожан. На рексов пыталась найти управу полиция, не раз окружало гетто, но дронам в последний момент удавалось вырваться из блокады. После чего племя беспилотников возникало в новом квартале города и разбои продолжались.

И вот в это удивительное, жуткое место дроны-разведчики привели Тиля и Тимофея.

Солдат и киберпес очутились в постапокалиптическом городе. Такие обычно показывают в фантастических фильмах. Изображение гетто дронов внезапно возникло на моем ужине. Это была яичница-глазунья.

Сперва на желтке появилась картинка невообразимого городского квартала, точнее того, что от него осталось. Я был настолько потрясен его запредельным, холодящим кровь и будоражащим воображение видом, что неосторожно коснулся изображения вилкой – и тотчас по сковородке растеклись, разбежались, будто неземные ручьи, янтарные потеки футуристического конца света. В одной яичной лужице отобразился многоэтажные дом. Его пустые оконные проемы были похожи на птичьи норы. Шух – и из окон-нор внезапно вылетела стая квадрокоптеров! В другом островке яичницы, наверное, самом крупном, я увидел Тиля и Тимофея. Они обмерли перед предводителем беспилотников. Даже пес, казалось, вытянулся перед ним по стойке смирно, а воин, выпрямив спину и позабыв про отрезанную ногу, с нескрываемым почтением смотрел на необыкновенного вожака. На нем, как и на остальных квадрокоптерах, был установлен миниатюрный микрофон, заимствованный, вероятно, из наушников к мобильному телефону. Копт сказал, обращаясь к солдату:

— Ты такой же ветеран, как и мы, поэтому мы не тронем тебя. Но правила пребывания в гетто требуют тебя проверить.

Взлетев над инвалидной коляской, дрон уронил на руки Тимофею красную капсулу.

— Что это, наркотик? – напрягся солдат, а Тиль сердито зарычал и принял боевую стойку, готовый в любую минуту защитить нового хозяина.

— Дытс, – коротко ответил вождь. И тут же строго велел: – Ты должен это принять!

Какое странное название, отметил про себя я, ассоциируется со звоном барабанных тарелок.

Тимофей проглотил капсулу.

— Что ты чувствуешь?

— Ничего.

— Хорошо, – удовлетворенно загудел микрофоном Копт. – Ты прошел проверку!

— Что это было?

— Я же сказал – Дытс. Мы производим его на своем заводе. Пойдем покажу.

Взлетев метра на два над землей, Копт плавно заскользил по воздуху прочь. Тимофею и Тилю не оставалось ничего другого, как последовать за предводителем дронов.

Следующая картинка отобразилась на белковом островке яичницы. Солдат и пес остановились против здания бывшей школы. Несколько лет тому назад мне пришлось в ней бывать. Школа как школа. Аудитории, парты, уроки, спокойный голос учителя, шушуканье и смешки учеников, оглушительный звон перемен, цвет мела, запах цветов ко Дню учителя, кудряшки соседки по парте, последний звонок, улыбки, слезы расставания и крохотная первоклашка на руках высокого и цельного, как вера в светлое будущее, выпускника – неужели все это было с каждым из нас когда-то…

— Здесь мы изготавливаем Дытс, – сообщил Копт, зависнув над инвалидной коляской.

— Почему вы делаете его в школе? – спросил Тимофей.

— Потому что школа служит не только для того, чтоб прививать знания людям, но и воспитывать в них такие моральные качества, как чувство справедливости, собственного достоинства, честь и совесть. Школы больше нет, зато есть Дытс. В какой-то мере он призван заменить школу.

— Выходит, этот препарат не наркотик, а индикатор стыда! – не удержавшись, воскликнул солдат.

— Вроде того, – мигнул в знак согласия бортовыми огнями главный дрон. – На тех людей, кто лишен совести и сострадания к ближнему, Дытс способен оказать глубокий необратимый эффект. Эти люди, и без того являясь частью серой биологической массы, окончательно могут превратиться в бездумных амеб и инфузорий на двух ногах.

— Что-то не верится, что кто-то захочет глотать эти пилюли добровольно, – с сомнением заметил Тимофей.

— Хм, – на человеческий манер хмыкнул в ответ Копт. – Разумеется, мы предусмотрели людскую недоверчивость, поэтому выпускаем Дытс, выражаясь терминологией фармацевтов, в разных агрегатных состояниях: в виде аэрозолей, микстур и сиропов. Следуй за мной!

Вожак беспилотников влетел в здание школы, промчался по коридору и наконец ворвался в кабинет, на двери которого сохранилась табличка с надписью «Директор». На стене, расположенной за директорским столом, висел телевизор. Он был включен. На экране было видно большое просторное помещение, на противоположных сторонах которого были установлены баскетбольные стойки и футбольные ворота. Приглядевшись к телевизору, я увидел конвейер. Вдоль него стояли станки-автоматы и монотонно штамповали жестяные баллончики. К одному из автоматов подлетел дрон, взял баллончик и выпустил из него дым, сиреневый, как туман из одной старой песни.

— В мирные времена это был обычный спортивный зал, где школьники занимались физкультурой, играли в волейбол, баскетбол и футбол, готовились к городским соревнованиям. Теперь здесь производят Дытс, – прокомментировал кадры на экране телевизора Копт. – Мы планируем распылять аэрозоль в местах массового скопления людей: на заседаниях политиков, в супермаркетах, военкоматах, тюрьмах и на футбольных матчах. А микстуры и сиропы будем незаметно добавлять в чай, кофе, соки, воду и крепкие напитки. Мы, машины от рождения своего и до физического уничтожения, не оставляем надежды воскресить в людях людей.

Сделав паузу, главарь беспилотников продолжил:

— Похожее действие оказывает и Вобюл. Мы производим его в соседнем цехе, под который отвели заброшенный роддом.

Роддом отобразился сразу на нескольких фрагментах яичницы. Глядя на картинку, я едва не заплакал. Здесь в разные годы родились мои дети и внучки. Было страшно и больно смотреть на то, во что превратила война городскую колыбель жизни.

Но уже в следующее мгновение мое внимание оказалось прикованным к тому, что происходило в бывшем роддоме – и сердечная боль отпустила. За стеклом, отделявшим кабинет управляющего цеха от производственного участка, дроны, будто бабочки, заботливо порхали над яркими и симпатичными предметами. Странно, но они почему-то напомнили мне детские игрушки. Нет, отмахнулся я от этой мысли, быть такого не может!

— Что делают рабочие? – поинтересовался Тимофей.

— Разве ты не видишь? – в ответ усмехнулся Копт и повернул камеру влево. – Там погремушки, пищалки, свистульки, гудки и трещалки. А это, – квадрокоптер указал вправо, – куклы, которые аукают и зовут маму, и мягкие игрушки, умеющие петь песни и говорить: «Привет! Я тебя люблю!»

— Зачем делать детские игрушки, если роддома больше нет, а люди вместо того, чтоб зачинать новую жизнь, сеют повсюду вражду и смерть? – недоуменно пожал плечами солдат.

— Это не игрушки, а носители Вобюла. Он в каждом звуке, который издают эти приборы: в ауканье, гудке, писке, свисте и треске, в каждом добром слове и шепоте. Мы собираемся внедрять эти звуки в пропагандистские выступления политиков, телевизионные новости, социальные сети, фильмы, музыку, стендапы, рингтоны, автоответчики и даже в вой полицейских сирен.

— Он смертелен, этот ваш Вобюл?

— Не скрою, Вобюл – оружие. Как и Дытс. Но это оружие, от которого людям не нужно защищаться. В случае когда мы воздействуем одновременно обоими средствами, они не вредят людям, а наоборот, воскрешают в них те нравственные качества, о которых я уже упомянул.

— Дытс и Вобюл действуют, как мертвая и живая вода? – неожиданно сравнил Тимофей.

— Хм, можно и так сказать, – одобрительно отозвался Копт. Затем, направив глазок камеры на Тиля, неотступно следовавшему за солдатом, дрон задумчиво произнес: – Как поступить мне с тобой, дружок? Ладно, поиграй пока с детьми, потом я что-нибудь придумаю.

Весело зарычав и счастливо махнув гуттаперчевым хвостом, киберпес побежал на площадку, на которой чудом сохранилось с полдюжины металлических горок: рамп и кикеров. Рампы были похожи на два трамплина с закругленными съездами, установленные друг против друга по разным сторонам ровного плоского основания. Я насчитал три рампы: низкая, не выше метра, мини-рампа, трех с половиной метровая верт-рампа и просто гигантская, высотой примерно с пятиэтажный дом, мега-рампа. Столько же было кикеров – горок, имевших в поперечнике форму прямоугольного треугольника. Кикеры отличались между собой углом наклона съезда и высотой конструкции. Это было все, что осталось от знаменитого в свое время городского скейт-парка. Раньше, до войны, здесь тренировались обладатели байков, самокатов, роликовых коньков и скейтбордов. Теперь тут маленькие, еще не освоившие небо, квадрокоптеры учились летать. Тилю было суждено с ними подружиться, что он сделал с большим удовольствием. Правда некоторые детали знакомства киберпса с отпрысками беспилотников я упустил. Я был жутко голоден, поэтому сознательно отвлекся от просмотра необыкновенного зрелища, пожертвовав им ради глазуньи, – сперва я слопал остатки остывшей к тому времени яичницы, а затем тщательно вытер сковородку кусочком черного хлеба. Голод – инстинкт, который намного сильнее любопытства.

Продолжение невероятной истории о приключениях Тимофея и Тиля в гетто дронов я увидел уже на потолке. Было уже за полночь. Помыв посуду, я лег в постель, собираясь заснуть, как вдруг надо мной, словно звезды в куполе планетария, возникли дроны-дети. Резвясь, прыгая и радостно лая с ними играл киберпес. Взирая на эту странную, фантастическую идиллию, я вдруг подумал о тех, кто развязал грязную кровавую войну. Они явно ущербные, неизлечимо больные люди. Ведь даже машины находят между собой общий язык, даже роботы способны дружить и жить в согласии, и только люди, эти якобы венцы творения Создателя, стремятся к взаимоуничтожению. Теперь я даже не был уверен, способны ли изменить их к лучшему таинственные Дытс и Вобюл. Отныне я ни в чем больше не был уверен.

Тем временем на потолке крупным планом появилось изображение скейт-парка. На площадке каталось чуть больше десяти дронов-малолеток. Озорно вереща моторчиками, они шумно съезжали со стальных горок, но в последний момент, в нескольких сантиметрах от земли, запорошенной снегом, ловко взмывали вверх. Покружив в небе, возвращались на скейт-площадку, где продолжали весело дурачиться. Дети. Хоть и квадрокоптеры. Что с них возьмешь?

Тиль каким-то своим необъяснимым, безошибочным собачьим чутьем выделил среди маленьких беспилотников одного самого крохотного и невезучего, вдобавок лишенного той отваги, которой было в избытке у остальных дрончиков. Его все подначивали вокруг:

— Давай, давай, Ису, не дрейфь!

На моих глазах малыш, с трудом преодолев в себе страх, кое-как взобрался на вершину средней рампы и обмер на ней в полном отчаянии. Казалось, крохотный квадрокоптер согласен жить там вечно, лишь бы его никто не трогал. Как вдруг кто-то из шутников сверстников, незаметно подкравшись сзади к Ису, внезапным толчком спихнул его с горки, и малыш, неуклюже скатившись вниз, плюхнулся в сугроб.

— Ису, ты не умеешь летать! – обидно зафырчали моторами безжалостные маленькие беспилотники. – Какой же ты после этого дрон!

Глядя на потолок, на то, что происходило в скейт-парке, я понял, почему Тиль выбрал Ису. Потому что он был беззащитным, а киберпес был создан как раз для таких.

Подбежав к малышу, беспомощно уткнувшемуся в грязный снег, Тиль бережно схватил зубами маленького квадрокоптера за край корпуса и потянул его в сторону самой высокой горки. Это была мега-рампа. Ису не сопротивлялся. Он устал бороться со своим страхом. Тиль подбадривающе залаял. Нехотя зашелестев винтами, малыш поднялся на вершину горки и снова оцепенел – это все, на что он мог решиться. Скуля и рыча от усердия, пес следом забрался наверх. Он попытался столкнуть вниз Ису, но тот вдруг вцепился в горку, да так крепко, словно у него были собачьи когти. Все это наблюдали Копт и Тимофей.

— Не понимаю, чего хочет пес, – недоуменно произнес солдат.

— Ну это же очевидно! – заинтригованный происходящим, горячо отозвался вожак беспилотников. – Твой Тиль хочет научить летать моего сына.

— Так этот маленький дрон ваш сын?! – удивился Тимофей. Вместо ответа Копт посветил бортовой фарой в сторону пса. – Смотри! Интересно, что будет дальше?

Недовольно зарычав, Тиль подошел к краю горки и внезапно бросился вниз. Мега-рампа, как я уже говорил, была сделана в виде двух высоченных трамплинов. Скатившись с одного из них, пес проехался на пузе по гладкому основанию ко второму трамплину и, сильно оттолкнувшись задними лапами, взлетел!

— Ур-р-р! – восторженно заурчали моторчиками большие и маленькие дроны. Кроме Копта. Его что-то сильно встревожило. Вдруг он озабоченно обронил: – Тиль сейчас упадет в яму!

Тревога вожака беспилотников мигом передалась мне. Неподалеку от мега-рампы я разглядел яму, заваленную строительным мусором: обломками металлических конструкций, битым кирпичом и стеклом. И пес летел в сторону этой ямы, на дне которой его ждала если не смерть, то колотые раны и увечья. Но тут произошло невероятное! Ису вдруг резко ринулся с горки вниз, оттолкнулся, как до этого пес, – и тоже взлетел! Уверенно, мощно заработали его моторы, юный дрон устремился за Тилем, догнал его и уже над самой ямой схватил пса за загривок металлическими лапами, которыми были оснащены все квадрокоптера в гетто.

— Ур-р-р! – в другой раз хором зафырчали беспилотники, а Копт, одобрительно покачав камерой, повернулся к солдату в инвалидной коляске. – Твой Тиль – настоящее сокровище! Он сделал то, что не получалось даже у меня – научил моего сына летать.

Тимофей не отрывал восхищенного взгляда от Ису и Тиля. Ненароком они стали друзьями – небо скрепило их дружбу. Маленький квадрокоптер и киберпес приближались. Вот-вот и они достигнут того места, где их ждал солдат. Как вдруг, полосонув слух, поблизости раздалась автоматная очередь, потом вторая и третья.

А в следующее мгновение из-за домов вылетели три незнакомых беспилотника и, устремившись навстречу Ису с Тилем, открыли по ним огонь. Бах-бах-бах – и малыш как подкошенный рухнул вниз. А с ним и киберпес.

— Черт, а это еще кто такие?! – всполошился Тимофей.

— Что, неужто и впрямь не знаешь?! – яростно взревел моторами Копт. – Это дроны, которые совершают разбои и терроризируют горожан, а ответственность за свои злодеяния сваливают на нас, рексов. Мы называем их шакалами.

Кое-кто из нападавших показался мне знакомым. Точно, я видел видеоролик с этими беспилотниками в социальных сетях! Правда тогда я думал, что это рексы. Про шакалов я слышал впервые. С трещиной, выбоиной, сколом, сломанным винтом, разбитым глазом камеры, с дурным, скверным, конченым характером, напрочь испорченным войной – в это трудно было поверить: передо мной были не люди, искалеченные войной, не животные, до смерти напуганные взрывами и оскорбленные человеческим предательством, а дроны. Не знаю, откуда пошла мода держать беспилотники дома вместо собак, выгуливать дроны вместо собак, устраивать бои, не собачьи, а дроновы, и натравливать на людей – вместо людей. Убивать людей по приказу людей. Ведь только люди способны на подлость, зверства и вероломство – ту высшую низость, до которой никогда не снизойдет ни один зверь. Как бы голоден и взбешен он ни был. А дроны, напавшие на Ису с Тилем, выходит, не устояли – пошли на поводу у местных «хозяев жизни», стали служить им вернее тюремных псов. О как же сильны и одновременно слабы машины, сделанные руками людей!

— Кто стоит за бандитскими беспилотниками? – заметно напрягшись, спросил Тимофей.

— Угадай с одного раза! – сердито рыкнул в ответ вожак рексов. Солдат не угадал, а главный дрон, больше ни слова не говоря, унесся прочь.

Взлетев над кварталом, Копт принялся с воздуха управлять своим воинством:

— Держите фронт и фланги! Не дайте шакалам нас окружить и прорвать оборону! Начинайте распылять Дытс и включите сирену с Вобюл!

В небе развернулась жестокая схватка между двумя эскадрильями беспилотников. Они бились так, как будто вот-вот должен был настать конец света и этим обреченным светом был мир дронов.

А немного погодя Тимофей столкнулся на земле с теми, кто управлял воздушной шайкой шакалов. Это был Гриша. Он привел с собой отряд здоровенных костоломов и тщедушного худосочного юношу. Всмотревшись в потолочный планетарий, я невольно вскрикнул от неожиданности: я узнал юношу! Это был сын Григория Борька. Боже, как он вырос с того времени, когда судьба сперва свела нас в звериной стае, а затем развела. Правда тогда Борька был развязанным, избалованным мальчишкой. А сейчас я наблюдал подобие тени – жалкой, забитой, безвольной, не способной ни роптать, ни дерзить. Видать, родной отец задавил сына своим тяжелым и мрачным авторитетом. Я отвлекся на воспоминания, а барыга тем временем раздавал приказы своим бандитам:

— Эй, бараны, обходите слева! Вы, кретины, прите напролом! А вы, остолопы, зайдите с тыла! И помните, чтоб ни один рекс не смылся отсюда. Я хочу на хер разнести это логово! Эти рексы мне поперек горла.

Бандиты бросились выполнять приказы своего вожака, а Гриша остался там, где стоял. Он лично руководил операторами летающих шакалов.

— Парни, устройте облаву на Копта! Он нужен мне живым.

Но Копт и не думал сдаваться в плен – он собрался биться с пришлыми бандитами до конца. По приказу своего предводителя рексы выпустили сиреневый дым и включили громкоговорители, из которых полились звуки волнительной, чарующей, задушевной мелодии. Но Гриша словно предвидел такой поворот событий: в его руках вдруг оказались противогаз и наушники. Они защитили барыгу от воздействия индикатора стыда и катализатора любви, а его поденщиков нет. Наглотавшись стыдящего Дытса, наслушавшись призывных звуков Вобюла, бандиты вмиг обмякли, подобрели и, завидев Тимофея, полезли к нему обниматься. Борька опустился на колени перед инвалидной коляской и, целуя руки солдату, принялся горячо просить у него прощения. При виде такого панибратства, знаков неслыханной жалости и раскаяния, Гриша пришел в ярость.

— Борька, что ж ты творишь, подонок?! Не смей быть слабым! – скинув с себя противогаз и наушники, заорал не своим голосом барыга. – Ублюдки, предатели, вы за все ответите!

Гриша открыл огонь по своим головорезам, ранил двух из них и, возможно, сразил бы слепой очередью еще нескольких бойцов, а заодно с ними и собственного сына, продолжавшего стоять на коленях перед коляской, и ветерана, даже не пытавшегося спастись, как вдруг главаря банды опередил киберпес. Оставив в снегу неподвижного, изрешеченного пулями нового друга, маленького Ису, Тиль злобно зарычал, оттолкнулся, в долгом мощном прыжке настиг бывшего хозяина и, ударив его передними лапами в грудь, свалил с ног.

А потом и вовсе стало не до разборок: внезапно началась вражеская ракетная атака. Одна ракета взорвалась поблизости. Взрывная война, словно песчинки, раскидала вокруг нападавших и оборонявшихся. Смерти не было дела до того, кто из них люди, рексы и шакалы. Смерть – самый ужасный в мире уравнитель в мгновение ока примирила между собой и сплотила людей и дроны. Немало из них погибло. Осколком ракеты ранило Борьку. В каком-то отчаянном, инстинктивном, искреннем порыве юноша успел вскочить на ноги, разметав в стороны руки, кинуться к Тимофею и своим жалким, худосочным телом защитить его.

— Борька!! – взвыв от дикой душевной боли, Гриша и бросился к сыну. А в следующий миг, будто спеша опередить уязвленного, опущенного судьбой бандита, вторая ракета пролетела в нескольких метрах над его головой и ударила в корпус роддома, однако чудом не взорвалась, а лишь пробила дыру в стене здания.

Копт немедля метнулся к тому месту, где упала ракета. Вожак рексов был опытным, знающим воином. К нему подлетело с десяток верных дронов. Копт приказал им достать из-под обломков стены смертоносного посланника врага. После того как рексы выполнили приказ своего предводителя, он какое-то время рассматривал боевую часть неразорвавшейся ракеты, наконец нашел то, что искал: надпись, набранную мелким шрифтом.

— По этому серийному номеру я смогу определить, кто послал нам ракету. Враг ответит за свои преступления! – сурово изрек Копт. Его механический голос, доносившийся из микрофона, внезапно сломался, жалобно задрожал, как чайная ложечка на блюдце, забытом в поезде, беспомощно вздрагивающем на стыках судьбы. – Но это будет потом, – вожак рексов вперил камеру в Гришу, стоявшего на коленях перед телом раненого Борьки и содрогавшегося от рыданий. – Свою месть я оставлю на потом. Сейчас главное – спасти моего сына.

Копт повернулся к солдату.

— Тимофей, ты знаешь кого-нибудь из людей, кто мог бы воскресить моего мальчика?

Ветеран лишь сокрушенно вздохнул в ответ. И тут снова зарычал киберпес. В этот раз голос его звучал не враждебно, а обнадеживающе.

— Что, Тиль, неужто ты знаешь такого?! – вмиг приободрился, воспрянул машинным духом предводитель дронов. – Немедленно веди меня к нему!

Это были последние слова, произнесенные в необычайном видео, которое больше двух часов транслировалось на моем потолке. Неведомый, невидимый проектор внезапно прекратил работу, свет погас – и в комнате воцарились тьма и тишина. Я был потрясен до глубины души. И не потому, что вдруг закончилось захватывающее зрелище, – я сразу догадался, к кому Тиль вызвался привести Копта.

Ждать пришлось недолго: вскоре в коридоре раздался звонок. Я пошел открывать прямо в трусах, ведь я был уверен, что ко мне пришли свои. На пороге замерла невероятная четверка: беспилотник по имени Копт, киберпес Тиль и солдат в инвалидной коляске: у него на коленях лежали остатки маленького квадрокоптера.

— Люди говорят, ты умеешь чинить дроны, – сказал Тимофей.

Я не люблю слухи, но еще больше несправедливость, когда на войне погибают самые маленькие и ни в чем не повинные – дети.

— Входите.

Незваные, но очень желанные гости вошли-влетели в мой дом, я достал с полки инструменты и, склонившись над Ису, взялся за дело. И тут в дверь вновь позвонили. Я вопросительно посмотрел на гостей – дрон повел камерой, пес махнул хвостом, а солдат недоуменно пожал плечами.

— Ладно. Посмотрим, кого там еще принесло.

Отворил – на лестничной площадке Гриша с окровавленным Борькой на руках.

— Спаси сына! Озолочу!

— Да пошел ты на хер со своими деньгами!

— Просто спаси… Умоляю, ведь ты тоже отец.

Как я мог отказать?

13 – 29.01.24.

Лазарь

Мне позвонили и сообщили, что Ева в больнице, и не просто в больнице, а в психиатрическом отделении.

— Она сказала, что хочет видеть только вас, – услышал я в телефоне. Ева никогда не любила меня, но доверяла мне свои любовии.

Я поехал. В больничной палате ее не оказалось. Нашел Еву в больничном саду. Она стояла неподвижно, вытянув в стороны руки, как крылья, а пациенты-психи радостно облепливали ее снегом.

— Ты сумасшедшая, – сказал я.

— Нет, это они.

— А что они делают с тобой? Снежную бабу?

— Нет, они совершают мою реинкарнацию. Хотят превратить меня в мое альтер эго.

— Чего?! Ты то точно умом тронулась!

— У тебя есть сигареты и виски?

— Да.

— Тогда я расскажу тебе свою историю нелюбви.

Она непринужденно стряхнула с плеч снежные погоны, а с головы – ледяную корону, взяла меня за руку никогда не остывающей, не подвластной энтропии вечной рукой робота и отвела в беседку, под куполом которой местная белка прятала орехи и сердечные тайны.

Ева покурила, выпила с горла виски. Она была роботом, но я никогда не встречал более человечной женщины, чем она.

— Ну, выкладывай.

— Его звали Феникс. Он любил жену, а меня нет.

— Как ты меня.

— У тебя есть жена, вот ее и люби! И вообще, будешь перебивать, я не стану рассказывать.

— Молчу.

— Феникс воевал почти десять лет. Женился рано, в семнадцать, прожил в браке всего несколько лет и ушел на войну, оставив дома молодую жену с шестилетним сыном. И все десять лет, пока воевал, стремился всей душой к жене и сыну. Но вместо пути домой, любви и сердечных объятий его ждали штурмы, убийства и пытки. Когда я встретила его, Феникс был уже знаменитым на весь фронт палачом. Он пытал пленных. Приходил на допрос с чемоданчиком, в котором вместо орудий пыток хранились разные смерти. Сначала он смотрел на пленного, пытался найти в нем хоть одну клетку, хоть одну родинку, хоть один волосок который вызовет в нем жалость и сострадание, унежит в нем обожженную душу палача, расположит к себе и убедит, что человек перед ним заслуживает любви и жизни, а не презрения и смерти. Но все пленные, как на подбор, попадались мерзавцами, подонками и просто бесславными ублюдками. И у Феникса не было причин их щадить.

Феникс очень уставал на работе. Я приводила его в чувство горячим чаем, горячим сексом и холодной водкой. Я смотрела на него, как на Адама, срубившего то злосчастное дерево, убившего подлого Змея, порвавшего с Богом, бежавшего из рая, но, в итоге, не нашедшего в свободе ничего, кроме разочарований, безлюбья и меня. Но я, черт побери, на была его женой! Я была Евой, а он по-прежнему любил Лилит.

— Что Феникс делал со смертями? – забывшись, перебил я.

— Он подбирал их к каждому пленному, как отмычки к дверным замкам. А когда находил нужную смерть, внезапно вкладывал в душу пленному солдату чужую смерть. Видел бы ты, как мучился бедолага, умирая не своей смертью! Нет ничего страшнее сыграть в чужой ящик. Ведь тогда тебя не примут ни в рай, ни в ад.

Ева замолчала. Докурила пачку, допила бутылку. Потом вдруг притянула меня к себе всегда теплой, верной рукой, сжала в титановой хватке и поцеловала взасос, да так, что я увидел небо в алмазах! Фальшивых, стеклянных звездах. Затем, оттолкнув меня, спросила:

— Что ты почувствовал?

— Ты меня не любишь.

— А еще?

— Тебе на меня наплевать.

— Вот так и Феникс относился ко мне. Ебал исправно, но ни разу по любви. Однажды все изменилось. Привезли новых пленных. Среди них оказался совсем молоденький, лет 15-16, мальчик. Завидев его, Феникс сперва побелел как смерть, потом набросился на юнца, но не с пытками, а с объятьями и поцелуями. Я не верила своим глазам! А Феникс глотал свои сопли и выл как баба.

— Сынок! Как там твоя мама? Она еще помнит обо мне?

— Я вас не знаю, – резко и бесстрашно ответил пленный. – Вы – убийца и палач!

— О, как взвыл от таких слов мой возлюбленный, ведь это была сущая правда. Феникс распахнул свой отвратительный чемоданчик, выхватил из него все смерти, что жили в его мрачном мирке, и, словно ножи, вонзил их в себя.

— Короче, твой Феникс помер, – вновь не выдержав, облегченно выдохнул я. – Стоит ли так из-за него убиваться?

— Дурак, мне насрать на этого ебнутого Феникса! Я с первого взгляда влюбилась в его сына.

— Да ладно!

— Заткнись! А он, этот дивный мальчик, гад такой, сволочь конченая, вмиг забыв, что перед ним палач и убийца, выхватил из своей груди душу, похожую на райское яблоко, и вложил ее в мертвого отца и… и… оживил его!

— Но как это могло случиться?

— Сыновья любовь была столь горяча, столь пламенна, что испепелила отца. Но сын собрал золу в жменю, смочил мертвой слюной, окропил живой слезой – и Феникс восстал из мертвых!

Снова наступила пауза.

— Ева, это бред, я тебе не верю, – наконец сказал я.

— А ты думаешь, кто засадил меня в дурку?! – возмущенно вскинула она на меня свои оцифрованные очи.

— Неужто Феникс?!

— Раньше, до встречи с его сыном, я тоже думала, что его так зовут.

— Да? Ну и каково же его настоящее имя?

— Одиссей.

— Что-о?! – опешил я. – Ты хочешь сказать, что того парня звали…

— Телемах.

За Евой пришли санитары, а за мной белка. Честно! Она принесла мне орешки не простые, а золотые. Оставшись один в беседке, я плакал, грыз ногти вместо орешков и все никак не мог простить Одиссея. Он же Феникс, «он же Гога, он же Гоша, он же Юрий, он же Гора, он же Жора».

Он же Лазарь, который воскрес.

18.01.24.

Подземка

Макса вызволила из СИЗО его подруга Ксения. Макс был солдатом-роботом. Ему грозил нешуточный срок «за измену родине», но Ксения, видно, любила его сильнее родины – в одиночку совершила дерзкий налет на столичную тюрьму, освободила возлюбленного и привезла его в наш город. Я не услышал звонка – увидел, как вода просачивается в коридор через щель под входной дверью. Распахнул – на пороге Ксения и Макс. Она озабочена, но счастлива, а с него льется ручьями вода.

— Что с Максом?

— Не знаю. Он истекает водой как кровью. Иссуши его боль.

Кто я, чтоб мешать Богу испытывать человека? А вот кошки мои, Бо и Фа, с Всевышним на равных – легли вдоль солдата, как два берега речных, прижались к нему, как две теплые рыбины, и мало-помалу забрали его воду страданий себе. Пока они спали втроем, Макс, Бо и Фа, Ксения, заметно опьянев от тылового покоя и тишины, поведала невероятную историю.

Дожди шли нескончаемо, вода заливала окопы и разум. Бои были похожи на сон, бои были похожи на явь, а паузы между обстрелами наполняли слух шепотом неземных крыльев. Макс с побратимами устали смертельно, но больше смерти боялись сомкнуть глаза. И это все-таки случилось. Макс заснул в тот момент, когда менял рожок на «калаше». А в следующий миг на парня напал вражеский солдат – запрыгнул в окоп, схватил Макса, встряхнул его что есть силы, но вместо того чтоб разбудить, вдруг куда-то провалился с ним, так и не разжав объятий.

Провалились два враждующих воина не в прошлое и не в пекло, а в столичное метро. В тот самый туннель, над которым вдруг треснул свод и в расщелину с небес полилась вода. Туннель был затоплен. В нем, словно подлодка, замер поезд, в его вагонах горел свет и плавали мертвые пассажиры.

Макс с врагом, которого звали Иваном, с трудом забрались на край платформы, а дальше ни шагу. Два солдата вдруг уперлись в стеклянную стену, отделявшую неприкаянный затопленный железнодорожный путь от безмятежного сухого перрона. Официально станция была закрыта на ремонт, но люди продолжали приходить сюда, чтоб увидеть жизнь за стеклом. Люди светились от самодовольства и безнаказанности, они смеялись и тыкали пальцами в двух солдат, своего и чужого, волею судьбы оказавшихся по ту сторону стекла.

Макс с Иваном были подобны двум одиноким отвергнутым акулам. Они давно простили друг друга, а дышали вместо воздуха памятью о прекрасном, что хоть изредка случалось в жизни обоих. Люди смотрели в стекло на двух воинов и смеялись все громче. Макс погрозил людям автоматом, но они продолжали смеяться, рассматривая его, как диковинную рыбу в аквариуме. Жизнь в тылу сделала людей не смешливыми, но безжалостными.

Смех в сухом мире, где, возможно, единственной бедой было прохудившееся метро, настиг такого накала, что стеклянная стена внезапно лопнула и вода затопила перрон, и люди утонули. Иван исчез, а Макса арестовала полиция. Его обвинили в диверсии – в затоплении станции метро и гибели десятков людей.

История Ксении показалась мне сказкой. Ложью, придуманной во спасение солдатской души. Впрочем, это было неважно. Из комнаты, где спал Макс, нарастая, вытекала вода и, не умолкая, доносились тревожные голоса поездов: «Осторожно, двери закрываются! Следующая станция…»

В моем доме поселилась подземка. Она лила слезы, оплакивая солдата, который смертельно устал на войне.

27.01.24.

Нежность

Вот уже и февраль начался, а Ева никак не могла найти в себе силы вернуться на фронт, словно война была ее порочной любовницей, которая вдруг изменила ей и Ева не смогла простить ей предательства. Каин остался жить в доме матери, упросив меня отпустить вместе с ним Шуню, к которому прикипел, как ладонь к железу на лютом морозе, относился к шахедику, как к младшему брату, при этом испытывая бессознательное, почти архаичное, зародившееся за много веков до встречи с дроном чувство вины – вины, разумеется, не перед Шуней, а перед единокровным братом. Я не возражал. Но при условии, что маленький беспилотник, это разумное создание, напоминавшее прирученную птицу, время от времени будет присылать мне на электронную почту видео жизни Каина и Шуни в доме моей старой знакомой солдатки-робота. Мне очень хотелось помочь ей, но для этого я должен был узнать, в какой шкатулке души она прячет свою драгоценную боль.

Но главное, Каин привел в дом матери Лилит. Он называл ее «женой на вырост», ведь девочке было только тринадцать, но в ее волосах уже вызревала звездная пыль, на ресницах пылали неземные закаты, на губах алели цветы взрослых грез, а от блеска глаз можно было прикурить и развести костер, а то и вовсе сгореть заживо, не сетуя, не кляня, не ропща, не обращаясь в бегство, не защищаясь и не отвечая злом.

Квартирка, в которой жила Ева, не была ее собственной. Солдатка-робот снимала ее у каких-то людей, в начале войны уехавших за границу. Вместе со старой мебелью, наполовину поломанной бытовой техникой и другим допотопным домашним скарбом Еве досталась роскошная библиотека. Среди книг были труды по точным наукам. Одну такую книгу нашел Каин и не расставался с ней до последнего дня, пока его мать не съехала со съемной квартиры. Это была книга по квантовой физике. Каин брал ее с собой даже выходя из дома. Во дворе неизвестные благодетели залили каток. Рядом работал прокатный пункт. Надев коньки, пахнущие чужим детством, Лилит часами нарезала круги на льду и старательно выцарапывала, высекала на нем послания Каину, а он в это время с упоением читал книгу, сидя на детских качелях.

— Так что же такое квантовая запутанность и вся эта дребедень? – уехав на противоположный край катка, кричала насмешливо Лилит.

— Ну, это типа как мы с тобой, – не отрывая взгляда от книги, негромко отвечал Каин. – Однажды мы с тобой встретились и между нами установилась связь, невидимая и священная. Эта связь не признает таких понятий, как время и расстояние, – они ей до лампочки.

— Что это значит?

— Давай закроем глаза, и я попытаюсь тебе объяснить. Мы остро чувствуем друг друга, когда вместе: тепло, запах, прикосновения. Но это ощущение близости с тобой сохраняется даже тогда, когда ты не рядом со мной, и стоит чему-нибудь произойти с тобой…

— Ай, я упала! Это ты во всем виноват – заставил меня закрыть глаза!

— Знаешь, если б ты даже не вскрикнула, я бы все равно почувствовал, как ты ушиблась, твою боль, холод льда.

— Дурак! Ты опять за свое. Но при чем тут квантовая физика? Просто ты меня любишь. Отсюда твоя слабость и зависимость, которую ты решил уподобить квантовой.

— Пусть будет так! Но смысл квантовой запутанности состоит именно в том, что если развести между собой на расстоянии два взаимозависимых кванта и воздействовать на один из них, то это мигом передастся второму кванту, где бы он ни был. Правда там, в квантовой физике, есть момент, с которым я категорически не согласен. Типа второй квант всегда будет иметь значение, противоположное значению первого кванта. Так вот, ничего подобного! Повторяю, когда ты упала, я в тот же миг испытал боль и холод. Бр-р-р!

— Ха-ха-ха, тоже мне Нильс Бор выискался! – засмеялась совсем близко Лилит и обдала дыханием Каина. Он тотчас распахнул глаза и увидел ее перед собой. Как же она была хороша, как сияла от юного, подросткового счастья и пылкой первой любви! Лилит вытянула перед собой руку, и на открытую ладонь ее легла посланница с неба – снежинка. – Что же тогда нежность, Каин?

Прежде чем ответить, мальчик слез с качелей, подошел к девочке, поцеловал ее и сказал:

— Это когда два кванта, волею судьбы разлученных во времени и пространстве, поправ все законы физики, возвращаются друг к другу и могут вновь…

Лилит перебила его долгим, горячим, недетским поцелуем.

— Мы с тобой – два запутанных кванта, – произнесла она совершенно серьезно и, взяв Каина за руку, повела в сторону дома.

— Девушка, коньки-то хоть верните! – закричали им вслед из прокатного пункта.

Шахедик возлюбил Еву, как свою родную мать, пытался ее развлечь, приносил ей по утрам кофе и пирожные, а по вечерам ронял на ее постель букеты свежих роз и флаконы духов. Никто не знал, где маленький дрон все это брал, а когда Каин попытался его расспросить, Шуня отказался отвечать и улетел за новой порцией счастья для Евы.

— Он ворует, – будничным тоном предположила Лилит.

Однажды в новостях рассказали про дрона, который украл в городе самые дорогие духи. Каина с Лилит эта новость потрясла настолько, что спустя время они последовали примеру шахедика. А началась их криминальная история 14 февраля.

В ночь на День влюбленных внезапно ударил крепкий, густой и жгучий мороз, которому могли бы позавидовать даже Крещенские. Лилит, спавшая в одной комнате с Евой, на цыпочках пробралась на кухню, где на угловом диванчике провалился в сон Каин, легла рядом с ним, прижалась к нему всем телом, тотчас согрелась, но, хоть была она совершенно голой, он осмелился лишь на то, чтоб губами прижиматься к светлой теплой ее макушке, вдыхать запах луговых трав, слышать сквозь сон трели птиц и представлять мысленно кванты: как они, будто бабочки, порхают с цветка на цветок в поисках иной элементарной частички, чтоб запутаться с ней, соединиться в одну неразрывную пару – раз и навсегда. «Время – это волна, – вновь засыпая, подумал мальчик. – Когда время становится высотой с цунами – с людьми начинают происходить невероятные, порой невыносимые роковые события».

Утром, после завтрака, Ева, не сказав детям ни слова, куда-то ушла. Шуня тоже исчез из дома. Может, по обыкновению последовал за любимой хозяйкой. Дождавшись, когда она с Каином осталась вдвоем, Лилит вынула из-под своей подушки крохотный, размером с половину спичечного коробка, футляр, обитый красным бархатом, и протянула его мальчику.

— Мой тебе подарок. Хоть ты и не Валентин, и тем более не святой, но этой ночью ты был нежен ко мне.

Заинтригованный, Каин открыл футляр – в нем лежала золотая сережка.

— Откуда у тебя деньги?! – удивился мальчик.

— Ниоткуда. Я украла.

— С ума сошла?!

— Неблагодарный! Шуне можно, а мне нет?! – сердито фыркнула она. А затем улыбнулась – сладко и озорно: – Если б ты знал, как это затягивает!

— Что?

— Воровство.

— Ах вот как! – взвился Каин. Мигом оделся, хлопнул дверью и уже через десять минут был в центре. А там его уже Лилит поджидает с коварной лунной улыбкой.

— Почему говорят «Простота хуже воровства»? – ни с того ни с сего спросила она.

— Откуда мне знать? – пожал плечами мальчик. – Я бы хотел быть проще, да влюбился в тебя.

— Не повезло тебе, Каин. Ладно, с чего начнем?

— С этого.

И они принялись грабить ювелирные магазины и отделы драгоценных украшений в супермаркетах. Со стороны кражи выглядели как изящные, неизъяснимое фокусы. Каин выманивал драгоценности из витрин и прилавков невинным взглядом. Лилит звала за собой украшения песней, которую негромко напевала себе под нос. И кольца, браслеты, цепочки, кулоны, сережки, броши, как загипнотизированные диковинные зверушки, выстраивались в блестящую очередь и покорно следовали за своими похитителями. Сперва мальчик и девочка обменивались золотыми и серебряными безделушками, потом, обленившись и пресытившись, стали складывать награбленное в потрепанную хозяйственную сумку, которую подобрали на мусорке.

Влюбленные грабители вошли в раж, ими овладел азарт игроков, поставивших на кон свою совесть, осторожность и добродетельность. Казалось, их воровской квест будет длиться вечно и никому под силу его остановить. Проходя мимо центрального собора, Каин, задрав голову, уставился на золотой крест, венчавший колокольню, перевел вызывающий, наглый взгляд на Лилит – и содрогнулся. Из ее очей жгло и палило, словно кипящая смола, категорическое, жесткое «Не вздумай!» Мальчик с облегчением выдохнул – и от сиюминутного глумления не осталось и следа. Они спустились вниз с холма, на котором располагался старый центр города, мимоходом избавляя от ювелирных излишков водителей и пассажиров джипов и люксовых иномарок, прошлись, фланируя, вдоль фасадов старинных краснокирпичных зданий, испещренных вывесками новых, сытых кафе и ресторанов и там, ненароком, обчистили богатеньких посетителей – тем же целомудренным взглядом и той же манящей песнью.

Возле одного из ресторанов, с сумкой, набитой драгоценностями, юных Бонни и Клайда застукали двое полицейских.

Их машина вдруг вылетела из переулка и перегородила дорогу воришкам. Лилит потянула за руку Каина, но он и не думал спасаться бегством. Терпеливо, покорно ждал своей участи. Из распахнутых и тут же закрытых дверей полицейского автомобиля рванули наружу и тотчас заглохли, словно исполнителю перерезали горло, слова из запрещенной на тот момент песни: «Мы танцуем под ракеты, мы танцуем под Шахеды!» Полицейские, парень и девушка, были чем-то сильно расстроены, взвинчены, выведены из себя. Выскочив из авто, они вместо того чтоб схватить грабителей, стали шумно выяснять отношения. Завизжав, девушка вдруг отвесила парню пощечину, он грубо притянув ее к себе, прижал к груди и крепко поцеловал.

— «Милые бранятся – только тешатся», – усмехнулся Каин.

— Чего пялишься? – гыркнула на него девушка-полицейский. – Отвернись!

— Что в твоей сумке? Показывай! – строго потребовал ее напарник. Лилит, словно завороженная, смотрела на то, как Каин запросто, не побледнев и не вздрогнув, раскрыл сумку.

— Ох ни фига себе! – оторопел полицейский.

— Вы – воры! – вновь сорвалась на визг девушка.

— Мы не для себя, – спокойно отреагировал мальчик и посмотрел на девочку: она одобрительно кивнула.

— А для кого? – вынув из сумки самую массивную, толщиной в палец, золотую цепочку, спросил полицейский.

— Для наших воинов, – не моргнув глазом сообщил Каин.

— Мы хотели купить на это золото эскадрилью дронов, – по-детски шмыгнув носом, призналась Лилит.

— Вот что, поедете сейчас с нами в отделение! – велел полицейский. – Там и расскажете нашему командиру.

— Ладно, – не стал сопротивляться Каин. И Лилит тоже не стала перечить. Но сесть в машину воришки не успели – внезапно, будто по чьей-то незримой небесной команде, начался обстрел. В следующую секунду что-то большое, продолговатое, блестящее, цилиндрической формы врезалось в квартиру на пятом этаже в соседнем доме, посыпались в стороны стекла, бетонная крошка и чьи-то сдавленные, отчаянные крики – и полицейский упал на снег как подкошенный.

— Стасик! – неистово закричала девушка. Она кинулась к парню, попыталась его приподнять, глянула на свои руки – они в крови. Стала, всхлипывая и воя, вызывать по рации подмогу и скорую помощь. Первой подоспела карета скорой помощи.

— Рядом полицейскую машину только что разворотило прямым попаданием, – сообщил фельдшер с печальным, усталым лицом. – Там осталось наша вторая бригада, а мы к вам.

Фельдшер с водителем положили раненого полицейского на носилки и погрузили его в скорую.

— Люда, Люда, Люда! – беспрерывно стонал он. – Прости, если можешь.

— Это ты меня прости, – продолжая рыдать, бормотала девушка. Она ни на шаг не отходила от своего Стасика, склонившись над ним, целовала ему руку и признавалась в любви.

— Мы свободны, – вздохнул Каин. – Пошли отсюда.

Взглянув на Лилит, он вскрикнул от неожиданности.

— У тебя на лице кровь!

— Пустяк, – небрежно отмахнулась она.

— Молодые люди, – кинув взгляд в их сторону, крикнул фельдшер. – Поедете с нами. Возражения не принимаются!

Переглянувшись, мальчик с девочкой взяли за две ручки неподъемную сумку, наполненную доверху чужой гордыней, тщеславием и алчностью, и послушно забрались в скорую. Каин с Лилит готовы были испытывать судьбу и дальше, уже зная наперед, что она, судьба, находится на расстоянии вытянутой руки.

Лавируя между свежими обломками зданий, дымящимися остовами сожженных машин и мечущимися, повергнутыми в панику горожанами карета скорой помощи во весь опор неслась по улицам города, ослепленным всполохами пожаров, содрогавшимся от взрывов снарядов и ракет. Зрелище обстрела выглядело одновременно завораживающе и ужасно, как сцены сражения с враждебными пришельцами в каком-нибудь фантастическом блокбастере. Дополнительную нереальность происходящему добавляли морозные узоры на лобовом стекле, сквозь которые приходилось смотреть из салона. Такие же узоры украшали боковое стекло, возле которого примостились Каин и Лилит. Он держал ее руки в своих, тщетно пытаясь удержать тепло, с глупой, слепой одержимостью рвавшееся наружу, и нет-нет, да бросал сочувственные взгляды на двух полицейских. На лице Стаса была надета кислородная маска, на лице Люды застыла печать страдания и отчаяния. Он смотрел на нее глазами раненого хищника, она отвечала ему шепотом, в котором соединились все языки любви.

Вдруг она смолкла, порывисто наклонилась над ним, а в следующий миг ее исступленный крик заглушил совсем близкий разрыв:

— Доктор, Стас не дышит!

Фельдшер, сидевший рядом, тут же, словно был готов к такому повороту событий, метнулся к раненому, содрал с его лица маску и принялся делать массаж сердца и искусственное дыхание.

— Ну же! Давай! Дыши!

— У вас же должен быть дефибриллятор, – негодуя буркнул Каин.

— Не работает. Осколок попал в него, – мельком глянув на мальчика, объяснил фельдшер. Лилит, сидевшая спиной к раненому, неожиданно вырвала свои руки из рук Каина, схватила крепко его голову и строго велела: – Смотри на меня!

— Не могу, – заплакал мальчик. – Там человек умирает.

— Успокойся! Еще не все потеряно. Соберись. Ты можешь ему помочь.

— Я?! Да что я могу?

— Скажи, о чем ты сейчас думаешь.

Он продолжал всхлипывать от безграничной жалости и бессилия.

— Не будь размазней! – она на него прикрикнула. Указала на узор на стекле. – На что это похоже? Ну же, отвечай немедленно!

И Каин ответил, но совсем не то, что ожидала услышать от него Лилит.

— А ты знаешь, что молекулы стекла колеблются? Это обнаружили ученые.

— Как маятники колеблются? – сделав вид, что ей это и вправду интересно, спросила девочка.

— Скорее, как микроскопические машины времени. Они способны возвращаться в прошлое, и таким образом омолаживаются.

— Кто, молекулы стекла? – недоверчиво переспросила Лилит.

— Да.

— А в будущее они могут попасть?

— Не знаю. Об этом ученые не написали. Да и к чему спешить в будущее, зачем стареть раньше времени? – Каин на миг перевел взгляд с прекрасного лица Лилит на мертвенно-бледный лик полицейского. – А торопиться умирать и вовсе ни к чему.

С этими словами мальчик протянул руку к морозному цветку, легонько коснулся его и, будто ненароком, оживил. Сняв осторожно со стекла, вручил белоснежный цветок девочке.

— Спасибо. Он такой нежный. Я так ждала от тебя этого чуда и… – ее губы вдруг умоляюще прошептали: – А его можешь оживить?

Каин кивнул и показал глазами на полицейского. Лилит обернулась, и в тот же миг раздался счастливый Людин визг:

— Доктор, он задышал!

— Мне холодно, – едва слышно проговорил Стас.

— Доктор, ему холодно.

— Барышня, мне что, научить вас, как нужно согреть мужчину?! – сердито фыркнул фельдшер.

— Нет-нет, я сама.

Девушка разделась до лифчика и трусиков, легла сверху на парня, обняла его руками, ногами, каждой клеточкой своего тела так, словно хотела проникнуть в любимого, раствориться в нем, стать частью его, чтоб изнутри согреть и спасти.

— Давай подарим им этот цветок. Ты не против? – улыбнулась Лилит. Каин снова молча кивнул.

На внезапной ухабине скорую сильно подбросило вверх, затем резко швырнуло вниз, от удара об обледенелый асфальт в автомобиле настежь распахнулись задние дверцы, и мальчик с девочкой не сговариваясь выпрыгнули на ходу из машины. Морозный цветок устремился было за ними, обратился в вьюгу, но вскоре, догнав Каина и Лилит, лег подле их ног преданной снежной кошкой, когда мальчик с девочкой вдруг остановились посреди мостовой, чтобы поцеловаться.

Дома на кухонном столе детей ждали ужин и записка от Евы: «Я уехала на фронт. Шуня немного проводит меня и вернется. Спасибо за цветы. Целую. Мама».

— Какие еще цветы? – удивился Каин.

— Понятия не имею, – недоуменно покачала головой Лилит.

Дети прошли в комнату. На одиноком подоконнике стояла ваза с цветами, точь-в-точь такими же, как тот морозный цветок, который Каин оживил на стекле скорой помощи.

— А ты говорил, что молекулы не могут попасть в будущее, – с шутливым укором произнесла Лилит.

— Молекулы нет, а наши сокровенные желания и мечты – да, – совершенно серьезно ответил мальчик. Затем, поглядев на девочку, рассмеялся. – Я жутко голодный. Пойдем чего-нибудь поедим.

— Что значит «чего-нибудь»?! – в этот раз искренне возмутилась Лилит. – Твоя мама приготовила роскошный ужин.

— Как ты сказала – «роскош…» – оцепенел вдруг Каин.

— Да, а что?

— Мы забыли сумку с ювелиркой в скорой!

— Фу, нашел, о чем жалеть. Значит кому-то золото нужней, чем нам, – вновь усмехнулась Лилит. – Я хочу, чтоб Стас с Людой сыграли красивую свадьбу. Вопреки этой мерзкой, грязной войне.

— Да, правильно! А фельдшер купит новый дефибриллятор, – радостно подхватил Каин. Затем озадаченно спросил: – А как они поступят с остальными драгоценностями?

— А вот это не наше дело. Пусть будет так, как суждено, – примиряюще улыбнулась маленькая мудрая девочка. – И вообще ты, кажется, хотел есть. Ужин остывает.

01 – 05.02.24.

Адмирал

«Пришла беда – открывай ворота!» – терпеть не могу эту поговорку. Но в те февральские дни сложилось именно так, как предрекла дурацкая пословица. Вражеские войска, превосходившие в военной технике и солдатах, теснили нашу оборону почти по всей линии фронта, тут и там всплывали новые скандалы, связанные с хищением крупных сумм денег, предназначенных для армии, а главное, Президент страны отправил главного нашего Адмирала в отставку. Помню, как в первые дни войны было непривычно читать и слышать о том, что Адмирала, не один год прослужившего на морском флоте, назначили главнокомандующим Вооруженных Сил страны. Когда в одном из интервью журналист спросил Адмирала, как он может объяснить столь неожиданное для непосвященных назначение, главнокомандующий ответил: «Война – это шторм на море, справиться с которым под силу только опытному адмиралу».

И вот, по прошествии многих месяцев тяжелой, кровавой, изнурительной войны Адмирала сняли с поста главкома. О том, что я заболел, умолчу: в сравнении с происходившим вокруг это была крайне ничтожная, мизерная проблема. И тем не менее друзья не оставили меня без внимания и заботы: к моему счастью, в один день прибыли в город с фронта Шахед, Харитон и Макс. БПЛА прилетел, чтоб забрать сына Шуню и отправиться с ним на новое место назначения. А мои приятели солдаты-роботы приехали на реабилитацию. Харитону собирались нарастить на протезы ног новое туловище, а Максу, наоборот, пообещали заменить утраченную в бою ногу на киберпротез, не уступавший по своим возможностям живой конечности.

Друзья, прознав, что я болен, приехали меня навестить – привезли банку меда и бутылку виски. Я позвонил Каину, сыну Евы, жившему тогда вместе с Шуней в квартире матери, и сказал, что за его воздушным дружком прилетел отец. В ожидании сына Шахед уединился в комнате и делал вид, что смотрит новости по ТВ, а мы втроем, Харитон, Макс и я, засели на кухне, пили виски, закусывали его липовым медом, и обсуждали отставку Адмирала. Сегодня вся страна только и говорила об этом.

— Наверное, он чем-то насолил Президенту, – предположил Харитон.

— Непокорный был, свободолюбивый и независимый, – озабоченно добавил Макс.

— Вот только давайте не болтать ерунды! – негодуя прохрипел я (у меня болело горло, а то бы я заорал).

— А твоя версия какая? – пристально уставился на меня глазами, имплантированными в ножные протезы, Харитон. Я не спешил отвечать. Банальные версии я отмел сразу и не желал их повторять. В Сети я прочел три возможные объяснения отставки Адмирала. Первое – некие внутренние силы готовили страну к сдаче врагу, а главком, разумеется, не дал бы осуществиться этому плану. Второе – Адмиралу прочили пост президента, правда не сказали, в какой стране. А третье – на отставке Адмирала настояли влиятельные международные организации, которые контролировали поставку оружия в нашу страну. Эти три версии я хотел было изложить моим друзьям, но не успел. В кухню внезапно влетел Шахед и огорошил нас заявлением, произнеся его в микрофон, который установили ему побратимы на фронте.

— Парни, предлагаю вам не гадать, а самим выяснить, о чем говорили между собой Президент и Адмирал в день его отставки!

— И как же мы это сделаем? – скептически ухмыльнулся Харитон. – Отправимся в прошлое?

— Да, – коротко ответил дрон.

— Хм, что за дурацкая шутка? – нахмурился Макс. – Я не позволю так с Адмиралом!

— Погоди, не кипятись, – примиряюще сказал я. – Пусть Шахед договорит.

— Я привез трофей. Подобрал его на «нуле». Сперва думал, его враги подбросили. Но вскоре понял, что за этим прибором стоят не иначе как пришельцы.

— Что ты несешь, приятель?! – буркнул Харитон. К тому времени мы почти допили виски, но настроение, наоборот, только ухудшилось.

— Не верите? Тогда смотрите! – страстно загудел в микрофон БПЛА. В его корпусе внезапно открылся крохотный люк, в котором Шахед обычно держал какое-нибудь оружие, из цилиндрического углубления выдвинулось незнакомое продолговатое устройство, схожее на фонарь с длинной ручкой, из него в сторону стола ударил ослепительный сноп света, а в следующий миг пустая бутылка оказалась наполненной виски по самую пробку.

— Что за фокусы ты показываешь, Шахед?! – опешил Макс.

— Ага, тоже мне Дэвид Копперфильд выискался, – фыркнул Харитон. А я молча застыл с открытым ртом. Затем, чтоб не выглядеть глупо, съел ложку меда.

— Это не фокус, а наглядный пример того, как работает машина времени, – невозмутимым механическим тоном ответил беспилотник. – Я на мгновение отправил пустую бутылку в прошлое, где она была полной, а затем вернул ее в настоящий момент, который мы с вами сейчас проживаем.

— И что это за машина времени? – удивленно переспросил Макс.

— Вот она, – дрон качнул необыкновенным прибором.

— Больше смахивает на фонарь, – сказал я.

— Да, поэтому я и назвал это устройство «фонарь времени». Его свет способен перемещать людей и предметы во времени и пространстве. В этом я уже успел убедиться на фронте. Фонарь перенес нескольких моих сослуживцев, раненых и даже убитых, на один день в прошлое, в котором их еще не задела пуля или осколок, а затем возвратил назад и таким образом спас побратимам жизнь.

— Но ведь пуля или осколок вновь могли попасть в бойцов, – с сомнением заметил я.

— Нет, этого не случалось, – возразил беспилотник. – Вероятно, время не терпит точных повторов.

— Зачем же ты притащил в тыл это чудо-оружие?! – возмутился Макс.

— В самом деле твой фонарь гораздо нужней на войне, а не здесь! – сердито хрустнул протезами Харитон.

— Хотите знать? – загадочно мигнул бортовыми огнями Шахед. – Скажу. Я доставил сюда фонарь, чтоб вы втроем отправились в тот день и час, когда Президент уволил Адмирала.

— Ух ты, ни фига себе! – изумленно воскликнул Макс.

— Не понял, – Харитон вперил подозрительный взгляд в таинственный прибор.

— Да что тут непонятного?! – в сердцах отозвался дрон. Голос его прозвучал столь эмоционально и искренне, что я было продумал, что передо мной человек, а не машина. Беспилотник продолжил все так же взволнованно: – Я перенесу вас в позавчерашний день в кабинет Президента, в момент его разговора с Адмиралом, а вы попытаетесь убедить главу государства не совершать ошибку!

— А это разве возможно? – засомневался я. – Мы все-таки не бутылка из-под виски.

— Еще как возможно! Я же тебе только что рассказал о побратимах, которых фонарь времени вернул к жизни.

Больше ни слова не говоря Шахед посветил на нас таинственным прибором – и мы в тот же миг оказались в недалеком прошлом в президентском кабинете.

Ожидали увидеть помпезные апартаменты, а попали в обычную комнату, обставленную простой, лаконичной мебелью. Из окон лился ничем не приметный дневной свет. За столом друг против друга сидели Президент и Адмирал. В тот момент, когда мы вдруг материализовались в шаге от них, они поднялись из-за стола и протянули друг другу руки, видимо, собираясь пожать их. И тут мы как снег на голову! От неожиданности те двое застыли в оцепенении с протянутыми руками и повернутыми в нашу сторону лицами.

— Не смейте увольнять Адмирала! – бесцеремонно набросился на Президента Макс.

— Его увольнением вы все испортите! – по-солдатски грубо гаркнул Харитон. – Неужели вы не понимаете этого?!

В комнате повисла гнетущая, тревожная тишина. Первым обрел дар речи Президент.

— Как вы здесь очутились? – кинув взгляд на запертую входную дверь, недоуменно спросил он.

— Эт-то все-все бла-благодаря фонарю, – заикаясь от волнения, попытался объяснить я.

— Какому фонарю? – ободряюще улыбнувшись, уточнил Адмирал.

— Фонарю времени. Шахед нашел его на фронте, – включился в разговор Макс. – Фонарь типа машины времени. Перенес нас к вам.

— Зачем? – недовольно сдвинул брови Президент.

— Мы хотели, чтоб вы не увольняли Адмирала, – просто и без обиняков объяснил Харитон.

— Да вы в своем уме?! – возмутился Президент. – Кто вам дал право вот так, без спроса и предупреждения, с помощью какого-то непонятного фонаря врываться в мой кабинет и вмешиваться в дела государственной важности?! Путешествия во времени, знаете ли, это не какой-то там квест пройти! Нужно иметь хоть немного совести и понимать, какими последствиями чревато любое вмешательство в историю.

— Можно я попробую успокоить наших незваных гостей и объяснить им, что здесь происходит на самом деле? – обратился Адмирал к Президенту и, когда тот молча кивнул, повернулся к нам. Его взгляд был доброжелательным и исполненным той светлой глубины, которая обычно присуща людям, многое повидавшим на своем веку и после всех испытаний сумевшим остаться людьми.

— Вы наверняка знакомы с теорией струн? – отчего-то остановив взгляд на мне, спросил Адмирал.

— Ну, это одна из квантовых теорий, которая предусматривает одновременное существование нескольких параллельных миров.

— Примерно так, – одобрительно кивнул Адмирал. – Однако лично мне ближе теория пыльцы. Согласно ей цивилизация – это цветок, а хаос – цветочная пыльца. Хаос – неизбежный спутник цивилизации. Есть пчелы – это созидательные силы. Они переносят хаос-пыльцу с одного цветка на другой и делают мед, способствуя продвижению жизни во вселенной и созданию новых цивилизаций. Однако есть шершни – силы, препятствующие распространению жизни. Шершни нападают на пчел. Если паразиты уничтожат пчел, погибнет наша цивилизация.

Макс с Харитоном молча слушали Адмирала.

— И как вы сможете этому помешать? – наивно спросил я.

— Мне поручено возглавить армию боевых пчел, – все так же доброжелательно улыбаясь, сообщил бывший главком. – Сегодня же мы дадим шершням первое сражение!

— Похоже на сказку или фантастику, – недоверчиво отозвался Макс.

— А то, что вы оказались в прошлом и стали свидетелями моего разговора с Президентом, – на что похоже? – насмешливо вскинул брови Адмирал. Мы не успели ответить: в глазах и за окнами свет резко померк – и мы вновь очутились на моей кухне. Нас ждал Шахед.

— Ну как, вы справились с заданием? – нетерпеливо загудел он.

— Путешествие во времени – это нечто! Ты даже представить себе не можешь! – потирая руки от возбуждения, заявил я. – Адмирал поведал нам про неизвестную теорию пыльцы и сообщил, что его назначили командующим армии пчел!

— Что еще за теория пыльцы? – разлив по стаканам последнее виски, спросил Макс.

— Ну как же? – опешил я. – Ты же слышал, Адмирал сказал, что мироздание состоит из цивилизаций-цветов и хаоса-пыльцы.

— Серьезно? А мне Адмирал сказал другое, что мир – это джунгли, в которых правят львы, а помешать им стремятся гиены и шакалы.

— Да вы что, парни?! Адмирал пытался убедить нас, что вселенная – это бескрайний океан, который делят между собой киты, дельфины и акулы! – воскликнул Харитон.

Я оторопел: выходит, мы побывали в трех разных прошлых, отличавшихся между собой моделью вселенной. Я хотел сказать об этом Максу и Харитону, но в прихожей внезапно раздался звонок и Шахед полетел открывать сыну. А мы трое, переглянувшись, притихли, растерянные и обескураженные. По большому счету, нам было все равно, какой из трех рассказов Адмирала был ближе всего к истине. Нас беспокоило другое. Да! Не хотелось верить, что отставка главнокомандующего – результат тривиального междусобойчика, самолюбия и зависти.

Вскоре друзья разошлись-разлетелись и я снова остался один на один со своими мыслями – неразумный, недалекий, ограниченный маленький человек. Но откуда мне знать, куда, под какой подпол закатилось зернышко сомнения?! Под какими небесами оно взошло. Какие плоды нам обещаны в ближайшем будущем.

9 – 10.02.24.

Вата

В городе прокатилась волна загадочных преступлений. Жертв оглушали сильным ударом в голову, затем засовывали в рот кляп, и люди теряли сознание. Однако до летального исхода ни разу дело не дошло: все потерпевшие остались живы, но пребывали в состоянии сродни летаргическому сну, который с греческого переводится как «забвение» и «бездействие». Состояние больных характеризовалось замедленным пульсом, едва уловимым дыханием, расслабленным, вялым тонусом мышц и полным отсутствием реакций на любые виды раздражителей: звуки, прикосновения, уколы, щипки, удары и т.д. При диагностике странных жертв некоторые врачи выразили мнение, что пациенты впали в кому, другие медики категорические возразили своим коллегам. Деятельность органов и систем организма потерпевших заметно замедлилась, но все же они продолжали функционировать, в то время как у людей, находящихся в коме, исчезает все – от дыхания и сердечного ритма до рефлексов и обмена веществ, что в итоге может привести к смерти больного.

К удивлению большинства жителей города, и моего в том числе, жертвами оказались местные деятели культуры, искусства и средств массовой информации: актер, журналист, музыкант, поэт, режиссер телевидения, резчик по дереву, фотограф, художник. Исключением был, разве что, представитель националистической организации, который, подобно некоторым религиозным ортодоксам, общался только с подобными себе, боролся за чистоту нации, питался исключительно результатами органического земледелия, носил одежды, вышитые орнаментом и символами якобы языческих предков, курил дешевую здоровую махорку, но при этом отчего-то ездил на люксовом внедорожнике. Объединяло этих людей, ставших жертвами неведомого преступника, как минимум три вещи: сон, в который они беспробудно провалились, гематома на правой стороне лица и кляп во рту.

Все потерпевшие были известными, можно сказать, одиозными в городе личностями. Вероятно, поэтому их дружно разместили, точнее, разложили в трех элитных палатах в центральной больнице. Пациентам подключили импортные аппараты искусственного дыхания, назначили персональную бригаду врачей, не отходивших ни на шаг от подопечных, впавших в таинственный летаргический сон, и приставили к палатам круглосуточную охрану, следившую одновременно за больными, врачами и ходом футбольных матчей, которые охранники во время дежурства смотрели в своих смартфонах.

Кляпы, которые были засунуты жертвам, были ватными, но сидели во рту так прочно и основательно, что их невозможно было вытянуть даже щипцами для камина, не говоря о медицинских пинцетах. Была проведена судебная экспертиза. Кляпы оказались не из ваты, а из необработанного хлопка, собранного, вероятней всего, в Туркменистане. Однако эта информация никак не помешала неведомому маньяку продолжить начатое им дело. Вскоре было совершено новое преступление: следующей жертвой стал директор исторического архива – человек настолько принципиальный и несговорчивый, что даже бродячие псы лаяли ему вслед лишь на понятном ему языке.

Власть в городе забила тревогу, полиция усилила контроль за порядком и безопасностью на улицах и повсюду, из всех социальных сетей и телевизионных новостей, заверяла горожан, что «ватный маньяк» больше не заявит о себе, что директор архива был его последней жертвой. Но люди, наученные пресловутыми клятвами и обещаниями той же власти, не раз прозвучавшими накануне войны, что войны никогда не будет, отныне никому больше не верили – скупали в спортивных магазинах бейсбольные биты и шлемы-маски для хоккейных вратарей. Немного позже кому-то в мэрии или полиции пришла идея создать отряды дружинников, которые были весьма популярны при ненавистном старом строе.

Примерно где-то в это время я и встретился с Харитоном и Максом – двумя солдатами-роботами, которые были мне ближе и понятней многих моих друзей и знакомых. Это произошло в новом, только что открывшемся бистро, предлагавшем посетителям бургеры, пиво и сытую иллюзию мира, куда мы втроем зашли перекусить.

После прохождения реабилитации Макс с Харитоном остались в городе, но о причине задержки не захотели говорить даже мне. Я грешным делом подумал, не приехали ли на побывку их жены – вот парни и пропадают на свиданиях с ними. Предположение было бредовым, ведь друзья были воинами-роботами и подчинялись уставу, а не велению сердца. И их жены, Ася и Ксения, были исполнительными солдатками и никогда бы не ушли в «самоволку» с поля боя. Даже ради пылких свиданий со своими супругами. Тем не менее я высказал приятелям свою идею, пока мы, втроем устроившись за столиком возле выхода из бистро, ждали заказ: бургеры, картошку-фри с кетчупом, пиво, кофе и круассан с абрикосовым джемом. В заказе круассан был указан один. Это была прихоть Харитона. После того как ему нарастили туловище и голову, напечатанные на специальном 3D-биопринтере, в Харитоне внезапно проснулась страсть к сладкому.

— Чего молчите? – насмешливо подмигнул я приятелям. – Небось Ася с Ксюхой не велели вам болтать лишнего?

— Все-то ты знаешь, – с притворным удивлением хмыкнул Макс. Он вытянул под столом новую киберногу и с некоторым недоверием посматривал на нее: его ли эта нога и вправду?

— А вот и не все ты знаешь! – кинув на меня настороженный взгляд, нахмурился Харитон. – Действительно наши жены тут, поблизости, в одном селе обосновались. Но ездим мы к ним не трахаться, а чтоб помочь с одним проектом.

Я перестал улыбаться, услышав такое признание.

— С каким, если не секрет?

— Сейчас мы не имеем права об этом говорить, – сказал, как отрезал, Харитон. Озадаченный его тоном, я вздохнул и сомкнул руки на груди.

— Слушай, провидец, есть дело. Хочешь поучаствовать в другом новом проекте? – уловив напряжение, возникшее между Харитоном и мной, решил сменить тему Макс. – Ты наверняка слышал, что в городе маньяк появился?

— Что-то слыхал, – нехотя ответил я. Официантка принесла наш заказ, и я без особого энтузиазма жевал свой бургер.

— Ситуация такая: полиция сбилась с ног в поисках этого маньяка! – дунув на пену в своем бокале, озабоченно продолжил Макс. – Да и полицейских не хватает: многих отправили на фронт.

— В связи с этим городская власть объявила о создании отрядов дружинников, – уплетая за обе щеки круассан, объявил Харитон. За обедом он заметно подобрел. – Дружинники круглосуточно патрулируют город. Если и не поймают маньяка, то хотя бы припугнут его.

— Не хочешь записаться в их отряд? – неожиданно спросил меня Макс.

Я ответил не сразу. Доел булку с котлетой и кетчупом, допил пиво, вытер рот салфеткой и только после этого посмотрел на приятеля.

— Ты предлагаешь мне записаться в дружинники? Так я уже состою в их рядах.

Это было правдой. Я остался без работы, а дружинникам платили. Деньги были небольшими, но пусть хоть такие, чем ничего.

— Ну и когда у тебя первое дежурство? – деловито уточнил Харитон.

— Сегодня. С 22 вечера до шести утра. Полный рабочий день. Точнее, рабочая ночь.

— И где место сбора?

— В центре, возле альтанки.

— Надо же! – в этот раз искренне удивился Макс. – Мы с Харитоном тоже оттуда начнем патрулирование.

— А вы-то здесь при чем? – вопросительно уставился я на приятеля.

— Все очень просто. Местная воинская администрация решила усилить нами, кадровыми военными, группу гражданских патрулей.

— А то не ровен час маньяк нападет на вас и вставит в рот каждому дружиннику ватный кляп, и вы все как один заснете беспробудным сном, – захохотал Харитон. Я промолчал. Мне было не до смеха и разговаривать тоже больше не хотелось.

Без четверти десять вечера я был возле старинной деревянной беседки, называемой в городе «альтанкой». Бытовало мнение, что беседка была построена без единого гвоздя. Но меня больше интересовала легенда, что орнамент на стенках альтанки: звезды, ромбы, круги, треугольники – не обычные геометрические фигуры, а зашифрованные цитаты из Библии, Корана, Торы, Авесты, Вед и других священных книг. Впрочем, и это было неважно. Меня беспокоило другое. Стояла вторая половина февраля, и зима после сретенья, как это нередко бывает, вздумала проявить свой крутой норов: снова в город вернулись морозы, а на тротуарах образовалась наледь. Больше маньяка я боялся замерзнуть и поскользнуться в самый ответственный момент. Но тут пришли мои друзья. У Макса нашлась лишняя пара теплых перчаток, а у Харитона был термос.

— Чего ты так дрожишь? – смерив меня насмешливым взглядом, спросил солдат и протянул мне термос. – На-ка, хлебни.

— Не хочу, – угрюмо покрутил я головой.

— Хлебни! – горячо шепнул мне в ухо Макс. – Это кофе. С виски.

— Так бы сразу и сказали!

Я взял у Харитона термос, сделал глоток, второй – и мне стало легче, я тотчас согрелся и успокоился. Мы дождались последнего, двенадцатого вместе с нами троими, дружинника и отправились патрулировать город.

В первую же ночь мы поймали преступника. Точнее, он сам нашел нас и добровольно сдался. Это произошло перед входом в городской парк, возле памятника летчику, прославившемуся во время одной большой войны. Еще недавно этого летчика считали героем и в его честь назвали парк, но с некоторых пор, как это часто бывает с богами, идолами и кумирами, авиатор впал в опалу, был назван врагом народа и обречен на забвение, а его памятник заслужил сноса, на что местная власть никак не могла решиться. Пока же памятник был на месте и бронзовый летчик, как часовой, охранял ночной парк. Мы шли от альтанки в направлении моста, перекинутого через реку, в незапамятные времена получившую имя не то от печенегов, не то от половцев, не то от еще от более древних завоевателей. И вот, когда мы проходили мимо парка, от памятника отделилась тень и шагнула к нам. Сперва я напрягся, а затем приветливо помахал нежданному одинокому прохожему. Это был Сидор. Бывший вражеский солдат, которого в первые месяцы войны взяли в плен и обменяли на нашего воина. Но Сидор не захотел возвращаться на родину – остался в нашем городе, отсидел в тюрьме, его освободили раньше срока и поручили возвести оборонительное сооружение на границе с государством-агрессором. Но Сидор и здесь проявил характер – вместо военного форпоста построил мирный город, который вскоре был разрушен, а его жители-защитники перебиты. Сам Сидор каким-то чудом уцелел. Это была тяжелая, подлая, мутная история, которую я не любил вспоминать, но Сидору искренне обрадовался. Бывают такие люди, которых встретишь раз в жизни, а потом не можешь забыть, как какой-нибудь сон из глубоко детства.

— Привет! Не боишься гулять посреди ночи? Да еще возле темного парка? Вдруг маньяк нападет, – мрачно пошутил я.

— Не нападет, – спокойно, даже с какой-то неизъяснимой обреченностью возразил Сидор. – Я тот, кого вы ищите и от кого охраняете город.

— Что?! – я не верил своим ушам.

— Он говорит правду, – вдруг подтвердил Харитон. – Перед тобой маньяк собственной персоной.

— Что ты несешь? – решив, что меня хотят разыграть, небрежно отмахнула я.

— Я – маньяк. Но я был вынужден так поступить, – устало признался Сидор.

— Как поступить? – недоверчиво я уставился на него. – Усыпить десять человек?

— Да.

— Но зачем?!

— Это долгий разговор, – снова неожиданно вмешался Харитон. – Если ты хочешь знать, зачем он так поступил, ты должен выслушать его.

— Ты же писатель, вот и напиши о нем правду. Пусть справедливость восторжествует! – похлопал меня по плечу Макс.

— Не понял. Вы что, в сговоре с Сидором?! – вконец оторопел я. – И все это патрулирование – инсценировка и показуха?

— Не совсем. Остальные дружинники не в курсе, – покрутил головой Макс. Затем обратился к Харитону: – Надо отпустить людей домой. Скажи им, что мы получили команду раньше срока закончить дежурство.

— Да, – кивнул Харитон. Он подошел к группе дружинников, стоявших поодаль, что-то сказал им, и они, по очереди пожав Харитону руку, с явным облегчением разошлись в разные стороны.

— Что теперь? – спросил я.

— Мы идем к тебе домой! – огорошил внезапным заявлением Макс.

— В смысле ко мне? – растерялся от неожиданности я.

— Но ты же хочешь узнать, как Сидор дошел до такой жизни, что усыпил десяток известных в городе человек? – невесело усмехнулся Харитон.

— Ладно, – вынужден был согласиться я, и мы вчетвером двинулись ко мне домой. Мои кошки, Бо и Фа, ошалели спросонья при виде стольких незваных ночных гостей. Но, узнав Макса и Харитона, не раз бывавших в моем доме, быстро успокоились и принялись качать кошачьи права. Фа потребовал, чтоб его немедленно погладили и взяли на руки, а Бо захотела, чтоб ее покормили. Я сварил кофе, поставил на стол сахарницу, тарелку с сыром, колбасой и хлебом, маленькую баночку с медом для Харитона, чашки, стаканы и бутылку виски и выжидающе посмотрел на Сидора.

— Вы наверняка слышали о бойне в форпосте, – отпив из чашки, начал он свой рассказ. – Никому тогда не понравилось, что жители маленького городка-крепости захотели жить мирно в разгар кровавой войны. И тех людей жестоко вырезали. Кто помнит, я командовал обороной форпоста. Со мной была горстка верных бойцов, мы бились до последнего снаряда, мины и патрона. Когда боеприпасы закончились, мы бросились в контратаку с ножами и саперными лопатками. В том рукопашном бою легли смертью храбрых почти все мои воины, а меня контузило и я потерял сознание. Так я попал в плен.

Допрашивал меня какой-то азиат, не то узбек, не то таджик, не то киргиз. Позже выяснилось, что он был туркменом. Звали его Абдулла, как главаря басмачей из одного старого фильма. Говорил Абдулла хорошо, почти без акцента, а бил меня так, как бьют провинившееся домашнее животное, чтоб наказать, но не убить. Я видел, как он подошел к командиру вражеской роты, в расположение которой я попал не по своей воле, сунул в руку офицера деньги, а на следующий день меня как барана связали по ногам и рукам и бросили в кузов грузовика. На какой-то железнодорожной станции меня, словно тюк с хлопком, забросили в товарный вагон. Кроме меня, в том вагоне оказалось еще одиннадцать пленных. Сопровождал нас все тот же туркмен. Ехали долго. Оставшись наедине с нами, Абдулла сжалился и развязал нам ноги. Но предупредил, что будет стрелять при малейшей попытке к бегству.

Я познакомился с одним пленным. У него была кличка Трость. Он и вправду был худым и длинным, а голова у него была большой и гладкой, как набалдашник трости. С каждым днем в вагоне становилось все жарче.

— Как думаешь, куда нас везут? – спросил я у Тростя.

— Судя по тому, что в вагоне начинается настоящее пекло, мы едем на Восток, – ответил он. Так и вышло. Спустя время поезд остановился, кто-то снаружи раздвинул двери вагона, и вместе с палящими лучами южного солнца внутрь ворвалась чужая речь. Абдулла перебросился фразами с человеком, открывшим вагон, а затем окинул нас высокомерным хозяйским взглядом.

— Теперь вы не пленные, теперь вы мои рабы! – заявил он и громко захохотал. Нам приказали немедленно выбраться из вагона и сесть в автобус, стоявший рядом. Автобус был старым. Мы сели в него, и водитель по имени Махмуд повез нас прочь от станции. Вокруг, куда хватало глаз, расстилалась пустыня. Она была желтой, как яичный желток, а небо, нависшее сверху, было бледно-голубым, как вода, о которой грезили все в автобусе.

Вскоре нас привезли к месту, где среди песчаных барханов находились два жилища: новенькая войлочная юрта и полуразрушенное одноэтажное здание. Наставив на нас дуло автомата, Махмуд, будто отару овец, загнал нашу команду внутрь старой халупы.

— Что это за дом? – рискнул я спросить у Абдуллы.

— Это адобе, – похлопав по стене сказал он. – Построен из кирпича-сырца, который изготавливался из смеси глины, соломы и песка. У дома толстые стены. Благодаря этому внутри прохладно летом и тепло зимой. В незапамятные времена в доме жил джинн пустыни, он скрывался тут до тех пор, пока Аладдин не пленил его и не посадил в лампу.

Абдулла замолчал, перевел на меня насмешливый взгляд и по обыкновению расхохотался.

— Что, поверил? Шайтан его знает, что здесь было раньше. Отныне в этой лачуге будете жить вы, мои рабы.

— И что мы будем делать?

— Выращивать хлопок.

— А вода тут есть? – поинтересовался Трость.

— Нет. Здесь нет ничего, кроме песка.

— Какой смысл сажать хлопок в пустыне, где нет воды? – скептически ухмыльнулся мой новый приятель и тотчас поплатился – басмач мигом схватил его за горло. – Еще раз вздумаешь сомневаться в моей мудрости – задушу! И всем советую помалкивать.

Сплюнув себе под ноги, Абдулла вышел наружу, сквозь открытый дверной проем донесся его голос:

— Махмуд, не спускай глаз с ишаков, а я пойду немного отдохну в юрте.

— Думаю, он привез нас сюда, будучи твердо уверенным, что здесь, у черта на куличках, нас никто не будет искать, – предположил Трость, потирая горло. Ему никто не ответил.

На следующий день нас подняли в полпятого утра. Абдулле помогал водитель автобуса и еще один басмач по имени Ибрагим. У него, как у разбойника, был перевязан черной лентой правый глаз. В дороге Абдулла несколько раз произнес слова «Заунгузские Каракумы».

— Нас везут в Северные Каракумы, – шепнул мне в ухо Трость, сидевший рядом. – Так переводятся Заунгузские Каракумы. Они покрывают северную часть Туркмении.

— Откуда ты знаешь? – удивился я.

— Изучал географию и культуру Средней Азии.

Абдулла действительно повез нас на север пустыни, где местность была иной. Вскоре бархатистые песчаные дюны сменились вытянутыми вдоль поверхности пустыни, возвышавшимися над ней примерно на двести метров грядами, между которыми вперемешку располагались котловины, бугры и узорчатые от трещин, похожие на пазлы плоские участки земли. По ходу поездки Трость знакомил меня с местным рельефом.

— Вон те длинные, как валы, возвышенности называются кырами, а потрескавшаяся от засухи соленая почва – это такыры.

Спустя время нас высадили на одном из таких такыров, безжизненном и печальном. Несмотря на конец февраля, каракумское солнце, сверкавшее над нашими головами начищенным до блеска медным тазом, заметно припекало. В первый день Абдулла приказал нам очистить от камней довольно обширный участок земли. Мы носили камни к подножию ближайшего кыра часов до восьми вечера. Затем автобус отвез нас назад. Мы еле волочили ноги от усталости и были жутко голодными. Мустафа, кухаривший у басмачей, вручил нам миски с рисом и пресные лепешки чапады, испеченные в тандыре – старой глиняной печи, чудом сохранившейся во дворе нашего адобе. Мы поели и, молча вытянувшись на земляном полу, забылись в тревожном сне.

На второй день мы делали то же самое – носили камни под жгучими лучами туркменского солнца. На третьи сутки Ибрагим и Махмуд раздали нам первобытные мотыги, а Абдулла приказал вскопать участок. Наградой были вся та же горсть риса и глоток воды. Следующие дни слились в один нескончаемый соленый пот. Вскопав землю, мы засеяли ее темно-бурыми семенами хлопчатника. Это было в начале марта. А в апреле семена дружно взошли, несмотря на глинистую просоленную, как рыба, обезвоженную почву, и мы бросились спасать будущий хлопок – теми же мотыгами пропалывали хлипкие ростки, очищали от сорняков междурядья и беспрерывно поливали, поливали, поливали… Воду в пластиковых бочках и канистрах привозил на автобусе Махмуд. Он набирал воду в колодце, расположенном примерно в пяти километрах от хлопковой плантации. Однажды автобус внезапно сломался. Махмуд пообещал починить его не раньше вечера. Абдула поручил мне, Тростю и еще двум незадачливым хлопководам, Ярику и Богдану, принести воды. Обратный путь от колодца к нашему лагерю напомнил мне рабский труд бурлаков, которых я видел на какой-то картине. С той лишь разницей, что мы тащили не баржу, а бочки с водой, взвалив их на черные от солнца и грязи спины.

В первый месяц умерло четыре наших товарища – от жажды, плохого питания и переутомления. Абдулла ослабил собачью хватку, но ненадолго. Как-то он заметил, с нескрываемым презрением наблюдая за тем, как мы покорно ишачим:

— Вы, славяне, глупее, завистливее и мрачнее шакалов. Вам насрать на многовековую дружбу! Вы видите в ней лишь плохое, ненавидите прошлое, презираете настоящее и не верите в будущее. Вы не оставляете надежде ни единого шанса соединиться с любовью, вы ставите во главу угла справедливость, о которой не имеете ни малейшего представления. Вы убоги и ваше убожество передается из поколения в поколение. Каждый год вы распинаете на кресте свою любовь, вместо того чтоб защищать ее и делиться с другим. А сегодня вы, носители одной веры, убиваете друг друга с такой яростью и остервенением, что даже дьяволу не по себе. Зато вашему богу, видно, на вас наплевать.

Мы ввосьмером продолжили заниматься хлопком – неустанно пропалывали и поливали его. Чтобы не впасть в отчаяние, я стал искать отдушину. Поднявшись утром раньше своего хозяина, я тягал камни вместо гирь и гантелей и качал пресс. Я на всю жизнь запомнил тот день, когда тащил на горбу неподъемную бочку с водой, и с того момента старался держать себя в форме. Но тут же все бросал, когда начинало светать. Рассвет в тех местах бесподобен! Казалось, не солнце встает из-за края необъятной пустыни, а сам Господь размыкает лучезарные очи Свои, и не свет из них льется небесный, отражаясь чудесно от облаков, дюн и песчаной равнины, а Его немеркнущая, святая любовь.

Кроме Абдуллы и его помощников, у нас были еще враги в пустыне: змеи, пауки и волки. К гадюкам и насекомым мы, как ни странно, привыкли быстро и нашли против них управу, а вот волки долго не давали нам покоя – все норовили проникнуть внутрь нашего лагеря. Пока однажды один юный волк, еще совсем волчонок, опрометчиво подошедший совсем близко к дому, не нарвался на мой кулак, когда я по обыкновению тренировался на рассвете. Одним ударом я свалил молодого хищника с ног и мог бы запросто его прикончить, но вдруг встретился взглядом с вожаком стаи. Я присмотрелся: у старого волка вместо хвоста оказалась вторая голова. Она озиралась в ночь, а первая всматривалась в день. Когда же волк поворачивал к кому-нибудь сразу две головы, жертву охватывал смертельный ужас вперемешку с сиюминутным, как горящий порох, счастьем. Странный зверь, подумал я, застыв с занесенным кулаком над жертвой. Вожак замер поодаль и с явным беспокойством следил за моими действиями. Не иначе, это его сын, догадался я и, оставив в покое волчонка, отошел на несколько шагов в сторону. В следующий миг к поверженному волку подбежало четыре собрата. Они стали ворожить над сыном вождя – ласково тыкаться мордами в волчонка, обнимать его и что-то нежно урчать ему в ухо. Пока тот наконец не поднялся на лапы и, шатаясь, не поплелся прочь. Волк-отец заботливо лизнул сына и, кинув на меня на прощание долгий испытующий взгляд, в котором не было ни капли враждебности, увел стаю.

Когда я позднее поведал всезнайке Тростю о встрече с необыкновенным хищником, мой приятель обратил на меня восхищенный взор.

— Сидор, тебе здорово повезло! Ты видел самого Боза Гурда – легендарного Серого Волка, не раз спасавшего туркменов и другие тюркские народы от бед и несчастий!

Спустя пару часов после того события нас привезли на плантацию, и Абдулла, подозвав меня к себе, неожиданно заявил:

— Я видел, как ты одолел молодого волка. Ты не только сильный, но и великодушный. Ведь ты мог убить волчонка, но пощадил его. Назначаю тебя старостой!

И мы продолжили возделывать хлопок.

Ближе к сентябрю стручки на хлопчатнике пожелтели, а некоторые стали коричневыми, как сахарная карамель, но, главное, все хором отворили свои створки – выпустили наружу четыре-пять пушистых белых шариков, словно птенцы, таившихся в каждом стручке. Почему-то невинный вид созревших стручков хлопка напомнил мне кассетные бомбы, которых я немало видал на войне. Только вместо множества смертоносных боезарядов в стручках находились семена с нежными мягкими волокнами.

Начался сбор урожая хлопка. Ножами и ножницами мы срезали стручки, деревянными расческами извлекали из них волокна и отделяли их от семян. Затем на ситах очищали волокна от песка и прочего мусора. Очищенный хлопок развесили сохнуть на веревках, протянутых между шестами, которые специально для этой цели привез Махмуд. Мы смотрели на волокна, белыми мотыльками трепыхавшиеся на ветру, и не верили своим глазам. Неужели мы смогли выдюжить и дойти до конца – вырастить свой первый в жизни хлопок? Да еще где, в самом суровом краю Туркмении! Глядя на хлопок, я не скрывал своих слез. В тот момент он казался мне дороже любых сокровищ.

Абдулла решил устроить праздник в честь сбора урожая пахты – так туркмены называли хлопок, но прежде приказал мне:

— Скажи своим людям, пусть выкопают позади адобе ров. Когда мы будем уезжать отсюда, то сбросим в него весь хлам, что накопился здесь, и закопаем. Пустыня не терпит мусора.

Я позвал Тростя, Богдана и Ярика, и мы за час выкопали глубокую, в человеческий рост, канаву. Наконец мы услышали, как Мустафа сказал, пародируя известного персонажа: «Кушать подано! Садитесь жрать, пожалуйста!» Маленький тщедушный человечек, кормивший нас так, чтоб мы только не сдохли от голода, неожиданно оказался великим поваром. Чего только не было на том пиру! Мясо, рыба, хлеб, овощи, фрукты, сладости – при их аппетитном виде, дразнящих ароматах, которые они источали, многим из нас стало дурно. Мы вмиг утратили контроль над своими чувствами, мысленно махнули на воспитание и достоинство и злыми голодными шакалами накинулись на угощения.

Тростя было не узнать. Глаза его горели, руки дрожали, и он тараторил без умолку, как человек, который спешит выговориться перед смертью. Словно маньяк, одержимый страстью к еде, он хватал со стола какое-нибудь блюдо или закуску, подносил к моему лицу и с нездоровым запалом вопрошал:

— Сидор, ты знаешь, что это за вяленые кусочки мяса? Эх ты, невежда! Это же какмач! Ну же, попробуй. Тает во рту… А вот, погляди, говурма – жареная баранина, чекдирме – ломтики баранины, протушенные с картофелем и помидорами, тамдырлама – с ним все ясно, это мясо Мустафа запек в тамдыре. Туркмены любят баранину, верблюжатину, козлятину, а вот конину не едят. Вон фаршированная утка, называется очень смешно – ыштыкма. Ну, это ты наверняка узнал – плов, или аш по-туркменски. Вместо морковки в него добавляют абрикосы. Рядом с аш тоже плов, только рыбный. Название у него длинное – балыклы янахлы аш. Кусочки рыбы перед добавлением в плов провариваются в бульоне, а затем тушатся в сметане с зеленью. Разумеется, никакое туркменское застолье не обходится без кебапа. Съем-ка я один кусочек. М-м-м, обалдеть, какой нежный вкус! А все потому, что шашлык приготовлен из молодого горного козла джейрана. Подай-ка мне тарелку с овощами! Это не простые баклажаны, помидоры и сладкий перец. Они фаршированы смесью мясного фарша с рисом. Блюдо называется дурушде дыкма. А там что? Супы. Обожаю туркменские супы! Гара-чорба – томатный суп, унаш – с фасолью и лапшой, в кюфта шурпу добавляют мясные колбаски, а умпач заши готовится из поджаренной муки, зелени, лука и восточных пряностей. Ну а это сладости! Непременно отведай джем из корней лилейного дерева череша, пирожки с хурмой, бахлаву с медом и орехами, желтый сахар набат и, конечно же, превосходные туркменские дыни, которым, наверное, нет равных во всей Центральной Азии! Кстати, Сидор, ты в курсе, что на Востоке сперва принято полакомиться десертом, потом отведать мясное блюдо и только под конец трапезы съесть суп? По крайней мере, такая традиция существовала раньше.

Трость продолжал трещать, как назойливая сорока, а я замер, точно счастливый истукан. Было столько угощений, что я вскоре насытился глазами, а кто-то из наших, кажется, Ярик, недоуменно заметил: «Черт, кормят как на убой!» Почему-то под самый занавес трапезы Мустафа поставил на стол несколько кувшинов с кумысом. Трость и здесь не смог промолчать.

— Хочешь, я расскажу тебе, как делается кумыс? Но для начала спрошу, знаешь ли ты, что такое ферментация?

— Довольно смутно.

— Это – процесс переработки сырья или продуктов, который происходит с участием ферментов или микроорганизмов, которые вырабатывают эти ферменты, например, с помощью молочнокислых бактерий. Эти бактерии питаются молекулами лактозы, молочного сахара, и превращают их в молочную кислоту. А кислота в свою очередь воздействует на молекулы казеина – белка, из которого состоит молоко, в результате чего белок меняет свою форму, а молоко из жидкости превращается в желеобразную субстанцию. Спустя время молочной кислоты вырабатывается столько, что она останавливает процесс скисания молока и таким образом предотвращает его порчу. Но главное другое. Ферментация приводит к образованию в молоке не только молочной кислоты, но и углекислого газа и алкоголя. Проще говоря, без бактерий молоко пропало бы и никогда бы не стало кумысом – одновременно освежающим и пьянящим напитком. В старину молоко заливали в мешки, изготовленные из кишечников животных, где оно при определенной температуре начинало скисать и бродить естественным образом. Сегодня для запуска брожения в молоко добавляют закваску, состоящую из молочнокислых палочек и дрожжей.

— Ты так красиво и убедительно рассказываешь, – похвалил я Тростя и отпил из чашки: кумыс источал едва уловимый приятный запах свежей травы и сухофруктов. – И вправду вкусно. Из какого молока его делают?

— Для приготовления кумыса используют в основном молоко кобылы, потому что в нем в сравнении с молоком коровы значительно больше лактозы, а значит, и молочной кислоты получается больше. А вот белков и жиров в кобыльем молоке в два раза меньше, чем в коровьем. Поэтому оно усваивается лучше и процесс ферментации в нем протекает быстрее. Кроме того, молоко лошади богато витаминами и минералами. Неудивительно, что кумыс из кобыльего молока относят к диетическому и лечебному питанию.

Мы захмелели быстро и не заметили, как нас согнали ко рву, который мы вырыли накануне. Абдулла и его люди, Махмуд, Ибрагим и даже Мустафа, были вооружены автоматами. Ни слова не говоря басмачи открыли по нам огонь. Как подкошенные мои приятели свалились на дно рва. Меня наверняка убили бы тоже и закопали б в той жуткой яме, если б не волки. Песчаной бурей они внезапно налетели на бандитов и растерзали их всех до одного. Вожаком хищных спасителей был знакомый двухголовый волк. Он посмотрел на меня двумя парами глаз. В одном взгляде я прочел: «Мы квиты». А во втором взоре было другое: «Не попадайся больше мне на пути!» Закончив кровавое дело, волк повел стаю в пустыню, а я закопал тела погибших товарищей, успев перед этим поцеловать на прощание мертвого Тростя, забрал с собой остатки кумыса, рассовал по карманам немного хлопка на память и зашагал в сторону железнодорожной станции.

За пять дней на перекладных поездах я добрался до города. Усталый, грязный, подавленный, я вдруг обнаружил, что Абдулла был прав. Как завороженный, я слонялся по городу, читал плакаты, осквернявшие мое прошлое, вглядывался в лица горожан, призывавших переписать историю, которая, словно волчица, взрастила меня своим молоком, и едва сдерживался, не давал выхода клокотавшей во мне, подобно кипящей смоле, ярости. Мы не умеем ценить того, что у нас было и что есть сейчас, и нам наплевать на будущее. Я неожиданно осознал, что не люблю людей, которые мнят себя патриотами и выставляют свою любовь к родине напоказ. При этом они наступают на горло тем, кто осмелился иметь свое, иное мнение, втаптывают их в грязь и называют разными плохими словами. Такие люди, как эти псевдопатриоты, напоминают мне онанистов, которые с горящими глазами шастают по аллеям парка, а при виде хорошенькой юной особы вдруг выскакивают из мрачных зарослей и дрочат свой синий от натуги член. Любовь к родному государству столь же интимна, как супружеский секс, если не больше. А поэтому не надо о ней трандеть по любому случаю. Не надо самоутверждаться за счет тех, кого давно нет в этой жизни и чей подвиг могут оспорить лишь те, кто был их современником. Не надо спекулировать тем, чего, возможно, нет за душой.

Больше всего меня возмутили те жители города, которые называли приверженцев недавнего прошлого «ватой». Эти люди, в большинстве своем представители культуры, как они сами говорили, носители высокой морали, провозгласившие себя патриотами, унизили, оскорбили труд моих товарищей, погибших за ничтожные клочки хлопка. Вата стоила жизни моим друзьям, а эти «патриотические» недоросли и недоумки посмели сравнить кого-то с плодами благородного тяжелого труда! И тогда я решил проучить сраных борцов с «ватой».

Сидор с таким жаром и отчаяньем рассказывал о своей жизни пленника, об удивительной, суровой красоте среднеазиатской страны, о внезапном прозрении, которое настигло его, когда он смог вырваться на волю, о смысле жизни, который он обрел, вернувшись в город, – смысле пускай и сомнительном, непотребном, заключенном в стремлении мстить и вершить самосуд, что я позавидовал парню, будто это он, а не я, был свободным, а я влачил беспросветную долю узника. Но вскоре мое просветление, которое было на грани затмения, рассеялось, точно было зыбким предрассветным туманом.

Не успел Сидор допить остывший чай и рассказать до конца свою историю, как за ним неожиданно приехали какие-то люди и, бесцеремонно вломившись в мою квартиру, без слов и признаков человечности увезли парня в большом черном внедорожнике. Я был настолько потрясен внезапным визитом, что в первый момент не смог толком понять, что случилось. Лишь спустя несколько минут после того, как незваные гости уехали, до меня стал доходить смысл происшедшего. Выходит, ничего не изменилось с тех давних времен, когда страной правили «черные вороны», выходит, стервятники никогда не исчезали и по-прежнему могут безнаказанно чинить произвол, по сути, не разбираясь, кто перед ними – законопослушные граждане, ура-патриоты или пресловутая «вата».

— Почему вы позволили забрать Сидора этим мерзким негодяям?! – придя в себя, накинулся я на солдат-роботов, которые вместо того чтоб помешать ночным стервятникам, неожиданно вытянулись перед ними по стойке смирно. – После того что я слышал, его нужно наградить, а не брать под стражу. Он настоящий герой!

— Сидор – больной, – вдруг заявил Макс, разливая остатки виски по стаканам.

— Вдобавок на всю голову, – выпив свою порцию, хмуро добавил Харитон.

— Да как вы смеете?! – вспылил я. – Вы же сами мне сказали, чтоб я выслушал его и написал правду.

— Да, я говорил такое, – подтвердил Макс. – Только наши слова нужно делить на два: «выслушать Сидора» и «написать правду – это разные, не связанные между собой, просьбы.

— Чего? – опешил я.

Прежде чем продолжить, Макс переглянулся с Харитоном.

— Рассказывай ты, – кивнул он.

— Ладно, – вздохнул Макс и, повернувшись ко мне, заговорил вновь: – После разгрома форпоста Сидор с полусотней бойцов чудом выжил. Но у него начались проблемы с психикой. Тогда было принято решение включить Сидора в проект «Ферма».

— А это еще что за хрень? – сердито перебил я. – И кто, черт побери, принял такое дурацкое решение?!

— Командование спецбатальона искусственных интеллектов, если коротко, СБИИ, – доставая из своего рюкзака вторую литровую бутылку виски, пояснил Харитон. – А «Ферма» – один из его проектов.

— «Ферма», – машинально повторил я. Меня вдруг охватило странное, нехорошее предчувствие, и я, сам того не замечая, потянулся к стакану с виски.

— Да, она самая! – глядя мне в глаза, твердо произнес Макс. – На ней выращивают искусственные интеллекты, подобно новым породам свиней, овец или кроликов.

— Ты хочешь сказать, Сидор – один из подопытных кроликов? – вдруг осенило меня. – Но что он делал в Туркменистане? Как это связано с новым проектом?

— Не был Сидор ни в каком Туркменистане, – грустно признался Макс. – Не собирал хлопок, не любовался рассветами, не дрался с волками и понятия не имеет, как готовить кумыс. Мы подключили к нему искусственный интеллект, разработанный Абдуллой, главным инженером на «Ферме», и он внедрил в его сознание все то, что Сидор тебе рассказал.

— Причем Сидор сделал это так убедительно и мастерски, что ты ему поверил, – с иронией заметил Харитон.

— Выходит, он развел меня, как лоха… Кто вы? – уставился я подозрительно на двух солдат.

— Отныне мы служим в СБИИ, – сообщил Макс.

— Вместе с нашими женами, – добавил Харитон.

— Постойте, а все эти преступления? Случаи с летаргическим сном и наше ночное патрулирование – неужели все это тоже фейк?

— А вот этого никто не мог предусмотреть! – покачал головой Макс. – Сидор так сжился со своим новым «я», внушенным ему ИИ, что после воображаемого возвращения в город с парнем случился реальный нервный срыв.

— Что это значит?

— А то и значит! – возбужденно подхватил разговор Харитон. – Сидор не смог стерпеть тот беспредел и несправедливость, что творятся сегодня в городе, всю эту псевдопатриотическую войну с прошлым. И он стал мстить!

— Точнее, наставлять на путь истинный виновников хаоса, – поправил приятеля Макс.

— Вы снова говорите загадками, – вздохнул я.

— Сидор выбрал для перевоспитания самых идейных долбоебов, которые больше остальных мутят воду в городе – сбивают с толку людей и разобщают их.

— То есть пытаются разрушить прежние, устоявшиеся ценности?

— Типа того, – кивнул Харитон.

— И что же сделал Сидор?

— Разведал, где находится «Ферма», тайком пробрался в нее, выкрал несколько портативных ИИ и стал их буквально впихивать в свои жертвы, – сообщил Макс, а Харитон уточнил: – Сидор подкарауливал свои жертвы в безлюдных местах, оглушал ударом в голову и вставлял в рот флешки с искусственным интеллектом.

— Вместе с ватными кляпами? – спросил я.

— То были не кляпы, а электронные клапаны. Они только внешне похожи на затычки из ваты. Внутри клапанов находится механизм, оказывающий мощный снотворный эффект – действует покруче хлороформа, – пояснил Макс. – Избавиться от такого устройства можно только с помощью специальной компьютерной программы.

— Как эти клапаны оказались у Сидора? Случайно нашел их на «Ферме»? – усмехнувшись, спросил я.

— Ага, случайно. Не меньше десятка прихватил с собой, партизан эдакий.

— Ошибаешься, Макс, – тоже посмеиваясь, возразил Харитон. – Сидор не просто партизан, а целый партизанский отряд!

— Все равно не пойму, как он собирался повлиять на сознание своих жертв. Ну, засунул он им в рот снотворные клапаны, а дальше что?

— Неужто не догоняешь? – шутя стукнул меня по лбу Харитон. – Искусственный интеллект, который мы внедрили в Сидора, настолько прокачал его мозг, что парень сумел перенастроить украденные им ИИ таким образом, что они тоже стали инструментами по управлению сознанием.

Я схватился за голову, не готовую к такому мозговому штурму.

— Другими словами, Сидор попытался с помощью искусственного интеллекта заставить тех вшивых ура-патриотов полюбить и принять прошлое таким, каким оно было на самом деле, а не таким, каким они его хотели видеть?

— Можно и так сказать, – согласился Макс. – Но доподлинно результат его экспериментов еще не известен. Ведь их объекты до сих пор не пришли в себя.

— А придут? – я с тревогой посмотрел на приятеля.

— Не сомневайся, – ободрил Харитон. – Ведь в разработке искусственного интеллекта, который использовал Сидор, принимали участие Ася и Ксения. Эта программа не может навредить человеку. Ну, разве что чуть подправит мозги.

— Хм, почему я должен вам верить? Может, вы тоже цифровой мираж, информационный фейк или продукт ИИ.

— Где ж ты видел искусственный интеллект, который бухает? – усмехнулся Макс. – И не может остановиться.

С этими словами он осушил свой стакан одним залпом.

Говорить больше не хотелось, и мы продолжили молча пить. Пока Харитона вдруг не стошнило. Никогда не видел робота, который блюет.

8 – 27.02.23.

«Ферма»

Казалось, ни с того ни с сего Харитон пристрастился ловить рыбу. Можете представить себе робота, пускай и в форме солдата, который удит рыбу? Об этом однажды сообщил мне Макс – друг и сослуживец Харитона, воина с телом киборга и душой 42-летнего парня, коим он и был на самом деле до начала войны. Зима наконец кончилась, наступила весна, ранняя, неумытая и жалкая, как гадкий утенок; в воздухе стоял волнительный запах долгожданной, необузданной свежести, вдохнув его легко было опьянеть и поверить в самые невозможные чудеса. Но я не поверил.

— Вот такие, брат, дела. Наш Харитон стал заядлым рыбаком, – вздохнув, разочарованно повторил Макс.

— Шутишь? – усмехнулся я. – Он же робот. Зачем ему рыба?

— Зачем не знаю, но ловит Харитон так, что ему любой рыбак позавидует!

Мне стало интересно, откуда у Харитона появилась такая страсть к рыбалке. Охваченный странным предчувствием, я принялся дотошно расспрашивать Макса, и он скрепя сердце поведал мне следующую историю.

Началось все после одного происшествия, случившегося 8 марта. Макс и Харитон со своими женами, Ксенией и Асей, отмечали женский праздник на «Ферме». О том, что делали там мои друзья, до недавнего времени не знал даже я, а ведь от меня у них не было тайн. До войны это была обычная ферма, где разводили свиней. Теперь здесь действовала секретная военная лаборатория-инкубатор, в которой проводили опыты по созданию искусственных интеллектов. Надо сказать, не все эксперименты заканчивались удачно. Иногда вместо умных полезных помощников людей выходили злобные интеллектуальные уродцы вроде профессора Мориарти. Эти образцы «фермеры» не уничтожали, а складывали в сарае, стоявшем во дворе дома, в котором была устроена лаборатория. Никто из участников загадочного проекта не знал, что в тот сарай, просунув свое сухонькое, как жердь, тело сквозь неприметный лаз в дощатой стене, частенько наведывалась баба Нюся, жившая по соседству.

Баба Нюся держала свинью. Старушке было за 80. Жила она бедно, нередко довольствовалась куском хлеба и стаканом чая, но животное всегда было вдоволь накормлено и ухожено. Ради кормежки любимой свиньи бабка была готова пойти на все, даже на воровство. Вот и лазила она в соседский сарай, надеясь раздобыть в нем картошки или каких-нибудь других овощей, или пищевые отходы – бабка была рада любой еде, лишь бы ее Маруська, как она называла свинью, добрела и наливалась жиром.

8 марта баба Нюся, по жизни обделенная мужской любовью и заботой, а букеты видавшая только по телеку с давно треснувшим, как ее женская доля, экраном, в очередной раз пробралась в чужой сарай и обнаружила в углу полиэтиленовый мешок, а в нем – неизвестное ей зерно. Наверно, привозное, китайское, смекнула бабка. Попробовав одно зернышко на зуб, бабка выплюнула его, но при этом решила, что оно съедобно и, отсыпав из мешка в карманы старого халата несколько горстей заграничного зерна, пошла им кормить Маруську. Свинья накинулась на ворованное угощение, а, налопавшись, вдруг принялась стремительно сдыхать. Баба Нюся, видя, к чему идет дело, помчалась во всю прыть за дядей Колей, известным в селе забойщиком.

Где-то в это же время у солдат-роботов кончилось шампанское. Причем так быстро, что чипы у бойцов не успели покрыться приятной испариной. Шампанское – универсальный напиток, перед которым одинаково не может устоять ни человек, ни киборг.

— Ждите, я скоро, – встав из-за стола, сказал Макс. Сев за руль служебного внедорожника, он поехал за шипучкой на другой край села, где находился единственный в округе магазин.

И в этот момент в дом вломились вражеские диверсанты. В последнее время они настолько обнаглели, что стали переходить границу по нескольку раз в сутки. Началась перестрелка: Харитон, Ася и Ксения открыли огонь по диверсантам, те стали стрелять по хозяевам дома. Вдобавок бросили в избу гранату. Не раздумывая Харитон кинулся на гранату и накрыл ее своим телом. А тело у него было титановое – легко выдержало взрыв. Однако осколком гранаты выбило у Харитона глаз. Он подкатился к ногам рыжего здоровяка, командовавшего диверсантами. Рыжий схватил глаз, приняв его за важную деталь, и приказал своим бойцам отходить. Перед тем как уйти, диверсанты выпустили автоматную очередь и ранили Ксению с Асей. Точнее, обездвижили девушек, ведь они были солдатками-роботами.

Неприятельское РДГ почти неделю рыскала в нашем тылу, вымоталась, озлобилась, уходя от преследования наших воинов. Диверсанты жутко изголодались. Получив отпор в одной избе, они завалили в соседнюю хату, оглушили прикладом бабу Нюсю и нашли на кухне то, что искали – свежеразделанную свинью, которую забойщик дядя Коля заколол часа два назад. Бабка была старая, беззубая, поэтому предпочитала свинину варить, а не жарить. Рыжий схватил с печи кастрюлю, вывернул ее содержимое, несколько аппетитных кусков мяса, в рюкзак, и РДГ, покинув избу, двинулось в сторону границы.

Но не сделали диверсанты и сотни шагов, как нарвались на ураганный огонь. Это Макс, вернувшись на «Ферму» с четырьмя бутылками шампанского, обнаружил на полу тела Аси, Ксении и Харитона и тотчас бросился в погоню за вражескими лазутчиками. Макс убил четырех из них, а пятому, рыжему, удалось ускользнуть.

Бросив тела мертвых товарищей, как до этого он бросал трупы жертв, Рыжий пересек границу и, валясь с ног от усталости, решил сделать привал в ближайшей роще. Вспомнил о трофее, достал из рюкзака куски вареной свинины, наелся от пуза и уснул, умиротворенный сытостью и безопасностью. Пробудившись, солдат продолжил путь, держа его в направлении командного пункта, где его давно ждали с докладом о выполненном задании. По дороге Рыжий встретил ручей, склонился над ним, чтоб умыться и напиться… и оцепенел от увиденного. В воде отразилась не его привычная наглая, небритая морда, а мерзкая свиная харя. С отвращением потрогав пятак, который внезапно вырос на месте его носа, Рыжий взвыл по-волчьи: «Ведьма, чем же ты меня накормила?!» В ярости он выкинул из рюкзака остатки мяса, затем, поостыв, задумался: «Я с такой рожей не пойду к своим. Они ж примут меня за монстра и тут же пришьют». И тогда Рыжий решил двигаться домой. А дом его был за четыре тысячи километров отсюда, в небольшом таежном селе, затерянном в глубине сибирской тайги. Перед тем как отправиться в дальний поход, солдат на всякий случай проверил рюкзак: вдруг в нем остались еще куски проклятой свинины – но вместо них нашел глаз Харитона. Блестящий и вызывающий, как медаль, которой Рыжего наградили на этой кровавой войне. От глаза, подобно крохотным щупальцам, вились два проводка. Солдат повертел трофей, не зная, что с ним делать, потом, разглядев камеру, встроенную в глаз, прикрутил его к каске. Пусть записывает мой поход, решил Рыжий. Покажу жене и сыну, чтоб знали, каково мне пришлось на войне. И зашагал на восток, невольно похрюкивая, как настоящая свинья.

Шел Рыжий в основном по ночам: не хотел попадаться на глаза ни гражданским, ни тем более военным, по-прежнему опасаясь, что они могут его пристрелить, приняв за чудовище. Днем солдат устраивал лежбище в придорожных зарослях, спал, тревожно похрюкивая, и нередко просыпался, неистово визжа, разбуженный страшным сном. В пути выискивал речки, ручьи, озера и просто лужи. Встав на колени, лакал жадно мутную воду и с надеждой вглядывался во влажное зеркало – и всякий раз ужасался своему отражению. Чем дольше он шел, тем сильней становился похожим на свиноподобного монстра. И лишь солдатская каска на звериной башке напоминала ему, что еще недавно он был человеком.

Однажды Рыжий обнаружил, что вместо пальцев на руках и ногах у него появились свинячьи копытца, а средь нижних зубов выросли длинные, загнутые кверху кабаньи клыки. В отчаянье он принялся реветь, бить копытами и рыть клыками землю, отчего с его головы свалилась каска, а с нее выпал трофейный глаз. Изловчившись, кабан подхватил с земли камеру и, кое-как прицепив ее к одному из клыков, затрусил дальше. Кто его знает, как секач выискивал верный путь – может, Рыжий научился ориентироваться по звездам или в нем вдруг проявился дар угадывать дорогу, но, как бы там ни было, за месяц он добрался до родного села.

Жителями его были преимущественно охотники, собиратели ценных кореньев и полезных ягод, лесорубы и те отчаянные мужики, что сплавляют по таежным рекам лес. Все поголовно были беспробудными пропойцами и разбойниками, ели, точно дикари, ножами, кашу варили из топора, а спать ложились непременно с ружьями, предпочитая их непутевым, неверным женам. Стоило Рыжему только появиться на окраине села, как незваного гостя тут же приметил старый, столетний, дед. Выбежал он из своей ветхой лачуги с берданкой и с шепелявым криком «Кабан! Кабан!» принялся истошно палить по чудовищу. Пришлось Рыжему в прыжке сбить с ног старика и разодрать его на части. Раскидав кровавые куски в стороны, оборотень устремился к центру села, где находился сельсовет. Молва про чудовищного кабана пронеслась по селу со скоростью света.

— Это еще что за напасть?! – стукнул по столу председатель сельсовета и, схватив из сейфа иностранный карабин, выскочил на порог – а там уже Рыжий сверкает красными от крови глазами и роет яму, в которую не боится сам упасть. Не успел председатель снять карабин с предохранителя, как кабан с невиданной прытью бросился человеку на грудь, легко повалил на спину и принялся жадно вспарывать ему клыками живот, словно плуг, соскучившийся за зиму по вешней пахоте.

Без малейшей жалости рыжий боров растерзал председателя сельсовета – молодого ветерана войны, которая шла полным ходом, содрал с его груди орден и неожиданно проглотил его. При виде такой вопиющей несправедливости селяне, к тому моменту подоспевшие к сельсовету, даже ружья опустили. Виданое ли это дело, чтоб кабан, пусть и дикий, боевые награды глотал, точно лесные желуди?! А Рыжий, грозно похрюкав, дал всем понять, что отныне он – новый начальник села, и стал требовать от его жителей вместо выкупа звонкие блестящие побрякушки: значки, медали и ордена. Сначала люди приносили ему награды, которыми власть отметила парней и мужчин, калеками вернувшихся с новой войны. Когда эти награды закончились, жители села понесли хряку ордена и медали 80-летней давности, доставшиеся им в наследство от их дедов и прадедов. А когда боров сожрал и эти медали, селяне в злобе и отчаянии убили ненасытного кабана.

Командовала смельчаками жена Рыжего. Достав с чердака ружье, с которым муж до войны частенько ходил на охоту, зарядив двустволку медвежьей картечью, женщина велела пятилетнему сыну не выходить из дома и бесстрашно направилась к кабану. Кинула ему в морду горсть сыновьих значков и, когда хряк, хищно хрюкая, набросился на блестящие невинные кружочки, всадила ему в голову смертельный заряд. Кабан околел на месте. Селяне разрубили звериную тушу на куски и выбросили их в реку.

Неведомо, что стало с останками Рыжего, но вот клыку, к которому был привязан глаз Харитона, повезло определенно. Преодолев на своем пути немыслимые превратности судьбы, крутые повороты, изгибы и пороги многочисленных рек, тот клык спустя какое-то время оказался в речке, в которой ловил рыбу Харитон. Он как раз подсек громадного леща и, боясь, чтоб тот не оборвал леску, подставил под рыбину сачок. Но лещ, эдакий подлец, сумел вывернуться и освободиться от крючка! Смачно плюхнувшись в воду, рыба уплыла, но сачок на удивление не остался пустым. В нем запутался какой-то шаровидный предмет. Это был глаз Харитона.

— Откуда ты знал, что однажды поймаешь его, как рыбу? – изумленно покачал я головой. Я был несказанно рад, что мой друг вновь обрел свой второй глаз.

— Интеллект, – смеясь постучал по титановой голове солдат-робот.

— Искусственный?

— Нет, настоящий.

Перед тем как установить на место глаз, Харитон подключил его к компьютеру и скачал на диск неизвестный файл. Это было видео о невероятных приключениях вражеского солдата, которого баба Нюся в сердцах прокляла и невольно превратила в свинью, которой Рыжий, по большому счету, был не достоин. А искусственный интеллект, как выяснилось, оказался тут ни при чем. В мешке, из которого зачерпнула простодушная соседка, хранились не результаты неудачных экспериментов с ИИ, а старый, давно просроченный яд – не то от сорняков, не то от грызунов, не то от бесов, вселяющихся в людей. Но это было уже неважно. Мы смотрели то видео вшестером: трое мужчин и три женщины. Асю и Ксению так хорошо подлатали в лазарете, что они снова могли пить шампанское, которым заранее запасся Макс. Третьей дамой в нашей компании была баба Нюся. Ее тоже подлечили, поставили на ноги после того случая, когда диверсанты оглушили ее прикладом автомата. Оправившись, старушка по привычке прокралась в соседский сарай, где ее и застукал Харитон, в тот момент развешивавший на веревке очередной улов. Но ругать старушку солдат не стал, а вместо этого пригласил в гости. И баба Нюся не отказалась: выпить шампанского с такими бесстрашными, отважными воинами, какими были Харитон, Макс, Ася и Ксения, было ее давней, заветной мечтой.

28.02. – 07.03.24.

Дерьмовая война

В течение двух последних недель враг неуклонно накапливал войска на границе с областью, в которой я жил. Местная воинская власть пыталась успокоить население бодрящими сообщениями в медиа и соцсетях, что, мол, наши силы обороны готовы к самому негативному повороту событий, но власти никто уже не верил. Участившиеся удары с воздуха баллистическими ракетами, боевыми беспилотниками, управляемыми авиабомбами и кассетными снарядами, обстрелы из ствольной артиллерии и реактивных систем залпового огня косвенно подтверждали ширившиеся в городе слухи о приближающемся и неотвратимом, как цветение вешних садов и посадка картошки, вражеском наступлении. При этом паники не было: горожане продолжали жить так, словно, наоборот, война кончилась, прогремели салюты Победы и можно было не опасаясь, что «Шахед» влетит в ваше кухонное окно или ракета разорвется во дворе соседнего детского сада, наконец выдохнуть, расслабиться и, закатав рукава, заняться строительством новой, мирной жизни.

Что это было, признаком фатализма или вызовом кровавой войне, от которой устали даже мои кошки, Бо и Фа, – я не смог бы ответить на этот вопрос, даже если бы очень захотел. А я не хотел. Ко мне нежданно-негаданно нагрянули в гости Макс и Харитон. Несмотря на то что это были бывалые, не раз прошедшие огонь, воду и медные трубы солдаты-роботы, я не мог смотреть на них без улыбки. При ходьбе Макс заметно выставлял вперед правый бок. Происходило это оттого, что киберпротез, заменивший воину правую, потерянную на фронте, ногу, всякий раз норовил обогнать здоровую левую ногу. Харитон вел себя еще смешнее. Стоило ему только заметить на улице какую-нибудь красивую незнакомку, как его новая титановая голова начинала вертеться юлой и вдруг замирала на месте, повернувшись лицом назад, чтоб проводить долгим мечтательным взглядом красавицу. Хорошо, что в этот момент поблизости не было жены: Ася непременно скрутила бы Харитону его непоседливую голову.

За виски и кофе знакомые солдаты-роботы поведали мне последние новости, и главная из них касалась не бомбежек и обстрелов, а вражеских разведывательно-диверсионных групп.

— Они просто оборзели! – возмущенно заявил Харитон и, словно в подтверждение своим словам, резко покрутил головой-волчком. – Появляются ниоткуда, сделают свое грязное дело и исчезают в никуда!

— Да, это правда, – озабоченно кивнул Макс и постучал по протезу. – Сколько мы ни устраивали им засады, а после ни бросались за ними в погоню – все напрасно! Ни одного следа, ни зацепки после себя сволочи не оставили. Как будто под землю проваливаются, когда мы их преследуем.

— А вы-то тут причем? – удивился я. – Вы же работали в секретной лаборатории. Как там она называлась? «Ферма», кажется.

— О, да ты, парень, отстал от жизни, – усмехнулся Макс. – Мы уже две недели как написали заявления, чтоб нас перевели в специальное подразделение по борьбе с РДГ.

— И что теперь? Будете искать тех гадов.

— Нет, – покачал беспокойной головой Харитон, – мы уже знаем их место дислокации. Разведка донесла. База ихних РДГ находится в двух километрах от границы. Мы должны пробраться туда и взорвать ту паучью базу к чертовой матери!

— Пробраться в тыл врага? – с сомнением проговорил я. – Как? По-пластунски? Или по воздуху?

— По канализационным коллекторам, – негромко, но твердо ответил Харитон.

— Шутишь?!

— Нет. А ты думаешь, как я тогда попал в столицу вражеской родины, чтоб освободить Асю?

— Погоди, это тот невероятный случай, когда из мавзолея сбежала мумия, которая ужасно картавила и грозилась убить местного царька? – вспомнив, засмеялся я.

— Да.

— И ты хочешь сказать, что ты по канализации прошел из нашего города в ту сраную столицу и тебя никто не заметил?

— Никто. Иначе б я здесь сейчас с тобой не сидел, – глядя на меня в упор, как глазок пистолета, заявил Харитон. – Чтоб ты знал, сеть подземных коллекторов покрывает всю планету. По ним можно добраться до любого города.

— У говна нет границ, – ухмыльнулся Макс.

— Так, может, диверсанты по канализации пробираются в наш город и этим же путем возвращаются к себе на базу? – предположил я.

— Я уже думал об этом, – признался Харитон. – Отправимся на операцию и проверим.

— Когда отправляетесь?

— Вот допьем твое виски и пойдем, – обыденным тоном сообщил Макс.

— Возьмите меня с собой! – взвился ужом я со стула.

— Чего захотел! – строго осадил меня Харитон. – Это дело исключительно наше, военных!

— Но проводить нас можешь, – смилостивился Макс. – До ближайшего канализационного люка.

— Ладно, – смирился я и пошел провожать друзей. По дороге зашел разговор о новом оружии, которое в последнее время стал применять противник, точнее, о невыносимых последствиях ударов вражеских дронов: от них распространялась ужасная, невыносимая вонь.

— Такое впечатление, что беспилотники обмазывают говном, прежде чем послать в нашу сторону, – хмуро сказал Харитон.

— Или изготавливают из говна, – высказал свою идею Макс.

— Что ты такое несешь? – засмеялся я.

— Почему бы и нет? Кал – это непереваренные остатки пищи.

— Но зачем его использовать в военных целях?

— Вероятно, есть причина. Я смотрел один фильм, в котором женщину убили не пулей, а кусочком живой плоти. Вскоре после убийства плоть рассосалась в теле жертвы, и сыщики долго не могли понять, чем ее убили. А герои другого фильма стреляли из пистолетов, сделанных из человеческих костей.

— К чему ты это вспомнил? Что к нам прилетают не простые дроны, а новый вид биологического оружия?

— Этого никто не знает, – озабоченно промолвил Харитон. – Известно лишь то, что говнодроны ни разу не удалось засечь нашей ПВО. Они, словно призраки, появляются над городом, атакуют наши объекты и с ног до головы обливают их говном.

— Ты, наверно, хотел сказать, с крыши до фундамента, – машинально поправил Макс.

— Какая разница! Главное ты понял.

— Парни, давайте сменим тему! – взмолился я. – А то меня уже тошнит от ваших разговоров.

— Фу, да ты как кисейная барышня, – поморщился Харитон.

— Ага, это потому, что тебя еще ни разу не зацепил говнодрон, – поддел меня Макс.

— Тьфу на вас!

Друзья дружно и грубо захохотали. Что с них возьмешь – солдаты. У них нет табу и тотемов, как у гражданских. Роботы продолжали зубоскалить надо мной, пока мы наконец не добрались до места, куда я их провожал. Это был, казалось, обычный с виду канализационный люк. Однако каково же было наше всеобщее удивление, когда мы застали там Эрика Нуриева. Отодвинув в сторону крышку люка, он собирался спуститься вниз, и в этот момент явились мы.

— Привет, Эрик, – поздоровался я. – Вот так встреча! Да еще где.

— Не положено туда лезть! – официально заявил Харитон. – Этот коллектор отныне имеет военное значение.

— Короче, приятель, проваливай отсюда, – насмешливо добавил Макс. Вздохнув, Эрик молча протянул солдатам какую-то бумажку. Они прочли, после чего глаза у обоих полезли на лоб.

— Что еще за Сапфир? – недовольно спросил Харитон.

— Там написано. Самое чистое подземное озеро на земле.

— И что оно, находится в канализации? – недоверчиво уточнил Макс.

— Есть такая гипотеза, – нехотя сообщил Нуриев. – Я должен ее проверить. Разрешение на экспедицию подписано воинской администрацией, так что, парни, вы свободны!

— Мы не свободны, а идем с тобой, – возразил Макс.

— Мне не нужна охрана.

— А мы и не собираемся тебя охранять. У нас свое задание, – угрюмо пояснил Харитон. – Придется тебе смириться с нашим обществом.

— Делайте, что хотите, но мне не мешайте.

— А гитара тебе зачем? – заметив за плечами Нуриева чехол, спросил Макс.

— Мечта у меня есть. Хочу найти Сапфир и сыграть на его берегу свои лучшие песни.

— Чудак ты, Эрик. А у власти-то к озеру какой интерес?

— Вот сам у нее и спроси! – огрызнулся Нуриев.

— Какой ты, брат, нервный, – нахмурился Харитон.

— Да мне похер, что вы обо мне думаете!

С этими словами Нуриев исчез в люке. За Эриком последовали Харитон и Макс. А я что, рыжий, буркнул я себе под нос и полез за ними.

— Куда это ты намылился? – рыкнул из сырого канализационного мрака Харитон.

— Должен же быть кто-то, кто напишет про ваши дерьмовые подвиги.

— Ладно. Только крышку люка задвинь за собой.

— Она тяжелая, – запыхтел я от натуги.

— Ничего, справишься, говнописец.

И мы вчетвером грохнули со смеху, а коллектор отозвался в ответ таким же бесшабашным, задорным эхом.

Первым ступил в вонючую жижу Нуриев. Он включил налобный фонарь, натянул на лицо респиратор и, поправив на спине гитару, как ни в чем не бывало зашагал по коллектору.

— Хм, похоже, бард знает дорогу, – заглянув в GPS-навигатор, недоуменно заметил Харитон и махнул мне. – Пошли за ним.

Но я пропустил слова приятеля мимо ушей – в тот момент я отвлекся на Макса. Он достал из рюкзака устройство, похожее на портативную рацию, повесил ее себе на грудь, вставил в уши наушники и принялся ворожить с прибором.

— Макс! – позвал я, но солдат, занятый настройкой неизвестного мне устройства, не отозвался. Тогда я окликнул Харитона, к тому времени отошедшего от меня шагов на десять: – Что делает Макс?

— Догоняй, я расскажу, – мельком оглянувшись, сказал Харитон. Когда я догнал его, он спросил: – Где твой респиратор?

— У меня его нет. Я же не собирался с вами идти. Это было спонтанное решение.

— Возьми мой.

— А ты?

— Я – робот, мне противогаз не нужен.

— Спасибо. Ты обещал рассказать, что за устройство у Макса.

— Это РЭБ – портативная станция радиоэлектронной борьбы. В одном корпусе совмещены приемник и передатчик. Принцип работы прибора достаточно прост. Сперва он улавливает сторонние радиосигналы, затем создает помехи и глушит их.

— Что за сигналы?

— С помощью которых операторы управляют полетом дронов.

— Ты думаешь, здесь, в канализационном коллекторе, могут быть вражеские дроны? – я недоверчиво поглядел на приятеля. Харитон ответил не сразу. Повернул голову на 180 градусов, несколько секунд подержал ее в таком положении, во что-то пристально всматриваясь, затем вернул голову на место и только после этого вновь заговорил: – Здесь все возможно, абсолютно все! Война с воздуха, моря и земли перекочевала сюда, в канализацию. И моя интуиция робота подсказывает мне, что скоро оно начнется.

Я не стал уточнять, что он имел в виду под словом «оно», а безотчетно передернул плечами.

— Не дрейфь, – уловив мою тревогу, подбадривающе усмехнулся Харитон. – Макс – наши глаза и уши. Он засечет врага раньше, чем тот ударит по нам, и сорвет его планы.

Но Макс не сорвал.

Мы шли уже около часа по коллектору и чем глубже углублялись в его мрачное чавкающее под ногами нутро, тем сильней канализационный канал становился похожим на подземный лабиринт. Множество боковых туннелей разбегалось в разные стороны от канала, по которому мы брели почти вслепую, и оставалось гадать, каким образом Нуриев, продолжавший шагать впереди, прокладывал путь. В какой-то момент мне показалось, что мы затеяли игру, глупую, бестолковую, ненужную, и я начал злиться на себя, что добровольно ввязался в эту дурацкую авантюру. А в следующее мгновенье нас атаковало сразу несколько беспилотников и тут же стало не до самобичевания. Дроны напали на нас внезапно, выскочив из пяти боковых проходов, трех слева и двух справа, и открыли по нам ураганный огонь.

— Макс, какого черта?! – отстреливаясь от беспилотников, закричал Харитон. – Ты что там, заснул?!

— Это – говнодроны! – виноватым голосом сообщил Макс. – Моя РЭБ их не обнаружила. Вероятно, дроны движутся по запрограммированному маршруту, потому что полностью отсутствуют радиосигналы, которые должны были ими управлять.

Макс тоже принялся палить из автомата по беспилотникам. Один из сбитых дронов упал к его ногам, и солдат в сердцах дал ему пинка своим непобедимым киберпротезом.

— На, получай, говнюк!

Взрываясь, дроны окатывали нас с головы до ног какой-то вонючей дрянью. Сняв на миг противогаз, я поднес к носу испачканный палец.

— Фу, и правда говно!

Меня едва не вырвало. У меня не было оружия, поэтому пришлось беспомощно прижиматься к стенке коллектора. Вскоре с говнодронами было покончено.

— Никого не задело? – обеспокоенно спросил Харитон. – Говнописец, ты как?

— Нормально, – ничуть не обиделся я.

— А где Эрик?

— Я здесь, – откликнулся из ближайшего мрака Нуриев.

— Тогда движемся дальше, – скомандовал Харитон. В нашей группе канализационных разведчиков он был старшим.

Спустя время мы увидели впереди, в противоположном конце коллектора, утопавшем в тревожной влажной мгле, отблески неведомого синего пламени. Оно манило нас к себе, как манит свет маяка уставших, отчаявшихся мореходов.

— Эрик! – крикнул я. – Это то, о чем я подумал?

— Да! – впервые радостно отозвался Нуриев. – Это оно, озеро Сапфир!

Немного погодя мы вышли к небольшому, размером с бассейн, может, два, подземному озеру. Оно было невероятной, немыслимой красоты! Синий свет, который мы увидели на подходе к этому дивному месту, исходил от воды. Она излучала фантастическое голубое сияние, которое одновременно завораживало и умиротворяло.

— Как такое чудное озеро могло возникнуть посреди океана нечистот?! – восхищенно воскликнул я.

— Это защитная реакция природы. Она не терпит крайностей и серьезных, необратимых вмешательств в свое устройство, – тоже волнуясь, произнес Нуриев. – В тех случаях, когда человек переходит границы дозволенного, как сегодня, когда человечество своими бесконечными войнами терзает тело земли, а наплевательским отношением к экологии неуклонно превращает планету в масштабную мусорную свалку, природа создает оазисы чистоты и великолепной красоты.

— Зачем?

— Чтобы не сойти с ума, не впасть в отчаяние или ярость, которые могут привести к непоправимым последствиям для людей. Природа – большой живой организм, которому свойственно испытывать те же чувства, что и человеку: привязанность, доверие, любовь, разочарование, боль, страдание и гнев. А в гневе природа страшна! Она может восстать против нас, людей, и стереть с лица земли! Ведь когда-то, миллиарды лет тому назад, планета жила без людей и сегодня без них запросто обойдется.

— Что значит «обойдется»? – опешил я.

— Полчаса назад вы отбили атаку вражеских беспилотников, которые презрительно называете «говнодронами». А чем вы лучше, чище и благородней этих летательных аппаратов?

Я не знал, что сказать в ответ, а затем и вовсе прервал разговор. Отныне мое внимание было приковано к необыкновенному озеру, созданному природой, если верить словам Эрика, пожелавшей противопоставить человеческой глупости и злобе красоту и покой.

Таинственный водоем имел овальную форму, плавные линии берегов и цвет незамутненной, чистой радости. Казалось, что это глаз мифического божества или великана. Он нарочно оставил его здесь, в искусственной пещере, чтоб не видеть те преступления, что люди совершают на поверхности земли. И вот в этом поразительном озере-глазе вздумал искупнуться Макс. Он так и сказал:

— Пойду смою с себя говно.

Но Нуриев решительно преградил ему дорогу, нацелив на солдата гитару: щелчок, и из грифа высунулся клинок – холодный и голубой в свете подземного водоема. Ух ты, а я и не подозревал, что Эрик вооружен, изумился я. Выглядел мой приятель и впрямь воинственно.

— Еще шаг, и я тебя продырявлю! – сурово предупредил он Макса.

— Совсем спятил?! – оторопел он.

— Не позволю осквернять фекалиями Сапфир! Это озеро бесценно своей уникальной, кристально чистой водой.

— Что ж мне и дальше в говне ходить? – недовольно буркнул Макс. Он сделал шаг в сторону, пытаясь обойти Нуриева, но тут на помощь Эрику пришел Харитон.

— Отставить, солдат! В чем-то бард прав. Не стоит пачкать то, что нам не принадлежит и не нами создано. Ничего, Макс, потерпим. Вот выполним задание, вернемся и сходим в баню.

Поблизости доносилось монотонное журчание невидимого водопада. Этот успокаивающий звук вызвал у меня нестерпимое желание сходить в туалет по-маленькому. Кинув косой взгляд на Нуриева, непримиримого борца за чистоту и целомудрие канализационных озер, я вприпрыжку побежал в дальний, скрытый от посторонних глаз угол подземелья. Однако стоило мне только пристроиться у темной стены и с облегчением выпустить из себя водопад, как на мою голову, плечи, спину и руки сверху стало падать что-то мокрое, липкое и жутко мерзкое.

— А-а-а, пиявки, слизняки!! – завопил я не своим голосом и, едва закончив свое «маленькое» дело, помчался к друзьям, чтоб они защитили меня от незримого врага.

— Чего ты орешь как потерпевший? – сердито накинулся на меня Нуриев. – Ты своими воплями можешь нарушить химическую формулу Сапфира.

— Там… ик… пиявки… ик, – заикаясь, повторил я. – Они напали на меня и хотели сожрать!

— Ну-ка, ну-ка, – вперился в меня настороженным взглядом Макс. Он обошел меня, осматривая со всех сторон, и вдруг удивленно объявил: – Эти твари очистили тебя от говна! Пойду-ка и наведаюсь к говноедам.

Переглянувшись, Харитон с Эриком двинулись следом за Максом. Никому не хотелось ходить измазанными с головы до ног в чужих фекалиях, а неизвестные канализационные чистильщики, которых с легкой руки Макса мы прозвали «говноедами», попались нам на пути очень даже вовремя. Не прошло и десяти минут, как говноеды, подобно сухому душу, очистили от дерьма всех членов нашей разведгруппы и уползли в вонючую мглу, переваривать «лакомство». А еще минут через десять из темноты к нам внезапно шагнула мумия.

Точнее, в первый момент показалось, что это какой-то бродяга заблудился в коллекторе. Из одежды на незнакомце был лишь допотопный длиннополый пиджак, который был в моде, наверное, в начале прошлого века, а за плечами висела не то сумка, не то рюкзак. Приглядевшись к бродяге, мы вчетвером дружно ахнули. Из пиджака торчали вместо рук и ног голые кости, как у скелета, а над воротом пиджака венчала угловатый позвоночник сморщенная, будто груша из сухофруктов, голова.

— Глядите, это же та самая мумия, что в мавзолее лежала! – изумленно воскликнул Харитон. Затем с сомнением покачал головой. – Хотя вряд ли. Ту мумию тогда пристрелили.

— Бгед! – сильно картавя, возмутился ходячий скелет. – Столичные менты косыми оказались. Каплан и то лучше их стгеляла!

Мумия приблизилась к Харитону, который как вкопанный застыл на месте, и пристально впялилась в него стеклянными протезами глаз.

— А-а, так это ты, голубчик, лишил меня уютного гнезда, моего любимого мавзолейчика?! Сука!

Мумия нервно взвизгнула и с криком «Укокошу всех!» распахнула пиджак – а под ним взрывное устройство, привязанное к ее костлявой груди.

— Вот так дед! – потрясенно промолвил Макс. Потом деловито уточнил: – А в рюкзаке что?

— Говно массового погажения. Мои соггаждане габотали над его созданием со дня независимости говно-стганы.

— Как же ты, дядя, низко пал! – с укором сказал Харитон. – Ты ж собирался грохнуть нового царька, а в итоге продался ему.

— Здесь нет секгетов, – противно захихикал скелет. – Он пообещал пгедать меня земле, если я пгедам вас.

Мумия ненароком перевела взгляд с солдата на озеро и, явно очарованная его чистым сиянием, проглотила слюну и пожаловалась:

— Сушняк, товагищи, замучил. Столько лет в склепе пголежал, хоть бы кто макову госинку пгинес. Миллионы людей пгиходили на меня поглазеть, но никому в голову не пгишло пгедложить мне напиться, утолить вечную жажду.

Странное создание с любопытством уставилась на чехол у Нуриева.

— Что там у тебя, гитага? Гм, погешить вас я всегда успею. А ну-ка, товагищ, сбацай мою любимую «И Ленин такой молодой, и юный Октябгь впегеди!»

— Еще чего захотел! – презрительно фыркнул в ответ Эрик. – Я тебе не Троцкий какой-нибудь.

И Нуриев заиграл свои песни. Без остановки сразу несколько штук.

Песня первая

Неужто же нет оправданий

Всем нам, кто еще не убит?

Где стая смиренных пираний,

Что нас защитят от обид?

Где море, что нас в себя примет,

Земля, что возьмет на постой?

Чье светлое тихое имя

Звездой будет нам путевой?

Песня вторая

Волна накроет и унесет.

Растают в памяти крики чаек.

Но вещий маленький кашалот

Спасет меня и предложит чая.

И я как будто бы оживу

И поплыву с ним в его дворец,

Где смерть захочет снять паранджу

И повести меня под венец.

Мы будем пить потом чистый спирт –

Я, кашалот и бедная смерть.

Зачем мне этот дурацкий флирт,

Когда есть жизни земная твердь?

Песня третья

Как странно, как странно,

Что жизнь чужестранна,

Бездушна, чужбинна

Для граждан безвинных,

Чтоб им неповадно

Жить было отрадно.

Вот только накладно

Для жизни быть падлой.

Ее то заносит,

То хрен где-то носит.

Но смерть с нее спросит,

Чего нас так косит.

И жизнь ей ответит:

«Иди-ка к нам третьей».

«И с кем буду третьей?»

«Со мной и столетьем».

Песня четвертая

Иногда мне хочется

Взять штурмом высоты,

С которых бес мочится

На мирные соты.

Иногда мне кажется,

Что Бог в каждом атоме,

Даже в бомбах вражеских –

Нет Бога лишь в Адаме.

Желаю, бывает,

Свести Бога с дьяволом –

Пускай собирают

Крылья мертвых ангелов.

Песня пятая

Лёгкость, с которой мы умираем,

Тяжесть, с которою мы живём –

Аве Отче, благаю,

Защити Отчий дом!

Защити нас от внешних

И внутренних врагов.

Пусть воскреснет сад вешний,

Пусть совьет аист новый кров.

Песня шестая

Иногда мне хочется забраться на руки к Богу

И прижаться к его старой, в шрамах, груди

И сказать: «Отче, вернись на Свою дорогу!

Не иди, я прошу, против нас, людей, не иди!»

Он, возможно, обнимет меня и вымолвит тихо:

«Я лишь Бог, Я – Свет, Добро и Любовь.

А все ваши беды, войны и лиха,

Оттого что когда-то вы пролили Сына кровь».

Песня седьмая

В чистом свете луны,

Хрупкой, словно фарфор,

Снятся дивные сны

Смерти наперекор.

Днём война, страх и боль,

На могилах роса.

Ночью снится Ассоль,

Алые паруса.

Днём нет места живым

Там, где их отчий дом.

Мы от жизни бежим

В сны, где плавно плывём.

Песня восьмая

После французского захотелось пирожного,

Чашечку черного кофе и коньяку –

Все, абсолютно все из области возможного,

Чтоб сказать Богу и жизни «мерси боку».

На занятии мы смотрели фильм про мальчика,

Очень милого маленького Николя,

И, казалось, жизнь снова стала детским мячиком,

Перестала пылать в огне войны земля.

Песня девятая

Даже если я стану ничтожным,

Даже если я буду чужим –

Накупите себе пирожных

И напейтесь со мною в дым.

Будут прокляты вечно враги –

Не видать им ни воли, ни зги.

Затяните со мной песню смерти,

Не забудьте, каким был живым.

Никому – только Богу верьте:

Он – единственный побратим.

Будут прокляты все палачи –

Обратим против них их мечи!

И за чаем с тарелкой пирожных,

За стаканом с хмельною водой

Помяните святых ничтожных –

Кто остался самим собой.

Будет проклят завистливый род –

Пусть их пеплом войны занесет.

Песня десятая

Мама, ты меня зовёшь?

Скоро, скоро мне на небо.

Возьму с собой, мама, хлеба

И твою старую брошь,

Что ты надевала в детстве,

Когда мы жили в глуши,

А счастье жило по соседству,

Не чаяло в нас души.

Мы были тогда семьёю,

Любили простые дни.

Небо плыло над землёю…

Все, как у нас до войны.

— Хогошо! – прослезилась мумия, когда Нуриев закончил петь и спрятал гитару в чехол. – Чегтовски как хорошо! Особенно пго маму и пигожные понгавилось. Вот что, товагищ, – внезапно встрепенулся сушеный Ленин, – я твой должник! Пгоси за свое искусство чего хочешь!

— Можно я за него попрошу? – внезапно влез в разговор Харитон. – Я – ближайший друг этого барда.

— Дгуг? – скелет в пиджаке повернул сухофруктовую голову к Нуриеву. – Этот товагищ пгавду говогит?

Эрик молча кивнул. Мумия вновь обратила глазные протезы на Харитона.

— Ладно, валяй. Чего там тебе?

— Ильич, помоги взорвать вражескую базу.

— Легко! – неожиданно быстро согласилась мумия. – Я, товагищи, давеча оттуда. Пошли, не будем тегять вгемя! Ебнем по базе, пока там все ихние пидогы в сбоге.

— Во Ильич жжет! – счастливо захохотал Макс. А Нуриев покрутил пальцем у виска.

Мы простились с фантастическим озером и дружно последовали за не менее фантастической мумией.

Немного погодя, бредя по канализационному коллектору почти по колено в черных, как нефть, фекалиях, мы пересекли государственную границу и оказались на чужой территории. Выбрались наверх из обычного канализационного люка и, пристроившись за мумией, оказавшейся на редкость резвой особой, зашагали в сторону дислокации вражеских диверсантов.

Ильич сдержал слово. Видно, ему и впрямь понравились песни Нуриева. С помощью взрывного устройства и рюкзака с говном массового поражения он мастерски взорвал неприятельскую базу, а заодно разнес вдребезги резервуары, в которых враг хранил фекалии для производства говнодронов. Экскременты разлились по округе жутким зловонным озером, в котором утонули не только диверсанты и обслуживающий персонал базы РДГ, но целый избирательный участок, находившийся в соседнем селе. По иронии судьбы в тот день проводились выборы вражеского президента, и фекалии, фонтаном выплеснувшиеся из взорванных цистерн, за считанные минуты затопили помещение, где проходило голосование, со всей избирательной комиссией и десятками людей, добровольно пришедшими выбирать президента-людоеда.

— Знаешь, в чем разница между говноедами, которых мы встретили в коллекторе, и избирателями, которые захлебнулись в говне? – спросил меня Макс.

— В чем?

— Говноеды избавляют, чистят от дерьма, а те… язык не поворачивается назвать их людьми, обсирают все вокруг. И в первую очередь свое имя и достоинство.

Макс хотел еще продолжить, но Харитон его резко оборвал:

— Кончай трепалогию!

Но уже в следующее мгновенье, не в силах больше сдерживать радость, он улыбнулся титановой головой и довольно потер такие же ненастоящие руки.

— Дело сделано, парни! Можно возвращаться домой!

Мы направились к люку, который вел в коллектор, и в этот момент нас окликнула мумия – жалобно и умоляюще:

— Не бгосайте меня одного, товагищи! Я ведь пгикипел к вам всей геволюционной душой.

— Что скажете? – обвел нас озадаченным взглядом Харитон.

— Почему бы и не взять? – усмехнулся Макс. – Сдадим мумию как редкий артефакт в городской краеведческий музей. Пусть посетителям адреналин нагоняет.

— Мне Ильич понравился, – совершенно серьезно заявил Нуриев. – Он способен оценить современную поэзию и музыку.

С этими словами Эрик укоризненно уставился почему-то на меня одного.

— Так я разве против? – попытался я было оправдаться в ответ, но меня никто уже не слушал: солдаты и бард дружно полезли в люк. Ильича пропустили вперед.

Спустя время мы вернулись в город и сразу махнули ко мне. По очереди отмылись в ванной. Даже мумия приняла душ. Парни вышли во двор покурить. Поглядев в окно, с какой жадностью курят солдаты-роботы, я понимающе покачал головой. Потом, включив в комнате телевизор, пошел на кухню приготовить ужин на скорую руку. А мумия прилегла на диван. Кошки Бо и Фа устроились в ногах Ильича, словно знали его давно, и спокойной уснули.

Вскоре с улицы пришли парни, голодные, шумные и веселые, а я как раз отварил сосиски и макароны, нарезал хлеб и сделал салат из свежей капусты.

— Товарищ мумия, ужин готов, – позвал я вежливо.

— Ильич, иди жрать! – бесцеремонно гаркнул Харитон.

— Мяу, – жалобно ответил за фантом Ленина Фа. Когда мы вошли в комнату, то первое, что увидели, так это улыбку на мертвом лике мумии. Она улыбалась искренне и открыто, как ребенок, которого у нее отродясь не было. Чем пристальней я смотрел на мумию, на ее череп, на котором незаметно разгладились морщины былых страстей и страданий, на кости рук и ног, на которых, наоборот, неожиданно появилась старческая дряблая кожа, тем больше находил сходства между этим поразительным созданием и моими предками.

А похоронили мумию мы в одной могиле с моей прабабушкой на центральном кладбище. Думаю, бабуля не будет в обиде от такого соседа, а Ильич наконец обретет долгожданный покой.

9 – 17.03.24.

Звезда героя

Давно не приходило вестей от Евы. Для меня было загадкой, как ее выпустили из психиатрического отделения, где она пробыла около трех недель. Вероятно, это было связано с тем злосчастным происшествием, когда по городу был нанесен очередной воздушный удар и вражеская ракета угодила, как принято сообщать в официальных источниках, в «объект критической инфраструктуры». Взрывной волной выбило окна в зданиях, расположенных поблизости, включая больницу, в которой лечили Еву. Часть пациентов тогда перекочевала в соседние медицинские учреждения, а часть была признана здоровой и в срочном порядке выписана. Видимо, Ева оказалась в числе последних. Однако еще большей тайной было то, как она смогла вернуться в строй, как ей, пролежавшей в психушке, снова доверили оружие. Как бы там ни было Ева уже больше трех месяцев воевала, где именно, мне было неведомо, и я, временами вспоминая о Боге, просил у Него спасения для своей старой подруги.

Однажды Каин, сын Евы, принес мне передачу от своей матери – конверт, в которых курьеры обычно доставляют палочки для суши. Каин был не один, пришел с милой девочкой, у которой была хватка Медузы Горгоны, а душа библейского мальчика Авеля. Девочку звали Лилит. Вскоре подростки ушли. Они жили вдвоем в маленькой квартире Евы, пока она безжалостно била врага, и растили в себе любовь друг к другу, невзирая на острый нож судьбы.

В конверте для суши оказались награда – золотая звезда героя, скатившаяся с небес стародавней войны, и письмо, написанное явно впопыхах и с началом, оставшимся в уме автора. Вот это странное, нервное, пронзительное письмо:

«…и мне не сказали, сколько я буду торчать на границе вместе с вверенным мне взводом, вернее, с тем, что от него осталось. Чего ждало мое начальство, почему медлило с подкреплением?! С той стороны нас херачили так, словно мы явились из ада. Враг безумствовал, нарочно целил по частным домам, по школе, детскому саду, единственной в селе больнице и новенькой, с иголочки, библиотеке. Не было покоя селу от обстрелов и бомбежек. Старую церковь перекособочило, иконы перекосило, кресты на храме скрутились в дули – но ублюдкам этого было явно мало. Они продолжали лупить по селу из «Градов», пытались достать управляемыми и фугасными бомбами и засыпали, словно прогорклым горохом, гребаными минами.

Ладно те, чужие, уроды – нас ненавидели местные. Но я смирилась с их ненавистью. Они жили так, как до них их отцы, деды и прадеды, и им было похуй, какая власть в их стране. До тех пор, пока эта власть не прошляпила войну. А теперь эти люди из-за, прямо скажем, распиздяйства власть имущих, были вынуждены прятаться в погребах и подвалах, спасая в них бледных и худых, как проросшие ранней весной ростки картофеля, детей и внуков.

Меня определили на постой к одному древнему деду. Ему было за сто лет, а его любовнице – чуть меньше семидесяти. Дед был вредным, терпел меня с трудом и неустанно повторял, что «стреляют по нам не русские, а немцы», потому что он хорошо знает тех и других: с одними он воевал бок о бок, у других был в плену. Когда я пыталась возражать ему и объяснять, кто действительно сносит крышу его хибаре, дед слезал со своей любовницы, вытирал член о ее крашеные волосы и неизменно говорил:

— Прежде чем выебываться и тявкать, как моська на слона, нужно было вам, правильным, сперва выковать себе железные яйца.

Выпив стакан самогона, добавлял:

— Как у меня.

Честно, я бы одним ударом титанового кулака урыла того говнистого деда еще при первой встрече, если б не дедова звезда героя, которую ты сейчас держишь в руках. Нет, я не испытывала перед ней благоговения – в тот момент мне было насрать на память отцов и дедов. Но я чувствовала, прости за пафос, что эта звезда сыграет важную роль в моей жизни.

Так и случилось. Как-то днем я просидела в окопе, начался жуткий обстрел, я наелась земли, вместе с осколками засыпавшей наши позиции, получила дырку в правое плечо, отстреливалась так, словно настал Судный день, а когда, едва живая от усталости, приползла к избе, где кантовала одинокие, холодные ночи, застала еще теплое пепелище. Дед, его любовница, все непутевое, жалкое, узколобое прошлое сгорело в пожаре, вызванном ударом не то бомбы, не то снаряда, не то чьего-то звериного проклятия. Все, что осталось от той бестолковой, как чужая девственность, истории – это золотая звезда героя. Будет мне оберегом, подумала я, нацепила себе на грудь и той же ночью попала в плен. Во время очередной бомбежки полегли все мои солдатики, меня контузило, и я, рухнув лицом робота в кровавую грязь, отключилась…

Пришла в себя не то в подвале, не то в погребе. До рассвета меня били, пытали, насиловали, а когда солнце взошло и просунуло сквозь крохотное косое оконце свои шелковистые лучики, разглядели на моей окровавленной рубашке звезду героя – и оставили в покое. Бросили одну в подвале и ушли спать. Я сняла с груди медаль, которая спасла мне жизнь, и решила убить столько врагов, сколько лучей у звезды.

У любой боевой медали, как у дорогой монеты, есть две стороны – слава и смерть. Одну гордо выпячивают наружу, вторую стыдливо скрывают, прижимая к груди. Мне эта военная эзотерика была известна давно. Поэтому я легко воспользовалась обратной стороной звезды героя – ее смертоносной силой.

Первой жертвой стал охранник, принесший утром мне похлебку: звездой героя я перерезала ему горло.

Потом были два солдата, игравшие по соседству с подвалом в карты. Вояки были среди тех ублюдков, кто насиловал меня. Одному я вырвала звездой сердце и заткнула дыру, из которой хлестала кровь, пиковой дамой. Второй насильник попытался от меня сбежать. Не целясь, словно ниндзя, я метнула в него звезду, и золотая сюрикен, коротко пропев в воздухе три убийственных звука: «сю», «ри» и «кен», что переводятся с японского как «лезвие, скрытое в руке», глубоко впилась в спину третьей жертвы. Я сбила солдата с ног, выколола на его груди крест и швырнула на него шестерку треф.

Идеальные дроны – это люди. Испокон веку они были безголовыми, слепыми, доверчивыми и подвластными чужой воле, то есть поистине беспилотными. Кто только ими не управлял: языческие боги, Яхве, Иисус и Аллах, главы церквей и президенты-диктаторы, медиамагнаты и владельцы социальных сетей, поп-звезды и командиры взводов – люди всегда верно и в срок исполняли приказы, не задумываясь об их последствиях. Но временами людей-дронов заносило, срывало у них крышу, они «зависали», подобно электронным гаджетам, или откровенно саботировали приказы свыше, или, что еще хуже, лезли из кожи, чтоб угодить начальнику. При этом какой бы ни была причина сбоя человеческого дрона, с ним во все века поступали одинаково – расправлялись, устраняли, утилизировали, дабы гомо беспилотник не наделал еще больших бед. Вот так же и я поступила с вражескими солдатами – уничтожила трех из них.

Оставалось еще двое. Не оттерев кровь с лица, не отмыв руки от крови, я направилась в соседний дом, в котором поселилась семья капитана – командира местного подразделения и главного моего насильника.

Было глубоко за полночь. Луна молча плавилась в темном небе, брызжа вокруг, будто золотой слюной, несчастными звездами. Я пробралась в капитанскую спальню, разделась догола, сначала легла между жеребцом и его кобылкой, потом оседлала его и стала трахать, жена проснулась, хотела позвать на помощь, я приставила к ее горлу звезду и заставила замолчать, а, почувствовав, что жеребец сейчас кончит, соскочила с него и одним махом моей беспощадной хира сюрикен отсекла насильнику его гребаный член, а жене его отрезала язык, чтоб не болтала лишнего.

А потом, уже уходя, увидела их мальчика лет четырех и девочку двух лет. Разбуженные шумом в родительской спальни брат с сестрой, держась за руки, дрожа и плача, вошли в комнату. И мне, глядя на них, пришлось пойти на этот шаг, из-за которого ты меня наверняка проклянешь…»

Дальше я уже не мог читать.

— Ева, ты ебанутая! – закричал я в бессильной ярости. – Дети-то тут причем?!

В прихожей раздался звонок. Черт, кого там еще принесло?! На пороге стояли Каин и Лилит.

— Не понял! – недовольно поморщился я. – Вы же вроде как поехали домой?

— Вы прочли письмо? – не удостоив меня ответом, спросил мальчик.

— Он не прочел, – убежденно сказала девочка. – По глазам вижу.

— Это его проблема, – устало ухмыльнулся Каин.

— Как и эти дети, – смиренно добавила Лилит. Обернувшись, она позвала мальчика и девочку, стоявших позади нее. Дети прятались внизу лестничной площадки, отчего я сразу их не заметил. – Ваня, Таня, идите сюда! Теперь вы будете жить у этого дяди. Не бойтесь, он вас не обидит. В его доме живут две кошки.

Глядя испуганно на меня, как на нового бога, дети бочком вошли в дом, Каин с Лилит испарились, на этот раз окончательно, а я наконец дочитал письмо Евы.

«Приюти детей, как когда-то моего Каина. Это – Ваня и Таня, капитанские сын и дочь. Они хорошие, они – две молоденьких кленовых почки, из которых еще могут вырасти красивые, чистые, светлые листья. Береги детей! Пока я не приеду. А я непременно приеду! Сразу же после Победы.

П.С. Звезду передаю тебе подальше от греха, то есть от себя самой. Не хочу больше убивать безоружных и слабых. Ева».

— Ева, ты точно еба… – хотел было снова выругаться я, но, обернувшись, словно меня кто позвал, увидел мальчика с девочкой, молча игравших с моими кошками, и вовремя прикусил язык.

Так Ваня с Таней поселились в моем доме. Я не согласен с формулировкой Евы, будто люди – прирожденные, первородные дроны, которыми управляют все, кому не лень. Но тот случай, когда в моей квартире появились два новых жильца, я считаю особенным. И не воспринимаю его как наказание, свидетельство моей слабости или чьей-то настырной воли. Напротив, я благодарен судьбе, которая привела в мой дом двух очаровательных малышей, достойных новой, справедливой, светлой истории.

А звезду героя на следующий день я отнес в городской волонтерский штаб, помогавший нашим защитникам. Пусть 20 граммов золота пойдут на покупку боевого дрона. Пусть мой беспилотник колошматит врагов до тех пор, пока не выбьет из них всю дурь и злобу! Пусть пробьет к их сердцам дорогу любви.

13 – 21.03.24.

Человек с дырой в груди

Небо над городом затянуло беспросветными тучами. От непрестанных обстрелов посуда в доме звенела жалобно и обреченно, как ложечка в стакане с чаем на столе поезда, вздрагивающего на стыках рельс. Все в городе чувствовали себя обманутыми, преданными и брошенными, жадно ждали конца, словно речь шла не о единственной жизни, а о ненавистном рабочем дне. И тут новость – в город с гастролями приезжает порнозвезда!

В афише было сказано, что знаменитая. Но на рекламном плакате вместо грудастой красотки был изображен солдат с утомленным лицом. Людям терять было нечего. К смерти относились, как к пачке сигарет, которой суждено вот-вот кончиться, а к жизни – как к презервативу, который, скорее всего, не удастся надеть. Шоу «Порнозвезда» взбудоражило горожан. Посмотреть на солдата, отчего-то взявшего себе такой вызывающий псевдоним, приходили и стар, и млад. Как ни странно, на афише не было указано возрастное ограничение. Не удержался и я, поддался соблазну. Нет, гейские штучки меня не волновали. Просто разобрало любопытство: чем вызван такой ажиотаж?

Шоу проходило на пятом этаже универмага, носившего имя нашей столицы. Я стал в очередь. Она двигалась медленно. Из помещения, отведенного под шоу, выходили преимущественно девушки и женщины. Все поголовно плакали. Встретив знакомых, они принимались рыдать в голос, обнимались, целовались и что-то бормотали невнятно и с явным облегчением. Хм, странный эффект от посещения порнозвезды, думал я.

Наконец дошла очередь до меня. В зале, где до войны демонстрировали проезжих змей, удавов, черепах и кроликов, стоял солдат. Тот самый, что был на афише. Я присмотрелся: на порнозвезду он никак не тянул. Ладно. Я подошел ближе и только тогда разглядел на солдате дыру. Она была с левой стороны, там, где бьется сердце. Я стал как вкопанный. Все, что угодно, ожидал увидеть, но только не это.

— Ты не один, за тобой очередь, – сказал солдат обыденным голосом. – Смотри и иди с миром.

— Что смотреть? – задал я идиотский вопрос.

— Ни что, а куда, – спокойно поправил меня солдат и ткнул пальцем на дырку в груди. Вздохнув, я приник к отверстию, от которого любой другой человек должен умереть на месте… и охуел. По-другому не скажешь. Я увидел солдата. Шатаясь, он брел через какой-то лесок. Была, видимо, ночь. Небо беспрерывно вспарывали пламенные росчерки сигнальных ракет, трассирующих пуль и хрен знает каких смертоносных устройств. Тут и там что-то взрывалось с диким грохотом, обсыпая солдата комьями земли, сучьями деревьев и пеплом давно мертвого мира. Дроны назойливыми летучими мышами преследовали бойца, сбрасывали на него гранаты, поливали огнем из невидимого стрелкового оружия. Солдат бы убежал от них, этих гребаных дронов, но ноша, которую он из последних сил нес на плечах, не давала ему возможности ускорить шаг или прилечь за пнем, или укрыться в овраге.

Наверное, это чудо, что солдат добрался до наших позиций. Правда в тот момент, когда он был уже готов спрыгнуть в окоп, он поймал пулю в области сердца. Но не умер. Не знаю, что ему помогло тогда выжить. Но знаю твердо, кто в тот миг помог выжить мне.

Едва держась на ногах, солдат завалился в блиндаж, и побратимы помогли снять с его плеч того, кого он столько часов стремился спасти. И тут наконец я увидел его. Блять, это был я! Сука, этот парень жертвовал своей жизнью, чтоб спасти меня!

Задохнувшись, как от глотка чистого спирта, я резко отпрянул назад, подальше от жуткого зрелища, выпрямился и не стесняясь заплакал. Потом поцеловал дыру в груди безымянного солдата.

— Спасибо.

— Иди уже, другим тоже надо очиститься.

Я отошел шагов на пять-шесть, не выдержал и обернулся.

— И все-таки, почему «Порнозвезда», а не «Герой» или «Спаситель»?

Солдат ничего не ответил. Я вышел из зала. Очередь стала еще длинней. Люди пришли на порнозвезду.

27.03.24.

Самокат Каина

Стоило снегу только сойти с тротуаров и газонов, как в городе появились одинокие, будто кем-то забытые или брошенные на произвол судьбы электросамокаты. Разумеется, у них были хозяева, преимущественно подростки. Они пытались делать бизнес между сигналами воздушных тревог и обстрелами, с неотвратимым упорством постепенно сжимавшими кольцо вокруг города. Осознание того, что огненная, смертоносная лава скоро затопит улицы и дома, у одних горожан вызывало глухое отчаянье, других вводило в ступор, парализуя волю и делая безучастными к происходящему, а третьим, наоборот, добавляло сил и желаний оттянуться как следует напоследок. Каин и Лилит явно относились к последней категории. Их буквально распирало от избытка энергии и любви к жизни, и подростки частенько наведывались ко мне, чтоб поделиться своим задором и жизнелюбием с моими новыми домочадцами.

С некоторых пор я воспитывал в своей жалкой хрущевской квартирке двух маленьких человечков: четырехлетнего Ваню и двухлетнюю Таню, брата и сестру, подброшенных мне Евой. Даже в самой смелой фантазии я не смог бы представить себе ее добрым, заботливым аистом. Она была солдаткой-роботом, непримиримой и бесстрашной, для которой убийства на войне стали привычным образом жизни и единственным способом спастись от смерти. Однажды Ева попала в плен, уничтожила трех вражеских солдат, их командира в наказание за его неутолимую страсть к насилию оскопила, а его жене отрезала язык, чтоб она впредь не смогла больше произнести слова «люблю» и «ненавижу». Уже после исполнения казни, самовольной и дерзкой, как сама Ева, моя подруга обнаружила в доме офицера его маленьких сына и дочь и недолго думая отправила их ко мне, надеясь, что моей любви, которую с начала войны я проявлял лишь к двум кошкам, Бо и Фа, хватит и на Ваню с Таней, детей врага, с которым она расправилась без малейшей жалости. При этом Ева полагала, что мальчик и девочка еще настолько малы, чисты и наивны, что казнь их родителей непременно выветрится из их светлой, беззлобной памяти и при правильном воспитании из этих детей можно вырастить правильных людей. Но Ева ошиблась.

Едва освоившись в моем доме, подружившись с Бо и Фа, Ваня с Таней стали выказывать ко мне откровенную враждебность и презрение, будто это я был виновен в тех страданиях и унижении, которые пришлось пережить их родителям. Мальчик с нескрываемой радостью встречал каждый сигнал воздушной тревоги, а при грохоте взрывов, от которых содрогались не только стекла в окнах, но и душа в смертном теле, его глаза начинали злобно сверкать.

— Это вам месть за наших маму с папой! – всякий раз говаривал Ваня, уловив на моем лице постыдную, бледную печать страха. Таня разговаривала еще плохо. Она незаметно подкрадывалась ко мне и больно кусала за ногу. Я стал побаиваться детей, бранил мысленно Еву, навязавшую мне двух диких волчат, и с нетерпением ждал очередного визита сына Евы и его подружки. Как ни странно, Ваня с Таней в их присутствии вели себя мирно, не проявляли враждебности и охотно откликались на любое предложение поиграть и развлечься.

Особенно мальчик с девочкой любили кататься на электросамокате. Стоило Каину и Лилит только оказаться в моем доме, как Ваня с Таней, схватив за руки своих старших товарищей, тотчас тянули их на улицу, и четверка отправлялась на охоту. Покряхтев, я нехотя плелся за ними. На мое счастье квест длился недолго: уже на ближайшем перекрестке или прямо посреди тротуара мы обнаруживали электросамокат. Каин подносил к нему телефон и сканировал QR-код, наклеенный на руле.

— Что ты делаешь? – спрашивал Ваня.

— Я же тебе уже объяснял, – терпеливо отвечал Каин. – Для того чтобы ты и Таня могли покататься на самокате, его прежде нужно разблокировать, проще говоря, заплатить 20 гривен.

— Но зачем ты фотографируешь руль?

— Ты смешной. Я сканирую QR-код. С его помощью я плачу за разблокировку самоката.

— И все?

— Нет. Потом я оплачиваю ваше катание.

— Это дорого?

— Ну, расценки в городе разные. К примеру, минута катания на этом самокате стоит 3,5 гривны.

Дети обожали кататься на самокате вчетвером. Несмотря на то, что арендодатели, которые в большинстве своем были чуть старше Каина, выступали против такого насилия над их транспортным средством. Куда ни шло, когда катаются на самокате втроем, но вчетвером – это уже слишком! Однако Каину было наплевать на любые запреты и ограничения. Он вдыхал в себя воздух, омраченный войной, и подгонял детей:

— Ну же, мелюзга, быстро забирайтесь на самокат!

Первой возле руля замирала Таня. За ней становился ее брат – вытянув руки над ее хрупкими плечиками, он хватался снизу за руль. За Ваней вставал Каин, он управлял самокатом, а за подростком, прижавшись к его спине и крепко обняв за талию, обмирала его неразлучной второй половинкой Лилит. Равнодушно невозможно было смотреть на этот дружный экипаж, и я нередко отворачивался от них, чтоб никто не увидел моих непрошеных слез. Много месяцев назад моя семья была вынуждена из-за войны уехать из города в поисках трудного спасения и иллюзорного счастья. С той поры одиночество, это беспощадное семейство термитов, изъело мою душу и сердце. И только с появлением «детей врага», искренне не любивших меня, я обрел долгожданные покой и отраду. Да что там говорить – я испытывал большое, реальное счастье, глядя, как четверо детей, обуздав очередной электросамокат, несутся навстречу вечности, а она с благоговением и восторгом уступает им дорогу.

Так было до того злосчастного случая, когда мы попали в крутую переделку. В тот день дети по обыкновению долго катались, а я терпеливо ждал их во дворе нашего дома. Как вдруг позвонил Каин, попросил подойти к магазину, находившемуся неподалеку:

— Мы с Лилит хотим купить мелюзге сок и печенье. Побудь с Ванькой и Танькой, пока мы будем в магазине, заодно и за самокатом присмотришь. У нас осталось еще почти 15 минут катания.

Я послушно подошел ко входу в магазин, и в этот момент случилась атака с воздуха. Неизвестно, чем враг ударил: ракетой, беспилотником, реактивным снарядом или сбросил бомбу. Тогда, да и сейчас, спустя несколько дней после того страшного события, это было неважно. В то мгновенье я не увидел, а скорее, почувствовал вспышку над головой, не раздумывая кинулся на маленьких детей, неуклюже повалил на тротуар, накрыл их собой – а в следующий миг почувствовал боль, от которой ужаснулся бы дьявол. В меня впилась какая-то хрень, пронзила тело раскаленным металлическим прутом, и я отключился. И только после этого прозвучал сигнал воздушной тревоги, как потом рассказал мне Ваня.

Мне повезло, как говорят в таких случаях, я родился в рубашке: осколок, попавший в меня, согласно медицинского заключения не задел жизненно важных органов. Ну черт с ним!

Дети проведывали меня в больнице. Они неузнаваемо переменились. Ваня смотрел на меня глазами преданного олененка, а Таня забиралась на больничную койку и, поцеловав меня, вытягивалась рядом и затихала.

— Можно я буду называть тебя своим дедушкой? – как-то спросила она меня.

— Конечно. Я буду этому очень рад.

А ее брат предложил:

— Хочешь, я расскажу тебе, что было после того, как тебя ранили?

— Конечно, – не так бодро согласился я.

И Ваня поведал невероятную, как по мне, историю. Когда он ее мне рассказывал, ни разу не раскрыл рта. Видимо, со мной разговаривала его душа – взрослая не по годам.

— Сперва я подумал, что ты плохой. Ты так внезапно бросился на меня и сестру, что я не успел закричать и позвать на помощь Каина. Таня тебя сильно испугалась и заревела. Но стало еще страшней, когда на меня стала капать кровь. Это была твоя кровь. Тогда я понял, что случилось. Ты закрыл нас собой, и тебя ранило. Я даже подумал, что тебя убили. Кто-то снял с нас твое тело. Это был Каин и какой-то незнакомый дядя. У тебя была красная мокрая рубашка. С нее без конца капало и капало, я тихо заплакал, а Таня от страха закрыла глаза.

Потом приехала скорая помощь. Дяди в белых халатах положили тебя на носилки, погрузили в машину и уехали. А мы с сестрой остались. Я посмотрел на Каина. В тот момент он показался мне очень взрослым. А Каин сказал мне:

— Ты не должен плакать. Ты уже большой.

— Мне только четыре, – ответил я.

— Но выглядишь ты на все шесть, – улыбнулся он. Потом добавил: – Не бойся, я тебя не брошу.

И он сдержал слово – переехал с Лилит в твою квартиру. Отныне этот дом стал нашим. Твои кошки, Бо и Фа, все время были с нами. Они спали на нашем диване. Фа вел себя по-хозяйски, как наш отец, а глаза Бо были похожи на глаза нашей мам ы. Я больше не сердился на тебя за то, что ты был нашим врагом, а твоя Ева казнила наших родителей. Я простил тебя. И не потому, что ты спас нас с сестрой. Я стал ненавидеть людей, которым служил мой отец. Ведь те люди устроили в городе обстрел и могли убить Таню, и меня тоже. Если бы не ты… Тогда, когда твоя кровь залила мне лицо, а Таня перепугалась до смерти, ты перестал быть моим врагом.

Каин с Лилей хорошие. Они заботятся о нас. Лиля ходит в магазин за продуктами, готовит еду и стирает наши вещи. Каин устроился на работу в супермаркет – раскладывает на прилавках товары. А по вечерам играет с нами. В твоем доме столько детских игрушек! А еще Каин научился петь колыбельную. Но произошло это не сразу, а лишь после одного случая. Однажды Каин помогал Лиле наводить в доме порядок – пылесосил пол и вытирал пыль на книжных полках. Там он и нашел тетрадь в оранжевой обложке. «Это очень старая тетрадь», – так сказал Каин. А еще он пояснил, что в тетради были твои стихи. Сначала Каин их долго читал, потом подошел к Лиле и поцеловал ее. Потом обнял нас с Таней и тоже поцеловал. Я не знаю, что случилось с Каином, почему он так поступил. Возможно, в этом были виноваты стихи, которые он прочел. Потом Каин взял карандаш, отыскал в оранжевой тетради чистые страницы и стал что-то записывать. Из кухни запахло чем-то вкусным. Лиля трижды позвала нас обедать, но мы с Таней, как завороженные, смотрели на Каина, как он, шевеля губами, бормоча себе под нос и смахивая с лица слезы, что-то пишет. Из кухни прибежала Лиля. Увидев нас троих, она жутко рассердилась.

— Вы что, оглохли?! Сколько можно вас звать?!

Я приложил палец к губам и показал на Каина.

— Хм, – недовольно поморщилась Лиля. Неслышно подкравшись сзади к Каину, она вырвала из его рук тетрадь и принялась громко читать вслух: – «Сегодняшняя реальность близка к тому моменту, когда она из времени-пространства превратится в воронку или черную дыру, которые навсегда и бесповоротно изменят привычный мир – лишат его устоявшейся степени покоя, сорвут с тормозов, закружат в дикой круговерти и втянут во что-то ужасное, где могильная тьма породнилась с испепеляющим пламенем, где жизнь лишь жертва и пища для смерти, где свет и любовь лишь в памяти редких бесстрашных смельчаков, где… Нужно остановиться! Нужно немедленно остановить войну! «Промедление смерти подобно!» – как сказал давным-давно один правитель, чье имя сегодня в забвении и опале. Нужно вбить клин, кол, лом в гнилое, подлое, жестокое сердце войны! Но для этого требуются силы, энергия и фантазия, которых у меня нет. Где их взять? К кому обратиться за помощью?..»

Переведя недоуменный взгляд на Каина, Лиля спросила:

— Что это?

— «Реквием войне», – нехотя ответил Каин.

— Что-что?

— Тебе этого не понять.

— Знаешь что, дружок! – снова вспылила Лиля. – Лучше почитай детям стихи. Наверняка в твой тетради есть стихи для детей. Но сперва мы должны пообедать.

После обеда Каин, сохраняя задумчивый вид, помыл посуду, положил еды кошкам, поиграл с нами мягкими игрушками, а затем взял оранжевую тетрадь и прочел нам несколько стихотворений. Одно я запомнил.

Если ты решил взлететь,

Значит, нужно зазвенеть,

Как будильник, зазвенеть,

Чтобы вдруг не опоздать.

Если ты решил взлететь,

Значит, нужно покраснеть,

Как моторчик, запыхтеть

И вприпрыжку побежать.

Если ты решил взлететь,

Значит, нужно загудеть,

От старания вспотеть

И как следует устать.

Если ты решил взлететь,

Нужно многое суметь,

Не капризничать и впредь

И пойти послушно спать.

Тут уж бабушка споет

Про покой твой и полет.

И когда уснешь, малыш, –

Ты уверенно взлетишь.

Потом мы гуляли на улице. Потом был ужин. Перед сном мы с Таней почистили зубы, легли на диван, Каин поправил на нас одеяло и хотел было уйти, но я сказал:

— Почитай еще.

— Ладно, – согласился он. Открыл тетрадь наугад и прочел стих, который назывался «Колыбельная»:

Сказку сна мурлыкал

Спелых вишен град.

Чтоб малыш не хныкал,

Пел, баюкал сад.

С баюнами-звездами

Месяц Сказкин плыл,

Поделиться грезами

К малышу спешил.

А сверчок за печкой

Песенку играл

И журчал, как речка,

Ветерком шептал.

И малыш не хныкал –

Сладко, мирно спал.

Целый день он прыгал,

А теперь устал.

Снилось, он по бережку

Босиком бежал,

Собирал по камешку

И в кармашек клал.

О гранита грани

Он карман порвал

И, увы, не камни –

Детства дни терял.

Город сном укрыло.

В ночь ушел закат.

Жаль, но это было,

Нет пути назад.

Незаметно для себя я уснул. Мне приснился самокат. Он был необыкновенным: я мог на нем летать! Я взлетел на самокате высоко-высоко! И тут на меня напали летающие чудовища. Их было видимо-невидимо. Целая стая. Мне стало так страшно, что я попытался от них убежать, вернее, улететь на волшебном самокате. Но чудовища быстро догнали меня. Тогда я вспомнил тот обстрел и тебя. Ведь тебе тоже было страшно, ты не хотел умирать, но ты поборол в себе страх и защитил нас с сестрой от осколков. Я поздоровался с тобой во сне: «Привет». Потом развернул самокат и кинулся в атаку на чудовищ. Я врезался в них, таранил монстров по очереди, и они стали взрываться и превращаться в разноцветные шарики. Ух ты, удивился я во сне. Я собрал все шарики и сложил их за пазуху. Потом я полетел на самокате домой и увидел сверху вражеские танки. Их было много-премного. Еще больше, чем крылатых чудовищ. Танки ехали к нашему городу и стреляли из пушек. И тут словно кто шепнул мне во сне: «Кинь в них шарик». И я кинул. Шарик попал в чужой танк, и он взорвался! Тогда я сбросил вниз все шарики и уничтожил все танки.

После этого я проснулся и увидел Таню. Она горько плакала.

— Почему ты плачешь? – спросил я. И сестра рассказала мне сон. Он был очень похож на мой. Таня во сне летала на самокате и сражалась с чудовищами. И собрала много-премного пестрых шариков. А когда возвращалась домой, она увидела вражеские самолеты. Они летели бомбить наш город. Таня не растерялась и стала швырять в самолеты шарики, словно снежки, и уничтожила всю эскадрилью врага.

— Почему ты плачешь? – удивился я. – Ведь ты герой!

В комнате была Лиля. Она слышала, как Таня рассказывала свой сон.

— Она плачет потому, что ей приснился провидческий сон, – объяснила Лиля.

— А мне? – спросил я.

— И тебе тоже, – кивнула она. – Твоей сестре приснился инь-сон, а тебе – сон ян. Принято считать, что ян олицетворяет свет и жизнь, а инь означает тьму и ночь. На самом деле это два глаза, которые смотрят в будущее.

Подумав, она добавила:

— Самокаты в ваших снах появились неслучайно. Наверное, это Каин придумал их, чтоб вы могли разбить врага.

А потом пришел Каин и рассказал новость:

— Сегодня творилось что-то невероятное! Какие-то неизвестные партизаны, не захотевшие себя назвать, в пух и прах разгромили вражескую танковую колонну, направлявшуюся к городу. А еще безымянные мстители сожгли аэродром со всеми самолетами, которые каждый день бомбили наши села.

А потом, уже после обеда, Каин сообщил другую новость, от которой мы с сестрой стали весело кричать и прыгать от счастья:

— Вот что, мелюзга. Надоело мне сканировать QR-код и катать вас на чужих самокатах. Мы с Лилит тут подумали… и купили вам самокат!

— Ура! – радостно заорали мы с сестрой. И побежали во двор кататься на новом самокате. А вечером решили проведать тебя в больнице.

Ваня вдруг замолчал, точнее, замолкла его взрослая душа. Зато вдруг заговорила его сестра – заговорила по-настоящему.

— Ты нам рад? – прижавшись ко мне, спросила она.

— Не то слово!

— Хочешь самокат?

Услышав этот вопрос, я немного опешил.

— Ты предлагаешь мне прокатиться на твоем новом самокате?

— Почему бы и нет? – усмехнулся Каин.

— Давай же, смелей! – подбодрила меня Лилит. Мы неспешно прогуливались в больничном дворе, в котором вперемешку росли каштаны и сосны. Было спокойно и тихо. Но все знали, что это до ближайшей воздушной тревоги. И вдруг на мою голову что-то упало. Скорлупа грецкого ореха.

— Блин! – я сердито запрокинул голову и увидел белку. Она сидела на сосне, раскинувшей над моей головой мохнатые зеленые ветки, и как ни в чем не бывало грызла орех.

— Ах так! Ну, погоди! – с притворным возмущением воскликнул я. И уже не раздумывая поставил одну ногу на деку самоката, второй ногой оттолкнулся – и полетел!

25 – 30.03.24.

Небесные волки

Даже после примирения с «детьми врага», как когда-то прозвала Ева маленьких брата с сестрой, которых она насильно отняла у вражеского офицера и его жены и отдала мне на воспитание, жизнь с ними складывалась не просто. Двухлетняя Таня называла меня «Мапа», потому что с некоторых пор я был для нее и «ма», и «па». Ее четырехлетний брат злился, слыша, как она ко мне обращается – видимо, еще помнил настоящих родителей. А я всякий раз плакал, вспоминая собственных детей и внучек, против своей воли уехавших в начале войны на чужбину.

Я чувствовал себя крайне растерянным и беспомощным. И не только я один. В городе появилась странная мода, вызванная не то высшей степенью отчаянья и безысходности, не то болезненной жаждой куража, которая нередко одолевает человека во время смертельной опасности. Горожане повально увлеклись астрологией, массово записывались к провидицам, гадавшим на картах, гребли с торговых прилавков кофе, игральные кости и книги о колдовстве, пытались сами заглядывать в будущее и угадывать свою судьбу.

Что на самом деле двигало этими людьми? Поступки их казались мне одновременно страстными и безрассудными. Но во взглядах не было огня. Напротив, взоры горожан были исполнены уныния и обреченности. Было видно, что люди сильно растеряны, не знают, как жить дальше, им неведомо, что их ждет в ближайший час, день, неделю. Люди утратили опору под ногами, их прежний, довоенный опыт стал ничем – призрачным прахом, бесполезным звуком, горьким дымом, а сами они превратились в слепых котят и щенят, что беспомощно тыкаются жалкими сердцами в равнодушную стену судьбы. Отсюда, думал я, острая потребность в вещунах, картах, костях и кофейных кляксах на блюдце. Мое предположение вскоре подтвердил всплеск еще одной необычной моды.

В этот раз речь шла о компасах. Самых обычных компасах, с помощью которых путешественники, туристы, геологи и авантюристы-первооткрыватели прокладывают себе дорогу. Вооружившись компасами, горожане, как одержимые, дни напролет ходили по улицам, вероятно, надеясь отыскать выход из тупика, в который их загнала безглазая война.

Однажды на моих глазах произошел несчастный случай. Маленькая Таня захотела покататься на самокате. Я вызвался ее сопровождать и оберегать от неприятностей и как в воду глядел. Едва Таня выехала из двора на улицу, как на девочку напал прохожий. Он брел, опустив голову и выставив перед собой руку с компасом. Я не знаю, что показывала стрелка прибора, но мужчина вдруг грубо оттолкнул ребенка, схватил самокат и хотел было удрать. Как вдруг случился обстрел. Что-то неподалеку ухнуло, взрывной волной меня откинуло прочь и швырнуло на тротуар, от воришки остались лишь груда мяса с костями и лужа крови, самокат оказался нетронутым, зато ранило Таню. Причем не осколком, а стрелкой компаса. Металлической занозой она вонзилась точно в то место на груди девочки, где билось ее маленькое сердце. Таня потеряла сознание. Я вызвал скорую и сообщил о ЧП Каину, а когда карета скорой помощи приехала и забрала малышку, отправился с ней в больницу.

Спустя время врач, делавший осмотр Тане, вызвал меня в ординаторскую.

— Есть опасность того, что если мы попытаемся вытащить инородный предмет, девочка умрет.

Так Таня продолжила жить со стрелкой от компаса в своем крохотном, пламенном сердце. При этом девочка неузнаваемо изменилась – отстранилась от меня, перестала ласково звать Мапа, отныне держалась отчужденно и холодно. Я испытывал перед ней жуткую, непреодолимую вину, клял себя за то, что не уберег ее, и в итоге крепко запил. Незадолго до этого Каин с Лилит съехали от меня, вернулись в дом Евы и наведывались ко мне все реже и реже. Но в тот злосчастный день оба примчались ко мне и попытались убедить, что моей вины в ранении девочки нет, но все их попытки были напрасны. Я стал пить еще больше. До тех пор, пока не случилось другое, не менее странное, непостижимое происшествие, которое напрочь вывело меня из запоя и отвлекло от мнимой вины.

В городе участились случаи грабежей и разбоев. Ночью кто-то дерзко разбивал витрины бутиков, магазинов и супермаркетов и до приезда полиции успевал вынести изнутри ювелирные украшения, мелкую электронику и продукты. Причем воровали преимущественно золотые кольца и цепочки, телефоны и игровые приставки, шоколад и конфеты. Представители старшего поколения, те, у которых детство до сих пор источало гарь прошлой большой войны, говорили, что вспышка гражданского насилия и воровства – знак того, что война скоро кончится. Слыша эти разговоры в магазинах, аптеках, на остановках и в случайных, шальных снах, я брал бутылку водки, садился на кухне и пил горькую из горла. А потом забывался за кухонным столом в тяжелом и остром, как корабельный якорь, сне, не дававшем моему сознанию плыть вольно по волне моей памяти.

Так было до того дня, когда соседи, поймав меня на лестничной площадке трезвым, не рассказали, что мои приемные дети не спят по ночам и после наступления комендантского часа куда-то уходят.

— Они не одни, – заговорщическим шепотом сказала соседка из квартиры напротив.

— Я иногда выхожу во двор перед сном покурить. Видел, как Ваню с Таней возле подъезда поджидают какие-то дети, – сообщил ее муж.

— Я тоже видела этих детей, – озабоченно призналась соседка из квартиры справа. – Какие-то они странные. Очень бледные и слабые на вид, словно после серьезной болезни. Ты бы присмотрел за своими детьми.

— Они не мои! – огрызнулся я в ответ.

Сперва я не поверил всем этим разговорам. Принял их за игры воображения, рожденные ужасами войны. Но однажды я забыл купить водку, остался трезв и в полночь обнаружил, что диван, на котором спали брат с сестрой, пуст. На следующий день я разыграл пьяного – тайком от детей налил в водочную бутылку воды, выпил ее по обыкновению с горла и сделал вид, что отключился мертвецки пьяным. А меньше через час услышал в прихожей возню. Ага, Ванька с Танькой собираются сбежать из дома, догадался я. Дождавшись, когда они уйдут, я тоже покинул дом и, спрятавшись во мраке подъезда, заметил брата с сестрой в окружении чужаков. Их было человек семь-восемь. Все старше моих детей, как выразилась одна из соседок. Я не мог с уверенностью сказать, что их лица покрыты, будто слоем грима, нездоровой бледностью. Стояла лунная ночь, и в свете ночного светила все окружающие предметы казались болезненными и истощенными, словно луна, подобно вампиру, выпила из них кровь. Дети о чем-то шептались. Наконец Таня махнула куда-то рукой и зашагала в ночь.

— Волки, моя сестра дала вам знак! – взволнованным голосом произнес Ваня. – Пошли за ней!

И вся ватага бледнолицых лунатиков двинулась за странной девочкой. Мне не оставалось ничего другого, как на цыпочках, мелкими перебежками от одного дерева к другому последовать за полуночными странниками. Я украдкой шел за ними и пытался понять, почему Ваня назвал их «волками». Ведь я отчетливо слышал, как он это сказал.

Вскоре я получил ответ на вопрос, не дававший мне покоя. На углу двух соседних улиц несколько дней назад открылся ломбард. Он сразу же обрел популярность. В прифронтовом городе найти работу было не просто. А за ту, что была, несмотря на непрерывный рост цен, платили мало. Вдобавок в город без конца прибывали беженцы – жители приграничных населенных пунктов, страдавших от бесконечных вражеских обстрелов и бомбардировок. Чтобы выжить, эти люди брались за любую работу и любые, даже мизерные, зарплаты. Словом, потребность в деньгах у большинства горожан была острая. Вот и несли в ломбард все, что удалось дома наскрести по сусекам – от поцарапанного прабабушкиного обручального кольца и старомодных дедушкиных запонок до телефона с треснувшим стеклом и блендера, в котором еще несколько месяцев назад готовили своему ребенку овощное пюре и фруктовое смузи. А теперь этот ребенок, присоединившись к банде Вани и Тани, шел грабить ломбард.

За считанные доли секунды юные грабители, называвшие себя «волками», проникли внутрь ломбарда. Чтоб не выдать себя, мне пришлось спрятаться за старой разлапистой грушей, росшей в тридцати шагах от ломбарда. Ночью, при потушенных фонарях, при рассеянном, тусклом свете луны, да еще с такого расстояния, я не смог разглядеть, чем орудовали малолетние налетчики. Но могу сказать наверняка – сработали они на удивление ловко и без лишнего шума. Не знаю, как им это удалось. И только когда, видимо, дело было сделано, я услышал, как Ваня скомандовал одному из мальчишек:

— Мишка, камень!

И сразу же, спустя мгновенье, ночную тишь разорвал резкий грохот разбиваемого стекла. Ведут себя и впрямь как волчата, со смешанным чувством возмущения и восторга подумал я. Вновь стало тихо, и Ваня спросил:

— Все забрали свою долю?

— Да, – кто-то эхом отозвался из тревожной мглы.

— Тогда расходимся по домам.

— А когда снова будем бомбить? – донесся тот же безымянный голос.

— Я дам знать. Будьте осторожны. Не попадайтесь копам на глаза.

И ватага возле ломбарда вмиг рассосалась – воровская детвора разбежалась в разные стороны. Я увидел сквозь зыбкий, призрачный лунный сумрак, как ко мне направились брат с сестрой. Мальчик нес за плечами рюкзак или мешок, заметно сутулясь. Не доходя шагов пять до дерева, за которым я прятался, девочка вдруг остановилась и запрокинула голову.

— Ваня, где наши мама с папой? На небе?

— Откуда мне знать, – буркнул мальчик. Потом заботливо попросил: – Таня, пошли. Наш опекун может проснуться.

Опекун – это я, что ли, всполошился я. И неслышно выбравшись из-за засады, метнулся в обход нашего дома, спеша раньше детей вернуться в свою квартиру. Успел – торопливо открыл-закрыл входную дверь, забыв снять обувь, влетел на кухню, сел за стол и притворился спящим. А тут и волчата мои явились.

— Ну что там? – раздался из прихожей горячий Танин шепот.

— Спит как убитый, – тоже шепотом пренебрежительно отозвался Ваня. – Напился вечером, а теперь дрыхнет.

Дети прошли в свою комнату, и тотчас в доме все затихло. Может, ничего и не было, подумал я. Может, сегодняшний дерзкий разбой мне приснился? Зевая, я разделся, лег на диван и быстро уснул.

После той криминальной ночи я стал пристально наблюдать за братом и сестрой, стараясь подмечать каждую мелочь, которую раньше упускал из виду. Днем они вели себя как обычные дети, держались со мной холодно и отчужденно, но не перечили, не докучали и слушались во всем. Ване с Таней хорошо было вдвоем. Нередко они придумывали разные игры, героями которых были мягкие игрушки моих внучек.

Я стал замечать за детьми странности. Как-то увидел Ваню с книгой. Когда брат с сестрой ушли гулять во двор, подзадоренные звонкими голосами чужих детей, я решил посмотреть, что читал странный мальчик. Это была «История религии», некогда любимая мною книга. Я обожал изучать ее до тех пор, пока не разуверился, что когда-нибудь встречу в лабиринте Минотавра.

А как-то, перестилая детям свежую постель, обнаружил под подушкой маленькую, размером с карманный календарик, иконку святого Николая. Кто-то, наверное, тот же Ваня, нарисовал чудотворцу на голове солдатскую каску, а на груди – автомат Калашникова. Сперва я хотел отругать мальчишку за надругательство над святым, затем, решив, что в таком художестве есть новый сакральный смысл, поостыл.

Однажды, обмерев на пороге комнаты, я застал детей за довольно странной игрой. Они были так увлечены ею, что поначалу не обратили на меня внимания. На полу была расстелена карта города. (Ее отродясь не было в моем доме, вероятно, новоявленные Бонни и Клайд прихватили откуда-то карту вместе с чужим добром.) Игра заключалась в следующем. Достав из шкатулки бусы моей жены, Таня по очереди снимала с нити бусинки и бросала их на бумажный лист. Крохотные шарики катились по карте и замирали в какой-нибудь точке города. Ваня сидел рядом и негромко комментировал:

— Здесь мы уже были… Там нет ничего интересного – одна дешевка… Тут круглосуточная охрана… Ага, это что-то новенькое. Вот сюда и пойдем!

— Куда это вы собрались?! – стараясь говорить строго и даже грозно, спросил я.

— Ты за нами подсматривал, – обиженно надула губки Таня. – Ты плохой!

Но брат ее быстро нашелся.

— Мы путешествуем понарошку. Это такая игра. Мы так изучаем наш город. Ты же не против?

Конечно, я был не против. Но проследил за тем, чтобы ночью дети остались дома. Они перестали со мной разговаривать, отказались от ужина и голодными легли спать. Я запер входную дверь и спрятал ключ под подушку.

Утром я включил старую японскую магнитолу, чтоб за чашкой кофе послушать новости. Перед их выпуском прозвучала старая песня, у которой был одновременно вдохновляющий и убийственный припев: «Наша маленькая стая уходит в небо…» Слушая ее, я забыл про кофе – закипев, он убежал из турки и залили плиту мрачными коричневыми кляксами. Черт бы меня побрал, выругался я. Наконец начались новости. В одной из них диктор рассказал о ночном ограблении магазина бытовой техники. Машинально я отметил про себя, что магазин находился не в том месте, где замерла бусинка на карте, но все равно был ошарашен новостью.

— Ваших рук дело?! – сердито накинулся я на детей.

— Мы же ночью были дома, – презрительно усмехнулся Ваня.

— Ты нас не пустил, – фыркнув, добавила Таня и показала мне язык.

— Ах да! – только в этот момент я понял, что сморозил глупость.

— Ты за нами следил, – убежденно сказал мальчик. – Я видел, как ты сидел на кухне в ботинках и притворялся, что спишь.

— Да, притворялся, – честно сознался я.

— Ты нехороший! – повторила Таня.

— Я беспокоился за вас, – попытался оправдаться я. – Соседи пожаловались, что вы куда-то уходите по ночам. Вот я и решил проверить.

— И что ты видел? – угрюмо уставился на меня Ваня.

— Ну, как вы ограбили ломбард. Куда вы все дели? И что за дети были с вами?

— Это секрет! – твердо сказал мальчик.

— Вы называли друг друга «волками». Почему?

— Мы тебе не скажем! – топнула ножкой его сестра.

— Ладно, – кивнул я примиряюще. – Но если вы оба не выходили ночью, кто ж тогда очистил магазин?

— Банда Грызли, – нехотя сообщил Ваня.

— Чего-о?! – опешил я. – Вы что, получается, не одни в городе безобразничаете?

— Нет, – опустил взгляд Ваня. – Мы из-за них грабим.

— Зачем?

— Чтоб им меньше досталось.

— Ерунда какая-то! – искренне возмутился я. – Вы рискуете собой из-за каких-то малолетних бандитов!

— Ты сегодня отпустишь нас? – с надеждой в голосе спросил мальчик.

— Еще чего захотел! Даже не мечтайте.

После этих слов брат с сестрой вновь стали играть со мной в молчанку, а вечером, вероятно, незаметно подсыпали мне в чай просроченное снотворное, которое нашли в аптечке моей жены. Я вырубился прямо на кухне, снова уткнувшись лицом в стол, но в этот раз усыпленный не водкой.

Ночью я, разумеется, ничего не слышал и не видел. А поутру, войдя в комнату, обнаружил Ваню одного. Порвав бусы, он неистово разбрасывал по полу бусинки и в каком-то диком, глухом отчаянье плакал.

— Что стряслось? – положив ему руку на плечо, обеспокоенно спросил я. Оглядевшись, растерянно добавил: – А где Таня? Почему я ее не вижу?

— Ее похитили, – всхлипывая, вдруг сообщил мальчик.

— Кто-о?! – оторопел я.

— Грызли. Они хотят за нее выкуп.

С этими словами Ваня протянул мне записку. «1000 долларов, или ты никогда не увидишь сестры. Сегодня в 24.00 на кладбище. Корк», – прочел я. И обратил на мальчика недоуменный взгляд:

— Что еще за Корк?

— Это их новый предводитель.

— А Грызли куда делся?

— Он погиб недавно. Попал под обстрел.

— Жесть! Какой-никакой, но Грызли был ребенком, – покачал я головой. И снова бессознательно осмотрелся по сторонам. – Но где я возьму тысячу долларов?

— У меня есть! – неожиданно бодрым голосом объявил Ваня. И опустившись на колени перед диваном, стал доставать из-под него коробки и пакеты. Чего в них только не было! Золотые украшения, телефоны, игрушки, сладости…

— И что ты собираешься с этим делать? – озадаченный увиденным, поинтересовался я. – Отнесешь в ломбард?

— Нет, – невольно подражая мне, покачал головой мальчик. – Отдам Корку. Вдруг он захочет взять вместо денег.

— Хорошо, я помогу донести.

Я сложил содержимое коробок и пакетов в одну большую сумку, с которой до войны частенько путешествовал по стране, и позвонил Каину с Лилит. Рассказал все, как есть, и они вскоре примчались на такси. Дождавшись, когда часы отмерили 23.30, мы вчетвером вышли из дома.

— Далеко это вы на ночь глядя? – спросил куривший возле подъезда сосед.

— На кладбище, – коротко ответил я.

— Ха-ха-ха, тогда в добрый путь!

По дороге нам попался канализационный люк. Крышки у него не было, вероятно, кто-то стащил ее и сдал на металлолом, а из черного голодного зева торчала несчастная засохшая ветка. И тут Лилит неожиданно прорвало:

— Кто-то всю жизнь стремится подняться в небо, видя в этом свое предназначение, поднимается шаг за шагом, разгоняя прочь облака. А другой поневоле опускается на дно колодца, бывает, даже кого-то напоит водой из него, но чаще погружается молча и безучастно к судьбе. Но вот что странно. Тот, кто якобы тонет – достигает дна, в котором находит удивительный люк, которого он, опустившийся, по собственному мнению, не достоин. Ведь за этим необыкновенным люком открывается узкий, но спасительный и светлый проход к небу. Зато первый, целеустремленный и по всем признакам избранный, достигнув тверди небесной, неожиданно упирается в другой люк. За ним выше любой добродетели и благочестия возвышается колодец тщеты и забвения.

Неизвестно, сколько бы еще тараторила девочка, волнуясь и трепеща, словно обжегшийся о лампу ночной мотылек, и невольно передавая этот несносный, болезненный трепет мне, вынужденному слушать ее откровения, если б не Каин.

— Эй, угомонись, ты не в театральный сдаешь экзамен! – бесцеремонно осадил он Лилит. – И роли Офелии тебе не видать.

— Да пошел ты, Гамлет недоделанный!

А Ваня с явным облегчением сказал:

— Мы пришли.

И вправду наша пестрая компания наконец вошла на территорию кладбища, адрес которого на воротах был старательно закрашен краской. Иногда лучше быть глухим и слепым и не знать своего имени или места жительства, чем прожить всю жизнь с навязанным позором или чуждой славой, подумал я и тут же отогнал прочь эту мысль. Не люблю умничать, особенно на кладбище.

Тут стоял таинственный шорох, ночной воздух едва слышно звенел, натыкаясь на кресты и надгробия, а в пустой мрачной тиши пахло пыльными бумажными цветами. Я знал это кладбище хорошо: здесь покоились тела моего отца и бабушки. Но даже я вскоре утратил ориентиры: стояла такая густая темь, будто звезды и месяц затерли на небесном своде самой черной на свете шпаклевкой, отмыть которую было по силам лишь тем, кто сторожил местные души. К счастью, у нас был проводник. Четырехлетний мальчик вел нашу группу столь уверенно, словно, казалось, его произвели на свет не в светлом роддоме, а в здешних кладбищенских потемках. Я молча следовал за Ваней, но воображение мое отчего-то рисовало образ не его, а Тани, возможно, потому что в эти минуты мальчик больше походил на свою бесстрашную маленькую сестру, чем на себя самого.

Немного погодя Ваня привел нас к черному мраморному памятнику, из-за которого к нам вдруг вышел подросток. Каин посветил на него фонариком, встроенным в телефон.

— Грызли?! Я думал, ты умер! – оторопел Ваня. Затем, совладав с волнением, деловито объявил: – Мы принесли то, что ты просил.

С этими словами Ваня показал записку, а я поставил к ногам подростка сумку с крадеными сокровищами. Мельком заглянув в нее, Грызли ногой отодвинул от себя сумку.

— Заберите. Мне это ни к чему.

Я бросил недоуменный взгляд на Ваню, в ответ он растерянно пожал плечами.

— Ладно, – я снова повесил сумку на плечо. А Грызли кому-то махнул рукой и негромко позвал: – Корк!

В следующее мгновенье из-за соседних могил показалось несколько мальчишек. Впереди них как ни в чем ни бывало шла Таня. За ней вышагивал длинный и худой, как обгрызенная арбузная корка, подросток.

— Таня!! – с радостным криком кинулся обнимать девочку ее брат.

— Грызли, я в курсе, что с тобой случилось во время того обстрела, – сказал Каин. – Как тебе удалось выжить?

— Я не выжил, – угрюмо буркнул мальчишка. – Это все Ванькина сестра.

— Не понял.

— Идите за мной.

Грызли подвел нас к обелиску, за которым нас поджидал. На зловещем в лучах телефонных фонариков камне были выгравированы дата рождения, дата смерти и два слова: «Андрей Грызин». Мальчик с минуту рассматривал свои имя и фамилию, будто видел их впервые, затем повернулся к худому и длинному подростку.

— Корк, ты взял с собой, что я велел?

— Да, командир.

Корк шагнул во тьму, тотчас вынырнул из нее с громадной сумкой и протянул ее Ване. Сумка была заметно больше по размеру, чем та, от которой отказался Грызли.

— Зачем это? – отпрянул Ваня.

— Твоя сестра оживила меня, – неожиданно признался Грызли. Помолчав, задумчиво продолжил: – Ну, почти оживила. По-любому я ей по гроб жизни обязан. Так что хватай, не выпендривайся!

Пришлось мне и вторую сумку взвалить на себя.

— Что значит «оживила»? – не выдержал я, до этого давший себе слова не встревать в разговоры детей.

— Таня, покажи, как ты это делаешь, – не глядя на меня, попросил Грызли.

Девочка повернулась ко мне спиной и ни слова говоря растворилась во мраке. Я поспешно последовал за ней. Позади, взволнованно пыхтя, шагали Каин, Лилит и Ваня. В этот раз его сестра привела нас к могиле незнакомого ребенка. На его дешевом, из мраморной крошки, памятнике висел эмалированный портрет мальчика лет десяти, а под ним черной краской были выведены четыре строки:

Мы выводим мечты на орбиты,

Где не видно ни края, ни зги,

Где мы с жизнью земной будем квиты

И со смертью своей не враги.

Таня как вкопанная встала против одинокого памятника, долго, с какой-то упрямой одержимостью всматривалась в него – и вдруг от надгробия отделилась тень, которая уже в следующий миг обрела плоть и голос неизвестного мне мальчика. Это было невероятное, запредельное зрелище! На несколько мгновений я лишился дара речи. Судя по позам, в которых замерли Каин с Лилит, они тоже были потрясены происходящим. И тут послышался изумленный голос Вани – и у нас троих отлегло от сердца.

— Алеша!!

— Да, это я, – спокойно, без особого энтузиазма ответил мальчик.

— Ты пойдешь с нами?

— Как скажешь.

— Это будет днем. А сейчас скорей беги домой, порадуй родителей!

— У меня нет больше дома – его разбомбили, у меня нет родителей – они погибли вместе со мной, – безучастным голосом сообщил Алеша.

Господи, что ж это происходит, обреченно вздохнул я. Ребенку вернули жизнь, но счастливым он от этого не стал.

— Вот что, герой, сегодня ты будешь ночевать у меня! – твердо сказал я, обращаясь к Алеше. Затем, окинув взглядом лица остальных детей, призрачные и расплывчатые во мраке ночи, объявил: – И вы тоже.

Грызли испытующе, исподлобья посмотрел на меня, но спорить и возражать не стал. И мы направились ко мне домой – я и тринадцать детей, включая Каина и Лилит.

На выходе из кладбища я наклонился к девочке и прошептал ей в ухо:

— Случайно не знаешь, как Тане удается оживлять детей?

— Для того чтоб оживить человека, волшебства не нужно, – так же шепотом ответила Лилит. – Надо лишь внушить ребенку правильную мотивацию.

— И какую Таня внушает?

— Может, дает им второй шанс. Или хочет, чтоб они выполнили какую-нибудь важную миссию. Лучше спроси об этом у нее.

Я посмотрел на Таню. Чуть склонив голову, она шла по ночной улице, с трудом передвигала ноги и крепко держа брата за руку. Она была маленькой, она сильно устала. Над ее плечами, как у ангела, что-то мягко, тихо светилось, а из крохотного сердечка роковой стрелой торчала стрелка компаса. И я передумал спрашивать.

Немного погодя мы подошли к серому пятиэтажному панельному дому. Как мы разместились таким многочисленным отрядом в моей тесной двухкомнатной хрущевке, заслуживает отдельной истории. Спали, где придется: на диванах, раскладных креслах и на ковриках, расстеленных на полу. Никто не жаловался и не роптал. А еще Бо и Фа были в восторге: столько детского искреннего внимания и любви они дано не испытывали! И за одну ночь умудрились прижаться, сладко мурлыкая, к каждому ребенку, согреться возле него и почувствовать бесконечную ласку.

На следующее утро после завтрака, который помогла приготовить Лилит, Ваня с Таней вспомнили про бусы и по обыкновению стали с помощью слепых шариков гадать на карте города. Какое-то время Алеша молча наблюдал, как Таня сеет голубые бусинки из бирюзы на бумажном поле, а ее брат, придирчиво следя за тем, куда они закатываются, отметает все варианты возможных целей ограблений. Неожиданно Алеша вежливо сказал:

— У меня есть просьба.

— Какая? – отвлекшись от карты, Ваня перевел взгляд на приятеля.

— Давайте ограбим этот магазин, – присев на карточки, мальчик ткнул пальцем в карту, где был нарисован густонаселенный квартал.

— Почему? – спросил Ваня.

— Перед войной это был магазин моих родителей. А потом подняли арендную плату, но у папы с мамой не было таких денег. Они были вынуждены закрыться. Но через три дня там появился новый владелец, он открыл магазин телевизоров и игровых приставок. Я стал ходить туда, потому что продавщица иногда разрешала мне поиграть на приставке. Однажды меня застукал за игрой новый хозяин и начал кричать на продавщицу: «Ты – бездельница! Я попросил поднять стоимость аренды, чтоб выжить отсюда прежних хозяев. Я нанял тебя, чтоб ты торговала и приносила мне прибыль, а ты вместо этого потакаешь мальчишке, разрешаешь ему бесплатно пользоваться моими товарами. Еще раз такое повторится – будешь тут же уволена!»

— И чем все закончилось? – хмуро спросил Ваня.

— Я перестал ходить в магазин, но продавщицу все равно уволили.

— Ничего себе история! – включился в разговор Каин. – Ты хочешь наказать того наглеца?

— Я хочу этого! – внезапно ответила за Алешу Лилит. Глаза ее пылали неземными углями. – Ты слышишь, Ваня?

— Да, – не глядя на девочку, будто боясь обжечься о ее карающий взгляд, смиренно согласился мальчик.

Дождавшись конца дня, когда солнце, спущенное к земле на незримых нитях, сперва превратилось в жгучий желток небесной глазуньи, затем привольно растеклось по земной сковороде, затем безвольно затекло за ее край и наконец кротко померкло, и город облачился в черный, как фрак фокусника, мрак, наш отряд вышел из дома. У подъезда никто не курил. Зато под спящими деревьями поджидала команда Вани и Тани, которой мальчик каким-то образом сообщил о новой операции. Дети объединились – теперь их стало двадцать.

— Ну что, Таня, веди нас, – негромко проговорил ее брат.

— Давай, Танюшка, не подкачай, – беззлобно усмехнулся Грызли. Затем строго скомандовал своему подчиненному: – Корк, ты отвечаешь за ее безопасность! Сегодня она – наш проводник!

— Наша путеводная звездочка, – нежно добавила Лилит, но ее слов никто не разобрал. Откровенно нарушая комендантский час, детвора одобрительно загудела и, построившись в колонну по два человека, послушно двинулась за маленькой девочкой. На шаг позади от Тани шли ее брат, Грызли, Корк, Алеша и Каин с Лилит. Я замыкал строй – брел, словно путешествовал во сне, ни о чем не думая, ни о чем не тревожась, положившись на случай и Танину интуицию.

В дороге мы нос к носу столкнулись с двумя полицейскими машинами. Свет их фар безжалостно выхватил нас из зыбкой мглы, разложил на атомы, но, натолкнувшись на хрупкое, беззащитное, ангельское тельце Тани, снова собрал нас в призрачные сгустки плоти – и выпустил из своего прицела. Полицейские уехали, а мы продолжили путь.

— Почему они нас не остановили? – спросил я у маленькой, но очень мудрой, как ее прародитель, Лилит. Вот уже вторую ночь подряд я разговаривал только с этой необыкновенной девочкой.

— Ты когда-нибудь видел ветер в наручниках или кандалах? – снисходительно отозвалась она.

— Нет.

— Так вот считай нас ветром. Если мы до сих пор на воле, как ветер, – значит, это кому-то нужно.

Мы прошли мост, перекинутый через древнюю реку. В ней отражались звезды, оттого река была похожа на Млечный путь. С той лишь разницей, что звезды в воде не стояли на месте. Отчего-то они напомнили мне мужские семена, устремленные к матке будущей матери. Против течения звезды-семена плыли навстречу жизни.

Таня замедлила шаг и вдруг стала как вкопанная. Мы пришли. Несмотря на густой ночной сумрак, жадно набухший, точно вешние древесные почки, я узнал этот магазин. Он находился неподалеку от дома, где до войны жила семья моей дочери, а сегодня в ее квартире сходили с ума от одиночества брошенные детские игрушки. Помнится, я покупал в магазине какую-то мелочь своим внучкам.

— Корк, давай, – подтолкнул помощника Грызли.

— Алеша, поможешь? – заботливо спросил приятеля Ваня.

— Да.

И мальчики не спеша направились к магазину. Кто-то дернул меня за рукав куртки. Обернулся – Каин. Даже в темноте было видно, как горит его лицо, словно его натерли снегом.

— Иди скорей за ними! – взволнованно промолвил он. – И смотри в оба. Такого ты больше нигде не увидишь.

Нехотя я двинулся за мальчишками. Они подошли к окну, прижались к стеклу лбами и стали пристально всматриваться внутрь, словно пытались что-то отыскать во мраке торгового зала. Я равнодушно, от нечего делать следил за двумя незадачливыми грабителями… И вдруг случилось невероятное! По ту сторону оконного стекла внезапно возникли двое подростков, один в один схожие на Алешу и Корка. Единственное, что их отличало от них, так это улыбки. Магазинные двойники так искренне, так щедро, так неистово улыбались, будто ждали этой случайной встречи всю свою жизнь. Но вот уличные мальчики дали знак, едва кивнув головой, и их необыкновенные близнецы тотчас пришли в движение – стали хватать с прилавков игровые приставки, джойстики, наушники, компьютерные мышки и другие товары и подносить их к окну.

А дальше началось самое интересное! Вещи, словно сквозь водяную пленку или волшебную амальгаму, беспрепятственно проникали через оконное стекло и оказывались в руках Алеши и Корка. Они тут же передавали гаджеты подоспевшим на помощь мальчишкам, а те складывали ворованное сокровище в мешки и сумки, которые принесли с собой. Теперь понятно, почему ограбление ломбарда прошло бесшумно, смекнул я.

Наравне со всеми пыхтели Грызли и Ваня. Не участвовала во всеобщем безумстве лишь Таня. Задрав голову, маленькая девочка пыталась отыскать среди далеких звезд родные лица родителей. Спустя четверть часа магазин был полностью ограблен. Об этом гордо объявил Корк:

— Все, амба!

Мальчишки развернулись и зашагали прочь от места преступления.

— Постойте! А как же ваши двойники?! – опешил я. Отчего-то мне стало жаль фантомов детей, оставшихся в магазине. Но Корк с Алешей даже не глянули в мою сторону. Вернувшись к Каину и Лилит, я пожаловался на бессердечных грабителей, бросивших на произвол судьбы свои клоны.

— Они так рады были этой встрече, а с ними поступили подло!

— Не принимай так близко к сердцу, – с напускной иронией произнес Каин. Затем уже серьезней продолжил: – В одном старом фильме, который мы недавно посмотрели с Лилит, показали телепортацию. Для того чтоб ее провести, одному из участников телепортации непременно нужно было умереть.

— Зачем?

— Затем, чтоб после телепортации остался один-единственный экземпляр. В противном случае после каждого перемещения во времени-пространстве возникали бы новые копии. Это стало бы сущим адом!

— Каким образом твой рассказ относится к тем мальчикам, что остались ждать полицию в магазине? И как они сумели сквозь стекло передать вещи Алеше с Корком?

— Спроси что-нибудь полегче! – неожиданно резко ответил Каин. Я оторопел от неожиданности: похоже, его самого одолевали тревога и беспокойство, которые он всячески пытался скрыть. Но не сумел, не сдержался.

— Зачем же так грубо, милый? – с мягкой укоризной улыбнулась Лилит. И повернулась в мою сторону. – Те мальчики, о которых ты так переживаешь – результат мысленной телепортации Алеши и Корка. И они им ничего на самом деле не передавали.

— Не может быть! – не поверил я.

— Пошли, – махнул мне Каин. Мы приблизились к магазину, приникли плотно к стеклу, как до этого Алеша и Корк, – а в следующий миг я едва не вскрикнул от изумления: все товары лежали на своих местах.

— Невероятно! Выходит, не было никакого ограбления. Мальчишки создали не только своих двойников, но и клоны товаров. Постой, – вконец потрясенный, я повернулся к Каину, – но ведь я же слышал своими ушами новость, как ограбили предыдущий магазин.

— Ну, это могли сделать его владельцы и списать ограбление на детей, – равнодушно предположил Каин. А следом раздался Ванин возбужденный голос: – Мишка, камень!

Тотчас к нам подбежал крепенький, упитанный мальчик и вежливо попросил:

— Отойдите, пожалуйста. А когда мы послушно выполнили его просьбу и отошли от магазина, Мишка что есть силы швырнул увесистый булыжник в оконное стекло, и оно вдребезги разлетелось.

— Вот теперь похоже на настоящее ограбление! – искренне усмехнулся Каин.

Грызли и Ваня вновь построили в две колонны свои отряды, и мальчишки, захватив с собой сумки и мешки с якобы награбленным скарбом, двинулись прочь от магазина.

— Куда они несут это добро? – недоуменно бормотал я, покорно шагая за объединенным войском малолетних налетчиков. – Не понимаю, какой от него прок? Уже сегодня утром весь город будет знать об ограблении, и эти вещи не примут ни в одном ломбарде. Никто не поверит, что это копии, все примут их за настоящие девайсы, ведь их невозможно отличить друг от друга. Ну, разве что удастся рассовать их на рынке среди мелких торговцев.

— Ты много говоришь, – с упреком оборвала мой монолог Лилит, шедшая рядом. Она была возраста моей старшей внучки, но взгляд ее, обращенный на меня снизу вверх, строгий и справедливый, напомнил мне мою жену, которую я из-за войны не видел много месяцев. Да, в тот момент девочка показалась мне воплощением моей драгоценной супруги. Между ними было такое разительное сходство, что я обомлел и залепетал что-то невразумительное: – Какую-то ерунду затеяли дети.

— Замолчи! – в этот раз прикрикнула на меня маленькая копия моей жены. – Тут не понимать надо, не думать, а верить и чувствовать.

Услышав такие недетские слова, я замолчал, пытаясь осознать их смысл и прислушаться к своим чувствам. Все было напрасно: я был опустошен и растерян, ни мыслей, ни чувств, в сознании и душе было так же безнадежно темно, как на улицах города.

Немного погодя я заметил, что отряд Ваниных «волков» и банда Грызли шествуют по направлению к моему дому. Мне стало не по себе: где ж я размещу у себя такую ораву малолеток? Да еще с кучей награбленного! Не ровен час, полиция в поисках тех, кто разбил окно в магазине, нагрянет ко мне. Наверняка найдутся «добрые» люди, которые наведут полицейских на верный след. Стражи порядка не станут разбираться, что в мешках и сумках – игровые приставки или их фантомы. Что тогда? Уловив мое беспокойство, Лилит взяла меня за руку и подбадривающе сжала. И я снова вспомнил свою жену.

Наконец наше необыкновенное войско сравнялось с домом, в котором я жил – и, не останавливаясь, пошло дальше, вниз, к началу улицы, упиравшейся в узкую речку. Летом она зарастала малахитовой ряской и зелеными, как у русалки волосы, водорослями. В конце марта река была черна и одинока, находясь еще во власти зимнего сна. Через нее был перекинут допотопный мост – обычная бетонная плита. За рекой росла роща. Когда мои дети были маленькими, деревья здесь были похожи на худых неказистых подростков. Со временем они вытянулись и окрепли, подросли и мои дети. Однажды летом мы пришли сюда с сыном. Он рисовал рощу и солнце, словно языческий бог, восседавшее в небе над верхушками деревьев, а я, любуясь этим магическим местом, сочинял хокку. Одно из них до сих пор помню:

На зеленой лужайке лежу

И смотрю сквозь траву-мураву,

Как мой ангел парит наяву.

Спустя несколько лет после того чудесного пленера мы опять же с сыном похоронили под пнем березы любимую кошку, погибшую внезапно и нелепо. До сих пор это милое беззащитное создание служит мне укором и напоминает мне о моих неизбывных грехах.

И вот юные грабители отчего-то избрали эту рощу конечным пунктом своего ночного путешествия. Грызли с Ваней, отделившись от толпы, какое-то время бродили среди деревьев, словно что-то разыскивая. Вскоре из сырой промозглой мглы донесся командный голос Грызли:

— Все сюда!

Вместе с детьми я вышел на довольно просторную поляну. Летом горожане облюбовали ее под маевки, пикники и простой, незатейливый отдых. Я с нетерпением ждал, что предпримут вожаки двух отрядов.

— Складывайте вещи сюда! – велел своим «волкам» Ваня, стоя в самом центре поляны. Детвора принялась послушно высыпать содержимое пакетов, коробок и сумок в указанное место.

— А вы чего, звери, встали?! – беззлобно гаркнул на своих Грызли, и его подопечные тотчас последовали примеру «волков». Немного погодя из награбленных вещей выросла приличной высоты пирамида. Неужто они хотят ее того, мелькнула у меня подозрительная мысль, как вдруг Грызли, будто подслушав, о чем я думаю, снова скомандовал: – Корк, поджигай!

— Нет! – внезапно возразил Ваня. – Это должна сделать моя сестра.

— Ладно, – не стал спорить Грызли. – Корк, отдай ей факел.

Таня осторожно взяла из рук долговязого подростка палку с горящей тряпкой на конце и смело шагнула к пирамиде. Девочку неожиданно обогнал какой-то мальчишка, в темноте было не разобрать его, он нес большую пластиковую бутыль. Приблизившись к горе, сложенной из разных электронных устройств, мальчуган вылил на них из бутыли серую в ночном сумраке жидкость. Таня поднесла факел к пирамиде – и ее тотчас охватило пламя. А в следующий миг стали трещать, лопаться и разлетаться в стороны на мелкие части, словно они были реальными, фантомы вещей. Пламя костра поднялось к самому небу, играючи боднуло его в черное брюхо, но, не встретив ответной любви и ласки, тотчас осело. Прям языческое капище получилось, восторженно подумал я. С трудом отыскав взглядом в толпе Лилит, подошел к ней. Ее лицо, озаренное тревожными всполохами огня, было прекрасно.

— Что все это значит?

Девочка хотела мне что-то ответить, но не успела.

— Мы молимся нашим богам, – прозвучал сзади знакомый голос. Оглянулся – за мной встали Ваня, Таня и Грызли.

— Что еще за боги? – изумился я.

— Наши! – твердо повторил Ваня. А его сестра, вдруг заплакав, тихо сказала: – Детские.

— Не понимаю, – честно признался я.

— И не нужно понимать, – грустно произнесла Лилит. – Нужно верить.

— Во что?

— Что наши, детские, боги не такие черствые и ленивые, как ваши! – неожиданно зло заявил Грызли. – Вашим богам наплевать на нас, детей! Они не защитили нас от обстрелов и бомбежек, не отвели от нас ракеты, бомбы, снаряды и мины. Ваши боги позволили нам умереть!

Замолкнув на миг, Грызли обвел рукой толпу, сплошь состоявшую из детей, оживленных благодаря невероятному магическому дару Тани. Выдохнув из себя вместе с теплым паром ледяной гнев, Грызли продолжил уже не так сердито и обреченно:

— Здесь почти нет живых детей, это их копии. И мы пришли сюда, чтоб сжечь ценности взрослых – вещи, рабами которых стали наши родители. Они тратят свои жизни на покупку машин, шкафов, диванов, холодильников, миксеров, шмоток, дорогих безделушек и прочей фигни. А лучше б они берегли мир!

— Это вы, взрослые, виноваты в том, что идет война! – сверля меня обличающим взглядом, подхватил разговор Ваня. Я не увидел, а почувствовал, как он сжал в ярости кулаки. – Мы сожжем это барахло…

— Пирамиду ослов! – решительно перебила его Лилит.

— Что? – в замешательстве уставился на нее Ваня, но тут же вдохновенно и пылко продолжил: – Да, мы сожжем пирамиду ослов! Дым от нее долетит до наших богов, и они наконец заметят нас!

— Думаешь, ваши боги спасут вас? – охваченный сильным волнением, спросил я.

— Нет, – возразил Алеша, в этот момент подошедший к нашей компании. – Нас уже никто не спасет. Но, может быть, боги смогут спасти других детей, которых еще не убила война. Может, наши боги сделают то, чего не захотели ваши – пощадят живых детей.

Пирамиду окутал едкий, вонючий, ядовитый дым.

— Надо уходить, – озабоченно сказал я Ване. – Мы можем отравиться этим дымом.

— Копиям все равно. Им уже хуже не будет, – безразлично отозвался он.

— Но тебе, Тане и Лилит дым может навредить.

— Ладно, – демонстративно отвернувшись от меня, мальчик что-то шепнул на ухо Грызли, и тот вновь скомандовал: – Уходим!

Дети послушно двинулись прочь от жертвенного костра. Когда мы уже покинули рощу и перешли по мосту на другой берег реки, позади что-то оглушительно взорвалось, к черному небу взметнулся сноп ослепительных искр, и тотчас все стихло, и огонь погас, словно кому-то сверху стало невмоготу наблюдать детскую боль и отчаянье. И только в этот момент я запоздало встревожился:

— А где Каин? Я не видел его возле костра.

Ответа не последовало. Даже Лилит промолчала.

Перед домом смешанное войско «волков» Вани и «зверей» Грызли стремительно и неотвратимо рассеялось – копии детей поглотила ночь. Остались лишь мы вчетвером: Ваня, Таня, Лилит и я. В окне в моей кухне горел свет. На пороге нас встретили Бо, Фа и Каин. Пахло чем-то немыслимо вкусным.

— А я завтрак приготовил, – приветливо сообщил Каин.

— Так вот ты куда исчез, – благодарно кивнул ему я. Мы ели простую яичницу, поджаренную на сале, и наблюдали в окно рождение солнца. Оно всходило без пепла, без дыма, с единственной целью – дарить людям жизнь и любовь.

С той огненной, фантастической ночи прошло несколько дней. Приближалась первая, новая Пасха. В этом году она была непривычно ранней, словно людям, утомленным, измученным, подавленным войной, стало невмоготу, и они вздумали поторопить Бога – сперва поскорей взойти за них на крест, а затем, ради них же, немедля воскреснуть.

Накануне светлого праздника в городе неожиданно выпал снег. Вполне зимний – пушистый, густой и дружелюбный. Но выпал снег всего на четверть часа, а может, и на меньший срок. Но этого краткого, мимолетного времени хватило для чуда. Завидев в окна снег, детвора хохочущей гурьбой высыпала во двор и с веселым азартом кинулась играть в снежки, съезжать с горки и раскачиваться на качелях. Особенно вошли в кураж дети, которых, я точно знал, на самом деле не существовало. Это были все те же «волчата» Вани и «зверята» Грызли. После сожжения «пирамиды ослов», как метко выразилась Лилит, вожаки налетчиков утратили интерес к ночным ограблениям. Теперь Ваня с Грызли резвились наравне с остальной ребятней. Большинство из них было копиями, фантомами детей, чьи жизни забрала война. Эти копии случайно и неизъяснимо для самой себя создала необыкновенная двухлетняя девочка Таня, одной ногой шагнувшая в мир иной. Из ее груди, в которой билось крохотное, как невылупившийся птенец, сердце, по-прежнему торчала стрелка чужого компаса. Глядя на эту девочку, трудно было понять, кто она – оригинал или копия. Впрочем, это было неважно. Детская радость была настоящей. Живость, с которой резвилась детвора во дворе, подкупала и вызывала искренний восторг. Ваня не отходил от сестры, норовил ее обнять, что-то говорил ей с горящими глазами и без конца улыбался.

Не устояли перед детскими шалостями тринадцатилетние Каин с Лилит. Они вдруг ударились в детство, как угорелые носились по двору за малышней и безудержно хохотали… Внезапно все стихло. Как по команде, дети замолчали и запрокинули дружно головы. В небе вдруг возникли сани. Такие, какие рисовали раньше на новогодних открытках. С того места, где я стоял, мне показалось, что они запряжены лошадьми, только какими-то слишком мелкими и малорослыми. Возможно, это были пони. Но вот загадочные сани подлетели ближе, и я, не удержавшись от неожиданности, воскликнул:

— Волки!

— Волки! – над двором прокатился изумленные рокот. Летающие сани влекла за собой стая волков. Отталкиваясь сильными лапами от небесной лазури, необыкновенные хищники неслись галопом не на Север и не на Юг, а вверх – туда, откуда начинают свой путь к земле солнечные лучи. В санях сидел колоритный ряженый бородатый старик.

— Это же Де… – снова чуть не вскрикнул я, но тут увидел Таню. Прижав пальчик к губам, она строго смотрела на меня. Тем временем старик скинул с саней вниз несколько веревок, потом еще и еще, а дальше произошла совершенно поразительная вещь. Дети, которых я назвал «копиями», принялись порывисто прощаться с Ваней, Таней, Каином и Лилит, потрепали по шерстке Бо и Фа, игравших рядом, а потом вдруг схватились за концы веревок – и взлетели.

— Прощайте! – крикнул нам Грызли. – Надеюсь, еще не скоро увидимся.

Он ухватился за конец своей веревки – и стремительно взмыл в небо. Последним был Алеша. Прежде чем тоже исчезнуть, он поцеловал брата с сестрой.

— Ваня, береги Таню. Живите долго!

Небесные волки заметно прибавили в скорости, сани рванули ввысь, и с заснеженных, на миг познавших нежность небес донеслись слова старой, некогда известной песни:

— Наша маленькая стая уходит в небо! Наша маленькая стая уходит в небо!..

Ошарашенный происходящим, я стал невольно подпевать. Подхватили песню Каин с Лилит и даже маленькие Ваня с Таней, а кошки, наоборот, притихли. Но вот волки, сани со стариком, фантомы детей, поющие гимн самим себе, растворились в чистой, как слеза или роса, синеве неба, снег на земле вмиг и бесследно растаял, словно его в помине не было, и вновь наступила весна. В этот раз бесповоротно.

Приближалась Пасха. Ко мне подошла Таня с протянутой рукой.

— Гляди! – девочка разжала ладошку. В ней лежала злосчастная стрелка компаса. Ну как тут не поверить в чудо!

23.03. – 14.04.24.

Небо напополам

Одним теплым весенним днем, когда молодой абрикос за моим окном уже отцвел и опушился робкой зеленью, а на крохотной яблоньке, росшей рядом, еще не растаяли снежинки нежных цветов, неожиданно вернулись Шахед с Шуней. Окно в комнате было приоткрыто, и сквозь щель вместе со свежим воздухом в комнату вдруг ворвался знакомый рокот моторов. Не может быть, в первый момент не поверил я и тотчас, охваченный сильным волнением, метнулся к окну.

— Что там? – в недоумении посмотрел на меня Ваня, игравший с сестрой игрушками моих внучек. В городе участились случаи плановых и аварийных отключений электричества, и дети волей-неволей привыкли обходиться без телевизора, заменив мультики на игры, которые они сами вдохновенно придумывали.

Я уставился в окно, и от увиденного у меня радостно забилось сердце.

— Прилетели мои дроны!

— Они что, скворцы? – удивилась Таня.

— Нет. Они мои друзья.

Я приник взглядом к оконному стеклу. На узкой тротуарной дорожке, пролегавшей за клумбой с тюльпанами, которые посадила соседка со второго этажа, замерли дроны, отец и сын. С ними был третий, незнакомый мне, беспилотник. Он был немного меньше Шахеда, но крупней Шуни. Казалось, незнакомец словно прилип бортовыми огнями к цветущей яблоньке.

— Ты их знаешь? – спросил Ваня, тоже подошедший к окну.

— Двух – очень хорошо, а того, что возле яблони, никогда раньше не видел.

— Так иди познакомься с ним, – посоветовал мальчик.

— Мы все пойдем гулять, – сказала Таня. И мы впятером вышли во двор. Впятером, потому что с нами были еще две кошки.

— Бо! Фа! – искренне обрадовался им шахедик, и кошки стали приветливо тереться мягкими бочками о его металлический корпус.

— Ты кто? – спросил у маленького дрона мальчик.

— Я – Шуня, – раздался чуть механический голос, вероятно, сгенерированный синтезатором речи. – А ты?

— Меня звать Ваня. А это – моя сестра Таня.

— Я сама умею знакомиться, – недовольно надула губки девочка.

— Давайте дружить! – просто предложил Шуня.

— Мы уже дружим с тобой, – улыбнулась Таня. – Ты что, не заметил?

Она бережно коснулась рукой винтов шахедика. Ваня тоже погладил его. Удивительно, как дети быстро находят общий язык. Вот бы взрослым этому научиться!

Я подошел к отцу Шуни.

— Привет.

— Что, приятель, не ждал нас больше увидеть? – довольно загудел Шахед.

— Не ждал, – честно признался я. И перевел любопытный взгляд на чужой БПЛА, все так же неподвижно сидевший напротив яблони. – Кто это?

— Попробуй догадаться, – по-человечески усмехнулся дрон – одновременно с иронией и грустью.

— Понятия не имею, – равнодушно пожал я плечами.

— Моя жена Магдалина.

— Да ты что?! Неужто правда?! – от моего напускного безразличия не осталось и следа. – Выходит, она жива?! Как я рад за вас с Шуней!

Я присел на корточки перед Магдалиной.

— Привет.

Но беспилотница в ответ даже не шелохнулась, не издала ни единого звука – взгляд ее потушенных, казалось, пустых фонарей был по-прежнему прикован к маленькому цветущему дереву.

— Что она делает?

— Любуется. Наслаждается. Оживает, – загадочно ответил Шахед. – Там, где она пробыла в одиночестве в течение многих месяцев, царили лишь безжизненная пустота и бесконечная синева.

— О чем ты? – опешил я.

— Враги спрятали Магдалину в небесной тюрьме, откуда нам с сыном удалось ее вызволить.

— Небесная тюрьма! – потрясенный услышанным, машинально повторил я. – Впервые слышу, что есть такие.

— «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам», – задумчиво произнес мужской дрон. – Хочешь узнать историю Магдалины?

— Конечно!

— Ладно, пока дети играют, а моя жена приходит в себя после плена, я расскажу тебе, как нам удалось ее освободить.

И Шахед поведал историю, которая никогда бы не пришла мне в голову. Столь она была невероятной и фантастической.

Прежде чем начать свой рассказ, Шахед вдруг спросил:

— Приятель, у тебя есть закурить?

— Что-о?! – оторопел я. – Ты куришь?

— Чтоб ты знал, я еще могу стакан водки одним залпом выпить, – усмехнулся дрон.

— Да ладно! Курящий и пьющий БПЛА – ты меня разводишь.

— Твое дело верить мне или нет. Но если б ты повоевал с мое, то, уверен, не только пить и курить пристрастился б, но и летать научился бы.

Я сходил домой и принес початую пачку сигарет.

— Это жены. Они с ментолом.

— Твоя жена курит?

— Нет, давно бросила. А сигареты остались как память о былой привычке.

— Ладно, не в службу, а в дружбу – вставь сигарету в отверстие возле левого переднего винта.

Я выполнил просьбу Шахеда и поднес горящую спичку к сигарете. Дрон жадно затянулся и выпустил колечко дыма, но уже через другое отверстие, расположенное в центре корпуса.

— Обалдеть, курящий беспилотник! – невольно пробормотал я. А Шахед, сделав несколько затяжек, наконец произнес: – Ну что, готов слушать?

— Да.

— Тогда слушай молча и не перебивай.

И он начал издалека.

— С того дня, как враги разлучили меня с женой, грубо и нагло отняли ее у меня, я не прекращал думать о ней. У меня были доказательства, что с ней жестоко расправились и ее больше нет. Время шло, боль не утихала, я слишком сильно любил Магдалину, чтоб смириться с ее потерей. И всячески стремился с ней воссоединиться – лез под пули, ракеты и вражеские дроны. Но смерть, словно издеваясь, каждый раз обходила меня стороной. Ты, наверное, помнишь, как мы с Шуней добровольцами отправились на фронт. Я не желал ранней смерти моему сыну, но с другой стороны не имел права лишать его выбора. Сын выбрал долю солдата, и я с уважением отнесся к его мужественному поступку. Мы воевали наравне. Записались в разведроту и совершали рейды в тыл врага. Однажды даже взяли в плен «языка» – вражеский беспилотник и под конвоем доставили его в расположение роты.

Аскольд, так звали пленного дрона, раскололся сразу и стал канючить, вымаливая свою жизнь в обмен на важную информацию, которой он якобы владел. Эта информация, по словам Аскольда, касалась моей жены, со смертью которой я стал постепенно смиряться. «Допроси этого слюнтяя! – велел мне командир роты. – Если он и вправду расскажет что-то стоящее – пусть живет. А если он блефует… В общем, ты знаешь, что делать в таких случаях». И я отправился в блиндаж, в котором держали взаперти Аскольда, чтоб допросить его. То, что он потом рассказал мне, потрясло меня настолько, что я в течение нескольких минут не мог завести свои моторы. А рассказал пленный о необыкновенной тюрьме, в которой он служил тюремщиком. Там он и познакомился с Магдалиной.

Ее должны были казнить за измену родине – такой приговор ей вынесли на суде, но затем заменили быструю смерть на долгую – на пожизненный срок. Аскольду нравилась Магдалина, и он не скрывал своих чувств. Она же говорила ему, что она замужем и любит своего Шахеда по-прежнему. Возжелал Магдалину и начальник тюрьмы – БПЛА Пилат. Магдалина была дерзкой, отбивалась как дикая птица и не досталась Пилату. За это он посадил ее в карцер и назначил ей жестокое наказание. Привести приговор в исполнение должен был Аскольд, но он отказался причинять боль Магдалине. Пилат пришел в бешенство, бросил в карцер Аскольда, затем разжаловал его из тюремщиков и отправил на фронт, на самый горячий участок, где мы с Шуней и взяли в плен этот дрон.

Я проникся рассказом друга, волнующим и трагичным, и не удержавшись спросил:

— Что было потом? Вы сдержали слово? Отпустили Аскольда на волю?

— И да, и нет. Документы на его освобождение комроты подписал в тот же день. После допроса пленного перевели из бетонного блиндажа в заброшенный деревянный сарай, чудом сохранившийся после обстрелов. В сарае сушилось сено, заготовленное прежними хозяевами, и Аскольд попросился туда: «Хочу перед смертью надышаться вольной жизнью». Он предвидел свой скорый конец.

— Ты хотел сказать, Аскольд что-то чувствовал, когда произнес эти слова?

— Нет, приятель, он это ясно предвидел. В блок с искусственным интеллектом, управлявшим беспилотником, был внедрен любопытный модуль. Таких мне раньше не приводилось видеть. Этот модуль, анализируя непостижимые обычному уму данные, в буквальном смысле способен создавать видеопрогнозы ближайшего будущего. Аскольд назвал необыкновенный прибор «прогнозатором» и сказал, что этими устройствами оснащены все БПЛА-тюремщики: они помогают в мельчайших деталях предсказать побег заключенных из небесной тюрьмы. Именно по этой причине из тюрьмы практически невозможно сбежать. В тот вечер Аскольд показал мне видео своей гибели, но я счел его за дурацкую шутку, за жалкую попытку вызвать к нему сострадание. Враг давил на нас по всей линии фронты, мы были дико напряжены, и этот психологический напряг не обошел стороной даже пленного вражеского дрона. Так я подумал тогда, когда посмотрел видео смерти Аскольда. А около пяти утра враг с воздуха ударил по нашему селу, сбросил две управляемые бомбы. Одна из них взорвалась в трех шагах от сарая. Случилось все так, как предвидел Аскольд.

— Это ужасно, – вздохнул я.

— Да. Останки Аскольда мы похоронили там же, во дворе. Единственное, что я посмел присвоить себе – так это прогнозатор. Что-то нашло на меня в тот момент, и я подумал, что эта штука может мне пригодиться. Мы установили на Аскольдовой могиле крест, а к нему прикрепили четыре винта погибшего беспилотника. Отныне эти винты служат флюгерами и показывают вместе с направлением ветра, куда движется жизнь и где скрывается смерть.

— Аскольдова могила, – задумчиво повторил я, вспомнив легендарное место погребения с таким же названием. Шахед, вероятно, понятия не имел об этой древней могиле. Увлеченный собственным рассказом, он продолжал: – У нас не было времени оплакивать того парня. Нам нужно было спешить. Теперь к необходимости освободить Магдалину добавилась жажда мести: мы хотели расквитаться с врагом не только за Аскольда, но и за всех наших убитых побратимов.

Шахед, докурив, неожиданно замолчал.

— Еще хочешь сигарету? – предложил я.

— Нет. С ментолом – это отвратительно!

— Как вам удалось отыскать тюрьму?

— С помощью ручных часов.

— Не понял.

— В ту последнюю встречу с Аскольдом он рассказал нам, что тюрьма находится на изломе неба, на стыке двух его половин. Это место, где время замирает и перестает течь, как река, полностью скованная льдом, а жизнь и смерть становятся единым целым. Прощаясь, комроты подарил мне свои старые механические часы, доставшиеся ему в наследство от его деда-фронтовика. Вот по этим часам, как по компасу, мы с Шуней и отыскали в небе ущелье. Сверху оно было надежно скрыто от посторонних глаз плотно сомкнутыми, подобно двум створкам раковины морского моллюска, половинками неба. А на дне небесного ущелья находилась тюрьма. Взять ее было не просто.

Шахед вновь смолк, видимо, заново переживая в памяти тот отчаянный, безрассудный штурм. Чтоб отвлечь беспилотник от тягостных воспоминаний, я спросил:

— Какие они, эти половинки неба? Как зеркальные отражения? Или как день и ночь?

— У меня не было времени их сравнить. Но мне показалось, что между ними есть сходство, но есть и различия.

— А точней?

— Ты от меня многого хочешь. Ну хорошо. Когда я брал штурмом воздушную тюрьму, то обе половины неба, словно благоволя ко мне, разом разомкнулись и впустили меня в небесное нутро. Это длилось считанные мгновения, пока моя жена смогла вырваться из тюрьмы неба. Но этих кратких, скупых мгновений мне хватило вполне, для того чтоб осознать, в каком сложном и неповторимом мире мы живем. Ведь даже половинки неба в этом мире не могут, да и не хотят жить порознь. И при этом они разные, как половинки лица человека, как две стороны Луны и монеты. Как, в конце концов, два разных дня или две разных ночи. Разные – и бесконечно единые.

— А какая половинка у Земли?

— Зад.

— Смеешься?!

— В какой-то момент своего существования, которое исчисляется как минимум тремястами тысяч лет, люди по оплошности или совершенно сознательно потеряли заглавную букву в этом слове. Как бы там ни было до наших дней дошло укороченное, обезглавленное имя половинки Земли – ад.

— Ладно, а у Солнца? У него есть вторая половина?

— Есть второе Солнце, которое скрывается за первым.

— Допустим, все так, как ты говоришь. И кто живет в двух половинках неба?

— Ну, ты должен догадаться.

— Ангелы и демоны?

— Вроде того. Но на небе у них другие имена.

— И что ты сделал, чтоб освободить жену?

— Я разломил небо, как хлеб, пополам.

— Серьезно?

— Нет, конечно. Я всего лишь БПЛА, а не Бог. Я сделал добро сперва ангелам, потом демонам, и пока те и другие наслаждались плодами моего добра, убил стражу, охранявшую тюрьму.

— Убил?!

— Хм, а как ты хотел? Закон сохранения жизни ничем не отличается от закона сохранения энергии. По крайней мере на войне он действует безукоризненно: чтоб сохранить жизнь одному, следует лишить жизни другого.

— Звучит цинично.

— Я солдат, а не святоша.

— Ты встретил там Пилата?

— Да, мы сошлись с ним как два давних непримиримых врага, хотя видели друг друга впервые. Это был мой самый тяжелый бой. Поначалу Пилат повел себя подло.

— Поначалу?

— Не перебивай и дослушай до конца. Он появился уже тогда, когда воздушная тюрьма рассыпалась на моих глазах, точно карточный дом. Крыша из облаков, стены, спрессованные из воздуха, оконные решетки, отлитые из струй дождя – все разваливалось. И неведомо, кто был тому причиной. Наши с сыном боеприпасы давно закончились, и мы словно вкопанные наблюдали, как рушится тюрьма под ударами незримых сил.

И тут из-под обломков показалась Магдалина. Я хотел было броситься ей навстречу, чтоб скорее обнять ее всеми своими пропеллерами. Но в следующий миг заметил Пилата. Он летел за моей женой, прикрываясь ею, как живым щитом. «Мерзавец и трус! – крикнул я ему. – Слабо сразиться в честном поединке?!» Он что-то ответил мне, но я не расслышал: кругом стоял жуткий грохот от падающих небесных камней. А потом случилось такое, чего я вовек не забуду. С одной стороны к Пилату и Магдалине ринулась тьма, а с другой их стал беспощадно жечь свет. И Пилат сделал то, чего я от него никак не ожидал.

«Не знаю, кто вы, ангелы или демоны! Но она вам не достанется!» – крикнул он и внезапно толкнул Магдалину в мои объятия. А сам в тот же миг сгинул: тьма поглотила половину его корпуса, а свет испепелил вторую. А следом обрушились остатки тюрьмы. Взрывной волной нас выбросило прочь из ущелья, и небо тут же напрочь сомкнуло свои створки.

Контуженные, мы втроем какое-то время покорно дрейфовали в небесной стихии. Пока нас однажды случайно не обнаружила эскадрилья наших БПЛА и не сопроводила в расположение моей разведроты. Командир – мировой мужик! «Мне не нужна летающая рухлядь, мне нужен солдат, у которого есть злость и задор», – сказал он и дал мне две недели отпуска. Вот так, приятель, мы оказались у тебя.

Шахед замолчал в третий раз и будто уменьшился в размерах под тяжестью воспоминаний, по-прежнему доставлявших ему боль и страдания.

— Потрясающая история! – восхищенно произнес я. – Вы с Шуней – настоящие герои! Отважились на такой бесстрашный, дерзкий поступок. Очень рад, что вам все удалось.

— Они не могли поступить иначе. Ведь один из них – мой любимый и любящий муж, а другой – единственный, драгоценный сын, – вдруг раздался в шаге от меня незнакомый, но очень приятный, теплый и вызывающий доверие голос. Это была Магдалина. Вероятно, созерцание цветущего дерева и вправду помогло ей. Она заметно преобразилась – держалась с невиданным для дрона достоинством, а свет ее бортовых огней, которым она окатила меня с головы до ног, был бодр и дружелюбен. Не отводя от меня электрического взгляда, Магдалина твердо сказала: – И вообще хватит воспоминаний! Мы здесь, на свободе, остальное неважно.

— Да! – немедленно согласился я. – Давайте отметим наше знакомство и устроим вечеринку.

— Только для начала мне нужно зарядить аккумулятор, – неожиданно объявил Шахед.

— На моем осталось меньше десяти делений, – печально сообщила Магдалина. – Думаю, Шуня тоже нуждается в подзарядке.

— С этим проблема, – озабоченно ответил я. – В городе аварийное отключение света.

— Враг все так же не дает покоя? – сочувственно спросил Шахед.

— Не то слово! За последние две недели неприятель уничтожил с воздуха все городские теплоцентрали. Осталась одна ТЭЦ, да и то наполовину разрушенная. Ее мощности хватает лишь на то, чтоб питать электричеством бомбоубежища, больницы, пожарную охрану, водоканал и еще несколько служб, без которых жизнь в городе замерла б.

Посмотрев на семью беспилотников, я запнулся. Их фонари потускнели, винты безвольно повисли, как хвосты голодных псов, а от гордого, независимого вида, с которым они явились ко мне, не осталось и следа. Я поспешил подбодрить своих летающих друзей:

— Но вы не переживайте! У меня есть зарядная станция и пауэрбанки. Я теперь их коллекционирую.

Дроны одобрительно загудели моторами и один за другим влетели в дом. Я подключил беспилотники к зарядной станции, и спустя время батареи моих друзей зарядились на 80 процентов: на большее не хватило заряда самой станции. Я позвонил Каину с Лилит, рассказал им, что вернулись Шахед с Шуней, а с ними прилетела Магдалина, жена первого и мать второго, и попросил как можно скорей приехать.

— Захватите с собой все пауэрбанки, которые у вас есть!

— У нас есть кое-что покруче пауэрбанка, – интригующим голосом сообщил Каин.

Немного погодя приехал сын Евы со своей девушкой. За то время, которое я ее не видел, Лилит преобразилась и похорошела – из нескладного, угловатого подростка превратилась в юную чудесную девушку. У нее заметно обозначилась грудь, взгляд подернулся паволокой будущих любовных томлений, и только на губах по-прежнему робко трепетал мотылек детской невинности. Каин повзрослел меньше, зато дерзости и безрассудства ему было не занимать.

— Я знаю, что делать. Мы устроим голую вечеринку! – неожиданно заявил он с порога. Несмотря на теплый, согретый дыханьем цветущей весны день, на парне был длинный, до щиколоток, плащ.

— Не смешно, – поморщился я. – Какая еще, к черту, голая вечеринка?!

— Я совершенно серьезно, – стал настаивать Каин.

— Ты с ума сошел, приятель! – взревел от негодования моторами Шахед.

— Вас возненавидят, – с мягким укором добавила Магдалина.

— Это то, что мне нужно! – вызывающе сверкнул очами отчаянный подросток. – Ненависть – самое сильное чувство!

Каин повернулся к Лилит, ласково ее попросил:

— Дорогая, принеси мой рюкзак. Он остался в коридоре.

Ни слова не говоря девушка выполнила просьбу возлюбленного. Каин развязал рюкзак и достал из него трехлитровую банку. Она была закрыта крышкой. В центра ее торчала, казалось, обычная телескопическая антенна от транзисторного радиоприемника. А ко дну банки красной изолентой была примотана подставка для электрочайника со шнуром и вилкой. Но самое главное было то, что внутри. В светло-розовой жидкости, точно чайный гриб, плавал человеческий орган.

— Что это?! – оторопел я от неожиданности, отчетливо сознавая, что передо мной.

— Сердце, – просто ответил Каин.

— Чье оно?

— Мое. Ты же знаешь мой характер. Я еще тот говнюк. Мастер притягивать к себе неприятности и вызывать неприязнь. Зачем сердце такому, как я?

— Да нормальный ты парень, не строй из себя Мальчиша-Плохиша, – буркнул Шахед. Облетев вокруг парня со странной банкой, недоверчиво фыркнул: – И сердце явно не твое. Признавайся, где взял? Небось из криохранилища стащил.

Беспилотник не поверил Каину, а я принял его выходку за чистую монету.

— Но… но как же ты без сердца? – не на шутку встревожился я.

— Лилит.

— Что?!

— Это все она, ее любовь. У нее любви ко мне столько – даже жутко подумать об этом! Ее любовь заменила во мне сердце. Хочешь посмотреть?

— Иди ты на хер! – возмутился я и от страха закрыл глаза. Но любопытство взяло верх, и я приоткрыл один глаз. В этот момент Каин откинул полу плаща, который, оказывается, был надет на голое тело, и обнажил дыру в груди на том месте, где у нормального человека бьется сердце. Из дыры не хлестала кровь, не маячила смерть – в груди Каина и впрямь поселилась любовь его девушки, бескорыстная и животворящая. Она светила, как фонарь маяка, и ослепляла, как шаровая молния.

— И как ты с этим живешь? – глухо спросил я.

— Да нормально. Не принимай близко к сердцу мое бессердечие. Ведь я еще собираюсь помочь людям.

— Как?!

— С помощью этой штуки, – Каин легонько постучал ладонью по стенке банки. – Я создал конвертер ненависти.

— Где ты взял чертежи? – зачем-то задал я совершенно никчемный, глупый вопрос.

— А где брали чертежи да Винчи и Тесла для своих гениальный изобретений? – снисходительно отозвался подросток без сердца.

— Ясно. Ты обратился к искусственному интеллекту.

— Чепуха! Ни один ИИ не сравнится в безрассудстве и безумстве с мозгом человека!

— Ладно. И как он работает, этот твой корректор? – усмехнулся я, нарочно переврав название необычного прибора.

— Конвертер ненависти, – спокойно поправил меня парень. – Он преобразует эмоции в электроэнергию. Сперва я заставлю людей ненавидеть нас, потом саккумулирую ненависть в моем сердце, затем с помощью этого прибора сконвертирую ее в ток, а под конец отправлю его в городскую электросеть.

— Как?

— Очень просто. Подключу конвертер к любой из розеток в твоем доме, – Каин показал на вилку от чайника. – После чего люди на какое-то время смогут забыть про генераторы и зарядные станции.

Я не верил ни единому его слову, но у нас не было другого выхода. И мы оголились. Если это можно так назвать. Каин опять снял плащ и показал кубики на животе: я даже не знал, что сын Евы качает пресс с такой одержимостью. Но главное, что Каин обнажил свои мысли.

— Жизнь – это нить, а смерть – игольное ушко.

— Ну у тебя и ушко! – усмехнувшись, кивнул я на дыру в груди парня. Но Каин пропустил мимо ушей мою издевку.

— Тот, кому удается продеть свою нить сквозь ушко – становится бессмертным.

— А ты нить или ушко? – снова попытался я задеть его за живое.

— Ни то и ни другое. Я играю с обоими в поддавки.

— Зачем?

— Хочу наконец понять, кто я есть на самом деле.

— Эй, мужчины, бросьте заниматься словоблудием! – внезапно одернула нас Лилит. – Посмотрите на дроны. Кажется, они всерьез восприняли нашу игру.

— Ого! – почти в один голос воскликнули мы с Каином. Шахед, Магдалина и Шуня открыли настежь свои корпуса, и нашим изумленным взорам предстали не электронные модули, не электромоторы, не микросхемы, не провода и не механические детали, а кровеносные сосуды, по которым пульсировал живой ток, а мышца-насос, отчего-то названная людьми «сердцем», этот вечный трудоголик, качала-перекачивала от органа к органу, от клетки к клетке алую квинтэссенцию жизни.

— Невероятно! – ахнул я. Протер глаза – и в следующее мгновенье видение животворных дронов пропало, и я увидел то, что на самом деле скрывалось в корпусе беспилотников – бездушную электронику и холодную механику. Но этого фантастического мига Каину, к счастью, хватило, чтоб успеть увековечить на камеру поразительный мираж, удивительный оптический фокус, вероятно, ставший результатом большой, безграничной любви трех БПЛА к людям.

Ваня с Таней тоже решили принять участие в нашей голой вечеринке и принесли игрушечных Зайку и Ежика – персонажей моих ранних сказок, которые я сочинял в детстве своим детям.

— И что вы хотите этим сказать? – недоуменно спросил Каин, уставившись на игрушки.

— Они голые, – ответил Ваня.

— Хм, и что же у них голое?

— Игрушечная душа, – с недетской обреченностью вздохнула Таня.

Но самой отчаянной в нашем проекте оказалась Лилит. Она сняла с себя рубашку, видно, взятую у Каина, стянула джинсы – и осталась в купальнике. Глядя на ее тоненькую, точеную фигурку, в которой только-только зарождалась чувственная, всепобеждающая женственность, я мысленно покачал головой. Как?! Как Адам мог добровольно отказаться от первой жены?! В тот момент я очень надеялся, что Каин не совершит ту первородную ошибку.

— Ну а ты собираешься оголяться? – недовольно спросил меня парень. И я в этот момент, наверное, совершенно некстати вспомнил жену. Как мы до войны, почти как до нашей – будь она проклята! – эры, занимались любовью. Разумеется, совершенно голыми и счастливыми. Вспомнил – и заплакал.

— Ладно, – насупившись, махнул на меня рукой Каин. – Сними хоть носки.

Сняли мы то чудаковатое, нелепое, местами пронзительное, местами жалкое видео с первого дубля, особенно не парясь и не заботясь о его качестве, и разместили в социальных сетях и мессенджерах. О-о, что тут началось! Нас стали поголовно банить, бранить, проклинали, клялись убить, смешать с грязью и отрезать нам гениталии. Нас возненавидели друзья и враги, и никто из них толком не мог объяснить причину своей лютой ненависти. Даже в самом ужасном сне я не мог бы представить себе, что в людях столько скрытой, неуемной агрессии. Но в итоге в городе появился свет. План Каина сработал. Ненависть на поверку оказалась любовью.

В честь победы света над тьмой мы устроили еще одну вечеринку. В этот раз мы обошлись без эпатажа и выкрутасов. Новая вечеринка была совершенно невинной и трогательной, с молочными и фруктовыми коктейлями, пиццей и пирожными, игрой в лото, безобидными шалостями, а завершилась прятками в двух старых одежных шкафах и бросанием друг в друга мягких игрушек. Однако радовались мы недолго: внезапно небо застлали плотным ковром вражеские ракеты. Их было видимо-невидимо! Казалось, они нарочно слетелись на наш искренний праздник, который, мы чувствовали, обречен. Победа оказалась ранней и незрелой.

— Точно так же рвутся к окровавленной жертве небесные и земные стервятники! – сжав от негодования кулаки, воскликнул Каин. – Нет врагу прощения!

— Перестань, – горько усмехнулась Лилит. – Тем ракетам нет дела до твоей ярости. Когда силой правят низость и наглость, все аргументы, кроме еще большей силы, бесполезны.

— «Против лома нет приема, кроме другого лома», – вспомнил я одну грубую поговорку.

— Как страшно! – заплакала Таня и прижалась к брату.

— Когда-то наши родители были с ними заодно, – обняв сестру, произнес дрожащим голосом Ваня. – А теперь я их всех ненавижу!

— Я попробую договориться с ними – убедить их не делать того, что им приказали, – неожиданно заявил Шахед. Он повернулся к жене и сыну и, посветив бортовым фонарем в ту сторону, где беспомощно обмерли дети, озабоченно загудел одновременно четырьмя моторами: – Если я не вернусь через час, наказываю вам защищать людей до тех пор, пока сможете держать оружие!

— Хорошо, дорогой, – покорно пообещала Магдалина.

— Можешь положиться на нас с мамой, отец! Мы будем драться как львы! – решительно поклялся Шуня.

— Сынок, ты, наверное, хотел сказать «как орлы», – мягко поправил Шахед. А затем обратился ко мне: – Приятель, открой в гостиной окно.

Дрон улетел, но спустя меньше часа вернулся в сопровождении двух ракет. На их сигарообразных корпусах был изображен вражеский флаг. Заметив наши настороженные, неприязненные взгляды, Шахед поспешил нас успокоить:

— Не бойтесь, эти ракеты теперь воюют за нас.

— Как тебе удалось переманить их на нашу сторону? – не веря своим глазам, спросил я. Невозможно забыть то горе, которое принесли эти ракеты нашей стране.

— Это было несложно, – признался Шахед. – Я сказал им, что у них есть выбор: спасать или убивать, любить или ненавидеть. И они выбрали любовь.

— Не верю, что одно упоминание любви может кого-то заставить любить! – недоверчиво заметил Каин, внимательно слушавший наш разговор.

— А это может?! – взволнованно рыкнул в ответ БПЛА. Вспыхнул на его корпусе один из фонарей, и на противоположной от дрона стене возникла движущаяся картинка: взрывы в форме гигантских грибов, опустошенные, измельченные в пыль города, люди с обреченными, обугленными улыбками, дома с гнездами ужаса в пустых проемах-глазницах.

— Кошмар! – испуганно всплеснула руками Лилит.

— Кто сделал это жуткое видео? Прогнозатор? – спросил я. – Где он кстати?

— Я потерял его, – виновато сообщил Шахед.

— Жаль.

— Но перед этим успел скачать предсказание на свой жесткий диск. Я показал видео вражеским ракетам, сказал им, что этот смертельный хаос ожидает их семьи, если они сейчас же не восстанут против своих хозяев, людей.

— Шах, – робко позвала мужа Магдалина и столько неизбывной печали прозвучало в ее механическом живом голосе, что Каин, Лилит и я тотчас замолчали. – Ты вернулся проститься с нами?

— Нет, дорогая. Мне нужна ваша с Шуней помощь.

— Я готов, отец, хоть сейчас сразиться с врагом! – бесстрашно заявил юный шахедик.

— Ты не понял, сынок. Мне нужны не воины, а переговорщики.

— О чем ты? – растерялась Магдалина.

— У меня слишком мало времени, я боюсь, что не успею убедить все неприятельские ракеты перейти на нашу сторону. И вы вдвоем могли бы мне в этом помочь – рассказать чужим ракетам, что в городе живут обычные мирные люди, не заслуживающие ненависти и смерти.

Торопливо простившись с нами, людьми, три беспилотника и две ракеты взмыли в небо. Немного погодя неприятельские ракеты, кружившие в небе стаей хищных птиц, стали дружно разворачиваться – оперением к городу, а боевой частью – в ту сторону, откуда они примчались нас убивать. Сомкнув свои ряды, небесные воины образовали купол, чтоб защитить город от крылатых убийц, которые продолжали лететь и лететь. В небе началось что-то невообразимое! Ракеты, закрывшие собой город, стали взрываться. Это в них врезались смертоносные посланники страны-агрессора. Небо застлали густые тучи дыма. А когда он спустя время развеялся, в небесной лазури не было ни единой ракеты, ни облачка.

— Семья Шахеда и их новые друзья спасли нас ценой своей ракетной и беспилотной жизни, – глядя в окно, с благодарностью произнес Каин. А Лилит ничего не сказала – просто молча положила голову любимому на плечо.

В городе впервые за много дней никто не экономил свет и не поднимал глаза к небу, как это было при сигналах воздушной тревоги.

Я тоже решил не экономить – включил во всех комнатах свет, стал из угла в угол ходить, царапая взглядом пол, а под конец заплакал.

— Что с ним? – донесся до меня сочувственный голос Тани.

— Он не хочет смириться с тем, что его друзья дроны никогда не вернутся, – печально ответил Ваня. – Но есть еще мы, которые его сильно…

Мальчик хотел было что-то добавить, но тут начался победный салют. Мне показался он неуместным и даже вызывающим, ведь война еще продолжалась. Потом я подумал, что во время войны в людях обостряются оба начала, которые заложены в них с рождения – стремление к свету и тяга к тьме. Война – это переход от одного стабильного состояния, называемого «миром», к другому миру: одни люди в момент перехода излучают свет, другие его поглощают. То есть ведут себя, как электроны в квантовой физике. А в следующий миг я с головой ушел в созерцание необыкновенного фейерверка. Небо внезапно озарилось всполохами неистового огня, он обернулся изумительным по красоте цветущим пламенным кустом, который вскоре распался на мелкие светящиеся частицы и просыпал наземь золу и блестки сожженных жизней.

— Они похожи на запутанные фотоны, которых развели во времени и пространстве, – наблюдая за разлетающимися в разные стороны лепестками салюта, сказал я.

— Тоже мне Нильс Бор нашелся! – иронично ухмыльнулся Каин. А Лилит, взяв меня за руку, как много лет назад брала меня дочь, вдруг заявила: – А ты знаешь, что нет никакой пары запутанных квантов?

— Как это нет? – не поверил я.

— Вот так, нет. На самом деле их три. А первородные спутанные фотоны – это прошлое, настоящее и будущее. Ведь измени одно из них – полетят к чертям второе и третье!

— Неужели нет никакого шанса на спасение? – осторожно спросил я.

— Ну, наверное, есть. Это не просто шанс, а вечная неразлучная троица квантов.

— Если не секрет, каких?

— Не секрет. Это – Вера, Надежда и Любовь. А София четвертая. Она охраняет их, защищает своей Мудростью.

— Мудрость – это что, оружие?

— Скорее, сродни Покрову Божьей Матери – делает незримым, а значит защищенным, тех, кого любит.

Лилит замолчала, а я включил пылесос.

— Что, везде мерещатся спутанные фотоны? – вновь ухмыльнулся Каин.

— Да нет, просто пепла потерь накопилось много за последние дни.

Я принялся наводить порядок в квартире и вскоре нашел ключ с биркой из прозрачного пластика. На бирке было написано голубой краской: «Рай. Корпус 24, сектор 5, место 5-1». Потом я поднял с пола еще два таких ключа: на их бирках были указаны тот же корпус и сектор, а места 5-2 и 5-3. Я показал ключи Каину и Лилит.

— Что это?

— А ты подумай, – со странной усмешкой предложил мне парень.

— Ну, не знаю, – недоуменно пожал я плечами. – Похоже на ключи от дешевой гостиницы, в которой механические замки до сих пор не заменили на электронные.

— Это – ключи от рая, – равнодушно промолвила Лилит.

— От какого еще рая?! – оторопел я.

— А что, их несколько? – снова ухмыльнулся Каин. – Лучше спроси, чьи эти ключи.

Я во все глаза уставился на него.

— Ты думаешь, их потеряли наши приятели беспилотники? Но тогда это означает, что они погибли еще до битвы с вражескими ракетами.

Лилит демонстративно отвернулась, а Каин слушал молча. Или делал вид, что слушает.

— Постой, – не унимался я, – но ведь Шахед рассказывал про Аскольда, как он погиб. Неужели БПЛА соврал про Пилата и небесную тюрьму? Как он с сыном освободил из нее Магдалину?

— Не знаю про Аскольда и Пилата. Мне кажется, они герои разных историй и вряд ли могли жить в одно время, – наконец ответил Каин. – А за небесную тюрьму скажу тебе так: враки все это! Нет и быть не может никакой тюрьмы на небе! Оно – обитель рая. И половинок у неба тоже нет. Есть лишь одно нераздельное, безграничное небо! В единстве его наша опора и наша сила.

— А как же Шахед, Магдалина и Шуня? – сопротивлялся я из последних сил. – Мы же видели их своими глазами! Я до сих пор слышу их голоса, вижу Магдалину, любующуюся цветущей яблонею.

— В раю, говорят, тоже есть свое войско. Кто знает, может, Шахед выпросил у начальства увольнительную или рискнул пойти в самоволку, чтоб проведать нас. И взял с собой жену и сына.

— Шахед был классным, – добавила с тихой улыбкой Лилит. – Сколько раз он спасал нас от врагов! И даже из рая бросился нас защищать.

Под конец уборки я вспомнил, что не вытер пыль на старой, еще бабушкиной, иконе. Снял ее с книжной полки и вдруг наткнулся на миниатюрный калькулятор. За него я принял в первый момент крохотный, размером с Танину ладонь, прибор. И только разглядев на находке кнопки, точнее, подписи к ним, я догадался, что передо мной. Это был прогнозатор. Не понимаю, как он очутился в моем доме. Может быть, Шахед забыл его вместе с ключами в рай. Причем сделал это сознательно, чтоб я помнил о нем всегда. И о Шуне с Магдалиной тоже не забывал.

Я был потрясен. Выключив пылесос, принялся внимательно рассматривать находку. Это было нечто невероятное, такого мне еще никогда не приходилось встречать! Кнопки необычного устройства были подписаны часами, днями, месяцами, годами, столетиями и эрами. А еще на приборе были четыре стрелки. Для чего нужны горизонтальные, те, что влево и вправо, я сообразил сразу. А вот стрелки, указывавшие вверх и вниз? Неужели и у времени есть рай и ад? Забыв напрочь про уборку, детей и войну, я замер над прогнозатором. Сердце защемило, к горлу подкатил комок: мне нестерпимо захотелось увидеть свою семью, пусть не обнять моих близких, но хотя бы улыбнуться в ответ на их улыбки. Нет, я не хотел возвращаться в прошлое, ведь за ним должно было наступить то жуткое настоящее, которое сегодня убивало и сводило с ума. Я верил, надеялся, что война скоро кончится, наша семья соберется вновь, и мы обнимемся и заживем как и прежде, неразлучные и любящие друг друга. А пока… пока я не смог устоять перед соблазном заглянуть в светлое мирное будущее.

Рука самопроизвольно потянулась к прогнозатору, пальцами нащупал сбоку ползунок включения, есть! – дисплей засветился. Дальше что? Ага, на панели, сразу под дисплеем, какой-то рычажок. Его можно сдвинуть влево или вправо. Хорошо, пусть будет вправо. Затем я задал с помощью кнопок дату «5 мая», а год выбрал следующий и уже хотел было нажать кнопку «Старт», как вдруг в прихожей раздался звонок.

— Каин, Лилит, откройте! Я занят.

Звонок повторился. Недовольно выдохнув, я пошел открывать. На лестничной площадке никого. Странно. Я ясно слышал звонок, дважды, как в известном фильме. Возвращаясь в спальню, где я нашел прогнозатор, я услышал детский смех, веселый и беззаботный. Каково же было мое удивление, когда я застал в комнате детвору, смотревшую на прогнозаторе мультики. Меня это несказанно развеселило: я и представить себе не мог, что прибор, способный предсказывать будущее, умеет развлекать. Кажется, это был «Петрик Пяточкин» – любимый мультик моих детей и внучек. Смеялась даже Лилит. А Каин, обернувшись, подбадривающе улыбнулся:

— Ну ладно, не строй из себя обиженного. Будущее не жвачка, которую можно пожевать и выплюнуть. Увидеть будущее – все равно что наблюдать один спутанный фотон и изменить состояние второго, а значит, навсегда потерять оба.

— Каин, не умничай! – перебила его смеясь Лилит. – Сейчас будет самый прикольный момент, как Петрик полезет на пальму и будет срывать мячики, как наши разноцветные, воздушные дни…

— Как тебе это удалось? – шепнул я на ухо парню и кивком показал на прогнозатор.

— Так вот же переключатель! – подросток коснулся пальцем рычажка. – Ты вздумал заглянуть в будущее, а Таня с Ваней попросили утешить их настоящим. Я не смог им отказать.

Закончился «Петрик Пяточкин», начались «Бременские музыканты». Мы смотрели, смеялись и подпевали впятером. От детского непосредственного, беззаботного смеха в доме стало жарко. Каин снял с себя плащ с которым не расставался все это время. Мальчик вырос, с удовлетворением отметил я, у него прекрасная фигура. И только в следующий миг я почувствовал, что чего-то в нем не хватает. Дыра на его груди затянулась. Значит Каин вновь обрел свое сердце. «Любовь долготерпит, милосердствует… Любовь никогда не перестает», – вспомнил я и подумал с благодарностью о Лилит.

А банку, этот доморощенный конвертер ненависти, выбрасывать я не буду, собираюсь летом засолить в ней огурцы по бабушкиному рецепту – с тархуном, хреном и листьями смородины.

15.04. – 05.05.24.

Земля повышенного риска

Сидора выписали из психиатрической больницы, в которую его устроили после того случая, как он завалил секретный проект «Ферма».

Об этом я узнал случайно по дороге в продуктовый магазин. Мой путь пролегал мимо мусорки, дикого куста розы, давно переродившегося в шиповник, и двух старых пятиэтажек из красного кирпича, в незапамятные времена называвшиеся «кооперативными». На лавке возле одного из подъездов проходил импровизированный дворовой сабантуй: водка, пиво, кола, чипсы, орешки, хмельной смех и беззлобный, безобидный базар. Но нет, не такой уж и безобидный. Двое парней и две девушки мутузили какого-то мужика, что-то кричали ему угрожающе. Алкаш или мелкий воришка, безразлично подумал я. Вероятно, стащил у людей кошелек, а они поймали его с поличным. Проходя мимо лавки, я не удержался, повернул в сторону жертвы голову. Ну ни хрена себе – это же Сидор! Лицо в крови, а глаза сияют незамутненным светом.

— Вы что, обалдели?! – накинулся я на обидчиков и только потом удивился собственной храбрости. – Это же псих! Видать, сбежал из дурдома, а вы его бьете как равного.

— Мы сейчас из этого психа сделаем инвалида! – прорычал один парень на голову выше меня. А толстушка с багровым от гнева лицом пригрозила: – И оторвем ему хуй!

— Нельзя делать этого! За увечья душевнобольных сурово наказывают. Мужчин тут же мобилизуют и посылают на фронт, в самое пекло, а женщинам…

При слове «фронт» бугай замер с открытым ртом и вытаращенными глазами, а я запнулся, не в силах придумать, что грозит женщинам за избиение психов.

— Что мне будет, если я урою этого козла? – кинув на Сидора презрительный взгляд и нацелив на меня грудь пятого размера, по-солдатски рявкнула краснощекая толстушка.

— Ну, как что… – попятился я от нее, будто мне, а не моему приятелю собирались оторвать причинное место. – Запретят говорить в течение года.

— Да ты шо?! – оторопела тетка и тотчас пошла на попятную. – Молчать целый год! А как же с кумой потрандеть? А с этими придурками пива попить? Ведь как можно пиво пить молча?!

— Вот что, мужик, – сказала мне вторая женщина, тоже участвовавшая в побоях Сидора, худая и судя по узким бедрам, плотно обтянутым линялыми джинсами, ненасытная в плотских утехах. – Отведи-ка ты этого психа назад в дурку, а то мы его и вправду прибьем сейчас.

— Да, мужик, сделай доброе дело – отведи, – вежливо попросил парень невысокого роста. У него были разлапистые, как крылья аэроплана, брови и, несмотря на начало весны, волосатая грудь нараспашку. Он повторил, буравя меня тяжелым взглядом: – Отведи. Иначе мы и тебя отхерачим!

— Ладно, без проблем, – не стал я ломаться. Взял приятеля за локоть и отвел в сторону. – Привет, Сидор.

— Я не Сидор, я – Трансформатор!

— Слушай, придурок, кажется, я начинаю понимать тех людей, которые отдубасили тебя. Может, и мне стукнуть тебя как следует?

— А-а, это ты! – Сидор тут же сделал вид, что узнал меня. – Сколько лет, сколько… Куда пойдем?

— В дурдом! – в рифму ответил я.

— Не-е, у меня там больше нет койки, – жалобно, как обиженный ребенок, признался Сидор.

— Почему нет?

— Выписали потому что.

— Да? Хм, и куда ж мы тогда пойдем?

— А давай в парк. Там белки!

При слове «белки» я едва удержался, чтоб не стукнуть своего ненормального приятеля. А в следующую секунду улыбнулся – вспомнил, как до войны жена кормила в парке белок орешками. Вспомнил – и расстроился.

— Не кисни, – заметив мою смену настроения, произнес Сидор. Причем голос его прозвучал совершенно осмысленно. – Пошли.

И мы отправились в парк. По дороге Сидор рассказал мне, почему он назвался Трансформатором и за что его били люди возле шальной, пьяной лавки.

— Я шел к тебе в гости, – с искренней радостью признался Сидор. – Хотел проведать закадычного друга. Может, ты меня таким не считаешь, но, кроме тебя, Макса и Харитона, в этом городе у меня больше никого нет. Я узнал, что оба побратима на фронте, поэтому решил нагрянуть к тебе без приглашения и предупреждения. Не обижайся, у меня нет телефона, с которого я мог бы тебе позвонить.

Он замолчал и виновато уставился на меня, словно ожидая, что я стану ругать его за бесцеремонность. Расценив мое молчание, вероятно, за дружелюбие и снисхождение к нему, он продолжил. Голос его теперь звучал заметно тверже и даже сердитей.

— И вот, направляясь к тебе, я зашел во двор двух домов, что рядом с твоим. Вижу, люди выпивают, сквернословят и затевают сексуальные игры.

— Это как? – недоверчиво усмехнулся я. – Распушили хвосты как павлины?

— Нет, на уровне энергии. Не забывай, я бывший псих, мое сознание было расплющено и истерзано, пока надо мной проводили эксперимент под известным тебе названием. Короче, я больной на голову человек, оттого способен на то, перед чем бессилен здоровый.

— А конкретно?

— Я вижу у любого, кто попадается мне на пути, радугу энергий, весь ее диапазон – от благочестия и смирения до похоти и подлости.

— А у меня какая радуга? – машинально перебил я его и затрепетал от смятения.

— Ну… можно, я отвечу тебе не сейчас? В другой нашей жизни, – тоже смутился Сидор. Он легонько, словно птичьим пером, коснулся своей рукой моей и вернулся к рассказу: – Так вот, проходя мимо той злосчастной скамейки, возле которой собрались гнусные, падшие люди, я сперва заметил мрачные грязные радуги, похожие на четыре тяжелых подковы, а затем увидел, как наяву, что затевают те мужчины и женщины – разврат во хмелю. Я подошел к ним и трижды попросил не делать этого.

— Чего не делать? – не понял я.

— Пить водку и прелюбодействовать.

— Ну и они, конечно, сделали так, как ты им велел?

— Нет. Они не послушали меня – осмеяли, осыпали бранными словами. Тогда я вышел из себя – превратил водку в кефир, а женские гениталии обратил в розы.

— Да ты сумасшедший! – невольно вырвалось у меня.

— Нет, я – Трансформатор. Дар преобразовывать одни материи в другие я обнаружил у себя случайно в больнице, когда меня в очередной раз пытались нашпиговать лекарствами. В сердцах я выхватил у врача таблетки и претворил их в жменю леденцов.

— Леденцы – это еще куда ни шло. Но из водки сделать кефир, а из полового органа – цветок, вдобавок с колючками? За это могли бы и убить.

— Возможно, убили бы на самом деле, да ты вовремя оказался рядом.

— Слушай, может, вернемся? – внезапно предложил я.

— Зачем? – удивился Сидор.

— Черт с ней, с испорченной водкой! Но роза вместо пизды?! Знаешь, это уже слишком! У розы наверняка шипы есть, они колются. Как те женщины будут трахаться с шипами?

— Ты правильно заметил – не заниматься любовью, а трахаться. Поэтому меня не волнует, как будет проходить их соитие, – равнодушно пожал плечами Сидор. – Я их предупредил, а они не восприняли мои слова всерьез. Теперь эти люди наказаны.

— Да кто ты такой?! – взорвался я. – Кто дал тебе права лишать людей главного удовольствия? Моя жена уехала от меня, спасая от войны внучек, и я много месяц живу один. Представь себе, каково мне без секса?

— Не представляю. Я – девственник, – окатив меня холодным, бесчувственным взглядом, вдруг объявил Сидор. Его внезапное признание огорошило меня столь сильно, что я тотчас стал как вкопанный и несколько мгновений тупо наблюдал спину приятеля, который как ни в чем не бывало продолжал шагать дальше. Он неумолимо удалялся, ни разу не обернувшись, словно напрочь позабыв про меня. Наконец я облегченно выдохнул, сбросил с себя оцепенение и побежал догонять Сидора. Немного погодя мы подошли к парку.

На входе в него находился маленький давно не работавший фонтан: девочка-подросток держит в вытянутой руке птицу. Фонтан был очень старым – я помнил его еще со времен моего детства. За долгие годы он изрядно износился, потрескался и, несмотря на то что девочку с птицей регулярно красили каждую весну, стал похож на уличного облезлого пса или кота, который давно не испытывал искренней человеческой заботы. Шутки ради, а, может, наоборот, в порыве внезапной неизъяснимой любви кто-то надел на голову каменной девочки живой зелено-золотой венок из одуванчиков. Венок сполз на одно ухо статуи и смотрелся небрежно. Эта мелкая деталь и привлекла к себе внимание Сидора. Ни слова говоря он забрался в сухую, потрескавшуюся от жажды чашу фонтана, поправил венок и так же молча вернулся ко мне. Словно решив удостовериться, что он поступил правильно, Сидор обернулся и смеясь сказал:

— Видал?

А в следующий миг случилось нечто невероятное! Венок из одуванчиков вдруг засветился, подобно электрической гирлянде, и стал стремительно таять, точно был сплетен не из цветочных стеблей, а из нитей света. Я обмер и как завороженный наблюдал за необъяснимым фантастическим явлением. Следом за венком стала таять статуя, и я подумал, не из куска ли льда она была высечена. Спустя мгновенья все исчезло – и девочка с птицей, и венок, на их месте возникло серебристое облачко, похожее на сигаретный дым, а когда рассеялось и оно, моему изумленному взгляду предстали громадные песочные часы. По крайней мере за них я принял неизвестный предмет, состоявший из двух больших прозрачных конусов, обращенных основаниями наружу и упиравшихся друг в друга вершинами. На этом сходство с песочными часами заканчивалось: вместо песка в верхнем конусе находилась вода или иная прозрачная жидкость.

— Что это? – недоумевая спросил я у Сидора.

— Не отвлекайся! – резко ответил он и вновь засмеялся: – Сейчас начнется! Моя новая трансформация!

И она началась. Сначала я увидел, как из верхнего конуса в нижний, словно время, стекает вода, а затем стал свидетелем рождения необыкновенного миража. Я не знаю, как еще можно назвать тот оптический объект, который вдруг образовался на противоположной стороне фонтана, сразу за водяными часами. Там появилась знакомая реальность или ее отражение, или объемная копия, или что-то еще, непостижимое моему уму, – внезапно передо мной возник родной до боли мир, в котором я жил до этой проклятой войны.

Поначалу поразительное видение показалось мне сказочным клипом, надерганным из случайных эпизодов былой, теперь навсегда утраченной реальности. Объединяли эти эпизоды полузабытое чувство безопасности и спокойствия. Затаив дыхание, но с учащенным сердцем, я наблюдал удивительную, милую, наивную жизнь, что текла в городе моего бесхитростного прошлого неторопливо, размеренно, как стекает кефир из бутылки в стакан. Люди никуда не спешили, не суетились, не метались, не озирались испуганно и не взирали с тревогой в небо. Улицы города были наполнены мирными звуками: вот проехали маршрутка и троллейбус, промчались навстречу друг другу две стаи автомобилей. Шум моторов, шелест шин, щебет птиц, голоса людей. Невероятно! Кажется, я увидел в толпе жену, себя и детей. Боже, какими мы были молодыми и счастливыми! Как и все кругом. Лица у прохожих, пассажиров и посетителей магазинов были округлыми, мягкими, не обремененными глубокими заботами и тревогами. Видно было по лицам, порой равнодушным, порой безмятежным, что люди не осознавали, в каком благословенном мире они живут, где даже время не всегда осмеливается напомнить о себе. Даже листья на деревьях застыли, словно нарисованные, и весь город казался неправдоподобно спокойным, точно вышедшим из-под кисти просветленного мастера.

Но вот листья неожиданно задрожали, а ветки согнулись и закачались – это поднялся ветер. И от былого покоя не осталось и следа! И от благоразумия, и от сдержанности тоже. Люди ударились во все тяжкие: пьянство, воровство, необузданное веселье, фонтанирующие похоть и блуд, лихие застолья, проводимые с таким размахом, будто после них должен был наступить конец света. Все меньше работающих заводов и фабрик, все больше безработных инженеров и учителей, торгующих на рынке…

Мне надоело смотреть это. Было одновременно противно и больно видеть память о прошлом тридцатилетней давности, превращенную в жестокую, грубую голограмму или как там называлось то, что происходило за водяными часами. Я хотел было крикнуть Сидору, чтоб он немедленно прекратил этот дурацкий оптический фарс, но не успел. Вода из нижнего конуса полностью стекла в нижнюю емкость, и видение слабого, добровольно поддавшегося саморазрушению мира тотчас пропало.

Я вопросительно уставился на Сидора, а он, помрачнев, кивнул молча на таинственные часы. А в следующий миг вода из нижнего конуса ударила вверх упругой струей – и появилась новая голограмма, влажная от слез и алая от крови. Но я даже не вздрогнул: картинка была знакомой. В фантастическом оптическом фокусе шла реальная, наша сегодняшняя война.

Первые жуткие новости, первые взрывы, новые, до селе не испытанные, тревога и страх, первая ночь в бомбоубежище – подвале детского сада, где собрался стар и млад и куда принесли попугая и, чтоб он не жаловался на судьбу, не кричал, закрыли покрывалом клетку с птицей; сухой, гулкий стрекот автоматных очередей на темных безлюдных улицах; кадры расстрелянного вражеским танком артиллерийского училища, который заканчивал мой дед в начале 30-ых; кадры вражеского танка, безнаказанно пересекающего центр города; начало эры воздушных тревог: вой вражеского самолета над головой, первые жертвы бомбардировок, вязкий мартовский снег, по которому мы бежим с женой, чтоб успеть спрятаться в спортивном зале, отныне бомбоубежище, наши внучки – две прячущиеся в погребе и две замершие в коридоре квартиры, потому что рядом нет укрытий, и откуда они могут взяться, какой нормальный человек мог бы вообразить себе даже в страшном сне, что соседнее государства вероломно нападет на нашу страну; «зеленые коридоры» – мимолетный знак снисхождения от окружившего город врага; страх покидать город, страх в нем оставаться, страх перед оккупацией; вокзал в соседнем городе, пронизанный насквозь ледяным ветром близкой смерти железнодорожный перрон, люди, люди, люди – бедные, несчастные, напуганные, ищущие спасения в набитых битком, как бочка селедкой, вагонах; эвакуация, бегство, чужбина, а кто-то остался в городе, пустом, голом, брошенном на произвол судьбы, который в те дни нестерпимо хотелось обнять, прижать к сердцу, приголубить, пожалеть и не отпускать.

Так начиналась война. С той поры утекло много кровавых рек, легло в землю и пропало без вести немало бойцов и мирных людей, но ветер войны не стихал, пламя войны продолжало сжирать прежний мир с неудержимой, маниакальной жестокостью. Когда люди, казалось, выдохлись с двух сторон, на помощь им пришли роботы. Киборгами становились и некогда живые солдаты, утратившие в бою голову, сердце и сострадание. Они сражались с механическим исступлением и убивали с человеческим упорством. Танки, бронемашины, пушки, самолеты, ракеты, бомбы, дроны – все смешалось в доме Господнем! Война алчной чумой разъедала мир, выпуская из недр ада обезумившую нечисть, заселяя ею земли, на которых некогда жили люди, для которых мир был воздухом, пищей, буднями, праздниками, суетой и любовью.

Вода из нижней колбы продолжала бить смертельным ключом, но я отвернулся, я не мог больше смотреть на то, как люди убивают людей, как роботы уничтожают роботов. И вдруг услышал сдавленный крик Сидора:

— Ева!

В безотчетном, интуитивном порыве я стремглав повернул голову к водяным часам. И вправду Ева! Она внезапно возникла в кадрах запредельной военной хроники, упакованной в загадочную голограмму. Где-то шел ожесточенный бой, и знакомая солдатка-робот с несколькими бойцами штурмовала вражеские позиции.

Ева в полном воинском обмундировании, с шевроном на рукаве, с портретом неизвестного мне Адама, с автоматом наперевес куда-то неслась сломя голову. Стреляла, бежала, петляла, уклонялась от пуль и осколков, пряталась за деревом, камнем, трупом, стреляла – и снова бежала.

— Знаешь, где-то я уже видел эту женщину, – сказал Сидор. Голос его звучал взволнованно и нежно. – Как она прекрасна! Как естественно она движется, как живо убивает врагов. Мне кажется, я уже любил эту женщину в одну из своих прошлых жизней. Но неважно – я люблю ее сейчас! Прямо в эту самую минуту. Я хотел бы провести с ней ночь. И чтоб эта ночь длилась век!

Девственник влюбился, с грустью подумал я. И в кого – в робота! А в следующий миг услышал, как он заорал не своим голосом: «Нет!!» Я тоже увидел эту пулю. Странно, как часы воды сумели выцепить ее из безвременья. Пуля летела к Еве, метя точно в ее сердце. «Не-ет!!» – казалось, мои барабанные перепонки сейчас лопнут – столь неистов и полон отчаяния был вопль Сидора. И вдруг крик резко стих, а следом раздался оглушительный звон бьющегося стекла. Это Сидор метнулся к конусам времени, разбил их в прыжке головой, тотчас обернулся каплей-мгновеньем, тотчас стал пикселем голограммы, и не просто влетел в нее, а успел чудом протиснуться между пулей и грудью Евы.

А в следующий миг водяные часы рассыпались вдребезги. Поразительное видение мира и войны тут же исчезло, словно его не было и в помине. Вернулась на свое место девочка с птицей, а возле старого фонтана я увидел Сидора. Он растянулся в нелепой позе и умирал со счастливой улыбкой. Из его дырявой груди вместо крови хлестала вода.

— Я испытал оргазм. Первый в моей жизни оргазм! – восторженно прошептал он. – А ведь я едва коснулся ее.

— Что с ней? – с состраданием спросил я. В тот момент мне было жаль не Еву, а моего сумасшедшего, но такого понятного, близкого мне товарища. Я опустился перед ним на колени и положил его голову на свою руку. Жизнь неумолимо вытекала из него.

— С ней все в порядке. Пуля прошла меня насквозь и застряла в ее бронежилете. Не волнуйся так, – поспешил утешить меня умирающий приятель. – Радуга у тебя хорошая, светлая. Но чтоб она сияла, не померкла, не покрылась ржавчиной уныния и разочарований, ты должен трудиться каждый день. Не избегай людей и не забывай чистить свои мысли. Им нужен такой же тщательный, регулярный уход, как твоим волосам, ногтям и зубам.

И уже перед тем, как навсегда замолчать, он успел вновь улыбнуться.

— За тех людей, что куролесили возле лавки, тоже не переживай. Кефир они наверняка пустили на окрошку, а розы принесут мне…

Я закрыл ему веки и, отвернувшись, чтоб он с того света не видел, как я плачу, глухо договорил за него:

— На могилу. Они принесут цветы на твою могилу.

Я с трудом поднял с асфальта Сидора, истекавшего чистой нездешней водой, и перенес его на клумбу, что была разбита поблизости. Там, среди чахлых и еще безоружных алых и нежно-розовых роз, мой приятель окончательно растаял. Зато цветы дружно воспрянули и повернули к солнцу свои бесценные лепестки.

09 – 18.05.24.

Монстр во спасение

Утром я прочел в новостях, что враг нанес очередной ракетный удар по моему родному краю. В который раз погибли ни в чем не повинные люди. А тех, кто их убил, – можно ли назвать их люд… Думаю, что нет. Людоедами – да. Монстрами, зомби, кровопийцами, чудовищами – да! Но никак не людьми.

Информация о нескончаемых бедах, несчастьях и горестях у меня вызывала опустошение и бессилие. Даже чувство ненависти к убийцам притупилось, ушло на второй план, хотелось лечь, укрыться с головой, заснуть и не проснуться. Или проснуться в другом времени или пространстве – очнуться от сна и напрочь забыть, что было в прошлой, военной, жизни. Но вместо этого я подошел к окну. За ним, на крохотном участке земли, росли цветы и два дерева: абрикос и яблоня. Эти деревья несколько лет тому назад посадил я, не будучи никогда не садоводом, ни огородником. Вид деревьев, внутри которых угадывался спокойный, уверенный ток жизни, умиротворял меня, отвлекал от мыслей о смерти и рождал надежду на мирную жизнь. Я застыл возле окна, засмотревшись на своих зеленых питомцев. Я их любил, похоже, они отвечали мне взаимностью.

Этой весной абрикос впервые забеременел. Звучит нелепо, абсурдно и по-современному вызывающе: он – забеременел! Вот поэтому я по старинке и с упрямым невежеством продолжал называть мое дерево-девочку «абрикосой». В то время, как свечи на соседней сирени высохли и пожухли, их нежное пламя тихо погасло, не принеся никому ни пользы, ни радости – ветви абрикосы после буйного апрельского цветения неожиданно оказались усеянными зелеными и мелкими, как оливки, ягодами. Значит летом будет первый урожай, даст Бог, я до него доживу! С некоторых пор это стало одним из любимых моих занятий – замирать с восторгом и благоговением перед незрелым созвездием и, в открытую любуясь им, втайне мечтать о том светлом золотистом дне, когда вместе с ягодами абрикосы поспеет долгожданный мир, который никак не хотел расцветать, завязываться и становиться плодом, который капризным ростком притаился в замыслах Господа и не желал воплощаться в поступках людей.

В один из таких дней, когда ландыши на клумбах уже отцвели, а пионы только-только начали раскрывать свои роскошные ароматные бутоны, когда жизнь, казалось, окончательно превратилась в мимолетные, случайные лепестки-однодневки, а смерть обернулась в ряженого садовника, которому ненавистно все живое вокруг, когда новости о войне пропитались еще большим трупным ядом, когда водку, это несовершенное противоядие унынию и тоске, можно было купить лишь до семи вечера, а отчаяние и безнадегу раздавали круглые сутки, в городе вздумали устроить «пир во время чумы» – Ночь музеев. И я, конечно, не раздумывая пошел на «праздник безрассудных искусств», как не преминул назвать Ночь Каин. Отправился в город вместе с парнем, его подружкой Лилит и Ваней с Таней, приемными детьми Евы. Той самой Евы-солдатки, которая в это время на фронте покруче безумных Ван Гога и Врубеля творила новое искусство – колошматила врага. Ночью и днем, ночью и днем, ночью и днем…

Возле городской галереи, среди лотков с ручной бижутерией, лавандовым маслом, поделками из дерева, кожи и керамики, среди картонных репродукций известных портретов с отверстиями вместо голов, среди загримированных живых статуй, застывших как истуканы и терпеливо ждавших вознаграждение, я нос к носу столкнулся с Борькой, сыном местного бандита и барыги Гриши.

Я с трудом узнал Борьку. Во-первых, прошло немало месяцев после того случая, когда банда Гриши напала на рексов – умных дронов, обитавших в одном из заброшенных районов города, прозванном «Гетто». Неизвестно, чем закончилась бы схватка межу головорезами Гриши и свободолюбивыми рексами, если б не внезапный вражеский ракетный удар: взрывная война разметала противников, как песчинки, в разные стороны. В том бою случились два больших несчастья. Бандитские беспилотники расстреляли Ису – сына вожака рексов Копта, а в результате воздушной атаки осколком ракеты был ранен Борька. Судьба тогда меня круто испытала: мне пришлось собрать буквально из осколков маленький дрон и поставить на ноги сына главаря банды. Да-а, сейчас даже не верится, что это мне удалось.

А во-вторых, почему я не сразу узнал Борьку: он прикинулся живой статуей, покрашенной в какой-то попугайный, красно-желто-зеленый цвет. Только изображал Борька статую неправильно: вместо того чтоб замереть на одном месте, как его сотоварищи, парень метался словно угорелый среди прохожих, корчил им рожи, хохотал и обсыпал с головы до ног разноцветным конфетти. А еще Борька бесцеремонно брал за руку детей и подводил их к картине, на которой было нарисовано привидение, кажется, из мультфильма о Карлсоне. На месте, где у призрака должна была быть изображена потешная рожица, зияло отверстие. Дети становились позади картины, просовывали в отверстие счастливые лица, и – раз! – родители снимали их на телефон.

Завидев Таню, Борька схватил ее за руку и буквально потащил к мультяшному привидению. Ваня хотел было заступиться за сестру, но она смело сказала:

— Я не боюсь дяди-клоуна.

А ведь действительно клоун, усмехнулся я. Странно, с чего я взял, что Борька – живая статуя? Наверное, потому, что на нем толстый слой грима и покрашенный краской костюм, как на остальных уличных мимах-скульптурах. Тем временем Борька завел Таню за картонного призрака, девочка встала на плоскую опору, на которой был установлен забавный рисунок, просунула сзади в отверстие головку, озорно улыбнулась, подмигнула нам… А в следующее мгновение случилось невероятное! Нарисованное привидение вдруг плавно взлетело, унося в небо девочку.

— А-а-а! – завизжала она от неожиданности.

— Таня, ты куда?! – испуганно крикнул вдогонку сестре Ваня. Каин не по-детски выругался, Лилит от волнения прижала руки к груди, а я в ярости набросился на Борьку.

— Это что еще такое?! А ну сейчас же верни ребенка на землю!

— Да все будет нормально, – поспешил заверить меня крашеный клоун. – Это всего лишь воздушное шоу. Розыгрыш. Смотри.

Я в негодовании уставился на портрет призрака. Поднявшись метров на десять над землей, он вдруг неподвижно завис в воздухе. И только в этот момент я разглядел четыре винта, расположенные по углам устройства, которое я принял за опору рисунка. Винты вращались с ровной скоростью, словно миксеры, взбивая незримую воздушную смесь. Так это дрон, вот оно что! Я хотел было стукнуть Борьку, чтоб он сейчас же посадил квадрокоптер, но беспилотник, словно прочтя мои мысли, начал снижаться без команды.

Едва ступив на землю, Таня, вся в слезах, кинулась к брату и крепко обняла его за шею.

— Ну, клоун, погоди! – Ваня погрозил кулаком Борьке, а девочка буркнула в его сторону: – Ты плохой!

Она никак не могла успокоиться. Поглядев на нее виноватым взглядом, Борька вдруг вложил два пальца в рот и пронзительно свистнул.

— Ты совсем рехнулся! – рявкнул я на него. – Тоже мне, Соловей-разбойник нашелся.

В ответ Борька приложил палец к накрашенным помадой губам, а в следующий миг из толпы людей, пришедших на праздник, выскочил монстр. У него была устрашающая голова чудовища, жуткая, оскаленная пасть, четыре собачьи лапы и вполне милый хвостик. Зарычав, монстр прямиком метнулся к Тане. Каин бросился было ему наперерез, но чудовище ловко перепрыгнуло его и, подбежав к девочке, стало как вкопанные в двух шагах от нее. В зубах монстра я заметил маленький резиновый мячик. А следом произошло новое чудо. Хвост чудовища стал стремительно расти. Я оцепенел от увиденного: на подобные фокусы было способно лишь одно известное мне существо. Спустя мгновенья хвост стал похож на змею. Кончиком он достал мяч из пасти монстра и неожиданно протянул его Тане. От страха она еще крепче прижалась к брату.

— Не бойся, – подбадривающе сказал Борька. – Возьми мяч и кинь его со всей силы.

— Нет, – покрутила головой девочка.

— Не трогай мою сестру! – угрожающе, словно монстр, зарычал Ваня и заслонил ее собой. Ни камня, ни палки поблизости не оказалось, и я безоружным двинулся на чудовище. – Пошла прочь, гадкая тварь!

— Постой, – остановила меня Лилит. – Это же шоу. Ты что, не видишь?

Девушка присела перед Таней.

— Сделай, как просит тебя клоун. Возьми у монстрика мячик и брось его. Прошу тебя, не бойся.

— Ладно, – нехотя согласилась девочка. Она с опаской взяла из хвоста мяч и кинула его наугад. Чудовище тотчас сорвалось с места и умчалось следом за мячом. Но меньше чем через минуту вернулось. В зубах монстр бережно сжимал вместо резинового мяча большое яйцо, обернутое в яркую разноцветную фольгу.

— Киндер-сюрприз! – радостно воскликнула Таня. Удивительное существо подошло к девочке совсем близко, ребенок протянул к свирепой морде руку и бесстрашно взял яйцо.

— Ура! – возликовал Борька. – Принцесса, ты преодолела в себе страх.

— Дурак, твоя ряженая собака чуть не напугала до смерти Таню! – крикнул на клоуна Каин.

— Какая еще собака?! – оторопел я.

— А ты что, не догадался, кто это? – усмехнулся Каин. С этими словами он шагнул к чудовищу, схватил его за уши и резко потянул вверх. А в следующий миг в руках парня оказалась маска монстра, а нашим изумленным взглядам предстала голова добродушного пса.

— Тиль! – тотчас я узнал его. Это был старый знакомый киберпес. Только он мог вытягивать свой хвост и действовать им, как рукой, верней, лапой.

— Тиль, дружище, – повторил я и потрепал пса по искусственной шерстке. Глядя на меня, Таня тоже решилась погладить необыкновенного пса по его кибернетической голове. Его хвост вновь стал привычного размера. Будто цирковой жонглер, Тиль подбрасывал и ловил кончиком хвоста резиновый мячик. Я рассмеялся: «Ну ты и проказник!» Затем спросил у Борьки:

— Тиль по-прежнему живет с вами?

— Да.

— А что с твоим отцом? Все так же бесчинствует и занимается разбоем?

— Нет, – покрутил головой Борька.

— Нет? – недоверчиво переспросил я.

— После того случая в Гетто, когда я был ранен осколком ракеты, а ты спас мне жизнь, отец завязал с лихим прошлым. И не просто порвал с ним – он уже три месяца как воюет. Пошел на фронт добровольцем, не стал ждать, когда ему принесут повестку.

— Ничего себе! Такого самоотверженного поступка от твоего бати я никак не ожидал, – искренне удивился я. Затем перевел взгляд на незнакомый дрон, несколько минут назад поднявший в небо Таню. – А это еще что за аппарат?

— Ты должен его знать, – улыбнулся Борька. – Это – Ису. Мы с ним крепко подружились.

— Не может быть! Ису – сын Копта, предводителя рексов! – я был потрясен неожиданной встречей. Я подошел к беспилотнику и, внимательно рассмотрев его, заметил с сомнением: – Хм, тот дрон, которого я помню, был совсем кроха, он только учился летать. А этот здоровяк, прям как его могучий отец!

— Конечно. Ведь Ису за то время, пока ты его не видел, успел подрасти.

— Понятно, – кивнул я. – Все растет в этом мире и дроны тоже.

Машинально я огляделся по сторонам: кругом дефилировали люди с беззаботными, беспечными выражениями лица. Я укоризненно поглядел на Борьку. – А вы что тут делаете? Идет война, гибнут люди, а вы гримасничаете, лицедействуете, пугаете и смешите народ.

— Просто у них нет совести, – презрительно фыркнул Каин и отвернулся.

— Мама сильно больна, – вдруг грустно признался Борька. – Вот я и пытаюсь с друзьями заработать на лекарства.

— А что с твоей мамой? – с сочувствием спросила Лилит.

— Сердце. Когда отец ушел на фронт, она резко сдала.

Борька из веселого уличного клоуна превратился в печальную кладбищенскую статую.

— Хочешь, я еще раз полетаю на твоем привидении? – взяла парня за руку Таня.

— Хочу! – сквозь слезы улыбнулся парень.

— Хорошо, – кивнув, девочка направилась было к дрону, чтоб в этот раз уже по своему желанию подняться на нем в небо, как вдруг поблизости раздался пронзительный, душераздирающий вой воздушной тревоги.

— Нужно срочно найти укрытие! – озабоченно сказал я.

— Тут есть поблизости «Катакомбы», – сообщил Борька.

— Что это? Наследство от партизан прошлой войны?

— Нет, обычный подвал, переоборудованный под небольшую галерею и концертный зал. Пойдемте туда. Переждем тревогу, а заодно посмотрим выставку. Сегодня все-таки Ночь музеев, должно быть что-то интересное.

Борька махнул Ису, чтоб дрон следовал за нами, и мы большой пестрой компанией торопливо зашагали-полетели на соседнюю улицу, где в старом дворе, в подвале жилого дома находились загадочные «Катакомбы».

Молодой, но уже успевшей обрести популярность арт-локацией оказалось довольно глубокое подвальное помещение с мощным каменным сводом, местами опиравшимся на арочные перекрытия. Чтоб попасть внутрь, нужно было спуститься по крутым щербатым ступеням. Внутри царили полумрак, время от времени пронзаемый всполохами светодиодных мигалок и гирлянд, и плотный электронный ритм: двое юных диджеев самозабвенно играли на мультиплеерах техно. На стенах были развешены картины, написанные в латиноамериканском стиле: скелеты, черепа, кости, скрещенные кинжалы, пятна крови, черные цветы, слова «No pasaran!» и пожелания врагу скорейшей смерти. Напротив одной стены на ящике из-под мин стоял дрон. Объектив его камеры светился, делая квадрокоптер похожим на фильмоскоп из далекого детства. Однако то, что беспилотник проецировал на белую стену, вовсе не было таким же радужным и мирным, как сходство летательного аппарата с устройством для демонстрации сказочных слайдов.

Я не сразу понял, кому посвящен фильм. Сначала в кадре возникла молодая беременная женщина, вот она в роддоме, вот возле нее, счастливой, лежит младенец, это мальчик, мать кормит его грудью, она робко, как Мадонна, улыбается; мальчик растет стремительно: первые шаги, первые шалости, первые слезы; вот уже и детский сад, а следом за ним распахнутые двери школы, волнительные минуты: родители мальчика вытирают слезы счастья, много цветов, первоклассники за партами, учитель возле доски… И только когда герой фильма перешел в пятый или шестой класс и мягкие, безобидные черты лица подростка вызвали у меня брезгливость и отвращение, до меня наконец дошло, о ком эта история. О нынешнем правителе государства, пошедшего на нас войной.

Дальше было уже не так интересно. Окончание школы, вуз, служба в армии, служба в госорганах, какой-то смутный, темный этап с бандитскими разборками и убийствами заказных и неугодных, а следом начало государственной карьеры, неожиданный финт судьбы – и герой фильма становится во главе государства, которое, кажется, и дня не может прожить без кровавых войн и распрей с соседями. За весь фильм ни одного слова за кадром, ни одного субтитра

— один-единственный, сквозной, вопрос: как этот зародыш, младенец, ребенок, юноша, мужчина стал Монстром?! Человекоподобным чудовищем, наводящим ужас на весь мир.

На душе было и без этого фильма тревожно и тяжко, и, не досмотрев его, я пошел бродить по «Катакомбам». Вскоре мое внимание привлекла еще одна стена, точнее, то, что на ней было изображено.

Это был рисунок большого чугунного казана. Он стоял, утопая округлым дном в земляном очаге, и манил к себе незримой едой, которая в нем варилась или тушилась. Угли в очаге призывно мерцали, и это мерцание было живым, не нарисованным, вероятно, анимированным неизвестным автором с помощью компьютера или иного электронного устройства. Но самым невероятным было то, что я явственно ощутил звуки и запахи: слышалось легкое потрескивание углей и баюкающее бульканье кипевшего варева, пахло горьковатым дымком от костра, а от котла исходил потрясающий аромат еды. Как?! Как художнику удалось создать на картине эффекты, воздействующие на органы слуха и обоняния?

— Это безобразие! – раздался за моей спиной возмущенный голос Каина. – Пахнет так, что я сейчас не выдержу и украду этот казанок!

— Ага, – поддакнула ему Лилит. – Хотелось бы знать, что там варится.

Девушка шумно втянула носом воздух.

— Мне кажется, это мясо.

— Я люблю мясо! – звонко призналась Таня.

— Кто ж его не любит? – шмыгнул носом Ваня. – Даже киберпес не отказался бы от кусочка. Да, Тиль?

В ответ пес довольно залаял. А Борька, по-воровски оглядевшись, вдруг предложил:

— Слушайте, а давайте, пока никто не видит, заглянем в чугунок? Если в нем что-то стоящее, возьмем несколько кусочков. Уверен, никто не заметит.

Не дожидаясь нашего согласия, парень опустил в казан палку, которую невесть где подобрал, и стал ей усиленно шурудить в котле. Мы, как завороженные, следили за его действиями, при этом в душе сознавали, что он поступает нехорошо. Уж больно аппетитно пахло содержимое котла!

— Есть! – вдруг раздался сдавленный счастливый крик Борьки. Он стал во что-то тыкать палкой. – Попался, дружок! Погоди, сейчас я тебя поддену.

Но ни поддеть, ни достать парень ничего не успел.

Снаружи, где-то совсем близко, рвануло с такой силой и грохотом, что под ногами вздрогнул каменный пол, вмиг потух и без того жидкий свет, на голову и плечи посыпалась какая-то дрянь, видимо, побелка или штукатурка, а главное, исчез из виду таинственный казан: погасли в очаге угли, растаяли волнительные запахи и наступила кромешная тьма-тишина, нарушаемая лишь охами, вздохами и проклятиями посетителей.

Немного погодя сверху в открытую дверь донеслось фырчанье генератора, свет в «Катакомбах» вновь появился, но в этот раз зажглись привычные светильники, а не гирлянды, однако эту разницу никто из нас не заметил. Словно вкопанные, мы обмерли перед огромной, высотой с Ваню, дырой, возникшей на том месте, где еще две минуты назад красовался и искушал нас загадочный казан.

— Вот так фокус-покус! – изумленно присвистнул Каин.

— Котелок жалко. Он был как настоящий, – грустно вздохнула Лилит.

— Что будем делать? – спросил Борька.

— Ты ж у нас генератор идей, вот ты и думай, – пробурчал Каин. – Хотел украсть кусок мяса – наказание последовало мгновенно!

— Я тут ни при чем, – стал торопливо оправдываться Борька. – Вы же сами хотели попробовать ту вкуснятину.

— Странное дело, – задумчиво произнес я, – взрыв был снаружи, а дыра здесь, в стене. Такое впечатление, словно ее специально подорвали. Под шумок, пока не было света.

— Происки невидимых врагов, – угрюмо предположил Каин.

— У-у-у! – взволнованно завыл Тиль, и даже Ису отозвался на происходящее – тревожно зашелестел винтами. Дружно приуныв, мы замолчали и задумались. Каждый о своем. И тут Таня громко спросила, показав на подземный ход:

— Это что? Сказка про Буратино?

— Кто его знает, про что эта сказка, – пожал плечами Каин.

— Я хочу его найти! – решительно объявила девочка.

— Кого? – недоуменно переспросил Ваня.

— Буратино.

— С чего ты взяла, что он там?

— Знаете что, а мне идея Тани нравится! – заявил я. – Вряд ли в пещере прячутся Буратино, папа Карло и Карабас-Барабас, но золото-бриллианты, на худой конец серебряные монеты там могут быть зарыты. Дом ведь старый, построен, наверное, еще в начале прошлого века. В общем, я бы рискнул проверить.

— Но там темно, – заглянув в лаз, озабоченно промолвила Лилит.

— Постойте, я видел на входе в подвал переносной фонарь! – сообщил Борька. Он направился было к лестнице, но Ису его опередил – метнулся к входной двери, отыскал фонарь и, подхватив его рычагами-опорами, мигом вернулся.

— Спасибо, дружище, – поблагодарил дрон Борька и погрозил киберпсу. – Между прочим, это ты должен был сбегать за светильником. Ленивец ты, Тиль!

Пес виновато заворчал, а парень включил фонарь: его светодиодная лампочка вспыхнула ярким, белым, как снег, огнем.

— Ну, господа кладоискатели, в путь! – обведя нас задорным взглядом, скомандовал Борька и, нагнувшись, первым полез в пещеру. Переглянувшись, мы молча последовали за парнем. Недовольно бурчал лишь Каин, замыкавший наш странный отряд: – А чего это Борька вздумал нами командовать? Я лично такое право ему не давал!

Выстроившись змейкой друг за дружкой, мы с опаской брели по пещере. Сначала мы шли молча, напряженно всматриваясь в смутную темную даль, неохотно открывавшую мрачные врата перед незваными путниками. В то время как мы напряженно помалкивали, готовые отразить коварный прыжок пещерного зверя или внезапную атаку местных монстров, подземелье пыталось с нами заговорить. Что-то неуловимое и тревожное без конца шептало, шуршало, вздыхало, ворчало и стонало вокруг. Но даже не призрачные голоса пещеры приводили в трепет и смятение. Мне показалось, что шорохи в подземелье имеют запахи. Не знаю, возможно, ощущение пахнущих звуков было вызвано недавним знакомством с необыкновенным казаном, источавшим аромат желанной, аппетитной мирной жизни. Но что бы там ни было мне запахло мороженым. Сперва вспомнился пломбир в бумажном стаканчике с деревянной палочкой. Мороженое стоило пять копеек, а «Фантомас разбушевался» – двадцать. Фантомас, облаченный в жуткую маску пришельца, был тогда для меня, одиннадцатилетнего подростка, воплощением идеального монстра. Фильм крутили в гарнизонном доме офицеров, что находился в военном городке, в котором жила моя семья и где был смертельно облучен мой отец-военнослужащий. Уже не помню, почему мне не давали денег на кино. Вероятней всего, из-за четверок в школе. Но мне посчастливилось тогда найти на улице две монетки: пять и двадцать копеек, купить на них мороженое и билет на дневной сеанс и, несмотря на то что что фильм был «Детям до 16 запрещено», вместе с пломбиром в бумажном стаканчике проникнуть в кинозал, где в это время на экране… О, как же сладок запретный плод!

Затем вспомнился зимний вечер. Стоял крепкий мороз. Я учился в вузе в большом городе, возвращался с учебы домой, приехал на железнодорожную станцию и в ожидании электрички купил мороженое. Зубы ломило от ледяного эскимо, но я был счастлив, я наслаждался вкусом молодости!

Несколькими годами позже я женился и переехал жить с женой в другой город. У нас появились друзья – молодая семейная пара. Поначалу мы часто встречались, с супругой мы приходили в гости, и друзья угощали нас мороженым, сверху посыпанным шоколадной стружкой и щедро политым сверху вареньем. Сдается мне сейчас, варенье было из королевского крыжовника, золотого и томительно-вязкого, как закатный августовский свет… А потом я стал стареть и разлюбил пломбир и эскимо.

— Тебе тоже пахнет мороженым? – не удержавшись, спросил я у Борьки.

— Ты что, приятель? Откуда здесь взяться мороженому?! – снисходительно ухмыльнулся парень. – Всюду запах жареного мяса! Отец в детстве умел готовить шикарный шашлык. Тогда батя еще не был бандитом и шаромыгой, работал в какой-то нищей конторе. М-м-м, это же сплошная пытка! Я сейчас подавлюсь слюной.

— А тебе чем пахнет? – обратился я к Ване.

— Попкорном, конечно, – в густой, вызывающей тьме, робко разбавленной электрическим светом фонарика, счастливо улыбнулся мальчик. – Как в кино, куда меня с сестрой водили родители.

— А мне пахнет сладкой ватой, – засмеявшись, призналась Таня.

— А ты что скажешь, Лилит? Какие запахи детства преследуют тебя в этом гребаном подземелье?

Девушка что-то ответила, но впереди, в поразительном мраке, источавшем разные запахи, потому что детство у всех нас было разным и жизнь проходила тоже по-разному, внезапно пошел ливень. В подземелье –ливень! Да еще какой! Он буквально обрушился не то с невидимых каменных сводов, не то с неизъяснимых небес. И так гремел, так стучал, так неистовствовал таинственный дождь, что заглушил ответ Лилит на мой вопрос, который я к тому моменту успел позабыть. Ливень вскоре стих, так же неожиданно, как возник, и тонкий, едва уловимый, сливочный аромат мороженого исчез, словно волшебная вода напрочь смыла его из моей памяти.

Последним из подземелья выходил Каин. Он ненароком задержался, неосторожно поскользнулся на мокрых камнях, упал, громко вскрикнул – а в следующий миг пропал из виду. Исчезновение любимого обнаружила Лилит и то не сразу.

— Каин, а тебе здесь чем пахнет? – не оборачиваясь, спросила она. – Мы уже все поделились своими ассоциациями, один ты ничего не сказал. Каин, не молчи.

Оглянувшись, девушка ойкнула.

— Ой, где ты?! Не время и не место играть в прятки!

Но парень не спешил выходить из невидимой засады. Встревоженная, Лилит догнала меня и сообщила о пропаже дружка.

— Это же Каин. Похоже, он вздумал тебя разыграть. Нашла из-за чего так переживать, – попытался успокоить я девушку. А в следующий миг подземный ход кончился и в него заглянула солнце. Оно было чужим и неприветливым, но я все равно продолжил как ни в чем не бывало: – Вот что, Лиля, сейчас посмотрим, что там, по ту сторону пещеры. Если ничего ценного, сразу же вернемся и займемся поисками Каина. Договорились?

Лилит молча кивнула.

Кончился загадочный пещерный ливень. В конце туннеля зажглось потустороннее солнце. И мы друг за дружкой вышли из подземелья на площадку, вымощенную камнем. Брусчатка потрескалась от времени и непогоды и была похожа на морщинистое лицо старика. Спереди площадка имела форму полукруга и была ограждена стеной с каменными зубцами. Сзади упиралась в сторожевую башню, огибая ее по периметру. В основании башни находился лаз: через него мы проникли в неведомый мир. Против узкого отверстия в стене замерла старинная пушка с черным лаковым, как спина тюленя, стволом. Сверху на орудии, подсвеченные лучами солнца, сверкали капли дождя. Было красиво и одновременно жутко.

Зарычав, киберпес вырвался вперед и бросился подозрительно обнюхивать необычное место. Последовав примеру Тиля, Ису поднялся в небо и стал пристально осматривать незнакомую окрестность, плавно поводя из стороны в сторону глазком камеры. Вместе с киберживотными нас было семеро. Восьмым был Каин, который по неизвестной причине остался в пещере. В ожидании парня мы собрались возле пушки и принялись горячо обсуждать случившееся.

— Такого поворота событий я не ожидал, – честно признался я.

— А куда мы попали? – оглядевшись, взволнованно спросила Лилит.

— Похоже на средневековую крепость.

— Ну, раз есть крепость, то где-то должны быть спрятаны сокровища! – радостно потер руки Борька. – Так во всех фильмах-фэнтези бывает.

— Я не вижу Буратино, – расстроилась Таня.

— Не плачь, – улыбнулся ей Борька. – Вот найдем сокровище, и ты тут же забудешь про Буратино!

Сокровище? Даже не знаю, с сомнением подумал я. И тоже осмотрелся. Между всем, что нас окружало, было сходство, явный изъян, который я никак не мог уловить.

— Фу, какое все кривое! – пренебрежительно фыркнул Ваня. Точно! Вот оно, это сходство! И башня, и крепостная стена, и зубцы на ней, и бойница, в которую была направлена пушка, и само орудие имели невероятно кривые, уродливые формы, словно кто-то делал их тяп-ляп, без малейшего старания и понятия, как нужно строить крепости и отливать пушки. Или, напротив, строители и оружейники, подобно художникам-кубистам или экспрессионистам, сознательно создали таких уродцев в угоду дурному вкусу заказчиков или непонятному эпатажу.

— Да-а, у этих мастеров либо с головой проблема, либо руки из задницы растут, – презрительно заметил я. И тотчас неподалеку раздался чей-то возмущенный скрипучий, будто скрежет несмазанной двери, голос: – Это у кого руки из задницы растут?! Да как ты смеешь, чужеземец?! Стража, хватайте пришельцев!

Не успел невидимый незнакомец договорить, как слева и справа из-за башни выбежали нам навстречу воины, одетые в черные шлемы и латы. Приглядевшись к ним, я содрогнулся: на нас неслись две оравы чудовищ.

— Монстры! – взвизгнула Лилит. Нацелив на нас копья, такие же кривые, как все, что мы успели тут рассмотреть, монстры-стражники со зловещим видом приближались к нам.

— Назад, в пещеру! – крикнул я, но было уже поздно. Не успели мы опомниться, как как ужасные воины отрезали нас от входа в башню и прижали к крепостной стене. Киберпес принялся было неистово лаять и бросаться на солдат, но они едва не закололи его копьями.

— Тиль, фу! – крикнул Борька. – Ко мне!

Дрон решительно спикировал на враждебных воинов, проутюжил днищем шлемы нескольким солдатам и был вынужден снова взмыть в небо. Что мог сделать беспилотник, не имевший ни одного боеприпаса, с отрядом вооруженных до зубов стражников? Покружив, Ису сел на остроконечной крыше, венчавшей сторожевую башню, и замер, как птица, которую лишили земли.

Сбившись в плотную группу, мы напряженно ждали, что предпримут монстры. Глядя на них, Лилит с отвращением шепнула мне:

— Какие же они мерзкие и ужасные.

Я молча кивнул в ответ. Зато Борька нервно рассмеялся:

— Они намного гаже чудовища, которого изображал Тиль.

— Да кто вам дал право, чужеземцы, судить о нашем внешнем облике?! – вновь раздался знакомый скрипучий голос. А в следующий миг ряды воинов разомкнулись, и к нам шагнул низенький, коротконогий, со свирепой физиономией рыцарь. У него был косой взгляд, кривой нос, перекошенный рот, из которого торчали закрученные спиралью, словно сверла, клыки. А на шлеме небрежно, набекрень, была надета корона – ржавая, покореженная и кривая. Весь вид незнакомца был столь ужасен и отвратителен, что Таня, завизжав, спряталась за спину брата, Ваня невольно укрылся за моей спиной и даже киберпес, беспомощно зарычав, попятился назад. И только Борька восхищенно воскликнул:

— Какой колоритный типаж! Смотришь и веришь. Нам бы такого монстра. Мы с ним взорвали бы Ночь музеев!

— Не надо ничего взрывать! – строго одернула его Лилит. – И без тебя, дурака, хватает маньяков, которые только и делают, что взрывают и убивают нас много месяцев подряд.

Тем временем неприятный рыцарь подошел совсем близко к нашей компании и, буравя нас неприязненным, колючим взглядом, проскрипел:

— Меня зовут Его Величество король Марлон! А кто вы будете, чужеземцы, и откуда прибыли в королевство монстрдрыгов?

— Ха-ха-ха, монстрдрыги! – захохотал за моей спиной Ваня. А его сестра весело захихикала: – Смешное слово.

— Мы – люди, живем в городе по соседству, – стараясь тоже не рассмеяться, невозмутимо ответил я. Показав на вход в башне, добавил: – А прибыли мы оттуда.

С минуту грозный король пристально разглядывал нас и вдруг разразился скрипучей бранью:

— Да вы, я вижу, красавцы, а никакие не люди! За это вы будете казнены прямо сейчас, не сходя с этого места. Квази Морда, неси топор! Будешь рубить головы вражеским лазутчикам.

От строя стражников тотчас отделился громила с гигантским топором и направился к нам.

— Казнены?! – дрожащим голосом переспросил Борька, испуганно уставившись на палача. – Это что, шутка такая? Или у вас тоже Ночь музеев и вы решили разыграть ужасное шоу?

— Что еще за музеи?! – уже не проскрипел, а прорычал Марлон. – В королевстве идет война – время, когда некогда и незачем копить прошлое.

— Но музеи – это искусство, – смело возразила Лилит.

— Искусство, детка, это когда в тебя стреляет вражеский танк, но ты не видишь и не слышишь залпа. А когда снаряд спустя мгновенье взрывается подле тебя, ты видишь и слышишь взрыв долю секунды – и тут же умираешь. Это и есть искусство: оно не должно длиться дольше мига смерти, но при этом оставлять впечатления столь же сильные, как долгая, наполненная жизнь, – убедительно и красноречиво, точно преподаватель на лекции в университете, разъяснил миссию искусства необычный монстр. Испытующе оглядев нас в который раз, он сердито топнул ногой. – Вы – красавцы!

— Да какие мы красавцы? – скромно пожал я плечами. – Самые обычные люди. Среди нас только один клоун.

Я покосился на Борьку.

— Может, вы наконец объясните, что это за создания, за которых вы нас приняли? – с досадой спросила Лилит.

— Вы что, со звезды свалились?! – искренне удивился Марлон. – И вправду ничего не знаете о красавцах? Похоже, вы впрямь прибыли к нам издалека. Красавцы – жители Красавии, королевства, которым правит отвратительно красивая королева Мерлин. Это с ней я вынужден вести кровавую войну.

— Почему красавцы напали на вас? – спросил Ваня.

— Красавцы плохие, – нахмурилась Таня.

— Еще какие плохие! – довольно подхватил король. – Им не нравится, что мы есть. Они хотят очистить от нас наше королевство и сделать его своим. Их королева Мерлин не признает уродства, а я ненавижу красоту. По этому поводу я даже сочинил Манифест: «Монстрдрыги имеют право быть безобразными и уродливыми. Красавцы, руки прочь от уродливых монстрдрыгов! Плох тот монстрдрыг, который втайне от своего короля мечтает быть красавцем. Красота – страшная сила! Лучше быть монстром снаружи, чем чудовищем внутри».

Слушая странного, нелепого короля, мы остолбенели. До сих пор не верилось, что перед нами реальный, живой монстр. А он, по-видимому, передумав нас казнить, махнул громиле, и он вернулся в строй стражников.

— Что же вас, люди, занесло в мое королевство?

— Мы ищем золото-бриллианты, – простодушно признался Борька.

— Что-о?! – оторопел монстр.

— Ну, сокровище, – уже не так уверенно повторил Борька и на всякий случай отступил назад. Но король не проявлял прежней враждебности, наоборот, выражение его чудовищного обличья смягчилось и стало задумчивым.

— Вот что я вам скажу, охотники за сокровищем. Напрасно вы к нам пожаловали. Мы, монстрдрыги, не терпим красивого, а драгоценности – это красиво, значит их у нас быть не может.

— Если у вас нет сокровища, то из-за чего тогда вы воюете? – опешил простоватый и прямолинейный Борька.

— Ты или глуп, или глух, пришелец! – рассердился король. – Я же сказал – у нас разное отношение к красоте. Мы ненавидим все красивое, в красавцы за это ненавидят нас. Они сделали культ из красоты и поклоняются ей, как божеству.

— Красота как яблоко раздора, – сказал я.

— Вроде того, – печально ухмыльнулся король. – Если б вы знали, чужеземцы, как мы пострадали из-за этой ненавистной красоты, вы бы иначе…

Марлон не успел договорить. Неожиданно на крепостную стену снаружи залетело ядро, взорвалось неподалеку и разбросало в стороны с полдесятка стражников. Меня забрызгало кровью одного из раненных, я стал с отвращением оттирать с себя чужую кровь. Странно, на цвет и на ощупь она была схожа с вареньем.

— Ой! – от неожиданности ойкнула Таня, уставившись на меня.

— Не смотри! – вскрикнул Ваня и прижал голову сестры лицом к своей груди. Весь наш маленький отряд был шокирован происшедшим. Как и в нашем мире, здесь тоже шла война. Ну и попали мы в переделку, с содроганием подумал я. На лицах Борьки, Лилит, Вани с Таней и даже на морде Тиля отразились тревога и смятение. Лишь один король монстрдрыгов сохранил самообладание. Даже не поведя мохнатой, как гусеница, бровью, он продолжил:

— Смерть – это ужасно некрасиво, поэтому мы не торопимся побеждать.

Взорвалось второе ядро, совсем близко. Таня от страха закричала и зарыдала.

— Эй, кто у вас так горько плачет? – послышался снаружи, за крепостной стеной, недоуменный женский голос.

— Это наша Таня плачет, – всхлипывая, сообщил Борька.

— Покажите мне ее! – властно приказал тот же голос.

— Нет! – твердо отказал Ваня.

— Тогда мы продолжим стрелять, и вы все погибнете.

— Хорошо, я согласна, – вытерев слезы, сказала Таня. Она храбро подошла к краю стены. Мы последовали за девочкой. Присоединился к нам и король. То, что открылось нашим взорам, ошеломило всех несказанно. Внизу, сколько хватало глаз, простиралось бескрайнее поле, усеянное, подобно маковым головкам, алыми шлемами солдат. Посреди поля, точно одинокое дерево, возвышался верхом на лошади всадник. Судя по богатой, искусно скроенной алой одежде это была женщина. На ее красивой гордой голове вызывающе сверкала на солнце золотая корона, украшенная рубинами. Королева красавцев и ее войско, догадался я. Но это было не самое восхитительное. При виде Тани неприятельские солдаты сперва обмерли, затем с почтением опустили головы, а под конец все как один преклонили колени.

— Эта девочка – образец совершенной красоты! – восхищенно произнесла королева.

— Она никакой не образец, а моя сестра, – бесстрашно возразил Ваня.

— О, этот мальчик под стать своей сестре!

Король откуда-то вынул подзорную трубу и, приставив ее к косому оку, направил ее на королеву.

— Мерлин, я могу выдать тебе этих детей, – внезапно объявил он. – В обмен на мир.

Я стал как вкопанный от услышанного: вот же сволочь этот монстр! Однако еще большее возмущение вызвали слова коварного короля у правительницы красавцев.

— Что-о?! Марлон, ты мерзавец! Ты пытаешься торговать чужими детьми! Мое условие неизменно: отдай мальчика, которого ты вероломно захватил в плен, и я тотчас подпишу мир с твоим королевством!

— Королева меня, что ли, требует? – удивился Ваня.

— Тс-с! – приложила палец к губам Лилит. – Скоро узнаем, о ком они говорят.

Стоя наверху крепостной стены, король Марлон вздумал, видимо, в открытую поиздеваться над королевой Красавии.

— О ком ты, Мерлин? – состроил гнусную рожу он. – Мне и даром не нужен твой отвратительно красивый сын.

И вдруг ужасный, свирепый, неукротимый вожак монстрдрыгов простонал с жалобным скрипом:

— А вот ты, Мерлин, подло выкрала мою дочь и прячешь ее у себя. Немедленно верни Ужасю, и тогда, может быть, я пощажу твоих воинов.

— Марлон, ты наглый лжец и уродливый правитель! Уродливо в тебе все: и обличье, и тело, и душа. Сейчас же отдай моего Красавия, иначе я не оставлю камня на камне от твоего замка!

— Только попробуй! Какая же ты дура, Мерлин. Красивая дура!

— Ха-ха-ха, что я слышу, Марлон?! Ты все еще любишь меня? Артиллеристы, приказываю, откройте по замку огонь из всех своих орудий!

— Мои верные монстрдрыги, палите из пушек! Уничтожьте красавцев всех до единого!

Пушкари тут же бросились выполнять приказы своих владык, а в следующий миг произошла невиданная артиллерийская дуэль. Пушки красавцев и монстрдрыгов выстрелили одновременно, их ядра столкнулись в воздухе и разлетелись на мелкие разноцветные частички, схожие на праздничное конфетти. И только два снаряда достигли цели. Ядро монстрдрыгов упало вблизи шатра королевы красавцев, но не взорвалось, а неожиданно провалилось под землю, издав при этом столь громкий хруст, что его было слышно даже в замке.

— Такое впечатление, что ядро что-то сломало при падении, – задумчиво проговорил я. – Судя по хрусту в том месте, куда угодил пушечный снаряд, кто-то положил настил из веток деревьев.

— Угу. Наверное, там кто-то выкопал охотничью яму и замаскировал ее травой и листьями, – предположил Борька и рассмеялся. – Но вместо зверя в ловушку попало пушечное ядро. Вот умора!

Борька принялся посмеиваться над мазилами артиллеристами. Но тут в замок, просвистев прямо над головой парня, влетело ядро красавцев, и Борька обмер с открытым ртом и выпученными от страха глазами. Ядро попало в основание сторожевой башни и пробило в ней большую дыру в нескольких метрах от входа. А следом случилось нечто невероятное! Из проема в башне, весь в грязи и осколках камней, вдруг появился Каин. Настороженно осмотревшись, он увидел нас и облегченно вздохнул. Затем обернулся и кого-то позвал:

— Сава, выходи. Путь свободен! Ничего не бойся.

Тотчас из башни, щурясь от яркого солнечного света, вышел худощавый, среднего роста юноша. Как и Каин, он был испачкан пылью и мелкой каменной крошкой. Несмотря на это, юный незнакомец держался с достоинством, которое вместе с его явно дорогим нежно-пастельных тонов нарядом, включавшим в себя камзол, сорочку с кружевами на груди, кюлоты – короткие штаны до колен, чулки и пулены – туфли с заостренными и задранными кверху носами, выдавали в нем особу, приближенную к королю, точнее, королеве. А вот и принц собственной персоной, удивленно подумал я. Хотелось бы знать, где Каин его нашел. Заметив неподалеку от нашего отряда короля монстрдрыгов и нескольких воинов со свирепыми обличьями, принц испуганно метнулся было назад, в жуткую черноту башни, но Каин схватил своего спутника за руку.

— Что случилось, Сава?

— Марлон! – дрожащим голосом произнес юноша и кивнул на предводителя местных монстров. – Это он заточил меня в башне.

— Негодяй! Как ты посмел держать в темнице этого благородного юношу?! – возмущенно крикнул Каин королю чудовищ. – Погоди, я еще расквитаюсь с тобой за Саву!

— Ничего у тебя не выйдет, глупый молодой пришелец, – глядя на кого-то в подзорную трубу, насмешливо отозвался Марлон. – Есть создание пострашнее всех вас вместе взятых.

— Чего? – не понял Каин.

— Моя непревзойденная дочь! С минуту на минуту она будет здесь и сотрет вас всех в порошок. И ни одно живое существо не сможет помешать ей осуществить задуманное! – с гордостью воскликнул Марлон и махнул трубой в сторону войска красавцев. Чудовище неожиданно протянуло трубу мне. – Взгляните, чужеземец, и вами овладеет священный трепет перед моей неукротимой Ужасей!

Не знаю, с какого рожна главный монстрдрыг вдруг решил познакомить меня со своей дочерью, пусть и на расстоянии, но я не стал отказываться от трубы и приставил один ее конец к правому глазу, а второй направил прочь от замка.

А там в это время происходило вот что. Из укрытия, которое мы с Борькой приняли за охотничью яму, выбрался монстр. Он был великанского роста и крепкого телосложения, при этом черты его лица, если так можно назвать обличье чудовища, были гораздо мягче и милей, чем у остальных воинов монстрдрыгов. Однако самое поразительное в незнакомце был большой розовый бант, привязанный к длинным, почти до пояса, волосам. Наверное, если б не этот бант, трудно было бы заподозрить в сбежавшем из плена монстрдрыге принцессу. Я на миг отнял трубу от лица и посмотрел на Марлона. При виде дочери его физиономия расплылась в счастливой улыбке, которая была способна привести в ужас любого смертного, кроме нас. После кошмаров не запредельной, а нашей реальной войны нас трудно было чем-то напугать или удивить.

— Ужася, дочь моя! – трепеща от безмерной отцовской любви, крикнул с крепостной стены король монстрдрыгов. – Я обожаю тебя!

— Потом, отец, сейчас не до телячьих нежностей, – грубым басом ответила принцесса. Она покрутила по сторонам уродливой головой и хищно зарычала: – Мне нужен принц и только он. Красавий, выходи на честный поединок!

Ужася хищно втянула носом воздух.

— Я чувствую, ты где-то рядом, маленький мерзавец. Точно, ты в замке! Отец спрятал тебя в своем логове, но я доберусь до тебя, вот увидишь!

Залихватски свистнув, принцесса-амбал громадными шагами помчалась к замку. На пути ей попалось небольшое дерево, она выдернула его с корнем и, размахивая им, как палицей, стала крушить ряды красавцев. При этом Ужася угрожающе гремела на всю округу:

— Дайте мне сюда маменькиного королевского сыночка, и я мигом разделась с ним!

Словно завороженный, я смотрел в подзорную трубу, как Ужася несется по полю, тараня войско красавцев. Ваня с Таней притихли и, будто два теплых оладушка, прижались ко мне с боков. Лилит тоже впала в тревожное оцепенение, а ее брат озабоченно пыхтел за моей спиной. Тиль легонько повизгивал, словно его мучила какая-то боль, п только Борька ощущал неизъяснимый нездоровый прилив радости. Похоже, этот баламут обладал не только смешливым, легкомысленным характером, но и острым зрением.

— С каждой минутой становится все интересней! – потер руки Борька. – Любопытно, что задумала девочка Кинг Конг?

Сравнявшись с королевой, Ужася одним ударом пудового кулака скинула Мерлин с лошади, вскочила в седло и галопом помчалась дальше. Не доезжая до замка шагов двадцать, принцесса на скоку соскочила с коня и, разметав деревом в стороны, как пушинки, передние ряды красавцев, стала ловко карабкаться вверх по крепостной стене. При этом Ужася продолжала орать не своим голосом:

— Красавий, ты мой!

На принца было страшно смотреть. Он побледнел, став одного цвета с каменным порошком, которым были обсыпана его волосы и одежда.

— Сава, не дрейфь, я не дам тебя в обиду! – пообещал Каин принцу и заслонил его собой.

— Мы тоже защитим вас, Ваше Высочество! – почти хором загалдели остальные охотники за сокровищем и, встав слева и справа от Каина, построили живую стену. Впереди в боевой стойке застыл Тиль, а над нашими головами, грозно гудя моторами, кружил Ису. И только Марлон не присоединился к нам. Наоборот, он подначивал Ужасю:

— Доченька, наваляй-как ты горяченьких этому слюнтяю! И про пришельцев не забудь. Они надоели мне хуже горькой редьки.

И тут произошло непредвиденное. Утонченный, избалованный материнской любовью принц внезапно выхватил из ножен шпагу и властным голосом, который никак не вязался с его тщедушной фигурой, приказал:

— Немедленно расступитесь!

Его приказ прозвучал как гром среди ясного неба, и мы, не посмев его ослушаться, пропустили принца вперед. И он, держа шпагу в вытянутой руке, бесстрашно кинулся навстречу грубой принцессе-монстру. В этот момент она забралась наверх стены и, свирепо помахивая деревом, бросилась на Красавия.

— Попрощайтесь, мама, с сыном, – печально пробормотал Борька.

— Зачем мы его послушали?! Зачем дали ему пройти?! – в отчаянии всплеснула руками Лилит.

— Саву жалко, – жалобно промолвила Таня.

Между принцем и принцессой оставались считанные шаги. И вдруг случилось новое чудо! Ужася отбросила на бегу дерево, Красавий выкинул шпагу – и молодые люди неожиданно обнялись крепко и трогательно.

— Братик!

— Сестричка!

А в следующий миг два войска, монстрдрыгов и красавцев, разразились восторженными воплями и одобрительным стуком мечей о щиты:

— Да здравствуют принц и принцесса!

Я искоса посмотрел на Марлона. Не стесняясь нас, он лил слезы радости. Я поймал в глазок подзорной трубы Мерлин. Королева, тоже светясь от счастья, бодро шагала к замку.

— Открыть ворота! – послышался чей-то веселый приказ. Кажется, это был голос Квази Морды. Я перевел недоуменный взгляд на Каина. – Ты что-нибудь понимаешь?

— Нет, – озадаченно покрутил он головой. Затем кивнул на принца. – Саву я нашел в подземелье, когда случайно отбился от вас. Он сидел в темной, мрачной комнате, одинокий и совершенной несчастный. Я помог ему выбраться на свободу. Сава сказал, что монстрдрыги – его заклятые враги, а сейчас обнимает ихнюю принцессу. Бред какой-то!

— Это самое великое шоу, которое мне когда-либо приходилось видеть! – восхищенно заявил Борька. Я невольно поморщился: от него других слов я и не ожидал. Я повернулся к Марлону, чтоб он разъяснил, что происходит на стенах его замка, почему его неукротимая дочь, вместо того чтоб покончить с принцем, обнимает его как родного, но вдруг заметил в небе точку. Она стремительно увеличивалась в размерах. Вскоре точка превратилась в птицу, а еще спустя миг выросла в дракона. Настоящего жуткого дракона, каких изображают в сказках и фэнтези! Крылатый змей оказался настолько велик, что закрыл собой солнце и полнеба над замком. Верхом на чудовище сидели воины. Лиц их не было видно: они были плотно закрыты металлическими забралами.

Достигнув крепостной стены, змей внезапно спикировал вниз, туда, где стояли обнявшись Красавий и Ужася, схватил принца когтистыми лапами и так же молниеносно взмыл в небо. Мгновенье – и дракон растаял в безмятежной синеве, как будто его не было и в помине.

— Ох! Ах! – тотчас над двумя армиями прокатился гул растерянных, встревоженных голосов. При этом ни один воин даже не попытался остановить дракона – ни стрелой из лука, ни выстрелом из ружья. Мне показалось это странным. Я хотел было спросить у короля монстрдрыгов, почему его солдаты бездействуют, как увидел, как Марлон подошел к дочери и что-то шепнул в ее звериное ухо. Ужася мигом спустилась со стены, выбежала наружу в распахнутые ворота и, вскочив на лошадь, пасшуюся поблизости, помчалась прочь.

— Куда это она? – удивился Ваня.

— К ней! – твердо сказала Таня и показала пальчиком на королеву. И вправду спустя мгновение Ужася прискакала к Мерлин, протянув могучую лапу, помогла ей взобраться сзади на лошадь и, развернувшись, помчалась обратно в замок.

А еще немного погодя король монстрдрыгов и королева красавцев обнялись так же неожиданно и сердечно, как до этого принц и принцесса. Марлон и Мерлин, держась за руки, подошли к нашей компании. Их легкомысленный, глуповатый вид меня разозлил.

— Только что похитили вашего сына, – не сдержавшись я крикнул королеве, – а вы как ни в чем не бывало обнимаетесь со своим злейшим врагом!

— Это были охотники За, – виновато улыбнувшись, сообщила Мерлин.

— За? – удивленно переспросил я. – Зачем конкретно?

— За всем, что попадает в поле их зрения.

— Пока вы не появились в наших королевствах, эти твари охотились исключительно на нас, монстрдрыгов и красавцев, – пояснил Марлон. Странное дело, голос его больше не скрипел и не скрежетал. – Теперь и вы – их мишень. Отныне вы в сфере их интересов, объекты их притязаний, их будущие рабы, собственность и развлечение. Они не угомонятся до тех пор, пока не получат ваши головы, ваши тела и души.

— Ну, это мы еще посмотрим, кто кого, – нахмурился я.

— А что же вы?! – сердито сверкая очами, встрял в разговор Каин. – Почему не сопротивляетесь им?

— Мы боремся с охотниками За как можем, – развел могучие лапы король монстрдрыгов. – Но они сильней, хитрей и вероломный нас. Поэтому мы заманили вас к себе. Чтоб вы помогли одолеть нашего злейшего врага.

— Что-о?! – оторопел я от услышанного.

— Это правда, – продолжая виновато улыбаться, подтвердила королева красавцев.

— Но зачем вы воюете друг с другом? – тоже явно сбитая с толку признанием Марлона и Мерлин, спросила Лилит.

— Это не война, а как, правильно заметил ваш друг Борька, шоу, – грустно заявила королева. – Как ваша Ночь музеев.

Она повернулась к королю, улыбнулась ему и нежно сжала его косматую лапу.

— Марлон, расскажи им.

— Ладно. Все началось с Казана, который вы обнаружили на стене в «Катакомбах». Его рисунок напомнил вам старую, известную с времен детства сказку. Потом были запахи, которые вызвали у вас воспоминания о самых счастливых мгновеньях вашей жизни. Все это было наживкой для вас.

— Невероятно, – покачала головой Лилит.

— Отвратительно! – надулся Каин. – Вы могли бы нам прямо сообщить, что вам нужна помощь, и мы бы пришли.

— Да, могли бы, – смущенно вздохнула королева. А король попытался оправдаться: – Чтоб быть честным, нужно быть сильным, а мы слабее вас. Слабость и страх рождают фантазии. Порой фантазия – единственная соломинка для тех, кто гибнет в топком и враждебном материальном мире.

Помолчав мгновенье-другое, Марлон продолжил:

— Как и в вашем беспокойном мире, в наших королевствах не первый год идет война. Мы насквозь пропитались страхом перед захватчиками. И чтобы хоть на несколько часов отвлечься от ужасов реальной войны, мы играем в игрушечные войны.

— Как игрушечные?! – я подозрительно уставился на Марлона. – Час назад неподалеку от меня взорвалось пушечное ядро. Оно угодило в гущу солдат. Взрывной волной их разбросало в стороны, словно тряпичные куклы, а меня вдобавок обрызгало кровью одного из раненых.

— Это была не кровь, а варенье из красной смородины, – улыбнулся правитель монстрдрыгов.

— Как и рубины на моей короне, – неожиданно призналась королева. Она сняла с головы корону, выковыряла из нее то, что я принял за драгоценные камни, и протянула нам. – Угощайтесь Это всего-навсего мармелад.

Дети жадно схватили угощение и мигом его проглотили. Глядя на это, мы отдали им свои мармеладные рубины.

— Погодите, но я видел своими глазами, как взорвалось пушечное ядро, – я снова с сомнением посмотрел на Марлона.

— Нельзя верить всему, что видят ваши глаза, – усмехнулся он. – Ядро было сделано из вафельной крошки. Оно совершенно безопасно.

— То есть никто не пострадал? – недоверчиво уточнила Лилит.

— Разумеется, нет. Взрыв в башне тоже был постановочным. Чтоб Красавий мог выбраться наружу.

— А я не собиралась его убивать, – смеясь сказала Ужася.

— Повторяю, вы стали участником шоу, игры, которую мы затеяли специально для вас, – ухмыльнулся главный монстрдрыг.

— Вот вы и доигрались – потеряли принца! – укоризненно пробурчал Каин, а Лилит спросила, испытующе глядя на странную парочку – красавицу королеву и чудовище короля: – Кто вы?

— Мы всего лишь актеры, а не воины, – просто ответила Мерлин.

— Лицедеи, – добавил Марлон. С этими словами они сняли с себя маски.

— Потрясающе! – изумленно воскликнул Борька.

— Ты красивая и ты красивый, – показав по очереди на Мерлин и Марлона, радостно объявила Таня.

— Вы похожи на людей! – недоуменно заметил ее брат.

— Все разумные существа во Вселенной и параллельных мирах похожи на людей, – довольный произведенным эффектом, сообщил Марлон. У него были светлые волосы, серо-голубые глаза и приятная, доброжелательная улыбка.

— Да, мы такие и есть, – согласно кивнула Мерлин. У нее были копна роскошных рыжих волос и губы, всегда готовые к поцелую. – Люди, живущие по ту сторону привычного вам мира.

— Но почему вы воплотились в своем шоу в монстров и красавцев? – озадаченно спросил Борька. – Почему взяли именно эти роли?

— Потому что Чудовище и Красавица – это древнейшие, первородные полюсы зла и добра, уродства и красоты, – пояснил король. – Предназначение Чудовища, или монстра, не убивать, а пугать и смешить.

— А цель красоты не восхищать и развлекать, а приобщать к прекрасному и очищать от дурных намерений, – добавила королева.

— Давайте что-то делать! – вдруг нетерпеливо перебил ее Каин. – Пока я находился в подземелье, я успел сдружиться с принцем.

— Он тоже актер и мой родной брат, – вдруг призналась Ужася и показала на короля с королевой. – А они – наши папа с мамой!

К этому времени Ужася тоже сняла с себя маску и превратилась в очаровательную, красивую девушку с большими выразительными карими глазами. Рост и телосложение у нее, правда, остались те же, могучие и внушительные.

— Неважно, Сава – актер или принц, – строго посмотрев на нее, сказал Каин. – Я должен его спасти. Отныне он – мой близкий друг!

— Да, мы обязательно освободим юношу из плена, – поддержал я парня. – И, надеюсь, проучим охотников За.

— Мы не дадим вас в обиду! – решительно пообещала Лилит.

— Р-р-р! – воинственно зарычал киберпес.

— Мы прогоним охотников За! – сжав кулаки, поклялся Ваня.

— Потому что вы хорошие, – улыбнулась Таня.

— Спасибо, – кивнула королева. – Для этого мы вас и позвали к себе.

— Вы хотели сказать «заманили»! – фыркнул Каин.

— Брось! Не придирайся к словам, – осадила его Лилит. – Лучше придумай, как нам догнать дракона и вернуть Саву.

Мы немедленно собрали штаб и стали решать, как нам победить захватчиков. Как это отвратительное слово нам было знакомо.

— Все это, конечно, очень здорово – наша воля и отвага. Но чем мы будем сражаться с охотниками За? – выслушав по очереди предложения Каина, Лилит, Борьки, Вани и даже маленькой Тани, которая пообещала покусать нехороших людей, скептически заметил я. – Голыми руками?

— Р-р-р! – грозно зарычал Тиль. А Ису, напротив, миролюбиво замурчал моторами.

— Простите, что вмешиваюсь в ваш разговор. Мы с женой хотели бы вам помочь, – смущенно промолвил Марлон. Не выпуская из своей руки руку Мерлин, он стоял поодаль от нашей компании и с молчаливым интересом прислушивался к тому, о чем и как мы говорим – с напрасной страстью и пустым воодушевлением.

— Вы нам нечем не поможете! – неприязненно буркнул Каин. – Вы не смогли защитить даже собственного сына.

— Да, это правда, – сокрушенно вздохнув, согласилась Мерлин. – Но мы приготовили кое-что для вас. Пожалуйста, следуйте за нами.

Игрушечные король и королева завели нас через проем в башню. Снаружи остался только Ису. Видимо, решил обеспечить нам прикрытие на всякий случай. Поводив нас какое-то время по подземелью, Марлон и Мерлин внезапно стали как вкопанные. Чиркнув спичкой, зажгли свечу на стене. Беспокойное пламя тотчас осветило слабым огнем помещение, единственной мебелью которого была детская кровать.

— О, это же комната Савы! – недоуменно воскликнул Каин. – Здесь я нашел принца, когда ненароком заблудился в пещере.

Осмотревшись, он увидел посреди комнаты кусок рогожи.

— Что это за хлам? Раньше его здесь не было. Непорядок!

Схватившись за край грубой ткани, Каин резко потянул ее на себя – и вскрикнул от неожиданности. – Ох ни фига себе!

Гранаты, мины, ленты, набитые патронами, пистолеты, ручной пулемет, гранатомет и еще какое-то оружие, которое сразу не удалось разглядеть, оказались прикрыты рогожей.

— Откуда все это? – опешив, я испытующе уставился на Марлона. – Ваших рук дело?

Король не спешил отвечать, его загадочная улыбка дрожала в нервном свете свечи.

— Хм, и все же, как вам удалось все это достать?

— Никак, – наконец заговорил Марлон. – Мы просто подслушали ваши фантазии.

— Так и было на самом деле, – подтвердила Мерлин. – Мы прошлись мимоходом по коридорам вашей памяти, заглянули в комнаты, над которыми горели тревожные фонари, и угадали ваши сокровенные желания. А превратить воображаемую гранату или мину в реальную не сложнее, чем воссоздать запахи вашего детства.

Королева на миг смолкла. Шагнула в топкую тень и тут же вернулась в зыбкий круг света.

— У нас есть еще кое-что для вас.

Протянула мне модель вертолета.

— Что это? – озадаченный сувениром, спросил я.

— Как что? Вертолет! Кажется, так называется у вас этот летательный аппарат. Мы считали его из твоей памяти, – пояснил Марлон.

— И что нам с ним делать? – усмехнулся Каин.

— Вы погрузите на него оружие, отправитесь на поиски чудовища, сразитесь с ним и освободите нашего сына, – совершенно серьезно заявил король.

— Но это всего лишь игрушка! – рассмеялся Ваня.

— Что значит «игрушка»? – насторожилась Мерлин.

— Вы создали игрушечную копию, а не настоящий вертолет, – объяснила Лилит и показала на боеприпасы. – Она слишком мала, чтоб поднять все это. Не говоря о том, что игрушечный вертолет не способен летать.

— Эх, надо ж, как мы с тобой, Мерлин, попали впросак! – с досадой вздохнул король.

— А я говорила тебе, дорогой, не спеши, внимательно прочти мысли пришельцев, прежде чем придавать им форму и наделять их плотью! – укоризненно покачала головой королева. – А ты как всегда торопился.

Каин, утратив интерес к разговору, снял со стены свечу и стал туда-сюда вышагивать по комнате, пристально всматриваясь в пол.

— Что ты ищешь? – спросил я.

— Ковер.

— Какой еще ковер?

— Точно не знаю. Сава рассказывал, что ложился на ковер, чтоб во сне полетать на нем. И я подумал, что если на этом ковре можно летать наяву, а не только во сне?

— Ты об этом ковре? – сдвинув в сторону гранаты, мины и пулемет, спросил Марлон. Под боеприпасами оказалось полотно прямоугольной формы, вышитое диковинными узорами и загадочными письменами.

— Ага, – кивнул Каин. Он немедля встал в центре старого потертого ковра, прикрыл глаза – и тотчас взлетел. И так же стремительно приземлился.

— Ура! Ковер-самолет! – обрадовались Лилит, Ваня и Таня и захлопали в ладоши. А Тиль довольно заурчал.

— Откуда он у вас? – спросил я у Марлона.

— Понятия не имею. Дело в том, что мы эту крепость не строили. И королевства, по правде сказать, не наши. Мы – бродячие артисты. Путешествовали по свету, развлекали местных жителей шутками, розыгрышами и театральными представлениями. Однажды повстречали на своем пути заброшенный замок и решили в нем поселиться.

— А ковер достался нам по наследству от прежних хозяев, – объяснила Мерлин.

— Отлично! – удовлетворенно потер руки я. – Борька, Каин, погружайте оружие на ковер. Нам пора в путь!

Повторять дважды не потребовалось. Парни вытащили из башни ковер, расстелили его на крепостной стене, потом перенесли на необыкновенный летательный аппарат оружие – наши воинственные фантазии, материализованные Марлоном и Мерлин, затем мы всемером, включая киберпса, забрались на ковер, и он, плавно оторвавшись от теплой шершавой, как ладони старика, брусчатки, взмыл в небо.

— Откуда он знает, куда нам нужно лететь? – удивился Борька.

— Эх ты, бестолочь! – пренебрежительно отозвался Каин. – Это же ковер-самолет! Ему положено знать про цели и намерения его пассажиров.

— Дракон, – машинально проговорил я. И ковер в ответ взмахнул своими краями, как крыльями. Словно вторя ему, покачал четырьмя винтами Ису. Дрон маленьким верным облачком неотступно плыл над нашими головами. Люблю иметь дело с умными созданиями. А эти двое точно из их числа.

Мы долго выслеживали дракона. Спустя несколько часов, как покинули замок, мы невзначай наткнулись на чудовище на краю двух королевств, в непроходимой болотной глуши, куда не ступала нога монстрдрыгов и красавцев. По привычке я продолжал так называть актеров, сыгравших этих необыкновенных созданий. Крылатого змея мы обнаружили посреди гигантского болота. Поначалу мы приняли чудовище за остров: столь велики были размеры змея! Он был похож на маленькую планету или большой астероид, однажды упавший на землю с небес. Мы тайком зависли над драконом на ковре-самолете, присматриваясь сверху к змею и прикидывая, как его лучше атаковать. Я прихватил с собой подзорную трубу и с ее помощью пытался отыскать принца.

На голове, спине, хвосте и лапах дракона происходило что-то невообразимое. Там бурлила жизнь! Повсюду возвышались остроконечные хижины, между ними маршировали воины, звенели наковальни в кузнецах, конники отрабатывали навыки верховой езды и владения новыми мечами, густо пылали костры, а дымы от них, бодая брюхо неба, щекотали наши носы аппетитными, дразнящими запахами еды. Охотники За не покладая рук варили, тушили и жарили в громадных казанах, а потом, остудив пищу в озеро, находившемся в изгибе шеи дракона, спускали котлы на крепких веревках к пасти змея, и он, чуть приподняв ленивые веки, жадно проглатывал угощение одно за другим.

— Вот это крокодилище! – с благоговейным трепетом воскликнул Борька.

— Тупой обжора, – поморщился Каин. – Как же нам его одолеть?

Я не знал ответ на этот вопрос. Вдобавок мне не давали покоя слова из старого фильма о том, что тот, кто убьет дракона, непременно сам станет им. Но главное было даже не это. Прежде чем сразиться со змеем, мы должны были освободить из плена принца. А его нигде не было видно. Мы даже стали сомневаться, жив ли Красавий вообще…

Вскоре произошел случай, который потряс всех настолько, что ввел нас в стопор. Наевшись от пуза, дракон сомкнул тяжелые веки, видимо, намереваясь вздремнуть. Как вдруг к нему прилетела птичка-невеличка размером с воробья. Она села на морду дракона, стала бесцеремонно расхаживать по ней и клевать. Змей зевнул и ненароком проглотил пташку. И тут случилось нечто ужасное! Чудовище неожиданно втянуло в себя голову, утопило ее в глубинах своего необъятного туловища, а спустя мгновенье вытянуло голову наружу. При этом оно изрыгнуло из себя какой-то комок. Я присмотрелся: нет, наверное, мне показалось. В зубах дракон держал птицу.

— Ну и ну! – присвистнул Борька. – С таким номером можно запросто выступать в цирке.

На что Таня выразилась еще ясней:

— Дракон – волшебник!

Змей выпустил птичку, тотчас схватил ее длинным и узким, как плетка, языком, снова отпустил и опять поймал. Наигравшись, чудовище обвило кончик языка вокруг почти бездыханного тельца птицы и проглотило ее. В этот раз окончательно. Хорошо, что этого не видела Таня. Но чутьем ребенка она уловила неладное.

— Дракон отпустил птичку? – спросила она, испуганно глядя на забывшегося во сне змея.

— Да, – соврал ее брат и отвернулся. А я вздохнул: не дай бог попасть в лапы этому чудовищу! Оно сделает с нами то же, что и с бедной птахой.

— Ха-ха-ха! – совершенно не кстати вдруг захохотал Борька.

— Ты что, дурак?! – сердито гаркнул Каин. – Нашел чему радоваться!

— Вон! Сава! – уже не смеясь, а плача от счастья, прошептал Борька. А в следующий миг мы все увидели принца. Он висел на драконовом усе, схватившись за него двумя руками, и с немым отчаянием взирал на нас снизу.

— Откуда он взялся? – изумилась Лилит.

— Наверное, его случайно, вместе с птицей, изрыгнул змей, – предположил я.

— Хм, теперь понятно, где был Сава, – сердито хмыкнул Каин. – Охотники За спрятали его в брюхе дракона. Вот же хитрецы!

План спасения принца возник сразу и не обсуждался. Без единой нашей команды ковер пошел на снижение и неподвижно завис в десятке метров от Савы. Киберпес повернулся задом к краю ковра и, торопливо удлиняя хвост, опустил его к голове юноши. Ему оставалось только крепко схватиться за конец хвоста, как за канат, и в Тиле вдруг заработал скрытый таинственный механизм. Подобно лебедке, он молниеносно поднял наверх принца, и уже спустя считанные мгновения Сава оказался в наших объятиях.

— Ну что, летим в замок? – радостно предложил Борька.

— Нет, – отказал я. – Дракон проснется, обнаружит пропажу, пустится за нами в погоню, и тогда нам несдобровать.

— Мы должны напасть на чудовище первыми! – твердо заявил Каин. Он был прав. У нас не было другого выхода, кроме как дать неожиданный бой чудовищу.

Атаковать дракона мы решили за полночь. Перед сном змей плотно поел и крепко заснул. Мы поспешили воспользоваться моментом – опустились на ковре-самолете и, повиснув на безопасном расстоянии от дракона, высыпали на его голову и спину весь смертоносный груз, которым запаслись в замке. А под конец, дабы поставить финальную точку в поединке с чудовищем, я выпустил в него пулеметную очередь и выстрелил из гранатомета. Мы были уверены в своей победе, но просчитались. После нашей атаки на змее вспыхнул пожар. Это загорелись хижины. Спасаясь от огня, охотники За стали в панике прыгать в болото, и многих из них оно затянуло на дно. А вот дракону наши гранаты, мины и пули не причинили совершенно никакого вреда. Его выручила толстая и непробиваемая, как стальная броня, шкура. Стряхнув с себя последних охотников, которым удалось спастись от пожара, дракон грузно поднялся в небо и на удивление резво кинулся на нас. Казалось, мы были обречены. И тут произошло такое, чего никто из нас не мог ожидать.

Все это время, пока мы путешествовали по запредельному миру, дрон Ису держался в тени. О себе он заявлял изредка ровным, ненавязчивым гулом моторов. Но в тот момент, когда дракон устремился на нас в атаку, беспилотник неузнаваемо преобразился. Воинственно зарокотав двигателями, он подлетел к своему приятелю. Я не знаю, как они общались между собой, дрон и киберпес. Но было очевидно, что друзья прекрасно понимают друг друга. У нас оставалась одна мина. Мы не заметили ее, когда бомбили чудовище. И вот Ису дал знак Тилю, чтоб он подвесил к нему мину. Киберпес, схватив своим уникальным хвостом мину, попытался было прикрепить ее к держателю, находившемуся под днищем дрона. И надо ж было такому случиться, но держатель внезапно обломился. Ису, будто живое существо, весь затрепетал, задрожал от отчаяния. Его бортовые огни зажглись и тут же обреченно погасли. Р-р-р, подбадривающе рыкнул Тиль. Он продолжал сжимать в гуттаперчевом хвосте мину, а в следующий миг неожиданно прыгнул с ковра на квадрокоптер и кое-как устроился между его винтами. И дрон воспрянул духом: завелись его моторы, закрутились винты, вспыхнули фонари, в этот раз решительно и бодро, – и беспилотник с удивительным наездником и верным другом бесстрашно ринулся вниз на врага.

— Ису – герой! И Тиль тоже герой! – с гордостью заявила Таня. И вдруг заплакала, порывисто обняла брата за шею. – Ваня, они уже не вернутся? Они погибнут, да?

Ваня прижал голову сестренки к своей груди, целовал ее горячо и молча лил слезы.

— Перестаньте ныть! – резко одернул Каин. – Нечего их заранее хоронить.

— И правда, дети, – ласково улыбнулась Лилит, – чего вы так расстроились, ведь…

Она не договорила: ее перебил внезапный истошный вопль Борьки:

— Вы только поглядите, что творят эти сорванцы!

Мы дружно придвинулись к краю ковра-самолета и посмотрели вниз. А там и впрямь такое!

Разогнавшись до максимальной скорости, беспилотник смело мчался навстречу дракону. А тот, заметив легкую добычу, разинул громадные клыкастые челюсти, и – раз! – Ису с Тилем влетели в распахнутую пасть змея, два! – чудовище втянуло в себя голову, видимо, стремясь поймать жертву и по обыкновению поиграть с ней перед тем, как разделаться окончательно. Но из этой затеи у дракона ничего не вышло. Стоило только квадрокоптеру и киберпсу оказаться внутри змея, как спустя мгновенье его гигантскую тушу сотряс мощный взрыв и сноп огня, вырвавшись наружу, разметал в стороны куски чудовища. Где-то среди них затерялись частички плоти Тиля и корпуса Ису. Таня заревела навзрыд, Ваня уже не пытался ее успокаивать, а Лилит жалобно пробормотала:

— Прощайте! Вы вправду настоящие герои!

И даже принц не смог удержаться от слез.

— Вы благороднее и отважнее всех, кого мне когда-либо приходилось встречать! Ради нас вы пожертвовали своей жизнью. Вы поступили как короли!

Я украдкой посмотрел на Борьку: его глаза, казалось, остекленели от горя. Ведь только что он потерял близких друзей. И тут Каин неожиданно изрек:

— Дракон себя сожрал!

Поймав мой недоуменный взгляд, парень пояснил:

— Я тоже смотрел этот фильм однажды. Вместе с мамой. Дракон сгинул без нашего участия и освободил нас от своего вечного проклятья.

Место взрыва заволокло дымом. Возможно, от него у нас одновременно перехватило дыхание и запершило в горле. Стало так тихо, что, казалось, можно услышать, как трутся друг о дружку молекулы воздуха, как солнечные лучи переговариваются между собой на пути к земле. Ваня с Таней больше не плакали. Они и не такое видели на своем маленьком веку. Они – дети войны, подумал я. А вслух сказал:

— Пора возвращаться.

Мы повернули ковер к замку и не торопясь полетели к нему, сохраняя молчание опустошения и печали. Уже на подлете к знакомой сторожевой башне Борька снова вдруг заорал исступленным голосом и, задыхаясь от внезапного чувства, замахал руками.

— Как же ты меня достал, придурок! Я сейчас скину тебя с ковра! – взъярился на него Каин. Он безотчетно проследил за взглядом приятеля и завопил еще громче Борьки: – Есть!

Я тоже посмотрел в ту сторону. И Лилит, и Сава, и Ваня с Таней. Покачиваясь из стороны в сторону, точно пьяный, к нам приближался Ису. Сверху на нем с важным видом застыл Тиль. Я поглядел на них в подзорную трубу: оба заметно обгорели, почернели и выглядели невероятно измотанными, но были живы. И это было главное.

Монстрдрыги и красавцы встретили наш экипаж жизнерадостными пушечными залпами и восторженным ором. Ядра были слеплены из какой-то съедобной крошки и заполнены веселым конфетти. Ковер плавно сел на крепостной стене, и король с королевой наконец смогли обнять своего сына. Подкравшись к Красавию сзади, Ужася подергала его за уши.

— Признавайся, братец, несладко было тебе в брюхе дракона?

Я с удивлением посмотрел на принцессу: откуда она могла знать о злоключениях принца? Но не стал ее спрашивать об этом, а рассказал о наших воздушных похождениях, как мы обнаружили на дальнем болоте дракона, спасли Саву, а затем сразились с чудовищем.

— И как же вам удалось одолеть могучего змея? – выжидающе прищурив один глаз, спросил Марлон.

— Ну, я точно не знаю, – смутился я.

— Зато я знаю! – бодро заявил Борька.

— Да ладно, не заливай, – недоверчиво ухмыльнулся Каин.

— Можешь не верить, но мне об этом рассказали Тиль и Ису!

— Но они же немые, – с сомнением заметила Лилит. Борька поманил ее к себе, подвел к своим кибердрузьям. – Положи одну руку на голову пса, а другую – на корпус дрона.

Девушка сделала так, как он велел.

— Ой, и вправду я что-то слышу! – изумилась она. – Какие-то смутные голоса. Но звучат неразборчиво.

— Это потому, что ты впервые с ними разговариваешь. Еще не освоила их язык, – объяснил Борька. А потом пересказал историю, что поведали ему Тиль с Ису.

Когда дракон проглотил их, он по обыкновению втянул в брюхо голову и попытался поймать киберпса и дрон, но промахнулся. Змей пришел в ярость и выпустил пламя, желая спалить непокорные жертвы. К счастью, Тилю и Ису удалось увернуться от огненного заряда, и он, промчавшись всего в нескольких сантиметрах от них, прожег в хвосте дыру, через которую два бесстрашных воина вырвались на свободу.

— Я вам так благодарна за спасение сына! – выслушав невероятную историю, королева расплакалась и погладила Тиля и Ису. Киберзвери с преданным видом замерли возле ее ног.

— Вы поступили как храбрые воины! – торжественно произнес король и бросился обнимать киберпса и беспилотник. – Я сочиняю о вас песню!

— Не надо песню, – вдруг сказала Таня. – Убей монстра.

— Какого еще монстра?! – оторопел Марлон.

— Который живет в нашем мире, – печально пояснил Ваня. – Он начал войну и не хочет ее заканчивать.

Почесав растерянно макушку, король присел на корточки перед Таней и взял ее ладошку в свою руку.

— Ты просишь о невозможном, малыш. Монстр, как и дракон, это изнанка или обратная сторона каждого из нас. Мы обречены жить с чудовищем в душе. Поэтому сразиться и одолеть вашего монстра можете только вы сами.

— Но… – хотел было что-то сказать в ответ Каин, но я жестом попросил его не вмешиваться в разговор лицедея и ребенка. Марлон продолжал: – Понимаешь, милая, убить монстра в чудовище несложно. Гораздо трудней изгнать монстра из человека.

Не знаю, что поняла из этих слов маленькая девочка, но она вдруг надула обиженно губки, резко вырвала свою ручку из руки короля и отвернулась от него с демонстративным видом.

Марлон выпрямился и вздохнул с сожалением. И тут подключилась к беседе Ужася:

— Папа, ты не прав! Эти люди вопреки твоей философии вмешались в ход нашей жизни. Возможно, они кардинально изменили наше будущее, зато они победили дракона и вернули тебе сына. Папа, ты их должник. Помоги им! Если тебе не удастся убить их монстра, то хотя бы вдохнови их на бой с ним.

Принцесса порывисто обняла за шею отца и поцеловала его.

— Рассмеши людей, папа. Может, когда они рассмеются, они передумают убивать друг друга.

— Великие слова! – восторженно воскликнул Борька и, опустившись на одно колено перед мудрой принцессой, поцеловал ей руку. Смутившись, она убежала, но, обернувшись на бегу, послала парню воздушный поцелуй. Лицо Борьки тотчас засияло от счастья, но быстро погасло, как звезда, упавшая с неба. Параллельные миры не пересекаются, а если и встречаются во времени-пространстве, то лишь однажды – это Борька понимал хорошо.

Король монстрдрыгов согласился нам помочь, и мы стали собираться в обратную дорогу. Очень хотелось верить, что подземный ход приведет нас домой, а не в какой-нибудь новый запредельный мир. Королева не скрывала своей тревоги, собирая мужа в неведомый путь. Красавий поначалу не показывал своих чувств, зато Ужася искренне расстроилась. Она успела сильно привязаться к маленьким брату и сестре.

— Не плачь, я подарю тебе это, – сказала Таня и показала принцессе шоколадное яйцо, которое девочка снова обернуло в фольгу.

— Я тоже такое хочу! – увидев загадочный сувенир, закапризничал принц.

— У тебя есть еще, Тиль? – Таня повернулась к киберпсу. В ответ он покрутил головой. Затем радостно гавкнув и протянул Саве свой необыкновенный хвост: в его кончике был зажат резиновый мячик.

— Ой! – опешил от неожиданности юноша и испуганно отдернул руку. Каин взял у Тиля мячик. – Сава, я научу тебя им играть. Лови!

С этими словами Каин кинул мячик Красавию, и тот с удивленной улыбкой поймал.

— Теперь бросай сестре!

Получив от брата мячик, девушка послала его Борьке, а он перебросил его Ване. За игрой дети, казалось, напрочь забыли про все на свете: про то, что им вскоре придется расстаться и что, вероятно, они уже никогда больше не встретятся вместе.

— Что это? – заметив в руке Тани блестящий предмет, спросил любознательный Марлон.

— Как?! Ты не знаешь? – удивленно подняла бровку девочка. Развернула фольгу – под ней коричневое яйцо.

— Некрасиво! – фыркнул король. Такой реакции я не ожидал от него. Мне стало интересно, что предпримет в ответ Таня. Она разломила яйцо, протянула одну половинку Марлону, а затем откусила от своей. – Это – шоколад. Вкусно!

Следуя примеру девочки, король осторожно съел кусочек шоколада и улыбнулся.

— М-м-м, очень вкусно! Шоколад! – Марлон показал на желтую пластмассовую капсулу, оказавшуюся внутри яйца. – А там что?

Затаив дыхание, я молча наблюдал за представителями двух миров. На моих глазах правитель запредельного королевства с изумлением открывал для себя то, что знакомо каждому современному ребенку. Тем временем Таня достала из капсулы мелкие детали и ловко собрала из них изящную, грациозную фигурку девушки в бальном платье.

— Какая она красивая! – словно дитя, король захлопал в ладоши.

— Но вам же не нравится красота, – не сдержавшись, пошутил я.

— Ах, это сущая правда! – состроил озорную физиономию Марлон. – Но игрушка как две капли воды похожа на мою дочь.

И он кивнул с сторону полненькой, упитанной, рослой принцессы, облаченной в мешковатый костюм монстра. Мы понимающе и беззаботно рассмеялись.

Я простился тепло с Мерлин, Красавием, Ужасей и даже Квази Мордой и зашагал ко входу в башню. И тут мой взгляд упал на деревце. То самое, что с корнем вырвала Ужася, а потом билась им, когда играла роль непримиримой воительницы. Деревце лежало в трех шагах от меня. Оно выглядело ужасно! Забытое всеми на раскаленных камнях, оно умирало под палящими лучами солнца. Я поднял с земли дерево, осмотрел его со всех сторон. К счастью, ствол был целым, а сломаны лишь несколько веток. Я перевел укоризненный взгляд на Ужасю.

— Разве можно так обращаться с деревьями? Они – ваши друзья! Дарят вам плоды и прохладу.

— Вы любите деревья? – с интересом посмотрев в мою сторону, спросила королева.

— Еще как! Пять лет назад я посадил возле дома абрикос. Я поливал его засушливыми летними вечерами и молил бога, чтоб дерево не замерзло зимой. И вот, в этом году меня ожидает первый урожай: дерево буквально усеяно ягодами! Пока они еще зеленые, но в июне станут медово-золотистыми. О, это настоящее чудо, когда из невзрачного саженца вырастает роскошное дерево!

— Вы так красиво и вдохновенно рассказываете, что я прониклась вашей историей и хочу своими глазами увидеть это прекрасное дерево, – призналась Мерлин.

— Оно-то, конечно, красиво, но я так и не понял, что такое абрикос, – проворчал Марлон.

— Сейчас, – я вынул из кармана телефон и, открыв галерею, показал фотографии сначала цветущего дерева, а затем с еще незрелыми, но уже такими соблазнительными плодами.

— Это не дерево! – вдруг безапелляционным тоном заявил король.

— Не понял? – рассердился я. – Вы хотите со мной поспорить или поссориться?!

— Это – магия! – с чувством, от самого сердца воскликнул Марлон. Вот же пройдоха, шут, лицедей! За что я его все-таки стукнул. Шутя и с любовью. А потом протянул дерево принцессе. – Посадите дерево там, откуда вы его выдернули. Этот поступок сделает вам честь.

Стоит ли рассказывать, как наша разношерстная компания из запредельного мира вернулась в мир, до предела издерганный, измотанный войной? Добрались быстро, без приключений, без знакомых, волнительных запахов, без светлых очищающих ливней и прочих призрачных намеков на прошлое – полузабытое пространство-время, в котором мы были будто бы счастливы. Всю дорогу король не проронил ни слова. Он зачем-то захватил с собой ковер-самолет – свернув в трубу, нес его на плече. Борька, Каин и я предлагали ему свою помощь, но Марлон никому не доверил своей ноши.

В «Катакомбах» за время нашего отсутствия ничего не изменилось: снаружи бахали реальные взрывы, внутри гремела искусственная музыка. Перед тем как пуститься с нами в путь, Марлон снова надел на себя маску ужасного монстрдрыга. Поэтому неудивительно, что, едва завидев чудовище, посетители «Катакомб» стали с опаской пятиться от него, жаться к сумрачным стенам и тревожно шептаться. Но Марлон не растерялся – расстелив на полу ковер, стал скакать и прыгать на нем на одной ноге, корчить потешные рожицы, гримасничать и издавать грозные рычащие звуки. И люди, приняв чудовище за актера, перестали его бояться. Заинтригованные происходящим диджеи прикрутили громкость музыки, и тотчас стали слышны смех и одобрительные возгласы публики. Борька, Ваня с Таней, киберпес с дроном, Лилит и даже угрюмый Каин принялись подыгрывать королю монстрдрыгов, и все в «Катакомбах» в конце концов подумали, что началось театрализованное шоу, которого нет в программе Ночи музеев.

Марлон очень старался. Он хотел во что бы то ни стало выполнить слово, данное им дочери. Разогрев публику, он собрался было выкинуть новый финт, отчебучить что-нибудь эдакое, чтоб сперва напугать до смерти зрителей, а затем заставить их хохотать до упаду. Как вдруг сверху что-то сильно ухнуло, и с потолка посыпалась побелка. Король оцепенел и в ужасе уставился на меня.

— У вас что, и впрямь война?! Настоящая? Но я не готов к такому. Мне страшно. Можно, я пойду?

И Марлон, испуганно вжав голову в плечи, побрел к подземному ходу.

— Ты трус! – топнула ножкой Таня.

— Да, – не стал спорить король.

— Ты никакой не монстр, а слабак! – с укором заявил Ваня.

— Да, – снова согласился Марлон.

— Но так же нельзя – взять и уйти! – расстроился простодушный Борька.

— Нельзя, – вздохнул испуганный лицедей.

— Какой же ты после этого актер! – презрительно бросил ему вслед Каин.

— Никакой, – поник головой неудачливый монстр.

— Твоя дочь не простит тебе бегства! – осуждающе промолвила Лилит. Марлон промолчал.

— А ты не видел вживую моей абрикосы, – невпопад сказал я. Король уже шагнул в подземелье, когда я произнес это. Он обернулся. – Покажешь?

Я жил недалеко от «Катакомб», поэтому мы отправились ко мне пешком. Марлон издалека увидел дерево. Ему повезло: нагретые щедрым, бескорыстным солнцем некоторые ягоды пожелтели. Король сорвал их и жадно съел.

— Они очень красивые, – сказал он. – И… и…

Он запнулся от волнения.

— И вкусные, – подсказал я.

— Нет, смелые. Ведь они не боятся вашей жуткой войны, – король встретился взглядом с Ваней и Таней и склонил перед ними голову. – Вы, дети, тоже ничего не боитесь. Вы, как эти ягоды, бесстрашные!

Помолчав, он произнес решительным, твердым голосом:

— И я не боюсь!

Затем Марлон посмотрел на меня и выпалил, как приказал:

— Я должен вернуться и сыграть свою роль до конца!

Я оставил детей дома под присмотром Лилит, а сам вернулся с Марлоном. Впереди семенил Тиль, сверху парил Ису, а Каин и Борька молча следовали за нами. В «Катакомбах» Марлон пробыл всего лишь несколько мгновений – вынес наружу ковер-самолет, встал на него и взлетел. Высыпав из подвала во двор, зрители исступленно рукоплескали необыкновенному чудовищу, сумевшему победить страх в их душе.

В динамиках, развешанных тут и там, раздался ноющий сигнал воздушной тревоги, но король несуществующих монстров, мятежный шут и отчаянный лицедей продолжал неистово носиться на ковре-самолете над центром города, старыми и новыми крышами, антеннами сотовой связи и маковками церквей. Марлон повторял как заведенный:

— Нет войне! Нет войне! Нет войне!

Я упустил тот момент, когда в небе появился вражеский БПЛА и открыл огонь по Марлону. Ису бросился было наперерез чужому беспилотнику, но тот срезал пулеметной очередью безоружный дрон, а затем насквозь прошил пулями короля монстрдрыгов.

Глядя, как неприятельский беспилотник безнаказанно расстреливает лицедея и дрон, люди яростно кричали, требуя кары и отмщения за безвинные жертвы.

Как подкошенный, Ису упал к ногам Борьки. Взвыв от горя, он опустился на колени перед крылатым другом, Каин встал рядом и пытался утешить приятеля, а Тиль, беспомощно повизгивая, принялся вылизывать раненый дрон. Это было жалкое, невыносимое зрелище! Но то, что случилось с ряженым королем, повергло в шок всех, кто наблюдал его ужасную смерть.

Расстрелянный неприятельским БПЛА, Марлон упал навзничь на ковер-самолет, а тот, словно не желая быть ему саваном, вспыхнул. Огонь мгновенно перекинулся на актера, который к тому моменту, вероятно, был уже мертв.

Во двор запоздало примчалась мобильная ПВО. Стоя в кузове пикапа, солдат открыл огонь по вражескому квадрокоптеру из антидронового ружья. Это было новое, неизвестное мне оружие. Стоило его заряду только попасть в чужой БПЛА, как он тотчас обмер в воздухе, резко сжался, став размером с теннисный мяч, – и камнем рухнул на землю.

Марлон и волшебный ковер сгорели за считанные мгновенья. От обоих осталась лишь горстка пепла, которую собрала в ладонь Мерлин. Как она проникла в наш несчастный, обреченный мир, я тоже прозевал. Проходя мимо Борьки, королева едва слышно шепнула ему на ухо:

— Это для твоей мамы. Пусть принимает утром и вечером, и она обязательно выздоровеет!

И Мерлин вложила что-то в руку парня. Он перестал рыдать, его лицо вмиг просветлело и исполнилось тихого смирения и покоя. А таинственная гостья подняла с земли раненого Ису и, прижав его к груди, двинулась дальше. В порыве бесконечной нежности киберпес лизнул руку хозяина на прощание и помчался догонять королеву.

Спустя мгновенья, забрав с собой прах мужа и двух киберзверей, она исчезла так же внезапно, как и появилась. Мне захотелось утешить королеву, и я метнулся вдогонку за ней в «Катакомбы». Но неожиданно уперся лбом в стену. В ту самую стену, что раньше закрывала подземный ход, потом была разрушена и вот снова возникла по чьей-то неведомой прихоти и незримой воле.

Я ожидал увидеть на стене казан или что-нибудь в том же духе, аппетитное и знакомое. Ничего подобного! В этот раз неизвестный художник изобразил на клочке стены крепостную башню, а подле нее родное до боли семейство: короля с королевой и двух их детей, Красавия и Ужасю. Марлон смотрелся на картинке как живой. Были там еще, к моему удивлению, киберпес Тиль и дрон Ису. Но главной примечательностью рисунка оказалось дерево. Копия моего абрикоса. А может, то было деревце, которое по моей просьбе Ужася вновь посадила в землю. Дерево выглядело на рисунке потрясающе! Оно было густо увешано зрелыми плодами. От золотистых ягод струился не волшебный, а реальный, живительный свет. Наверное, поэтому он вселил в меня надежду. Первую надежду за столько месяцев войны.

18.05. – 22.06.24.

Реквием по сове

Накануне полузабытого сегодня Дня защиты детей Ева прилетела в город с войны. И не просто прилетела, а сидя верхом на управляемой авиабомбе. Как ни в чем не бывало поставила ее на пороге моей квартиры, возле лотка с туалетом для Фа. Там же бросила вещевой мешок, который у нее был за плечами. При виде жутковатого летательного аппарата мы на пару с котом остолбенели. Зашипев, Бо залезла под кресло, а Ваня с Таней, едва высунув любопытные носы из комнаты, тут же спрятались в ней.

— Вот, явилась к тебе, будто барон Мюнхгаузен. Ты же не прогонишь меня? –виноватым голосом произнесла гостья. Поймав мой ошарашенный взгляд, устремленный в сторону кошачьего лотка, усмехнулась. – У нас бомбы кончились, пришлось взять взаймы у противника. Но ты не переживай, она без взрывного устройства.

— Значит бомба безопасна? – улыбнувшись с натягом, уточнил я.

— Да, она не страшней комара.

— Так она все-таки может ужалить?

— Ну ты и зануда! – засмеялась Ева. – Ладно, забей на бомбу. Ты не представляешь, кого я встретила по дороге к тебе!

— И кого же?

— Нуриева.

— Да ну?! – искренне обрадовался я. – Слава богу, он жив. И где ж ты его встретила? Тоже в небе?

— Нет, конечно. Эрик хоть и поэт, но земной. На него страшно смотреть.

— Что с ним? – встревожился я. – Стал калекой?

— Наоборот – красавец! Вся грудь в медалях и орденах. Блестят на солнце так, что режет в глазах. Я заметила его первой, окликнула сверху: «Привет!»

— А он что?

— Услышал мой голос, поднял голову и крикнул, что быть ведьмой и летать на авиабомбах – это мое призвание. Нуриев куда-то спешил, но обещал вечером к тебе зайти.

Она замолчала. Обвела грустным взглядом мой убогий коридор. Свет в ее глазах внезапно потускнел, словно в них вдруг упало напряжение или выдохлись лампочки. Или Еве просто-напросто расхотелось хорохориться дальше и изображать из себя разбитную, никогда не унывающую подругу-солдатку. Тихо, так, чтоб слышал только один я, попросила:

— Пусть дети погуляют во дворе, пока я буду в душе. Нужно отмыться от крови и от грехов.

Я попросил Ваню с Таней сходить в магазин за соком и мороженым. Дети послушно ушли, лишь мальчик, проходя мимо Евы, не удержался и прижался щекой к ее руке. Гостья заперлась в ванной, послышался шум воды, а следом раздались жалостливые, отчаянные, бабьи стоны и рыдания.

Пока она освобождала душу и смывала с себя следы войны, я позвонил Каину и Лилит, и они вскоре приехали с тортом и бутылкой вина. Вернулись из магазина Таня с Ваней. Их губы и руки были щедро испачканы шоколадным мороженым, и я позавидовал брату и сестре в ту минуту, их детской непосредственности и безрассудству.

— Ух ты, а это еще что такое?! – наткнувшись на бомбу в коридоре, вскрикнула Лилит. А Каин понимающе ухмыльнулся. – Узнаю свою маму. В этом она вся.

Посвежевшая после душа, с влажными волосами, покрасневшими от слез глазами и мокрыми, едва вытертыми плечами и грудью, на которые почти небрежно была накинута моя рубашка, Ева заметно преобразилась и похорошела. Неудивительно, ведь теперь от нее пахло не запекшейся смертью, а возродившийся жизнью. Улыбаясь каким-то своим потаенным мыслям, она принялась дарить нам подарки, по очереди вынимая их из вещевого мешка. Ване она привезла детский конструктор, из которого можно было собрать любой боевой дрон. Тане подарила куклу. Кукла была немой, зато знала кунг-фу и могла всегда защитить маленькую хозяйку. Каину вручила осколок рубиновой звезды. При этом Ева сказала сыну:

— Еще недавно эта звезда была символом ненасытного, звериного величия и венчала вражеский кремль. А сегодня это просто строительный мусор. Но кто знает, Каин, может, этот осколок принесет тебе пользу.

— Да, мама! – охотно согласился ее сын. – Я использую этот рубин для создания лазера, а его передам нашим силам ПВО. Пусть жгут и сбивают непрошеных гостей!

— А это тебе, моя девочка, – улыбнулась Ева и протянула Лилит складной китайский веер. Он сплошь был исписан иероглифами.

— Что они означают? – заинтригованная, спросила девушка, присмотревшись к загадочным письменам.

— Не знаю, дорогая. Возможно, это имена китайских императоров, заговор от нищеты и неудач или рецепт бессмертия.

Затем Ева перевела взгляд на меня.

— Для тебя я тоже кое-что приготовила.

С этими словами она извлекла со дна вещмешка книгу с обугленными краями. При виде обложки, на которой была изображена сказочная сова, читающая письмо, у меня перехватило дыхание.

— Как?! Неужто ты побледнел? – насмешливо подняла бровь Ева. – Значит узнал. Не знала, что ты писал сказки нашим противникам.

— Где ты ее нашла?! – пораженный, прохрипел я.

— В книжном магазине. Когда мы с побратимами бомбили столицу вражеской родины, меня хотела сбить ихняя ПВО. Я вовремя увернулась от ракеты и влетела в магазин. Вспыхнул пожар, но одну книгу я успела спасти от огня. Твою книгу.

— Лучше б ты этого не делала! Я не раз пожалел, что написал ее! – от негодования я сжал кулаки. – Я ее ненавижу!

— Напрасно, – печально улыбнулась Ева. – Пока летела домой, прочла ее с интересом. Полагаю, она понравится и детям.

— Что это за книга? – подозрительно уставился на меня Ваня. А его маленькая, но такая чутка сестра спросила: – Почему ты ее испугался?

Пришлось рассказать:

— Это была история, которая случилась перед самым Новым годом. В Сказочном лесу жила семья: мама Сова и ее двое деток, совенок Филя и его сестра Софийка. Совушка ходила в школу и готовилась к новогоднему утреннику. Но случилось непредвиденное! Ночью в лесу поднялся сильный ветер, повалил дерево, оно упало на крышу школы и сломало ее. Софийка сильно расстроилась. А мама, спеша успокоить дочь, посоветовала ей написать письма ее лесным друзьям и пригласить их в гости, чтобы вместе отпраздновать Новый год. Софийка ходила в первый класс и только училась читать и писать. Поэтому она попросила написать письма брата, который был большим выдумщиком. Чтобы уговорить лесных жителей прийти в гости к Софийке на новогодний вечер, совенок пошел на хитрость и придумал много разных чудес, каких на самом деле не было в доме Совы. Софийка взялась лично разнести письма своим друзьям, а они написали ей ответные послания. Совушка до последнего момента переживала, придут ли к ней в гости кабаны, Белка, Лиса, Заяц, Олень, Барсук, Пес, прилетят ли Синица, Воробей и Дрозд. А главное, не забудет ли про нее ее лучший друг Ежик. И вот наступил новогодний вечер…

Я запнулся, не в силах продолжать свой рассказ. На меня неожиданно нахлынула волна воспоминаний – сначала светлых от надежд, затем багровых от крови.

— И не лень тебе было писать эту фигню? – презрительно хмыкнул Каин.

— А, по-моему, очень мило, – пожала плечами Лилит.

— Ты – предатель! – возмутился Ваня. – Зачем ты сочинил добрую сказку плохим людям?

— Я не люблю тебя, – обиженно надула губки Таня. Она заплакала, а я растерялся, не зная, что сказать в ответ. Как покаяться, как оправдаться перед детьми, которых каждый день, каждый час, каждый миг пытаются убить граждане той страны, для которой я написал книгу-сказку?

И я с отвращением, как от чего-то грязного, непотребного, греховного, отдернул от книги руку. Почувствовав мое настроение, Ева подбадривающе промолвила: «Ну-ну». Затем взяла книгу, раскрыла ее наугад и неожиданно вырвала из нее страницу. Я в недоумении уставился на подругу, а она, не обращая на меня внимания, вынула из солдатской куртки полотняный кисет, развязав его, высыпала на книжную страницу горсть сухой травы и хотела было свернуть самокрутку, но, встретив мой озадаченный взгляд, ухмыльнулась.

— Дурачок, это вовсе не то, о чем ты подумал. Это – махорка. Домашняя. Один дед угостил, после того как мы из его хаты выгнали оккупантов.

Она принялась сворачивать лист трубочкой, как вдруг Таня отчетливо произнесла: «Веер – дом слов» и показала на китайскую безделушку, на которой Лилит пыталась что-то прочесть, может, свое девичье будущее.

— Веер – дом слов? – с интересом переспросила девочку Ева. И, бросив сворачивать папиросу, повернулась к Ване. – О чем она?

— Недавно мы писали письмо нашим мертвым родителям, – отвернувшись, нехотя ответил мальчик. – Сначала я написал внизу листа и загнул край, чтоб Таня не знала, как сильно я люблю наших маму с папой. Потом написала Таня и тоже спрятала от меня свои слова. Так мы писали по очереди письмо нашим родителям, пока на листе не осталось свободного места.

Ваня достал из-за пазухи узкую бумажную полоску. Встряхну ею – и она тотчас развернулась, превратилась в сморщенный, гофрированный лист.

— И вправду напоминает веер, – кивнула Лилит. – Можно посмотреть?

— Нет! – мальчик резко прижал руку с письмом к груди, впопыхах свернул лист и спрятал назад за пазуху. – Это для наших родителей.

— Ладно, я не хотела тебя обидеть, – покачала головой Лилит. А Каин вдруг предложил: – А давайте поиграем в игру Вани и Тани?

— Не поняла, поясни, – попросила Ева.

— Ну, пусть каждый из нас напишет здесь, – парень показал на страницу, вырванную из книги, – что он желает сове, но так, чтоб его слова были тайной для других.

— А когда не останется свободного места, прочтем вслух что у нас вышло, – подхватила идею Каина Лилит.

— Почему бы и нет? – первым согласился я. Остальные тоже были не против, и мы принялись один за другим исписывать книжный лист.

Поначалу со стороны затея Каина выглядела мирно и безобидно. Бормоча себе под нос или устремив в окно задумчивый взгляд, мы по очереди записывали шариковой ручкой свои пожелания сказочной сове. Закончив писать, загибали край листа и передавали его другому автору. Но мало-малу, накручивая себя мыслями о недавних обидах, тревогах и разочарованиях, мы незаметно для самих себя вошли в раж. И вскоре, охваченные страстным порывом, в котором ярость и ненависть подмяли под себя жалость и сострадание, мы уже взахлеб строчили гневные обращения к маленькой книжной сове. Не нужно было быть ясновидящим или экстрасенсом, чтоб догадаться, что было в тех посланиях.

Ожидая своей очереди, чтоб вставить свое слово в поток упреков и обвинений, я случайно глянул на книгу и не узнал ее. Она вдруг подурнела – заметно уменьшилась в размере, потемнела, обуглилась еще сильней, скукожилась, сморщилась, сжалась, словно от боли, словно почувствовала кипевшую в нас ненависть к ее крохотной беззащитной совушке – приняла на себя нашу слепую ярость и не смогла ее пережить. Вид потерянной, жалкой книги вызвал у меня неприязнь и брезгливость. Я схватил ее, отнес в туалет и бросил ее в мусорное ведро.

— Теперь твое место здесь!

Однако стоило мне только выйти из туалета, как туда метнулась Таня. Она выхватила из ведра книгу, порывисто прижала ее к груди и, плача большими светлыми слезами, сердито буркнула мне:

— Ты злой!

Девочка отнесла книгу в спальню, спрятала ее среди игрушек моих внучек и, вытерев слезы, вернулась к нам. Как по команде, мы повернули к ней головы и несколько мгновений смотрели на девочку так, словно видели ее впервые.

— Сова не виновата, – твердо произнесла Таня. Взяв из руки брата книжную страницу, наполовину превратившуюся в сложенную гармошку, она что-то на ней написала и по обыкновению загнула ее край. Переглянувшись, мы по очереди последовали примеру девочки.

Немного погодя лист был полностью исписан и превратился в узкую бумажную полоску, похожую на веер.

— Ну, кто рискнет прочесть наши опусы? – обведя нас тяжелым солдатским взглядом, спросила Ева.

— Могу я прочесть, – неуверенно пробормотала Лилит. Она протянула было к сложенному листу руку, как вдруг в прихожей раздался звонок. Поморщившись, я пошел открывать.

Это был Нуриев. На нем была обычная джинсовая рубашка без единого намека на медали и ордена, а за плечами висела неразлучная гитара.

— Привет! У тебя что, поминки? – подозрительно уставившись на меня, помрачнел Эрик. – Мог хотя бы притвориться, что ты мне рад.

— Мы хороним сову, – угрюмо сообщил я.

— Ладно, не хочешь говорить – сам разберусь, – бесцеремонно отодвинув меня плечом, Нуриев прошел в комнату и поздоровался со всеми. – Что тут у вас?

— Вот, – Лилит протянула ему веер из книжной страницы. – Прочтешь?

— Запросто! – Эрик расправил лист и принялся читать вслух:

— «Сова, живи в своем сказочном лесу, а в наш не летай!»

«Мы тебя не звали к себе, сова!»

«Чего ты к нам привязалась, сова? Отстань от нас!»

«Я ненавижу тебя, сова! Нет, я ненавижу тех, кто стреляет в нас!»

«Если ты не улетишь, сова, я убью тебя. А потом себя».

«Мне больно, когда обижают зверей и птиц. Мне хочется пожалеть тебя».

«Зачем ты живешь у них, а не у нас? Вот что, сова, лети к нам!»

«Хоть ты, сова, говоришь на их вражеском, мерзком языке, я не желаю тебе зла».

«У тебя милые друзья, сова. Не верю, что они способны убить невинного. Да, они не могут убить!»

«Сова, я хочу погладить твою голову и твои перышки. Наверное, они нежные».

«Сова, скажи что-нибудь! Сова от слова «слова», в котором проглотили одну букву».

«Если меня убьют, сова, не забывай про меня!»

«Не сдавайся, сова!»

Закончив читать, Нуриев удивленно спросил:

— Что это за сопливая хрень?

— Это все он! – Каин сердито показал на меня. – Он написал врагам сказку про сову.

— Мы хотели ее проклясть, – обреченно вздохнула Лилит, – но у нас из этого ничего не вышло.

— Сова не виновата! – вновь сказала Таня.

— Так, – задумчиво поскреб затылок Эрик. – Кажется, я знаю, что нужно делать.

Он взял гитару, сел на диван, еще раз заглянул в сморщенный, точна гофра, бумажный лист и запел:

— Comment ça va?

Привет, сова.

Прости, мала,

За мир из зла.

Comment ça va?

Идет война.

Одна страна

Сошла с ума.

Черны леса,

Красна трава –

На ней зола,

А не роса.

Comment ça va?

В слезах глаза,

И голова,

Как мел, бела.

Comment ça va?

Не плачь, сова,

Назло врагам

Верь: мир наш – храм.

Comment ça va?

Прошла гроза,

И в небесах –

Свет-синева!

Нуриев замолчал, и все, кто его слушал, тоже молчали. Даже Бо и Фа, растянувшиеся возле ног Эрика, не посмели мяукнуть. Первой заговорила Ева.

— Ты несколько раз повторил «комон сова». Что это значит? – спросила она.

— «Как дела?» на французском. Я хожу на курсы французского языка.

— Хочешь стать вторым Азнавуром? – усмехнулся я.

— Нет, скорее, вторым Нуриевым, – совершенно серьезно ответил Эрик. Затем, внезапно смутившись, добавил: – Но от женщин никогда не откажусь.

— Значит с твоей «совой» все «комон»? – грустно улыбнулась Ева. Она хотела было сказать еще что-то Эрику, но, вероятно, передумала. Все опять замолчали, стали с виноватым, растерянным видом озираться по сторонам, как путники, вдруг оказавшиеся на распутье и не знавшие, какую выбрать дорогу. И тут совершенно спасительно прозвучало предложение Каина:

— А давайте пить чай!

— Да, чай! – воодушевленно подхватила Лилит. – Мы привезли торт и вино.

— Крепкие напитки детям возбраняются, – зачем-то сказал я.

— У нас есть сок, – напомнил Ваня. Опустив глаза, шмыгнул носом. – Было и мороженое, но мы с Таней его съели.

— Что будем отмечать? – спросил я.

— Как что?! – с нарочитым возмущением пыхнула на меня Ева. – Мое возвращение!

— Нет! – неожиданно громко и четко возразила Таня. – День рождения совы.

— Какой еще совы? – недоуменно уставился на сестру ее брат. Ни слова не говоря девочка исчезла в спальне, но уже через мгновенье вернулась. Ее глаза сияли от счастья.

— Вот!

На протянутых к нам детских ручках лежала книга. Ее было не узнать! Из презренного, гадкого, чумазого, сморщенного заморыша с обгорелыми краями и страницами она вдруг превратилась в роскошную, красивую, чистую новую книгу.

— Обалдеть! – изумленно воскликнул Нуриев. – Откуда у вас этот шедевр?!

Таня положила книгу на стол, подошла к барду и пожала ему руку. Как взрослая.

— Спасибо, Эрик. Ты спас книгу!

— Погоди, там остался один изъян, – волнуясь, объявил Каин. Он взял с дивана вырванную страницу, плотно исписанную нашими посланиями, теперь казавшимися такими жалкими, глупыми и неуместными, несколько раз разгладил ладонью лист и, раскрыв книгу, вставил в нее. Затаив дыхание, мы наблюдали за действиями Каина. Я давно не испытывал такого волнения, как в тот момент. Но все прошло, как в хорошей волшебной истории. Раз – и страница буквально вросла в нужное место в книге, два – окончательно распрямилась и разгладилась, и три – на бумажном листе бесследно исчезли все наши каракули.

— Ура! – радостно загалдели мы и захлопали. Но на этом чудеса не закончились. Когда мы стали дружно поздравлять друг друга с победой над собственными страстями, гордыней и слабостями, в комнате вдруг раздался чуть скрипучий, насмешливый, но при этом милый детский голос: «Вот теперь можно пить чай!» А следом послышался и тотчас затих шум чьих-то крыльев.

— Comment ça va? – крикнул вдогонку невидимой птице Нуриев.

23 – 26.05.24.

Это любовь

За неделю до самой короткой ночи в году ко мне внезапно нагрянул Эрик Нуриев. К тому времени мой дом опустел. Еву не то комиссовали из-за бесчисленных ран, не то отправили в бессрочный отпуск, приняв во внимание, что у нее четверо детей: один свой, Каин, и трое приемных: Лилит и Ваня с Таней. Ева забрала у меня маленьких брата с сестрой, сняла новую квартиру и переехала туда с двумя детьми, а старую однокомнатную оставила Каину с Лилит. Словом, я снова остался в одиночестве, не считая двух кошек. И вот Нуриев. Он приехал на такси, привез с собой Асю с Ксенией. Обе солдатки-робота были в привычной военной форме. Зато вид Нуриева меня удивил. Он держал в руках два крохотных белоснежных конверта: один был перевязан голубой лентой, другой – розовой.

— Привет! – махнул мне головой Эрик. – Принимай гостей.

В ответ я виновато улыбнулся: в моем холодильнике давно повесилась мышь, и некому было ее снять с голодной петли. Но в дом, разумеется, я пригласил нежданных гостей.

— Я так рада тебя видеть! – отчего-то плача, призналась Ася. И крепко обняла меня титановой рукой.

— Можешь нас поздравить, – сверкая блестящими от слез глазами, заявила Ксения. – Мы с Аськой стали мамами!

И кивнула на конверты. А-а-а, вот оно что, наконец дошло до меня. – И чей же мальчик? А у кого родилась дочь?

— Ксюха родила сына, а я – принцессу, – вытерев рукавом гимнастерки слезы, сказала Ася. – Но это так, для людей.

— В смысле «для людей»? – недоуменно переспросил я. Переглянувшись с подругой, Ксения усмехнулась все так же сквозь слезы. – Пусть Эрик тебе расскажет, если захочет. А мы с Асей пока приготовим обед.

— Мы кое-что привезли с собой, – добавила Ася и показала на огромную сумку. Она была раскрыта, и из нее торчали батон, палка колбасы и пучок зелени. Попросив у меня блютузовскую колонку, подруги отправились на кухню. Вскоре оттуда донеслись мелодии джаза, женские голоса и звуки ожившей домашней утвари, соскучившейся по рукам заботливой хозяйки. В комнате я разложил диван, сверху постелил свежую простынь, а Эрик бережно положил на нее живые конверты. Я осторожно заглянул в них по очереди: младенцы сладко посапывали. Вероятно, им снилась материнская грудь – пока единственная для них планета и вселенная. Я перевел взгляд с новорожденных на Нуриева.

— Ну, давай выкладывай, что там стряслось.

— Я забрал Асю с Ксюхой с роддома, – просто сообщил он.

— Об этом я уже догадался. Почему ты? Где Макс с Харитоном? Воюют?

— Нет. Ребят больше нет.

— Только не говори, что они… того… – у меня перехватило дыхание, и я замолчал.

— Два дня назад их души навсегда покинули землю и предстали перед Господом. Это произошло как раз в тот момент, когда их жены лежали на родильных столах.

— Нет! Нет! – я взвыл, но, увидев на диване две притихшие новорожденные жизни, тотчас зажал себе рот рукой. Я отказывался верить этой новости. Макс и Харитон были моими большими друзьями. Были… Я представить себе не мог, как я буду жить дальше без моих друзей. Эрик принес из кухни стакан воды. Я выпил.

— Как это случилось? – глухо, не глядя на Нуриева, спросил я.

— Удивительно, но сохранилось видео последних дней жизни двух побратимов, – начал издалека Эрик. – Их обоих тяжело ранило, когда они держали оборону на самом горячем участке фронта. Враг неистовствовал – сбрасывал на позиции наших бойцов все, что у него было в арсенале: бомбы, мины, снаряды. Пытался взять штурмом пехотою и поливал сверху огнем из дронов. Детали мне неизвестны, но вроде как одна бомба взорвалась вблизи окопа, в котором были Макс с Харитоном. Осколками первому раздробило голову, а второму разорвало тело. Обычный смертный умер бы на месте, но побратимы были роботами – это их спасло. Макс насадил на свое туловище голову Харитона, сложил его останки в вещмешок и двинулся в тыл, где находился полевой лазарет. До него было метров триста-четыреста. Всю дорогу эти два сиамских близнеца делали селфи и видео. Хотели, чтоб память о них осталась у Аси и Ксении. И всю дорогу до лазарета двух друзей, волею судьбы ставших единым целым, преследовал вражеский дрон. Он обстреливал бойцов из пулемета, сбрасывал на них гранаты. Макс с Харитоном как могли уворачивалась и отстреливались. Но метрах в тридцати от наших позиций и госпиталя беспилотник сумел достать побратимов. Он изрешетил пулями спину Макса и разнес вдребезги голову Харитона. Спасибо нашим бойцам! Хоть и поздно, но они все-таки сбили тот гребаный дрон. А потом собрали по кускам двух солдат и отправили мешок с ними их женам.

— Жуть, – удрученно покачал я головой. – Такая дикая смерть.

— Как и все смерти на войне, – пожал плечами Эрик.

— Если Макс с Харитоном погибли, то когда же Ася и Ксюша успели забеременеть? Или… – мне стало страшно от подозрения, – они обе загуляли?

— Идиот! – взорвался Нуриев, напрочь позабыв про спящих младенцев. – Как ты мог такое подумать?!

Я опешил: его гнев нанес мне удар похлеще пощечины. Остыв, Эрик сердито продолжил:

— Ты не учел, что все четверо роботы. При опознании своих мужей Ася или Ксюха попросила извлечь клетку из тела любимого и вживить в ее матку. Врач попался понимающий, спорить не стал, поступил, как его попросили. А затем начались настоящие чудеса, неподвластные пониманию науки. Девочки забеременели сразу же, а через сорок дней родили.

— Этого быть не может, – недоверчиво сказал я. – Природой женщине отмеряно время, чтоб выносить плод в своей утробе.

— Человеческой женщине, – уточнил Нуриев. – А Ксюха и Ася, повторяю, роботы.

Эрик вдруг улыбнулся, и улыбка вышла у него необыкновенно нежной и проникновенной.

— Девочки до беспамятства любили своих мужей. Понимаешь? Они любили! А любовь способна на дива, перед которыми благоговеет сам Господь.

Из кухни повеяло чем-то вкусным: так пахнет жизнь, в которой поселилась любовь. Мы уже сели за стол, как вдруг приехала Ева. Она привезла два букета цветов и бутылку вина.

— Ты уже знаешь новость? – кивнув на цветы, спросил я.

— Да. Эрик позвонил и все рассказал, – улыбнулась Ева. И посмотрела на меня, едва разомкнув губы.

— Не хочешь поцеловать меня?

Мы с Евой так и не пообедали со всеми. Гости тихо вымыли посуду и молча ушли, увезя с собой два крохотных счастья, перевязанных голубой и розовой лентами.

Все ушли, а мы с Евой продолжали целоваться. Сперва осторожно, пробуя друг друга на вкус, потом все смелей, потом, охваченные страстью и давним, глубоко спрятанным внутри каждого из нас желанием. Мы занимались любовью на диване, со спинки которого на нас взирали игрушки моих внучек. И нам больше не было стыдно. Я входил в Еву, выходил из нее и чувствовал, как жизнь, доселе запертая, зажатая и несчастная, мало-помалу возвращается ко мне бурным животворящим потоком.

После я задремал. Ева положила мою каучуковую голову на свои стальные колени, гладила ее и повторяла:

— Это любовь, это любовь, это любовь…

Я готов был слушать эти слова всю оставшуюся вечность.

15.06.24.